А пока продолжу рассказ. Итак, теперь я работаю на ж.д. станции, посреди районного посёлка городского типа, где начальник станции никому ничего не должен, а ему должны все! Я не обязан, в отличие от других руководителей района, сдавать в плановом порядке в государство молоко, яйца, мясо, зерно и другую всякую продукцию сельскохозяйственного производства. А мне, наоборот, все должны: платить щтрафы за простои вагонов, штрафы за не своевременный вывоз со станции грузов, за невыполнение плана перевозок и ещё - за всякие их нарушения, а, следовательно за их - руководителей клиентурных организаций, разгильдяйство и не расторопность. Вот и здравствуйте! Я, конечно, шучу. Не такой уж и кровожадный я был. Так, по стаканчику в день, не больше.
Но ведь так оно и есть! Партийное районное начальство никаких, повторяю, никаких претензий и требований к моей работе предъявить…, ну не может. А мне и не надо. И все думают, что я, член партии большевиков. А я этого и не отрицал.
А молоко и яйца я не сдавал! А все думают, что сдавал! А поэтому на совещания районных руководителей меня обязательно приглашают, но никогда не ругают. И слушаю я там разносы партийными начальниками и в хвост и в гриву директоров предприятий и их покаянные оправдания за невыполнение плана. А я сижу и слушаю, как на именинах.
Особенно все боялись секретаря райисполкома Анну Романовну, очень ответственную, активную, прошедшую войну и авторитетную в народе за принципиальность и честность, которой часто поручали проводить совещания, считай экзекуции. Вот это была гроза! Председатель райисполкома Шеин Иван Григорьевич тоже был порядочным и отвественным человеком, но не грозным, а вот его главная помощница -наоборот. Некоторые руководители за сильный и боевой характер звали её «Конь с яйцами». Одета она была в поношенную кожаную революционную тужурку, как у чекистов. Я всё время интуитивно высматривал, где у неё висит пятизарядный пистолет маузер, какие носили первые чекисты. Не может же она без оружия. Но нет, не взяла сегодня. Сухопарая, как Клара Цеткин и злющая в своей критике. Убивала словом, часто матерным и басом, как у Шаляпина. Бедные директора на совещаниях невольно пригибались, чтобы до них очередь не дошла, но это не всегда помогало. «Конь…, с этими … как их…", всегда находил свою жертву и топтал её копытами, пока не натешится. Однажды и меня чуть не затоптал, несмотря на мою неуязвимость.
А получилось так.
Я сидел вместе со всеми и слушал очередные разносы, рядышком сидел директор маслозавода. И вот когда пламенный большевик Анна Романовна уже до предела накалилась на кого-то и хотела в гневе застрелить из забытого дома маузера, этот директор ко мне наклонился и доверительно и обречённо шепнул мне: «А ведь сейчас, стерва, на меня наскочит!». Я ему ответил: «Держись, может, пронесёт».
Анна Романовна моё движение это заметила и вдруг на меня, как взбеленилась! «Смирнов! Ты ж… коммунист!!! Тебе что? Не интересно? Это что за хиханьки?»
О-па! В коммунисты приняли! Все вокруг тоже в этом не сомневаются. Может уже и дозрел?
Может и вправду в партию вступить? А зачем? Обложат потом оброком яйца и масло сдавать. Или ещё что–нибудь придумают. Нет уж, потерплю ещё, останусь беспартийным. Пока держут. А то потом заставят с народом насильно дружить. Ведь, как пишут на плакатах - народ и партия едины! А я, беспартийный – что я, не един с народом? То-есть сам с собой? Идиотизм какой-то! Что это большевики за это единство так уцепились? Может в чём провинились? А теперь дружбы с народом хотят? Они что, из другого теста? Каста такая? КПСС называется. Неприкасаемые. Лучшие из народа. Написал заявление, тебя записали и ты уже лучший. В смысле, передовой и сознательный. И уже уважаешь себя, гордишься собой.
И кадровик на тебя через очки вроде уже лучше смотрит. Хотя не он решает, кого назначить на руководящую должность, а начальник предприятия. Но и тот - с оглядкой на партбюро, а секретарь партбюро- с оглядкой на райком, а те- на обком, в зависимости от ранга назначенца. Вот и оглядываются постоянно, а то и самого под зад вышибут из начальства.
А с Анной Романовной я еще раньше познакомился, причём по моей инициативе. Работал я начальником на первой моей небольшой ж.д. станции в этом же районе. Клаве девятнадцать лет, уже первой дочке скоро два года, вторая скоро родится, а мне повестка в армию пришла. Явиться сегодня к десяти в военкомат. А мне уже двадцать три. Забреют в два счёта. От призыва не отвяжешься.
Что делать? Поехал в районный в военкомат. А мне там: «Ать -два и в дамки! В парикмахерскую марш!», а потом -уже лысый- на медосмотр! Без трусов! Посмотреть, как смущается новобранец.
А у меня левая рука сломанная в локте с детства. Думаю: точно не пройду комиссию с рукой -а в повара могут записать или туалеты чистить. Да мало ли что придумают - лишь бы забрить пацана. Уж больно статный я был, как раз для туалетов вполне бы подошёл. И тут один добрый человек подсказал: «А ты иди к секретарю райисполкома Анне Романовне и попроси отсрочку. Может поможет». Ну я и пошёл, не зная толком, кто она такая. А она меня уже как-то знала - начальником ж.д. станции в районе работал.
Ну, прихожу я к ней:
-Анна Романовна! Спасайте! Вот повестка. Семью рушат! Жена молодая. Ребёнок двух лет, ещё один скоро родится. Что делать то?
Анна Романовна решительно по телефону вызывает майора военкома и басом:
-Михалыч! Ты что? Совсем дурак? Как что? Ты зачем начальника станции Танеевка в армию забираешь? У тебя что, солдат не хватает? Я тебе, гад, покажу закон, двоих его детей малых тебе мало? Или тебе домой их привезти? Ты хоть читаешь повестки, которые подписываешь? Не гунди! Реши вопрос!
И мне:
-А ты иди, не возьмут тебя. Это твоя, что ли, деловая, библиотекарем там работает?
-Да! Моя! Спасибо большое, Анна Романовна!
С тех пор она мне понравилась. Побольше бы таких деловых руководителей.
А в армию меня так и не взяли, как я ни рвался потом служить. И повестки ещё присылали с интервалом через год, и c женой, и с детьми, уже было, прощался, однако, не доходило дело до службы. Не нравился я врачам военкоматским из- за сломаной руки. В баскетбол три года в техникуме запоем играл в команде, и на пианино в самодеятельном оркестре упражнялся, и в самбо даже записался, приёмы изучил, и железнодорожные медкомиссии на работе регулярно проходил. А вот хотя бы в армейские повара, ну, напрочь, оказался, не пригоден. Боялись видно: как бы не пересолил солдатскую ячнёвую кашу -"кирзуху", сломаной-то рукой!
Вот, ведь как, запугала Анна Романовна бедного военкома! Вот где руководящая сила и авторитет партии!
Так вот и записали в военном билете, когда закончил заочно институт: "Не годен в мирное время. В военное время годен на должность начальника железнодорожной станции ". Оставили, таки, надежду Родине послужить. В мирное время это не считается. Работал, всё тем же начальником, а не служил.
Не довелось.