— Доброе утро, ваше величество. Как себя чувствуете?
Симель вернулась из кухни и нашла короля уже одетым — он читал, сидя высоко на подушках. Вся кровать была завалена пергаментом, вчера пришли еще два доклада из Берении и Вилиам почти не спал. Лицо его осунулось, а тени под глазами казались черными на фоне бледных щек.
— Отвратительно, — пробормотал король, не поднимая взгляд от свитка.
— Вы должны хотя бы немного поесть, — Симель указала на поднос, который слуги поставили на столик у кровати.
— Я не могу есть. Просто не могу.
— Тогда примите еще немного кивалиса, он придаст сил.
Она подала Вилиаму кубок с горячей водой и вылила туда половину жидкости из стеклянного пузырька. Король осушил его, даже не поморщившись, хотя настой имел горький вкус.
— Спасибо. Это зелье творит чудеса — мне будто снова семьдесят.
Симель подняла глаза и по кривой улыбке поняла, что Вилиам действительно пытается шутить. Еще она заметила, что в руке у него зажат крохотный свиток, похожий на те, что носят голуби. Едва ли это было письмо из Берении, тогда король бы не смеялся — о чем, кроме войны, можно известить в таком маленьком клочке? Скорее, это прислал Адемар, уехавший в Гудам на могилу жены.
— Что пишет его высочество? — спросила Симель, устраиваясь в нише у окна, чтобы наблюдать за дорогой в Керк. Слуга, по-видимому, доставил записку, пока она завтракала, или сам Эно, королевский шпион, принес ее тайным ходом. Король отдал несколько его голубей Адемару, и нельзя сказать, что старик был этому рад.
— В монастыре все идет своим чередом. Но, как я и думал, Адемар хочет отправиться к Фронадану в Венброг.
— И вы позволите?
— Нет, — покачал головой Вилиам. — Он сейчас там, где и должен быть. Когда в прошлый раз поездка сорвалась, сын не разговаривал с ним почти полгода. Не хочу, чтобы подобное повторилось.
Слышать это было неловко, и Симель сделала вид, будто увидела на дороге что-то необычное. Король вдохнул, собираясь продолжить, но так ничего и не сказал. Симель обернулась — он смотрел на нее, как смотрят на молодых все старики, сожалея о том, что не сделали. Неужели он снова коснется этой темы?
— Я мог бы написать твоему отцу.
— Нет!
Это вышло гораздо резче, чем позволял этикет, и Симель раздосадовано прикрыла глаза.
— Простите, ваше величество. Но это не поможет.
Как объяснить ему? И стоит ли? От одной мысли о том, как все это прозвучит, становилось тошно.
— Отцы всегда дают детям шанс, — сказал Вилиам, и было похоже, что сейчас он говорит не только о Симели. — Им просто нужно воспользоваться.
Если бы все дело было в шансе...
— Это не поможет, — повторила Симель, — и, что важней, я не хочу. Да и что вы напишете?
— Что его дитя служит королю верой и правдой. Что он должен гордиться.
Симель была удивлена. Дитя. Не дочь. Он знает?
— Он ждет других известий и не будет гордиться лекарем, — сказала она осторожно, не понимаю, куда выведет их этот разговор.
— Я думал, что хорошо знаю Грегора. Но годы меняют нас, как воду в реке. Что он хотел бы услышать?
— Например, что… — в горле стало сухо, но Симель вытолкнула слова наружу, — что его сын служит в Гвардии.
Теперь он понял? Лицо короля изменилось, но не от удивления. Неужели она так жалко выглядела?
— Могу написать и так.
Симель не заметила, как вскочила на ноги, сжимая кулаки. Да неужели он думает, что ей не опостылела такая жизнь? Она не вытерпит ни дня в Марскелле, когда отец без конца зовет сына, мечется по комнатам, и стоит попасть ему в руки, как он вцепляется в юбку и дерет волосы, желая видеть не ее, а того, кого потерял. Подчиняясь ему, она давно потеряла себя.
— Жизнь проходит слишком быстро, — тихо сказал король. — Мы все не успеваем сказать друг другу что-то важное. И хорошо если это всего лишь слова любви, которые все реже говорят супруги. Моя Ривиана, она знала, что я любил ее. Хуже, если ты, как Адемар, не успеешь простить того, кто знал одну лишь твою ненависть.
Против воли плечи Симели поникли и она уже не могла сердиться. Все, чего она хотела, это чтобы ее оставили наконец в покое. Король ждал ответа, и она мотнула головой:
— Я простила его. Но я не вернусь. Нет, — она уставилась в пол, не желая встречаться взглядом с Вилиамом. Не выдержав, король раздраженно хлопнул себя по бедру и его ответ уже не был бы таким мягким, но тут за дверью раздались шаги, послышался голос отдувающегойся после лестницы Тейда, и стражники постучали в тяжелую створку.
Вилиам бросил на Симель последний недовольный взгляд и крикнул: «Входите!». Она заставила себя поклониться достаточно низко, как того требовали правила:
— Я могу быть свободна?
Он молчал, все-таки заставив ее поднять взгляд. В его глазах не осталось гнева — только сожаление. Не зная, что из этого было хуже, Симель подхватила свою сумку с травами и проскочила в дверь мимо ворчащего Тейда.
Ночь спустилась на беренский замок быстро и незаметно. Тусклое солнце так и не согрело толстые стены Венброга, и во всех залах и коридорах было холодно. Весь недолгий день шел снег, а слуги говорили, что сугробы и в конце зимы достают до нижних окон замка. Дороги тогда становятся непроходимыми.
Фронадан сидел у стола в своих покоях, глядя на луну. Он надеялся, что когда придет время уезжать, дороги будут в порядке, иначе придется задержаться в Берении до весны. Только когда оно придет, это счастливое время?
Бросив последний взгляд в черноту ночи, он развернул чистый пергамент. Нужно было написать доклад королю, но о чем писать, он не знал. Вскоре после пира Годрик, сказываясь больным, заперся в своих покоях, и пока Фронадан не добился приема, он считал, что герцог исчез. Однако тот нашелся в постели и выглядел настолько плохо, что едва ли мог отлучиться из замка. Уже две недели жалкий вид его совсем не менялся, следов наместника за это время так и не нашли, и переговоры напрочь застопорились.
Поначалу Фронадан всерьез опасался, что беренцы тайком собирают силы. Однако шпионы докладывали, что нигде в области скоплений войск нет. Болтовня слуг также не приносила пользы — ко двору, видимо, пригласили лишь тех, кто разделял взгляды Годрика. Отсутствовали лорды с запада — хозяева равнин. Они навряд ли подписали бы жалобу тех, кто пострадал от изъятия леса. Но что они обо всем этом думали? Несколько аккуратных писем, отправленных на запад, остались без внимания, а те, что пришли в ответ, оказались отпиской, бесполезной, как чистый лист.
Фронадан будто ослеп и оглох. Он знал, что, как бы ни было сложно, всегда есть ниточки, ведущие к цели и, если дернуть за них, получишь ответы. Но сейчас ни лесть, ни подарки, — ничто не сблизило его с беренцами. Мужчины были сдержаны и ни на мгновенье не оставляли своих жен одних. Женщины все чаще затворялись в комнатах, а то и вовсе покидали замок. Грета ни разу не взглянула на него с того дня, как они танцевали. Если она не уходила с ужина, жалуясь на головную боль, то весь вечер сидела молча подле мужа.
У Фронадана было чувство, что он крутит в руках кувшин фокусника. Внутри что-то было, оно стучало и звенело, но откупорить кувшин было нельзя — только разбить. Но именно этого и не хотел Вилиам Светлый.
Фронадан вздохнул. До Хаубера уже дошло его первое послание, со дня на день должны прийти еще два, а другие будут настолько бесполезными, что хоть плачь. Впрочем, небольшая передышка могла пойти на пользу, если король отправил на границу солдат. Лучше было бы разместить в герцогстве еще пару гарнизонов, но Вилиам отказался от этого, чтобы не накалять обстановку. Берения оставалась самой свободной от контроля провинцией, и Фронадан этого не одобрял. Тагар и Ларез — примеры неудачной свободы, после объединения Вилиам не раз вернулся туда с войсками. Да и какие земли не бунтовали, оставленные без охраны? Разве что Галас, но и те лишь потому, что Вилиам защищал их от варваров. Нет, была еще Благодатная долина — отец всегда считал это место одной из самых верных провинций. Действительно, ни одна дипломатическая миссия не касалась Марскелла и Берждома с тех пор, как Фронадан хоть что-то понимал в политике. Ну вот, он опять отвлекся и вспомнил об отце. Мысли скакали с одного на другое, как дикие олени. Граф Аделард умер двенадцать лет назад и был одним из тех лордов, что всюду следовали за Вилиамом Светлым. Мир, который они построили, нужно было сохранить.
Фронадан разгладил пергамент и выудил из завала свитков чернильницу. К огромному разочарованию, она была пуста, а под свитками растеклось черное пятно. Так и пролежала весь день на боку, а ведь он сам не пустил Леви прибраться!
Граф вздохнул и взял с сундука колокольчик. Мысли набирали ход и, казалось, если не выложить их на бумагу, можно упустить что-то важное. Он вышел за дверь и позвонил. За углом тут же хлопнула дверь и по коридору примчался знакомый мальчишка. Он остановился и вытянулся, как солдат, запрокидывая голову, чтобы смотреть Фронадану в лицо.
— Сенар, послушай, время уже позднее, но не мог бы ты раздобыть мне чернил и слегка сполоснуть эту склянку?
— Мигом, сир! — Мальчик сжал бутылку обеими руками и побежал к лестнице.
Шустрый малый. Пора взять кого-нибудь помоложе в пару к Леви. Фронадан неспешно прошелся из угла в угол, представляя, что скажет старый камердинер. Луну, выглянувшую после метели, снова заволокли тучи, и в комнате стало темнее, только теплый свет камина играл бликами на стеклышках в сетке оконной рамы. Тишина окутала замок, но именно в такое время работалось лучше всего.
Громкий стук внезапно прервал тишину. Капитан Белард был у него вчера, но это мог быть, если не он? Фронадан подошел к двери.
— Да? — Спросил он, прислушиваясь.
— Э-э-э, граф… простите за поздний визит... — Нерешительный голос Годрика звучал совсем тихо.
— Сейчас-сейчас, — Фронадан подскочил к сундуку, где лежал меч, положил его на стол и только после этого открыл дверь.
Лицо Годрика выдавало страх, но Фронадан не сразу это заметил, оглядывая гостя, — из-под камзола герцога выглядывала кольчуга, на поясе висели меч и кинжал. Граф поздравил себя с предосторожностью: сложно представить более нелепый наряд для ночных прогулок. Он немного подвинулся, делая приглашающий жест. Годрик вошел и остановился посреди комнаты. Фронадан выглянул в коридор — тот был пуст — запер дверь и встал у стола рядом с мечом.
— Лес держит нас, как в клетке, — герцог поднял чуть дрожащие руки, сжимая в воздухе что-то невидимое.
— Что? — Фронадан подумал, что ослышался.
— Я должен поговорить с вами начистоту… — Годрик запнулся, словно что-то сдавило ему горло.
Чувствуя, сколь многое зависит от этого разговора, Фронадан слушал молча. Он уже сделал все, что мог, и Годрику никогда не выхватить свой меч быстрее, чем он поднимет свой.
— Я... Я требую полной независимости, — глаза герцога расширились. — И намерен короноваться как единоличный правитель своих земель.
Фронадан чуть не рассмеялся. Происходящее было нереально, как сон.
— Нет. Этого не будет. Никогда.
Герцог отступил от него на шаг.
— Будет!
— Послушайте, герцог, — Фронадан перешел в наступление, ситуация летела ко всем проклятым, — сила войск короля слишком велика для вас. Вы не понимаете. Полная торговая блокада...
Ощущение, что прямо у него в руках ломается хрупкий сосуд, заключавший в себе мир королевства, росло с каждым мгновением. Годрик пятился и мотал головой, как оглушенный.
— Так будет... Будет! — Он вдруг развернулся и сильным ударом вышиб засов из скобы.
Просто немыслимо! Куда он уходит? Что это — открытый вызов? Годрик рванул дверь на себя, но ему мешал качающийся на штыре засов.
— Демон вас побери! — Зарычал он, стуча по дереву кулаком. Фронадан примирительно вскинул руки, стараясь докричаться до спятившего герцога, но тот уже вырвался наружу. Фронадан схватил ножны с мечом и кинулся к сундуку — достать укрытые на дне латы — но… Если бы не проклятый засов, он понял бы на мгновение раньше, что стук был сигналом. Коридор наполнился металлическим лязгом, Фронадан кинулся было к двери, но понял, что ему не успеть. Если бы ее пришлось ломать, он мог бы накинуть броню и найти шлем. Теперь было поздно. Дверь с грохотом слетела с петель, когда в нее ударила волна закованных в доспехи воинов.
Граф обнажил меч, намотал на руку плащ и опрокинул перед собой стол — пролитые чернила струйками потекли по столешнице. Солдаты заполняли комнату и только у первых в руках были мечи, остальные держали оружие в ножнах. Что ж, похоже, они не собираются его убивать. Но дать заточить себя в этих ненавистных стенах? Никогда! Граф переступил с ноги на ногу и крепче сжал рукоять меча. Он не боялся за свою жизнь. Но он не мог поставить короля в положение, когда придется жертвовать его жизнью.
Вбежал последний солдат, и в комнате повисла гробовая тишина. Фронадан приготовился к нападению. Он не мог сказать, было ли ошибкой беренцев то, что они вошли всей толпой внутрь, но сразу понял, что надежда на спасение есть: теперь прямо напротив двери стояло всего несколько воинов, и если он сможет пробиться сквозь них прежде, чем за спиной сомкнутся, как клещи, края отряда, то попадет в пустой коридор и сумеет добежать до казарм, где ночуют его люди. Граф поднял обмотанную плащом руку и ринулся вперед.
Он попытался раскидать мешающих воинов по сторонам, и это почти удалось — опрокинутый стол прикрывал его справа — но последние двое беренцев встретили атаку с не меньшим напором. Фронадан вскинул правую руку и, успев схватить под ребра удар латного кулака, со всей силы опустил меч на молодого солдата. Он не видел, попал ли в щель между шлемом и латами, так как в этот же миг тяжелые удары обрушились ему на спину.
Прорыв был сорван, и беренцы насели со всех сторон. Трое вывернули левую руку за спину, еще двое повисли на руке с мечом — лезвие вспороло у одного суконную покрышку лат прямо под горлом, но прошло мимо шеи. Он пнул второго по колену и тот чуть не упал, но первый уже далеко заломил руку и ударом по кисти выбил меч. Слева тоже поднажали и Фронадан согнулся — оба плеча рвала боль. Он уже видел пряжку собственного пояса, но все же приготовился рвануть вверх и вбок, когда получивший от него удар солдат сам ударил его под колено. Фронадан пошатнулся, и с другой стороны тут же нашлись желающие повторить этот трюк. И хотя граф увернулся, через мгновенье по ногам били все. Сбоку навалились и он рухнул на пол, чувствуя, как ослабла в этот миг хватка сзади. Это был шанс, крошечный, но шанс вывернуться, и он уже поворачивался на спину, когда из коридора вдруг послышался громкий топот и бряцание доспехов. Подмога. Фронадан замешкался всего на мгновенье, но тут же кто-то оглушил его рукоятью меча по затылку. "Теперь уж никакой надежды", — пронеслось в голове перед тем, как он провалился в темноту.