Небольшой теплоход каботажного плавания ошвартовался у причала ялтинского порта. Пассажиры выходили из салонов на палубу, скапливаясь на правом борту в ожидании, пока матросы установят сходню. В динамиках защёлкало, потом по салонам и на палубе прозвучала информация:
«Товарищи пассажиры, отход теплохода в пятнадцать ноль-ноль. Просьба не опаздывать к отходу. Семён Семёнович, зайдите в рубку».
Туристы заторопились на берег, чтобы успеть за эти пять часов выполнить свои экскурсионные планы на день. Семён Семёнович зашёл в ходовую рубку. Капитан – молодой мужчина, среднего роста, тридцати пяти лет, круглолицый, плотный, по всем признакам физиогномики склонный к полноте, но пока подтянутый, стройный, с гладко зачёсанными назад волосами. Он хороший пловец, заядлый подводный охотник.
— Семён Семёнович,– повернулся он от штурманского стола к вошедшему. Предыдущие дни в море был шторм, особенно в районе Новороссийска, поэтому, не исключено, что здесь в Ялте, как всегда после этого, будет тягун. Надо поставить дополнительные кранцы и завести продольные швартовы.
— Добро, капитан. Сделаем всё, как положено. А тягун будет, но где-то ближе к вечеру. Это я точно знаю по опыту.
Он спустился на палубу, и его глуховатый басок послышался на баке, где он собрал матросов и давал указания кому, что делать. Закончив с заводкой швартовов и установкой кранцев, он собрал матросов в носовой салон, распределил их по приборке и сказал:
—Вы занимайтесь приборкой, а я схожу пока в город. Когда закончите приборку, я вас всех отпущу в город, в том числе и вахтенного у трапа. Сам за всех тут постою.
Матросы занялись приборкой, а он сошёл на причал и своей валкой походкой неспешно зашагал в сторону морского вокзала на выход.
Семён Семёнович – боцман. Мужчина среднего роста, широкоплечий, плотный, шестидесяти пяти лет, сутуловатый. Лицо и руки у него коричневого цвета. Они у него настолько обветрились, прокалились солнцем и просолились морской водой, что кожа стала грубой и шершавой. Этот «загар» у него не ослабевал зимой и не усиливался летом. Руки у него крупные, с узловатыми корявыми пальцами, сильные, привыкшие к грубой работе. Летом он всегда носил старую тёмно-серую в крапинку кепку, которую практически не снимал никогда. Поэтому под кепкой на лбу была белая широкая полоса, резко контрастирующая с остальной частью лица.
До прихода на гражданский флот он долгое время работал в рыболовецком колхозе бригадиром рыбаков. В этом колхозе основными рыболовецкими судами были моторные фелюги, на которых не было никаких технических средств и приспособлений, кроме натруженных рук рыбаков, не считая, конечно, двигатель и гребной винт. Когда Семёну Семёновичу исполнилось шестьдесят лет, он подал документы на оформление пенсии. Однако, его там разочаровали. Ему не хватало до обязательного минимального стажа семь лет, так как работа в колхозах в общий трудовой стаж тогда не засчитывалась. Это только при Брежневе уже приняли закон, учитывающий работу в колхозе в трудовой стаж, так же как и работу на производстве. А пока только шёл шестьдесят первый год и Семёну Семёновичу пришлось срочно искать работу на государственных предприятиях. Вот он и пошёл в каботажный флот, что было и роднее, и ближе к его прежней профессии.
В рыболовецком колхозе он проработал двадцать четыре года, а в итоге, вроде бы и не работал нигде. А ведь рыбколхоз выполнял планы, платил государству налоги, выплачивал зарплату рыбакам, которые тоже платили налоги, но всё равно были они вроде бы и не граждане, хотя государство в полной мере пользовалось плодами их труда.
Боцман вышел за проходную порта, огляделся и направился через дорогу к центральному рынку. Там он купил пучок лука, пучок редиски, пирожков и прошёл в другой конец рынка, где стояла бочка с вином.
Продавец–грузин, завидев боцмана, радостно замахал рукой.
— А, Семён. Заходи дарагой, угощайся. Хароший Портвейн.
Вино он продавал малыми пивными кружками ёмкостью по 350 граммов.
Боцман выпил кружку Портвейна, закусил пирожками и луком. Потом повторил такую же порцию. Немного поговорили. Семён Семёнович вдруг заторопился.
— Пойду. Нужно моряков своих в город отпустить.
А на судне полным ходом шла приборка.
— Смотри! Наш Семёныч уже идёт,– окликнул Алик Гринёва.
По причалу уверенно шагал боцман. Посторонний глаз практически не заметил бы ничего необычного в этом пожилом мужчине, бодро шагающем вдоль кромки причала. Но матросам сразу были видны изменения в поведении боцмана. Он как бы машинально всё время то одной, то другой рукой поправлял волосы на висках, запихивая их одним пальцем пол кепку, хотя с волосами у него было всё в порядке. Поднявшись на борт, боцман прошёлся по палубе, заглянул в ходовую рубку, в салоны, даже в кубрик спустился. Гринёв спросил его.
— Где вы были, Семён Семёнович?
— Да на базаре. Там пару кружечек портвейна пропустил.
Подойдя к сходне, он повернулся к матросам.
— Ну, ладно. Вижу, вы ещё не закончили. Я тогда ещё отлучусь тут по делу и скоро вернусь.
Действительно, он вскоре показался на причале. Матросы к этому времени уже переоделись и стояли на палубе, ожидая боцмана. Он шёл уже немного медленней, чем предыдущий раз, и шире, чем обычно, расставлял ноги, как при качке в море. Его кепка была сдвинута далеко со лба и белая, никогда не загоравшая полоса на лбу сияла на солнце, словно топовый огонь. Поочерёдно, то одной, то другой ладонью он запихивал волосы» с висков под кепку.
— Он, наверное, ещё пару кружечек пропустил, – усмехнулся кто-то из матросов.
Семёныч поднялся на палубу.
—Вы так быстро сходили, Семён Семёнович, куда-то,– полувопросительно поинтересовался Гринёв.
— Да на рынке был. Там три кружечки Портвейна принял.
— Ну, тогда мы пойдём?!
—Да, да, идите. Я тут один управлюсь.
Ребята дружно заспешили на берег.
К половине третьего команда вся была на судне. Боцман сошёл на причал.
— Я сейчас схожу тут в одно место и быстренько вернусь, – сказал он, обращаясь сразу ко всем, кто попал в его поле зрения.
Семёныч довольно бодро зашагал к вокзалу. Когда до назначенного времени отхода оставалось десять минут, он, слегка пошатываясь, шёл к судну. Кепка его была сдвинута на затылок и чудом держалась на макушке. Вспотевшие жидкие волосы были всклокочены. На этот раз он уже не «запихивал их под кепку», а своей широкой пятернёй обхватывал лицо, начиная от залысин надо лбом и, крепко прижимая, проводил ладонью до подбородка, как бы стирая паутину с лица.
— Ну, это он ещё пару кружечек пропустил,– засмеялся Гринёв.
Поднимаясь по сходне, боцман уже держался за оба леера.
— Семён Семёнович, вы, наверное, на рынке были?– С наивным выражением лица спросил шутник и острослов Алик.
— Да. Пропустил там ещё пару кружечек Портвейна.
— Это сколько же получается всего? - Алик сделал широкие глаза и приоткрыл рот.
— Всего? – На секунду задумался боцман. – Всего будет семь кружек Портвейна, – добродушно и немного самодовольно улыбнулся Семёныч.
Тягун уже давал о себе знать. Судно ритмично раскачивало, поднимая его довольно высоко и, что характерно для этого явления, таскало вдоль причала, так что капроновые швартовы звенели при каждом рывке.
Машина к этому времени уже грохотала, прогреваясь.
С мостика раздалась команда:
—Сходню убрать! Отдать швартовы!
Моряки разбежались по палубе, отдавая швартовы и убирая кранцы.
Такие приёмы Семён Семёнович повторял всегда, когда заходили в Ялту. Уж больно ему было там сподручно «ходить на рынок».
Через несколько лет, когда боцману наконец-то оформили пенсию, он уволился. К этому времени Гринёв получил диплом и работал судоводителем, а шутник Алик поступил на работу в гастролировавший Омский театр и уехал с ним гастролировать. Как-то осенью Гринёв и боцман встретились на площади Нахимова в Севастополе. Николай обрадовался встрече с добрым, незлобивым человеком.
— Как дела, Семён Семёнович? Как самочувствие? Что-то вы осунулись немного.
— Да ничего, Коля, дела. Вот только печёнка сильно болит.
— А что врачи говорят?
— Да что они говорят?! Глупость какую-то. Они говорят, что у меня алкоголизм печени. Ну, какой я алкоголик? Ты же меня знаешь. Разве я когда-нибудь валялся пьяным под забором? Я всегда был на ногах. Ну, выпивал. Так все выпивают. Кто больше, кто меньше. Просто эти доктора сами не знают, что у меня. Вот и говорят всякую ерунду.
Расставшись, они больше не встречались. Через три месяца Семён Семёнович умер от цирроза печени.