Прозрачные капли стекали по стеклу, дробя и искажая вид города. Мужчина перед окном впитывал этот вид в себя, впитывал вместе со светом и дождем, с приглушенными стеклом звуками – голосов, автомобильных клаксонов, кондиционерных систем, музыки и много другого. Впитывал жизнь, уменьшенные копии которой скользили вниз, собираясь в ручейки и срываясь вниз. Когда-нибудь они будут вновь висеть на стекле его окон, отражая уже что-то совершенно иное. Когда вновь пойдет дождь. Когда Бог заплачет.
Мужчина сжал в руке крест, затем опустил его на цепочке под рубашку. При-коснулся пальцами к стеклу, которое сейчас не могло отразить их – время еще не пришло.
__________
Однажды, после очередного сеанса химиотерапии, он привел Джейн домой, и она, даже не захотев добраться до постели, так и села на полу в прихожей, в заполняющей все тишине, разбиваемой тиканьем часов и гудением освещения.
- Где же твой Бог? - пробормотал он в то раз, находясь в гневе, сомнениях и страхе. Набирая в стакан воды, он думал, что она не слышит, что ей ни до чего нет дела, ведь она провела мучительные двадцать четыре часа, когда каждые двадцать минут ее рвало от препаратов. Но она слышала. Прижимая руки к груди и слегка покачиваясь, она слышала.
- Он здесь… прямо здесь…
- Почему же он не поможет тебе, - тогда он сожалел, что вера в нем так слаба.
- Он помогает… Он делает боль терпимее. Сродни той, что мы испытываем всю жизнь, Грэм. Все мы испытываем боль, пока живем…
Он хотел попросить избавить его от таких умозаключений, но…сел с ней рядом, на пол, сжал ее ладони в своих. Он бы так и сидел, он бы бросил все, лишь бы оттянуть то, что будет. Оградить Джейн от вездесущей неизбежности. Он не мог на нее насмотреться, он хотел запомнить ее, не пропустить ничего. Она была прекрасна, но болезнь подтачивала ее красоту, атом за атомом она отделялась от ее тела и таяла в пространстве, словно пар, исходящий от чашки чая. Чай остывал. И она остывала. Остывала их жизнь вместе. И он знал, что однажды он проснется в пусто-те и холоде, в одиночестве. Когда чай полностью остынет и превратится в рыжее зеркало, отражая его тень, заросшую бородой, с всклокоченными волосами, с осунувшимся лицом. Тень былых надежд и амбициозных планов, которые решили по-кончить с собой, как только узнали о раке Джейн…
__________
Он прикоснулся пальцами к стеклу. Так любила делать она, особенно, когда шел дождь – две ее ладошки прикасались к миру за окном, а ее горячее дыхание обволакивало пальцы. Потом она убирала руки и на стекле оставались только десять прозрачных дорожек в матовом тумане. Дорожек, начинающихся в разных краях, но необратимо приводивших в одно место…
Был ли вообще какой-либо шанс, что все выйдет иначе? От судьбы не уйдешь, независимо от того, есть у нее на тебя планы или же она вовсе забыла о твоем существовании. Каким бы путем на стекле не отправился – все едино…
Капли, вслушиваясь в его мысли, потемнели – тени сумерек крались осторожно и незаметно, только не для Грэма. Он ждал темноты.
__________
Наступил момент, когда им словно был переступлен некий порог, та преграда, что мешала ему принять неизбежное. Он больше не злился, не испытывал страха и отчаяния, не ждал каждую секунду, что случится нечто, способное вернуть все на круги своя. Теперь Грэм понимал ее и жалел только, что такое принятие происходящего не пришло к нему раньше. Он не хотел ее терять, но теперь знал, что и не потеряет – она останется в его мыслях, в сердце, во всем, что его окружает. Свист кофейника по утрам, лучи солнца, ложащиеся на полки с книгами, покачивающиеся перышки ловца снов – в этом всем будет она… Даже разбитая ваза теперь не вызовет у него сожаления – каждый осколок неуловимо для глаз отразит ее улыбку…
Джейн, укутавшись в плед, смотрела на город за окном, улыбалась уголками губ чему-то своему. Теперь она постоянно проводила время дома вместе с ним (химиотерапия сделал все возможное, и она в конце концов отказалась от нее), но Грэму казалось, что в такие моменты, сидя перед окном, она вовсе не с ним – где-то далеко, в таком месте, которое ему пока недоступно. Прерываясь от созерцания го-рода, она раскрывала ему свои мысли, бережно разворачивая обертку, а он молча слушал ее тихий голос, наслаждался каждым глотком ее слов и смысла, что несли эти слова.
То, что с ней случилось, то, как она приняла это (а впоследствии принял и Грэм) она называла так же необычно, как и все ее последние мысли – смертью в «теперь». Осознание того, что от смерти никуда не денешься, не убежишь, не спрячешься. Ее просто надо принять. Принять и просыпаться каждый новый день, чтобы жить, делать каждый новый вдох, чтобы жить. Дарить свои последние улыбки, взгляды любви, прикосновения рук – все, чтобы жить каждую минуту, каждое мгновение ощущать себя в этом мире и мир в себе. Ощущать в себе Бога и чувствовать Бога во всем…
«Смерть, - говорила Джейн, улыбаясь, - словно моя старая подруга: мы с ней так давно не виделись, что я чудом ее вспомнила, хотя только по имени, а как вы-глядит – вылетело из головы… мы разговорились по телефону, и она обещала заскочить на днях… Да. Вот такая она. Смерть в «теперь» …
_________
Вечер вновь вернулся и захватывал город, темнота постепенно густела и заполоняла все вокруг. Включившийся свет разогнал ее, и, вторя ему, загорелись желтыми боке за дождливой пеленой окна далеких квартир и боке разноцветными – огни машин и светофоров. Окно с водяными разводами на нем стало цветным, хотя так всего лишь казалось – ни у воды, ни у стекла цвета не было, цвет был только у жизни, что окрашивалась темнотой за этими двумя. До сего момента был прозрачным и Грэм, хотя для человека такое определение вряд ли было применимо. Разве что у Уэллса. Но теперь, с приходом темноты…
Это был тот момент, которого Грэм ждал. «Рефлекшн», как говорила Джейн, любительница английских слов. Отражение. Но не просто отражение, когда смотришь на себя в зеркало. Зеркала обманывают. Но вечерние окна...
__________
- Раньше не придавала этому значения… - ее голос звучит с легким потрескиванием и шипением, словно сырое полено в огне. - Последнее время я долго сижу у окна, но днем вижу лишь то, что снаружи, а вот вечером… Ты обращал внимание, что происходит? Тьма на улице дает возможность увидеть себя. Я могу видеть одно-временно и свое отражение, и город по ту сторону стекла. Себя в мире и мир в себе… Словно невесомая душа отражается, психе, видимая лишь при свете, но погаси его – и все, меня нет. Меня нет… Слышишь, Грэм?
- Слышу…, - его голос тоже шипит. – Не будем выключать свет. Пусть это окно запомнит тебя.
Смех, искренний даже сейчас, из безжизненных динамиков.
Скользкий звук. Repeat .
- Раньше не придавала этому значения…
__________
Запись их последнего разговора он проигрывал бесконечное число раз, бес-конечное число вечеров. Так ему казалось. Прошло две недели, но для него – гораздо больше. Утро. Кофе. Улица. Офис. Конец рабочего дня. Квартира. Вечер. Окно. Иногда – дождь. И запись. Плеер, у которого на ужин каждый день пленка одной и той же кассеты.
… Меня нет… Слышишь, Грэм?
Боке и капли превращали его отражение, его печальное лицо в некую фантасмагорию. Джейн, стой она сейчас за его спиной, засмеялась бы.
- Пусть это окно запомнит тебя.
И она засмеялась.
Он улыбнулся стеклу, зная, что она увидит это там, куда последние недели улетала в мыслях. Приоткрыл окно и вдохнул воздух, насыщенный влагой, и звука-ми, и самой жизнью, жизнью, в которой растворилась ее душа.
Он вдохнул, чтобы жить. Она бы этого хотела.