Отца я не помню. Он умер от чахотки, когда мне не исполнилось ещё четырёх лет. Моей матери было не под силу в одиночку вести домашнее хозяйство и обрабатывать землю, за которую надо было платить ренту герцогу Орлеанскому, а потому, доверившись разумному совету своего брата, дядюшке Мартену, состоявшему на службе у герцога в качестве главного конюха, за бесценок продала отцовский надел преуспевающему соседу, а сама, собрав небольшой скарб, вместе со мной пошла в услужение к брату.
Герцог Карл I Орлеанский снисходительно разрешил нам поселиться в его родовом замке Блуа. Для жилья нам выделили место на третьем этаже главной башни — донжона, — где размещалась вся прислуга герцога. Благо, места было достаточно. Моя мать не сидела на шее своего брата, а помогала ему в конюшне. Её работа заключалась в чистке стойл и кормлении лошадей. Когда мне исполнилось семь лет, она умерла. Как говорил дядюшка Мартен, то была кара Господня.
Моя мать, по рассказам очевидцев, обладала особым очарованием, что отличало её от многочисленных служанок, наполнявших замок. Оставшись без защиты после смерти моего отца, она не могла дать отпор настойчивым ухаживаниям со стороны мужской части жителей замка, а потому, привлекая красотой, она часто оказывалась зависимой от мужчин. Первым, кто воспользовался беззащитностью моей матери, был сам герцог. Не прошло и двух недель, как мы поселились в замке Блуа, герцог затащил мою мать на сеновал. Конечно, все понимали, с какой целью герцог уединился с моей матерью, но никто не посмел встать на её защиту. Даже дядюшка Мартен приказал всем конюхам прекратить работу и покинуть конюшню, в одном из амбаров которой хранилось сено.
Близость с самим герцогом возвысил статус моей матери среди слуг, однако, это продолжалось недолго. После того, как ею воспользовался четырнадцатилетний паж, моя мать не могла отказать любому любвеобильному мужчине. До своей смерти она дважды была на сносях, но первый ребёнок родился мёртвым, а вторым она так и не смогла разродиться, умерев в страшных мучениях.
Дядюшка Мартен не счёл нужным содержать меня, а потому с малолетства я был привлечён к труду и заменил в конюшне свою несчастную мать. Работал я от зари до зари. Даже ночевал вместе с лошадьми, но я нисколько не страдал от этого. В конюшне мне было легче, так как по ночам я не видел насмешливых взглядов слуг и не слышал унизительных замечаний в свой адрес.
Конюшня замка Блуа располагалась рядом с донжоном. Это была довольно-таки примитивная постройка, рассчитанная на содержание до пятидесяти лошадей. Однако, она хорошо проветривалась, была сухой и тёплой даже в холодные зимние месяцы. С двух сторон имелись ворота. Когда лошадей выпускали, то открывались ворота с той и другой стороны. В обычное время пользовались только одними, которые располагались ближе к главному входу в донжон. Со стороны противоположных ворот находились отделения для сёдел, фуража и амбар для сена. Сена для лошадей заготавливалось впрок, поэтому амбар всегда был наполнен.
Я выбрал для ночёвки свободное стойло, разделённое с амбаром добротной перегородкой. Стелил на пол сено, взятое из амбара, и таким образом устраивал себе ночлег. Конюшня защищала меня от непогоды, мерное пофыркивание лошадей успокаивало мою истерзанную детскую душу, сухое и ароматное сено, на котором я покоился, располагало к сладким сновидениям. Иногда мой сон нарушал какой-нибудь конюх, который приводил на сеновал свою зазнобушку. Не ведая, что я располагаюсь совсем рядом, они половину ночи проводили в развлечении. Я слышал тяжёлое мужское дыхание и прерывистое женское, стоны и смех от полученных утех, и засыпал, ничем не выдавая своё присутствие. Иногда мной овладевало любопытство, и я использовал для подглядывания отверстие в деревянной стене. Это отверстие я сделал сам, выдавив высохший кругляш от оставшегося сучка. Не всегда развратники располагались в поле моего зрения, и я, не удовлетворив любопытства, засыпал. Стоны и крики похотливой парочки вместе с фырканьем и боем копыт лошадей привносили в мой сон иные картинки, которые в силу возраста я не понимал. Если же парочка располагалась напротив моего отверстия, то я наблюдал за их действиями, которые по мере моего взросления всё более заинтересовывали меня.
Не только конюхи использовали конюшню для греховных утех, но и сильные мира сего не гнушались амбаром. Герцог Орлеанский часто собирал пиры, организовывал охоту, приглашая со всей Франции герцогов, баронов, виконтов. Неоднократно у него гостил сам король Людовик XI со своей многочисленной свитой. Это были самые напряжённые и утомительные дни и недели. Работать приходилось чуть ли не до утра. Надо было подготовить лошадей для прогулок и охоты, кормить и мыть их, прибавлялось работы по чистке помещений и стойл. Ни одна ночь не проходила, чтобы кто-то из гостей не занимал амбар. Здесь были и герцоги со своими любовницами, и баронессы с молодыми поклонниками, и сам король со своей возлюбленной Агнессой Сорель. Не только герцог использовал амбар для уединения с приглянувшейся ему дамой, но и его супруга Мария Клевская не отказывала себе в удовольствии позабавиться в амбаре на сене с молодыми мужчинами. Я неоднократно наблюдал, как она смело изменяла своему мужу.
Благодаря тяжёлой физической работе я быстро возмужал, а потому уже в юном возрасте привлекал женскую половину челяди герцога, особенно той её части, которая ещё не обзавелась семьёй. Молодыми девушками предпринимались неоднократные попытки ухаживания за мной, наиболее смелые из них посещали моё жильё, когда вся челядь отходила ко сну, и предлагали свои услуги в скрашивании моего одиночества. Однако их попытки не имели успеха. Я покидал свою комнату и прятался в одном из стойл, оставляя девушку до тех пор, пока она не понимала, что её ожидания напрасны, и, обиженная моим невниманием, не покидала конюшню. Постепенно со стороны женской половины челяди замка попытки овладеть моим расположением сошли на нет, но распространились слухи о моей нелюдимости и несговорчивости. Некоторые из обиженных девушек подговаривали молодых юношей отомстить мне за их якобы поруганную девичью честь. Я говорил, что тяжёлая физическая работа натренировала мою силу, а потому после нескольких случаев, когда я пинками выкидывал из конюшни мстителей, юноши прекратили доверять слухам.
Я взрослел. В том году, когда мне исполнилось пятнадцать лет, с главной башни замка сорвался каменщик и разбился насмерть. Его жена, молодая, красивая женщина, рано овдовевшая и ещё не успевшая родить детей, недолго горевала и обратила свой взор на меня. Клоэ была старше меня на четыре года, более опытной в амурных делах, хитрее, как оказалось, своих предшественниц, а потому быстро овладела мной, и через девять месяцев на свет появилась Жеанна, которая росла здоровым и красивым ребёнком.
Клоэ была недурна собой, домовитой, искренне любила меня, но обладала вздорным характером, и мы часто ссорились. Ссоры были настолько частыми, что, если бы не моя работа и нередкие расставания, я бы сошёл с ума. По мере моего взросления я переставал обращать внимание на скандалы, которые постепенно прекратились, и наша семейная жизнь начала налаживаться. Когда я сопровождал Луи Орлеанского в Бретань, куда он бежал от королевского гнева, Клоэ утонула в Луаре. Как рассказывал мне дядюшка Мартен, Клоэ вместе с другими женщинами поласкала бельё в реке. День был по-летнему жарким, и женщины решили искупаться. Никто не заметил, как произошла трагедия, но, когда женщины возвращались в замок, то недосчитались Клоэ. Её бездыханное тело было обнаружено за два лье вниз по течению реки. Я тяжело переживал нелепую смерть Клоэ. За те годы, которые мы провели вместе, я прикипел к ней, хотя нашу семейную жизнь нельзя было назвать безоблачной. Так как я был молод и остался вдовцом, то мою четырёхлетнюю дочь Жеанну забрал дядюшка Мартен, и её воспитанием занималась бездетная жена дядюшки — Офелина. Когда Жеанне исполнилось шестнадцать лет, я выдал её замуж за молодого и способного конюха Эльезера. До рождения Софи, Жеанна трижды была на сносях, но каждый родившийся ребёнок не доживал до годовалого возраста. Софи же родилась здоровым ребёнком, росла красивой и умной девочкой. Сейчас ей шестнадцать лет, и её родители подыскивают ей выгодную партию. Три года назад Эльезер приобрёл небольшой конный завод близ Лиона. Поначалу дела шли в гору, но сейчас наступили тяжёлые времена для коннозаводчиков Франции, и Эльезер, и Жеанна отдают все силы, чтобы сохранить свой завод, а Софи пока гостит у нас вместе с внучками дочерей моей второй жены Ренеи: тринадцатилетней Лазарины и десятилетней Эльетты.
Как-то дядюшка Мартен организовал купание лошадей в реке. Когда мы с небольшим табуном приближались к берегу, я обратил внимание на лёгкую, чуть заметную хромоту любимого коня молодого герцога на правую переднюю ногу. При внимательном осмотре я заметил засечку на пятке. Вероятно она появилась от удара копытом задней ноги о переднюю. Об этой травме я сообщил дядюшке Мартену, но, к моему сожалению, дядюшка не придал этому значения, и на пару дней мы забыли про Лемо, а вспомнили, когда травма явно дала о себе знать, и жеребец с трудом передвигался. Молодой герцог Луи, выказав сожаление в болезни любимого жеребца, выбрал другую лошадь для прогулок, а Лемо приказал отправить на бойню.
Я попросил дядюшку повременить с исполнением приказа и предоставить мне возможность вылечить Лемо. Я тщательно прочищал рану, накладывал на неё повязку, смоченную противовоспалительным травяным отваром, часто менял подстилку в стойле, накладывал сена больше, чтобы при ударе копытом о землю смягчить нагрузку на больную ногу. Лечение длилось долго, но я добился своего, и через два месяца Лемо был совершенно здоров. Дядюшка Мартен сообщил об этом герцогу, а, когда Луи сам проверил способность жеребца, проскакав на нём по открытому полю, то был вполне доволен лечением. Дядюшка Мартен честно признался, что заслуга принадлежит мне, и герцог изъявил желание посмотреть на меня. Я был в конюшне и чистил стойла, когда меня позвал один из наших конюхов, сказав, что меня срочно требует герцог. Я побросал инструменты и выбежал во двор, в котором увидел герцога с Лемо и дядюшкой. Я подбежал к ним, сделал низкий поклон, и дядюшка Мартен представил меня герцогу. Так состоялась наша первая встреча. Луи поблагодарил меня и за старания выдал мне монету в один су. Это были первые деньги, мои собственные, которые я держал в руках.
В народе до сих пор ходят слухи, что сын Карла Орлеанского Луи является якобы незаконнорождённым, что об этом знал и король Людовик XI, и сам герцог, который открыто потешался над королём, слушая сплетни об изменах королевы. Обиженный насмешками король не оставался в долгу и также, как его родственник, собирал слухи и потешался над Карлом. Когда королева родила рахитичную, горбатую и хромую дочь Жанну, Людовик XI поспешил предложить Карлу Орлеанскому больную дочь в невестки. От предложения короля Карл не мог отказаться, тем самым став посмешищем королевского двора до самой смерти.
Но не верьте молве, что Карл Орлеанский не являлся отцом Луи. Я всю жизнь провёл рядом с будущим отцом народа королём Людовиком XII, знаю его мать и отца. Луи с детства был разительно похож не только на свою мать, но и на Карла, внешне и по характеру.
Луи осиротел рано. Будучи единственным наследником герцога Карла Орлеанского, ещё юношей Луи взвалил на свои плечи ношу главы орлеанской ветви королевского рода Валуа, но оставался всегда весёлым, деятельным и лёгким на подъём. Обладая незаурядным умом и привлекательной внешностью, пользовался успехом у женщин. Герцоги, графы и виконты, чьи дочери подрастали, желали бы видеть его своим зятем, а родство с королевской семьёй и богатство делало его выгодной партией. В молодости Луи не интересовался политикой, но по примеру своего отца увлекался балами, охотой и турнирами. Ещё одной его страстью были лошади. Он часто появлялся в конюшне и сам подбирал лошадей для охоты или прогулок с очередной пассией. Нередко молодой герцог целыми днями тренировался в езде с любимым жеребцом Лемо в загоне, что находился рядом с конюшней.
Луи, получив достойное образование, но воспитанный в обстановке свободных нравов, не отказывал себе в удовольствии от общения с женщинами, среди которых были и его ровесницы, и женщины более старшего возраста. Он не гнушался и простолюдинками, если они были хороши собой. Его весёлая и развратная жизнь проходила на моих глазах. У него не было отбоя от женщин. Что касается служанок и простых крестьянок, то, находясь в подчинённом положении от своего герцога, им трудно было оказывать сопротивление его настойчивости, но, следует отметить, что Луи всегда был галантен с женщинами и благодарен своим возлюбленным за полученное удовольствие. Простолюдинок вознаграждал определённой суммой денег, или оказывал помощь в разрешении той или иной проблемы, если таковая была у его возлюбленной. Но Луи никогда не попадал под власть женщин. Даже будучи королём, не в пример Карлу VII или Людовику XI, он никогда не позволял ни жёнам, ни возлюбленным вмешиваться в дела управления государством.
Луи был ещё юн, когда король выдал за него замуж свою больную дочь Жанну. Луи знал о помолвке, которая состоялась по договорённости между королём и его отцом. До него доходили слухи об уродстве Жанны, но к слухам он был безразличен и не придавал им значения. Прибыв в королевский замок Амбуаз, Луи впервые увидел свою невесту. Он ужаснулся. Если в детстве мать Жанны умело скрывала её физические недостатки, заказывая портным одежду особого покроя, то с возрастом горб и хромоту скрыть было невозможно. Луи наотрез отказался жениться и покинул Амбуаз. Король Людовик XI пригрозил Марии Клевской, что отправит её сына в монастырь. Мария недолго уговаривала сына. Луи, затаив обиду, вернулся в замок, и свадьба состоялась в замке Линьер, в котором проводила свои дни без мужа несчастная Жанна. Герцог сразу же после свадьбы покинул супругу и вернулся в свой родовой замок. Тут он предался любимым занятиям: веселью, охоте и блуду. Раз в полгода он навещал Жанну, доказывая таким образом дяде-королю лояльность и отсутствие намерений добиваться расторжения брака.
Затем Луи возвращался в Блуа и, первым делом, осматривал своего любимца Лемо, за которым я лично ухаживал по велению герцога. Оставшись довольным, Луи совал мне монету, а сам в сопровождении небольшой охраны удалялся к своей новой возлюбленной красавице Амазии. Однажды он привёл её в амбар, который до этой ночи давно никем не использовался в качестве уединённого места для утех. Соскучившись по развратным зрелищам, я прильнул к отверстию. К моей радости, Луи и Амазия расположились так, что я их хорошо видел. Изобретательность молодого герцога не знала пределов. Многое я наблюдал впервые и, по-видимому, от захватившего меня восторга каким-то образом выдал себя. Когда герцог в очередной раз решил отдохнуть от любовной игры, он покинул амбар и тут же оказался в стойле, в котором я коротал ночи.
— Я знаю, что ты подсматривал, — сказал Луи.
Я, обезумев от страха, упал на колени и еле произнёс:
— Простите меня, Ваша Светлость, — и ждал наказания.
— Сбегай к главному повару, скажи ему, чтобы он приготовил нам что-нибудь. Мы хотим есть, — неожиданно для меня приказал герцог, — и вина принеси. Да поживее…
Я мгновенно скрылся долой с глаз Луи. Повар, к моему счастью не спал. Я передал ему приказ герцога и через полчаса уже был в конюшне. Остановившись у ворот амбара, я громко, чтобы меня было слышно, доложил:
— Приказание выполнено, Ваша Светлость!
Через мгновение появился герцог, взял из моих рук корзину с вином и едой, сказал: «Жди приказаний!» — и исчез за воротами амбара. Я долго стоял перед воротами, а, когда уже не мог сопротивляться сну, взял охапку сена, и улёгся рядом с амбаром, чтобы в любую минуту быть готовым к исполнению приказов герцога. По привычке я проснулся рано, амбар был уже пуст, и я приступил к своим обязанностям.
Молодой герцог не только предавался веселью и разгулу. В этот период его жизни наш замок часто посещали влиятельные люди Франции, в числе которых были герцог Лотарингии Рене II, граф де Шалон, сеньор Ален д’Альбре, герцог Оранский, граф Карл Ангулем, зажиточные феодалы, такие как Жан де Лескан. Тогда мне думалось, что богатейшие и влиятельнейшие люди Франции посещали замок, чтобы развлекаться и прожигать свою жизнь, я не понимал всей политической подоплёки подобных встреч. Только однажды, когда я вывел лошадей в загон, чтобы проветрить конюшню и дать животным размять свои мышцы, услышал слова дядюшки Мартена, сказанные старому конюху, с которым о чём-то беседовал дядя: «Неужто нас ждут потрясения? Упаси, Господь!»
Эти слова дядюшки врезались в мою память, и только, спустя определённое время, я понял, для чего столь часто молодой герцог принимал у себя именитых гостей.
Дядюшка Мартен старел, и ему всё труднее становилось выполнять свои обязанности. Он старался не подавать виду, но мы, работники конюшни, замечали, как дядюшка часто уединялся, чтобы отдохнуть. Его отлучки становились всё чаще и чаще. Как-то само собой получилось, что во время его отлучек, четверо конюхов, которые работали в конюшне, обращались ко мне за советами и распоряжениями. Незаметно для меня, я занимался делами по управлению конюшней. Решал, когда выгуливать лошадей, когда купать, каких жеребцов подготовить на следующий день для герцога и его гостей, сколько заготовить сена и фуража и т.д. Работы было много, но я ничуть не страдал. Я любил лошадей, мне доставляло удовольствие ухаживать за ними, день пролетал быстро, и я, уставший, но удовлетворённый интересной работой, занимал свой угол и отдыхал.
Однажды дядюшка серьёзно заболел. Весь день он чувствовал себя неважно. Был бледен и хмур, часто держался рукой за грудь, выглядел очень уставшим. К вечеру он вовсе занемог. Он медленно подошёл к стене конюшни, облокотился о неё, а затем присел и упал навзничь, всё держась рукой за грудь. Мы подбежали к нему. Дядюшка тяжело дышал, а выражение его лица выдавало испытываемую мучительную боль. Один из конюхов сбегал за Офелиной и лекарем. Лекарь осмотрел дядюшку и сказал нам, чтобы мы осторожно перенесли его и уложили в удобном месте, каковым оказалась моя кровать. Через час дядюшке полегчало, и мы помогли ему уйти в небольшую хижину, в которой он жил вместе со своей женой. На следующий день дядюшка не мог встать, и я, с молчаливого согласия остальных конюхов, принял на себя управление конюшней, а через неделю герцог утвердил меня в этой должности, разрешив дядюшке остаться в замке вместе с Офелиной, при условии, что я возьму на себя заботу о нём и его семье.
Нередко я оказывал герцогу личные услуги. Так, он брал меня с собой, когда с очередной возлюбленной совершал прогулки вдоль берега Луары. В мои обязанности входило следить за лошадьми, когда Луи спешивался и вместе с любовницей уединялся в каком-либо кустарнике, в небольшом лесочке, или за оврагом. Иногда они уходили достаточно далеко, а, когда заканчивали свои дела, я должен был подогнать им лошадей. Также я брал с собой большую корзину с едой и вином. Если герцог желал перекусить, я расстилал одеяло, ставил корзину, брал поводья лошадей и покидал на почтительное расстояние парочку, чтобы не мешать их приятному времяпрепровождению. Также я мог быть вызван герцогом, когда он собирал гостей и отправлялся на охоту. Лично я непосредственного участия в охоте не принимал, но моей обязанностью было следить за лошадьми, а в случае необходимости заменять лошадь седоку, если его получала травму.
Назначение меня главным конюхом и выполнение личных услуг герцогу возвысило мой статус среди слуг. Уже никто не смел плохим словом вспоминать мою мать и подсмеиваться надо мной. Отношение ко мне было почтительным и даже подобострастным. Главный повар не мог отказать в лишнем куске хлеба, а иногда припасал для меня увесистый кусок поджаренной свинины, с которой я делился со своими работниками. Я замечал заинтересованные взгляды девушек и молодых женщин. Как уже рассказывал, некоторые из них недвусмысленно предлагали свои услуги. Но я был молод, а потому, краснея, отвергал откровенное женское внимание. Лишь бабушке Софи удалось завладеть мной. Клоэ добровольно взяла на себя обязанность наводить порядок в моей комнате.
Клоэ терпеливо и ненавязчиво продолжала ухаживать за мной, и, рано или поздно, то должно было случиться: она осталась ночевать у меня. Скажу честно, я не желал развития отношений с Клоэ. Даже просил её больше не приходить ко мне. Клоэ послушно исполняла мою просьбу, но через некоторое время вновь приходила и наводила порядок в моей комнате, смеясь надо мной, что я не в состоянии содержать своё жилище надлежащим образом. Днём она приносила мне вкусные обеды, настаивая, чтобы я обязательно поел. «Ты тратишь много сил, — говорила она, — и должен хорошо питаться». Как я узнал позже, Клоэ, пользуясь моим положением, требовала от повара необходимые продукты для приготовления обедов. Если рацион слуг состоял, в основном, из хлеба и каши из бобов, то мои обеды, которыми меня угощала Клоэ, часто изобиловали кусочками свинины.
Настойчивость Клоэ была непреодолимой, и ещё несколько раз она оставалась ночевать у меня. Потом произошёл перерыв в наших отношениях, и через пару месяцев Клоэ сообщила мне, что она беременна. Законы жестоки. Чтобы не попасть в немилость церкви и не сгореть на костре, я вынужден быть жениться.
Молодой герцог, прознав о моих отношениях с Клоэ и предстоящей свадьбе, впервые похлопал меня по плечу и сказал:
— Я тоже женат насильно на нелюбимой женщине. Но разница между нами в том, что твоя жена красавица, а моя — уродка. Не горюй!
Герцог, принадлежа к орлеанской ветви рода Валуа, был одним из потенциальных претендентов на французский престол. Недаром король Людовик XI так беспокоился о своём наследнике и делал всё возможное, чтобы королева родила сына. Но Шарлотта Анжуйская долго не могла родить наследника. Когда же на свет, вопреки ожиданиям Людовика XI, появилась третья дочь — несчастная Жанна, — король полностью потерял интерес к своей супруге. Лишённая мужниной ласки и внимания, Шарлотта осталась в замке Амбуаз, а взбешённый король вернулся в Плесси-де-Тур, где и пришла ему идея о помолвке Луи с Жанной. Расчёт короля был прост: болезненная Жанна, став женой Луи, не сумеет родить детей, а, значит, шансы герцога сменить старшую ветвь Валуа на королевском престоле окажутся мизерными. Кроме того, отсутствие у Луи детей позволит в будущем присоединить герцогство Орлеанское к королевскому домену. В последующем король более утвердился в своём плане, когда через шесть лет королева с Божьей помощью родила дофина Карла, а потому помолвка Луи, по разумению короля, была надёжной преградой для герцога по пути к королевскому трону. Однако замыслу Людовика XI не суждено было сбыться. Напротив, помолвка двухлетнего Луи с грудным ребёнком Жанной и последующая их свадьба через двенадцать лет укрепили положение молодого герцога и увеличили шансы его восхождения на королевский престол.
Как я говорил, Луи мало интересовался политикой и своей невестой, а время проводил в кутежах, разврате и на охоте. Будучи принцем по крови, он часто посещал королевский замок Амбуаз, где познакомился со своей кузиной, молодой Анной, старшей дочерью Людовика XI. Его учтивость, галантность, рано приобретённое умение обхаживать женщин, образованность и ум восхитили Анну. Будучи одарённой девочкой, не обиженной Богом ни красотой, ни умом, Анна умело подстраивала ситуации, чтобы оказаться наедине с предметом своего обожания. Частыми были прогулки на лошадях, когда Анна и Луи подолгу оставались одни, если не считать меня. Молодой герцог, после того, как я вылечил его любимого жеребца, брал меня с собой, и я, как доверенное лицо герцога, сопровождал его во время прогулок не только с Анной, но и с множеством других девушек и женщин. Анна же попросту не обращала на меня внимания. Я был всего лишь слугой, вещью, предметом. Иногда я сравнивал себя с лошадьми, на которых эта парочка прогуливалась по окрестностям Амбуаза. Не будут же принцы и принцессы стесняться безмолвных животных, равно, как и слуг, всецело зависящих от своего господина. Вращаясь в кругу сильных мира сего, я научился быть незаметным и оказываться вовремя там, где было необходимо, но я не был безмолвным животным, а потому научился быть внимательным и подмечать малозаметные штрихи в поведении герцога и его друзей, каждую мелочь, которая впоследствии играла значимую роль в тех или иных событиях.
Я замечал влюблённые взгляды, которыми одаривала Анна молодого герцога, её лёгкий на щеках румянец, возникавший всякий раз, как Луи отпускал какую-нибудь граничащую с непристойностью шутку, непроизвольный взмах рукой, готовой обвиться вокруг шеи обожаемого кузена, или якобы случайное прикосновение коленом к ноге герцога при сближении лошадей. По этим маленьким признакам в поведении Анны я приходил к выводу, что девушка искренна была влюблена в моего герцога, и, уже вечерами, когда я оставался один, готовя лошадей к следующему дню, просчитывал разные варианты дальнейших событий. Я представлял, что молодой герцог женат на Анне, а значит он в будущем становится королём, и моё положение может измениться к лучшему — быть главным конюхом короля льстило моему самолюбию. Помолвка Луи и Жанны значила, что у любви Анны к молодому герцогу нет продолжения. К моему сожалению, за несколько прогулок, свидетелем которых я был, я не заметил со стороны Луи взаимности. С Анной он вёл себя, как брат, свободно и уважительно. Был учтив и остроумен, весел и благороден, но не сделал ни одной выходки, которые позволял с другими женщинами, когда желал овладеть ими. В его взгляде не отражалось обожание к сестре, как во взгляде Анны. Даже, когда он покидал Амбуаз, то лишь галантно прощался со своей кузиной, мило улыбаясь ей, будто бы не видел искренних, влюблённых и сожалеющих о расставании красивых глаз девушки. Мне кажется, что Анна замечала в поведении Луи безответность своим чувствам. Она была не глупой девушкой, а потому понимала, что её чувства к брату гораздо серьёзнее, но Анна росла настойчивой и никогда в жизни не отходила от своих планов, иногда отступая, но достигала поставленных целей. Однако герцог Орлеанский был крепким орешком и сам себе на уме. У него были свои планы, которые он с б;льшим, чем Анна, успехом добивался, потому и стал королём.
Как-то Анна призналась отцу о своих чувствах к молодому герцогу. Трудно сказать, по какой причине она открылась королю, то ли из-за отсутствия достаточного жизненного опыта, то ли по умыслу, но, скорее всего, признание вырвалось в состоянии запальчивости. Дело в том, что Анна была помолвлена с Никола, герцогом Лотарингским, сразу после смерти отца последнего. Людовик XI враждовал со старшим герцогом, Жаном II, смерть которого позволила приблизить к королевскому двору Никола, и король планировал сделать его своим союзником. Однако двадцатидвухлетний Никола положил глаз на более выгодную для него партию — пятнадцатилетнюю красавицу Марию Бургундскую, единственную дочь и наследницу Карла Смелого, владевшего обширными землями Бургундии. Не желая идти в фарватере прокоролевской политики, Никола в конце 1472 года разорвал помолвку с Анной, дочерью Людовика XI, и предложил руку и сердце Марии.
Людовик XI, дабы не расстраивать дочь, тянул с объявлением разрыва с герцогом Лотарингским, и только в январе следующего года вызвал Анну.
Войдя в кабинет отца, Анна обратила внимание на мрачное выражение лица короля и, не соблюдая этикет, заговорила первой:
— Вас что-то беспокоит, отец? Я могу чем-то помочь?
Король предложил дочери занять кресло, а сам прохаживаясь по кабинету, начал говорить:
— Мы столкнулись с небывалом предательством. Тот, кого мы считали своим другом и верным союзником, переметнулся в стан наших врагов…
— Отец, прошу Вас, говорите прямо, что случилось? — попросила Анна.
— Я боюсь огорчить тебя, Анна, но рано, или поздно ты сама узнаешь об этом. Будет правильно, если я лично сам доведу до твоего сведения, что Никола, герцог Лотарингский, разорвал помолвку с тобой, и в настоящее время добивается руки Марии, герцогини Бургундской.
Анна улыбнулась. К удивлению короля, он не заметил на лице дочери ни тени разочарования.
— Ваше Величество, меня ничуть не трогает разрыв с Никола. Если говорить правду, то я предпочитаю видеть своим супругом герцога Орлеанского. Что же до Никола! То, помяните мои слова, за предательство его накажет Бог. Наказание не обойдёт стороной и Марию…
Слова Анны оказались пророческими. В том же году Никола, находясь в Нанси, заболел и умер, а через девять лет, упав с лошади, лишилась жизни супруга будущего императора Священной Римской империи Максимилиана Габсбурга Мария Бургундская.
Признание дочери в любви к герцогу Орлеанскому сильно обеспокоило Людовика. Подобный поворот событий не входил в его планы, и король решил незамедлительно выдать замуж свою рано повзрослевшую дочь. Людовик XI не утруждал себя долгими поисками. Под рукой был тридцатитрёхлетний лояльный подданный короны сеньор Пьер де Божё.
Пьер к тому времени был помолвлен с сестрой герцога Луи Орлеанского Марией. Эта помолвка укрепляла союз двух семейств: герцогов Орлеанского и Бурбонского, влиятельнейшими принцами по крови и находившимися в оппозиции к королю Франции. Людовику XI для укрепления королевской власти необходимо было разорвать союз влиятельных герцогов и их последователей, а потому он приложил все усилия для того, чтобы приблизить к себе пятого сына Бурбонского дома, которым являлся Пьер, понимавший, что он обладает крайне ограниченными возможностями возглавить герцогство и, таким образом, стать одним из претендентов на французскую корону. Это обстоятельство подвигло Пьера на разрыв с оппозиционной Лигой общественного блага, возглавляемого младшим братом короля герцогом Карлом Беррийским и графом Карлом де Шароле, и поступить на службу к Людовику XI. Проявляя смирение и покорность, добросовестно исполняя обязанности, Пьер добился расположения короля и его доверия. Король, в свою очередь, за оказанную помощь в усмирении дома Бурбонов вынудил Жана II Бурбонского передать феод Божё Пьеру и включил последнего в состав королевского совета.
По инициативе Людовика XI помолвка Пьера с Марией Орлеанской была аннулирована, и 30 ноября 1473 года состоялось бракосочетание Анны и Пьера де Божё. Чтобы окончательно разбить иллюзии своей дочери и не допустить в будущем разрыва брака с Пьером, король дождавшись, когда младшей дочери Жанне исполнится двенадцать лет, в 1476 году выдал её замуж за Луи Орлеанского.
Бракосочетание Луи и Жанны огорчило Анну. Если ранее она могла рассчитывать на то, что по прошествии времени сумеет добиться Луи, то теперь эта возможность отпадала. Однако Анна не теряла надежды. И в этой ситуации она усмотрела выгоду, так как каждые полгода по приказу короля Луи обязан был посещать замок Амбуаз, чтобы не словом, а делом доказывать любовь и супружескую привязанность к Жанне.
Посещения королевского замка для Луи были настоящей пыткой. Как я уже рассказывал, Жанна была некрасивой девочкой. Мы не должны осуждать её за это, в том было её несчастье. Родившись калекой, внешне непривлекательной, Жанна душой была добрейшей женщиной. Она искренне была привязана к своему супругу и, как мне показалось, испытывала к нему чувства любви. Привратники по приказу короля обязаны были сделать всё для того, чтобы при каждом посещении Амбуаза Луи доказывал верность исполнением супружеского долга. Жанна относилась к неприязни в свой адрес со стороны Луи снисходительно, понимая, по душевной доброте, насколько её супругу она неприятна. Всякий раз, как только Луи скрывался в спальне супруги, несколько свидетелей, спрятавшись за портьерами, прислушивались к происходящему. Жанна не требовала от Луи доказательств, но имитировала вздохи, чтобы помочь своему супругу, а свидетели, по-своему интерпретировали причину тех вздохов и спешили доложить королю о свершившемся факте супружеской верности герцога.
Каждый приезд герцога в королевский замок было пыткой и для Анны. Продолжая любить герцога, она готова была ненавидеть свою несчастную сестру. По долгу своего положения Анна проводила время в Плесси-де-Тур или в Париже, находясь подле своего супруга, но иногда она посещала и Амбуаз, как раз в то время, когда там был Луи. Каким образом ей это удавалось, как она могла убедить короля, который зорко следил, чтобы не допустить ни малейшего шанса для встречи своей дочери с герцогом, я не знаю, но Анна добивалась, хоть и редких, встреч с Луи. Во время одной из таких встреч, по обыкновению, она и её кузен прогуливались на лошадях в окрестности замка. Не выдержав, Анна призналась в своих чувствах к герцогу. Луи будто заранее знал о предстоящем признании. Я видел, как он внимательно слушал Анну, с нежностью в глазах смотрел на сестру, не проронив ни одного слова. Когда Анна закончила говорить, пообещав Луи, что со временем устранит все преграды на пути их любви, герцог якобы согласился с ней. Его внимание к кузине возросло, он проявлял к ней б;льшую учтивость, что было расценено Анной по своему — она достойна любви. Однако, стоило герцогу покинуть Амбуаз, как он с головой погружался в разврат, хватая любую мало-мальски красивую женщину, забывая о несчастной супруге и об Анне.
Дальнейшие события не позволяли Анне часто видеться с герцогом, но она продолжала любить, его одновременно рожая детей Пьеру. Она месяцами находилась рядом со своим отцом, вникая в тонкости управления королевством. Анна была умной и одарённой женщиной, она быстро усваивала нюансы борьбы за власть, способы её укрепления, от интриг до прямого военного столкновения. Она стала доверенным лицом короля, восхищавшегося её умом, находчивостью и политическим чутьём. Именно ей он поручил охрану малолетнего дофина Карла. И не напрасно.
Однажды группа влиятельных вассалов короля подготовила заговор с целью похищения малолетнего Карла, чтобы умертвить его и, таким образом, лишить Людовика XI наследника. По слухам во главе заговора стоял Луи Орлеанский. Могу заверить вас, что это только слухи, чтобы очернить доброе имя герцога. Хотя Луи обладал честолюбивыми замыслами, о чём знали многие, в том числе и Анна, но он никогда не шёл на убийство своих соперников, помятуя о том, что подобные действия не принесут блага ни ему, ни герцогству, ни королевству. Кроме Луи на королевский престол претендовали и младший брат короля Карл Беррийский, и герцоги Бургундский и Лотарингский, да и Бурбоны не оставляли надежд когда-то занять королевский трон. Анна, с болью в сердце приняв весть об измене Луи, усилила охрану замка. Заговор был предотвращён. Анна не простила герцогу, но продолжала любить его. Понемногу боль утихла, и она продолжала оказывать знаки внимания своему возлюбленному.
Наступил 1483 год. Год, в котором от нас ушёл Людовик XI, и его тринадцатилетний сын Карл наследовал королевский трон. Карл, в силу своего возраста не мог управлять королевством, а потому Анна, по устному завещанию отца, стала регентшей при малолетнем брате. В новых условиях она усмотрела новые возможности для сближения с Луи. Став самой влиятельной дамой королевства, сосредоточив в своих руках всю полноту власти, Анна могла аннулировать брак с Пьером, равно, как и брак Луи с Жанной, и, таким образом, соединить свою судьбу с судьбой герцога. В том было не только удовлетворение собственных чувств, но и достижение политической цели: объединение двух ветвей рода Валуа в единую и устранение влиятельного соперника. Анна первой делает шаг навстречу. Она назначает Луи губернатором Иль-де-Франса, присылает в подарок кольцо и серьги из чистого золота и двух борзых.
Но Луи непреклонен. Его отношение к Анне разительно отличается от прежнего. Он проявляет равнодушие к чувствам кузины, не замечает её пылких взглядов, но усиливает показное внимание к своей супруге Жанне, чего ранее никогда не делал.
У Луи был выбор: или быть супругом влиятельной женщины, каковой была Анна, или стать королём. Не надо забывать, что он был первым претендентом на трон в случае отсутствия наследников короля. Уступив притязаниям Анны, он не управлял бы королевством единолично. Он был бы её тенью, что противоречило честолюбивым планам герцога. Потому Луи пошёл вторым путём, а именно: встал в оппозицию к Анне и королю Карлу VIII. Все последующие события подтвердили правоту герцога, хотя ему пришлось отступать и даже сидеть в тюрьме, но Луи преодолел все преграды и добился своего. После смерти Карла VIII, у которого не было наследников, Луи занял королевский трон Франции под именем Людовика XII.
Анна Французская, в замужестве де Божё сосредоточила в своих руках всю полноту власти в королевстве, став по устному завещанию Людовика XI регентшей молодого Карла VIII. Я не случайно сделал упор на слова «устное завещание», потому что отсутствие письменного королевского документа предоставило шанс герцогам, бывшим в близком родстве к королевскому дому, заявить о собственных правах на регентство. Главным претендентом на место Анны являлся её кузен герцог Орлеанский. Будучи первым принцем крови, Луи не согласился с тем, что чета де Божё взяла на себя управление Францией. Его честолюбивые замыслы уходили далеко вперёд — Луи мечтал быть королём. Регентство — прямой путь, чтобы занять трон.
В борьбе за власть Луи поддержали принц Оранский, герцоги Беррийский, Бретонский и Лотарингский, графы де Дюнуа, Карл Ангулем, Ален д’Альбре, Жан де Шалон, Жан де Ласкан, Филипп де Коммин, который когда-то служил Бургундскому герцогу Карлу Смелому, погибшему в войне с Францией, и некогда мощное, простиравшееся от Савойи до Шампани герцогство было поделено между французским королём и императором Священного Рима.
Каждый из союзников Луи преследовал собственные цели в противостоянии королевскому дому. Карл Беррийский, младший брат почившего Людовика XI, не терял надежд самому стать королём. Франциск II де Дрё, герцог Бретани, искал влиятельных союзников, чтобы отстоять независимость и предотвратить поглощение герцогства французским королевством. С этой целью он обещал свою старшую дочь в жёны могущественным королям Европы, которым под силу противостоять сильной Франции. Ален д’Альбре, один из многих претендентов на сердце красавицы Анны де Дрё, вынашивал планы овладеть герцогством и присоединить Бретань к своим владениям.
Род д’Альбре канул бы в лету, и мы ничего о нём не знали, если бы наследники по мужской линии посредством расчётливых браков и с помощью интриг не завоевали репутацию одних из самых влиятельных дворянских родов Франции. Особенно велико их влияние на юге, где этот род владеет обширнейшими землями Перигора, Лиможа, Кастра, Гора, Тарта. Всё это им досталось от жён в качестве приданого. Ален д’Альбре, будучи достойным отпрыском своих предков, тоже не гнушался браков по расчёту. Когда ему исполнилось двадцать два года он женился на Франсуазе, представительнице богатейшего и влиятельнейшего дворянского рода Шатильон, берущего своё начало от графства Шампань, центром которого был город Шатильон-сюр-Марн. Два столетия назад Шатильоны породнились с представителями бретонских герцогов правящего дома Пентьевер, а потому от Франсуазы в качестве приданого Алену достались не только графство Перигор и виконтство Лимож, а также некоторые права на герцогство Бретань. Если герцог Луи Орлеанский боролся за королевскую корону, чтобы укреплять Францию и расширять её земли, то сеньор Ален д’Альбре был противником объединения Бретани с Францией, потому что преследовал цель завладеть самому герцогством, но для достижения этой цели ему необходимо было породниться с правящим домом де Дрё, то есть жениться на Анне Бретонской и уже по праву жены править Бретанью. Личные интересы Луи Орлеанского и Алена д’Альбре вступили в противоречие с интересами короля Франции Карла VIII и его сестры Анны де Божё, а потому герцог Орлеанский и сеньор д’Альбре на этапе борьбы с королём становятся естественными союзниками.
Франсуаза умерла в 1481 году в возрасте двадцати шести лет, оставив Алену в качестве приданного графство Перигор и виконтство Лимож и четверых детей, один из которых Жан в будущем правил королевством Наварра. Так как Ален д’Альбре стал вдовцом, то он мог беспрепятственно жениться во второй раз, и его выбор пал на красавицу Анну Бретонскую из правящего дома де Дрё, с которым у Алена д‘Альбре было дальнее родство.
Своей цели сеньор д’Альбре добивался настойчиво, не только посредством ухаживания за герцогиней Анной, но и участием в вооружённой борьбе против французского короля. Открытые вооружённые действия начались, когда Максимилиан I Австрийский в июне 1486 года со своей армией вторгся в северные районы Франции. Коалиция герцога Орлеанского, чьим Максимилиан I был союзником в борьбе против французского короля, не ожидала вторжения, а потому не могла помочь Максимилиану, которому вскоре пришлось покинуть Францию из-за вспыхнувшего мятежа в его собственных владениях. Герцог Орлеанский в это время скрывался в своём имении в Блуа, который он не мог покинуть, потому что был блокирован королевской армией под командованием генерала Луи II де Ла Тремуйля. Коалиция феодалов, оставшись без руководителя, вынужденно бездействовала. Чтобы освободить Луи, граф де Дюнуа в ноябре 1486 года захватывает замок Партене. Анна де Божё приказывает де Ла Тремуйлю снять блокаду Блуа и направить армию в Партене с целью подавления мятежа. У замка Блуа остался небольшой отряд лучников. Герцог Луи без труда преодолел заслоны, бежал и скрылся в Бретани под защиту герцога Франциска II. Анна де Божё принимает решение после подавления мятежа графа де Дюнуа, который бежал к своему сюзерену в Нант, выдвигать армию к Бретани, но герцог Карл Ангулемский, губернатор Гиени граф Оде де Эдье и сеньор д’Альбре объявляют Гиень, Ангулем и Перигор независимыми от королевской короны территориями. Королевская армия в марте 1487 года подавляет мятеж, граф Оде де Эдье препровождается в тюрьму, Карл Ангулемский признает верховенство королевской короны, а Ален д’Альбре бежит в Кастилию. Лишь через год сеньор Ален д’Альбре сумел добиться субсидии от кастильского двора и с пятью тысячами солдат прибывает в Нант, который вскоре осаждается генералом де Ла Тремуйлем. Чтобы быть рядом с герцогиней Анной, Ален д’Альбре вызвался руководить обороной столицы герцогства, что делал небезуспешно. Герцоги Орлеанский и Франциск II собирали армию, чтобы дать решительный бой роялистам и завершить исход борьбы в свою пользу. Анна де Божё блокировала города Ансени, Ренн, Фужер и северное побережье, чтобы не дать возможность английскому королю высадить армию в Бретани.
Нант, обороняемый сильным гарнизоном под руководством Алена д’Альбре, сдерживал значительные силы королевской армии перед решающей битвой. Анна де Божё отдавала себе отчёт в том, что Нант играет не только важное стратегическое, но и политическое значение, а потому, во что бы то не стало, решила скорее взять под свой контроль главный город Бретани. С этой целью она поручает лорду Кандале, разгромившего год назад Алена д’Альбре на юге Франции при Нонтроне, подкупить сеньора д’Альбре, пообещав ему сан наместника Бретани. Кроме того, лорд Кандале должен был передать, что король Франции не будет препятствовать Алену д’Альбре добиваться руки герцогини Анны. Ален д’Альбре повёлся на уловку Анны де Божё и без боя сдал Нант. Король выполнил обещание и свои указом назначил сеньора д’Альбре наместником Бретани, а высвободившиеся силы королевской армии направились к городу Сент-Обен-де-Кормье, при котором 28 июля 1488 года состоялась решающая битва, завершившаяся победой роялистов. Луи Орлеанский был пленён, препровождён в Бурже и заключён в темницу, в которой провёл долгих три года.
Через месяц Франциск II подписал с Карлом VIII мирный договор, по которому Франциск признал себя вассалом французского короля, обещал отправить домой все иностранные войска и более их не призывать, а Карл обещал вывести из герцогства свою армию, за исключением гарнизонов в городах Бретани. Против Алена д’Альбре обернулся пункт договора, по которому дочь герцога Франциска II Анна Бретонская должна была испрашивать согласия короля Франции на любой брак. Когда сеньор д’Альбре обратился к королю за разрешением на брак с Анной, то сестра короля, будучи ещё регентшей, восприняла просьбу сеньора, как неуважение к королю, и лишила Алена д’Альбре не только супруги, но и сана наместника. Обескураженный сеньор д’Альбре покинул Нант и провёл остаток жизни в своём имении Альбре.
На протяжении многих веков на бретонское наследство претендовали не только знатные бретонские рода из домов Корнуайских, Пентьеверов, Плантанегетов, де Дрё и Монфоров, связанных кровными узами с домами Англии и Франции, но и короли этих держав. Бретань за свою историю пережила несколько войн, причиной которых была борьба влиятельных домов за наследство. Короли Англии и Франции всякий раз вмешивались во внутренние дела Бретани, чтобы отхватить для себя этот лакомый кусок. Каждый боролся за свои интересы. Для этого они создавали союзы с соседними королевствами. Каждый, кто претендовал на герцогство, желал ему процветания, но имел своё представление о благе Бретани и его народа. Не всегда это представление совпадало с истинными интересами герцогства, а потому Бретань неоднократно попадала в зависимость то от Англии, то от Франции. Франциск прилагал усилия для сохранения независимости, но эти усилия запоздалые. Анна Бретонская лишь продлила на некоторое время самостоятельность герцогства. Бретань была обречена. Если алчность выступает на первое место в политических процессах, то наступает такой момент, когда последующие усилия лишь продолжают агонию, но не в состоянии изменить всё ухудшающуюся ситуацию. Бретонские герцоги уже давно перешли точку необратимости.
Первым герцогом Бретани, который внёс сумятицу в наследовании титула и сыгравшего печальную роль в дальнейшей истории герцогства, был Конан III по прозвищу Толстый. Конан Толстый правил Бретанью в двенадцатом столетии. Для того, чтобы успешно вести борьбу с французским королём Людовиком VI, Конан решил привлечь в союзники короля Англии Генриха I, для чего он женился на его внебрачной дочери Матильде, известной красавице, общества которой желали многие короли Европы. На старости лет Конан Толстый, обезумев от ревности к супруге, хотя сам не чурался внебрачных отношений и имел двух незаконнорождённых детей, отрёкся от своего сына Хоэля, беспричинно подозревая, что Матильда забеременела ещё до того, как состоялась их свадьба. Своим наследником Конан назвал внука Конана IV, родившегося от первого брака дочери Берты и Алена де Пентьевера, английского графа Ричмонда. До достижения совершеннолетия внука, Конан Толстый назначил его опекуном второго мужа Берты — Эда де Пороэта, который стал фактическим правителем Бретани.
Отречённый Хоэль не согласился с отцом и считал себя законным наследником герцогства. Он даже в документах подписывался, как герцог.
Достигнув совершеннолетия, Конан IV вынужден был вести борьбу за право на титул как с дядей, так и с отчимом, не желавшим передавать власть законному наследнику герцога Конана III. Попытка Конана Младшего вернуть по праву принадлежавшее ему герцогство обернулась неудачей. Потерпев поражение от Эда де Пороэта, Конан бежал в Англию к королю Генриху II, подтвердившему за ним владение графством Ричмонд и оказавшему военную поддержку в борьбе за Бретань. Бретонское дворянство, поддержавшее Конана, подняло восстание и низложило Эда де Пороэта, провозгласив Конана своим герцогом. Хоэль же был изгнан из Бретани и бежал к графу Жоффруа Анжуйскому. В Анжу Хоэль отказался от своих притязаний на герцогство и вскоре умер. С его смертью угасла старшая ветвь Корнуайского дома.
Через восемь лет Эд де Пороэт, поддерживаемый частью бретонского дворянства, недовольного влиянием Англии, поднял восстание, которое оказалось успешным, и вернул прежнюю власть над Бретанью. Однако, ему пришлось уступить английскому королю Генриху II часть территории Бретани — графство Пороэт. Восстания бретонских дворян вспыхивали вплоть до 1178 года, пока Эд де Пороэт не умер. А вскоре скончался и Конан Младший, женившийся ещё в Англии на Маргарите Хандингтонской, дочери шотландского графа Генриха Хандингтона. Единственный ребёнок — дочь Констанция де Пентьевер — была провозглашена герцогиней Бретани.
Констанция трижды была замужем. Первый её муж Жоффруа де Плантагенет правил герцогством по праву жены. Его сын Артур после смерти Жоффруа наследовал герцогство. Он был последним представителем дома Плантагенетов в качестве правителя. После смерти Артура титул герцога Бретани был передан его сводной сестре Аликс от третьего брака матери и Ги де Туара, остававшимся Бретонским опекуном до совершеннолетия Аликс.
Аликс де Туар вышла замуж за троюродного брата короля Франции Людовика VIII — Пьера Моклерка де Дрё, объявленного герцогом Бретани по праву жены. Начиная с Пьера дом де Дрё два столетия правил Бретанью, пока не началась новая война за бретонское наследство вскоре после смерти в 1341 году четвёртого герцога из рода де Дрё Жана III Доброго, не оставившего наследника, хотя Жан трижды был женат. Жан Добрый скончался от простуды, когда возвращался из Канн, где его принимал король Франции. Кончина герцога наступила столь неожиданно, что Жан не успел назвать своего преемника.
Претендентов оказалось двое. Это: младший сводный брат Жана Доброго Жан де Монфор, прозванный в народе Завоевателем, и племянница Жана Доброго Жанна де Пентьевер с мужем Шарлем де Блуа-Шатильон, родственником короля Франции Филиппа III.
Борьба за Бретонское наследство шла с переменным успехом. Дважды Жан Завоеватель был пленён Шарлем, которому помогали французы. Но Жану дважды удавалось бежать из тюрьмы. Последняя битва между претендентами состоялась в 1345 году при Кодоре. С помощью англичан Жан взял город, но в битве был смертельно ранен.
Особое внимание хотелось бы уделить Шарлю де Блуа-Шатильону. Он всю жизнь потратил на войну с домом Пентьеверов за бретонское наследство. С детства Шарль был набожным человеком. Он не пропускал ни одной молитвы перед сном, боясь уснуть во грехе. Туго подвязывался вервием, а в обувь насыпал камешки, чтобы умерщвлять свою плоть. Девять лет находился в плену своих врагов, но и там он посвятил себя вере, написав житие Святого Ива, покровителя Бретани. После освобождения из плена, когда был выкуплен за семьсот тысяч золотых флоринов, Шарль зимой босиком совершил паломничество в церковь Святого Ива, после чего он две недели не мог ходить. Однако, самоотверженная набожность Шарля не остановила его отдать приказ и казнить две тысячи жителей Кемпера, после его взятия. Шарль погиб в битве при Оре. Когда его раздели, то обнаружили власяницу, которую Шарль носил на голом теле.
После смерти Жана Завоевателя войну за бретонское наследство продолжала его супруга Жанна Дампьер от имени своего маленького сына. Вскоре под напором более удачливых противников, Жанна вместе с сыном и дочерью бежала в Англию, где её признали сумасшедшей и поместили в тюрьму в Йорке. Маленького Жана и его сестру Жанну приняли в королевскую семью Плантагенетов, в которой они получили подобающее воспитание. Опекуном Жана стал сам король Англии Эдуард III.
Когда Жану исполнилось семнадцать лет, он высадился в Бретани и, собрав армию из сочувствующих ему бретонских дворян, направился осаждать Ренн. Однако, осада оказалась неудачной, и Жан бежал в Англию. Через девять лет возмужавший Жан вновь вернулся в Бретань с английской армией и разгромил своих противников при Оре. Вдова убитого Шарля де Блуа-Шатильона Жанна де Пентьевер, подчиняясь силе, подписала Герандское Соглашение, по которому признала своего двоюродного племянника Жана де Монфора истинным герцогом Бретани. С этого времени дом Монфоров завладел герцогством, которым правил до Франциска II, отца Анны Бретонской.
Жан де Монфор, по прозвищу Доблестный, вначале опирался на силу англичан. Будучи женат на дочери короля Англии Эдуарда III, он назначил в советники нескольких англичан. Кроме того, англичане контролировали порт Брест и в любой момент могли высадиться в Бретани. Зависимость герцогства от Англии вызвало резкое неодобрение бретонской знати и французского короля. Чтобы усмирить знать и успокоить сильного соседа, Жан объявил себя вассалом французского короля. Однако, в сочетании с высокими налогами, которыми облагалась Бретань Англией, присутствие английских войск на территории герцогства воспринимались бретонской знатью как посягательство на суверенитет герцогства. В конечном итоге, Жан, потеряв доверие дворян, вынужден был отправиться в ссылку в Англию.
Прошло пять лет, и король Франции Карл V решил силой включить Бретань в королевский домен. Бретонцы восстали против захватчиков и вызвали из ссылки Жана Доблестного, вернувшего в результате войны с Францией титул герцога Бретани. Он пользовался полной поддержкой своего народа, знати и дворян, в том числе и дом Пентьеверов поддержал Жана. Казалось, больше не должно быть причин для гражданской войны между влиятельными домами. На протяжении столетия Монфоры правили Бретанью, лавируя между двумя державами: Англией и Францией. Не будь желания у королей Англии и Франции завладеть герцогством, бретонцы сами разобрались бы со своими герцогами.
Последним представителем дома Монфоров был Франциск II. После войны за Бретонское наследство в герцогстве действовал полу-салический закон передачи престола. Как дом де Дрё сменили Монфоры, наследство передавалось по материнской линии. Такой линией по Герандскому соглашению было определено потомство Жанны де Пентьевер. Так как Франциск II не имел сыновей, то вновь встал вопрос, кто будет его наследником. К этому времени соглашение о наследстве было забыто, и Франциск II заставил бретонское влиятельное сословие признать наследницей свою дочь Анну де Дрё. Таким образом, мирным путём был разрешён вопрос о наследовании, но дом Монфоров вновь был отстранён от наследования герцогского титула. Вместе с тем, встал следующий вопрос о том, кому юная герцогиня отдаст свою руку и сердце и какая династия будет владеть Бретанью. Франциск, пытаясь сохранить независимость Бретани, искал для своей дочери такого жениха, с помощью которого можно было бы противостоять могущественному соседу, каковым является Франция, чьи короли мечтали поглотить Бретань.
Эдуард IV, обеспокоенный усилением французского королевства, помятуя о поражении Англии в Столетней войне, не скрывал планов о закреплении своего влияния на Бретонское герцогство, которое ещё в пятом столетии заселялось выходцами из Британии. С целью объединения Бретани с Англией Эдуард IV в 1481 году подписывает с Франциском II союзнический договор, по которому его сын и наследник одиннадцатилетний Эдуард, принц Уэльский, считался наречённым женихом Анны Бретонской. В случае смерти принца Анна переходила по наследству второму сыну английского короля — Ричарду Йоркскому. Однако этому договору не суждено было воплотиться в жизнь, так как после смерти Эдуарда IV дядя принца Уэльского Ричард III в результате дворцового переворота заточил молодого короля в темницу, а затем умертвил его. Та же участь постигла и младшего брата Эдуарда.
Ещё одним английским женихом Анны де Дрё мог стать находившийся в то время в Бретани Генрих Тюдор, граф Ричмонд, который при поддержке Франциска II со своим войском высадился в Англии и, одержав лёгкую победу над Ричардом III, завладел английской короной. Но, Генрих не оправдал надежд Франциска II. Для того, чтобы права Ричарда на английскую корону были закреплены действующими обычаями и законами, ему необходимо было породниться с королевским родом Йорков, а потому он, забыв об Анне, женился на дочери Эдуарда IV Елизавете Йоркской, хотя оказывал в дальнейшем помощь Франциску II в войне с Францией за независимость, посылая в Бретань свои войска.
Максимилиан Габсбург, чья первая жена Мария, дочь герцога Бургундского Карла Смелого, умерла в результате несчастного случая, считал себя по праву наследником бывшего герцогства Бургундского и тех земель, которые были в составе домена короля Франции, одновременно соперничая с Францией за Брабант, Люксембург и Фландрию, бывшими владениями Карла Смелого. Франциск II, лишённый возможности более тесного союза с Англией, обратил свой взор на сильного соперника французского короля Максимилиана Габсбурга, а потому предложил ему свою дочь в жёны. Максимилиан усмотрел в этом предложении для себя выгоду и дал согласие на венчание. Однако, занятый подавлением восстания венгров, сам прибыть на венчание не мог, но об этом я расскажу позже более подробно. Прежде следует изложить события, повлиявшие на дальнейшую историю Бретани, Франции и всей Европы, а именно: встречи Луи с Анной Бретонской.
Луи считал, что его права на регентство законны и более обоснованы. После смерти Людовика XI он заявляет о них и объявляет о намерении со всей своей свитой поселиться в замке Амбуаз, в котором проживала семья умершего короля, в том числе молодой король Карл VIII и супруга герцога Жанна.
Анна де Божё отдавала себе отчёт в том, что её положение шаткое. Уже к тому времени определились силы, выступившие против неё. Но недаром она была дочерью Людовика XI, ценившего в ней прозорливый ум и хитрость. Анна опережает Луи и первой прибывает в Амбуаз. Обязав гарнизон присягнуть ей на верность, отдаёт приказ об аресте Луи, если он попытается силой завладеть замком. Зная о решимости кузины, о её способности к интригам, Луи понимает, что Анна найдёт причину обвинить его в измене короне, а потому отменяет решение поселиться в Амбуазе, одновременно запросив парламент созвать Генеральные штаты, которые должны принять решение о создании регентского совета, как он надеялся, во главе с ним.
Анна не рассчитывала на такой ход Луи. Она надеялась, что кузен применит силу и, таким образом, даст ей в руки козырь для расправы с её противниками. Вместе с тем, Анна согласилась на созыв Генеральных штатов, чтобы юридически оформить устное завещание отца и получить безоговорочные права на регентство.
Заседание Генеральных штатов началось в январе 1484 года и продолжалось до марта. Присутствовали все крупные собственники владений, сюзерены и вассалы, герцоги и графы. Дебаты были долгими. Часть собравшихся поддерживала Луи, но не меньшая часть была на стороне Анны. Герцог Орлеанский в доказательство законности своих притязаний требовал письменного подтверждения Людовика XI на регентство своей дочери, противопоставлял позиции Анны и её супруга Пьера закон салического права, по которому наследование короны производится по мужской линии рода. Так как Карл VIII являлся прямым наследником короля, то регентом должен быть следующий по очереди принц, то есть герцог Орлеанский, но ни в коем случае не Анна, что противоречило закону о наследовании. Сторонники Луи в своих выступлениях неоднократно подчёркивали, что оппозиция выступает не против короля Карла VIII, а против супругов де Божё, узурпировавших власть в королевстве, ведущих разорительные войны, обирающих непосильными налогами подданых, толкая, таким образом, Францию в пропасть. Казалось, что позиция Луи Орлеанского и его сторонников непоколебима. Однако, вердикт Генеральных штатов был не в пользу Луи. Обескураженный, но не сломленный герцог уезжает в Нант, где его с распростёртыми руками принимает Франциск II, видевший в первом принце крови не только сильного союзника, но и партнёра в любовных похождениях.
Франциск не чурался женского общества. Связанный вторым браком с Маргаритой де Фуа Франциск не отказывал себе во встречах с женщинами, которые рожали ему внебрачных детей. Зная о слабости своего соперника, Людовик XI, ещё при жизни, приставил к нему шпионку, бывшую любовницу своего отца красавицу Антуанетту де Меньеле. Антуанетта исправно выполняла поручение французского короля и регулярно высылала донесения о состоянии дел в герцогстве и о планах Франциска. Добывать тайны ей не представляло труда, так как Франциск безумно был влюблён в неё. Но следует отдать должное и герцогу. Его радушие, душевная щедрость, умение ухаживать за женщинами покорили сердце Антуанетты, и она, влюбившись в герцога, изменила Людовику, впавшему в бешенство от её коварства. На что мог рассчитывать король, отправивший женщину в спальню к своему врагу? Самая последняя распутница обладает чувством собственного достоинства, она не желает быть вещью, которой собственник располагает по своему усмотрению, и женщина становится верной тому, кто любит её и ценит. Антуанетта не была распутной женщиной, но в силу обстоятельств она вынуждена была лечь в постель к Франциску. Однако, любовь к ней герцога покорила её, и Антуанетта искренне ответила на чувства Франциска и отвергла короля, не считая это изменой. И на то она имела право.
Луи будто бы не пережил полгода волнений и разочарований, связанных с его борьбой за власть. Прибыв в Нант, он с головой окунулся в бретонское общество. Балы, веселье, кутежи, охота и турниры заняли всё его свободное время, которого у него было предостаточно. Не забывал Луи и женщин. Он даже попытался ухаживать за Антуанеттой, не боясь возможного гнева Франциска, но был ею решительно отвергнут. И это его ничуть не расстроило.
В Нанте состоялось знакомство со старшей дочерью Франциска семилетней Анной. Анна росла красивой девочкой. Даже лёгкая хромота не могла не вызвать восхищение ею, но на Луи она не произвела никакого впечатления. Он предпочитал женщин, с которыми легко было завести знакомство.
Я часто сопровождал герцога в его поездках, как в Амбуаз и Плесси-де-Тур, так и в Париж. После политически ошибочного, как считал Луи, вердикта Генеральных штатов, я вместе с ним оказался в Нанте, резиденции Бретонского герцога. Жизнь Луи Орлеанского в Нанте проходила на моих глазах. Я ухаживал не только за его лошадьми, но и сопровождал герцога на охоте, прогулках и даже во время кутежей. Близкими наши отношения называть не следует. Какие могут быть отношения господина и его слуги? Я был всего лишь приложением к нему. Умел молчать и молча ухаживать за его лошадьми, умел вовремя оказывать ему мелкие услуги наподобие стирки белья, приготовления пищи и т.п. Конечно, сам я не был ни прачкой, ни поваром. Я должен был вовремя побеспокоиться, чтобы герцог ежедневно имел свежевыстиранное бельё и готовую к носке вычищенную обувь, чтобы всегда наготове были лошади, которыми он мог воспользоваться в любой момент.
Как-то ночью, как я только уснул, меня разбудил Луи и крикнул: «Матюрен! Готовь лошадей!» — «Сколько?» — крикнул я, в свою очередь. — «Двух! И побыстрей!» — и герцог скрылся.
Я ждал герцога недолго. Он со скоростью ветра выскочил из-за дверей дворца, предоставленного ему Франциском, вскочил на коня и поскакал. Я тут же оказался верхом на второй лошади, пришпорил её и последовал за герцогом. Через полчаса мы оказались у какого-то трактира, больше похожего на бордель, но вошли не в парадную дверь, а со двора. Нас встретила светловолосая с зелёными глазами молодая девушка. Луи обнял её за талию и прижал к груди.
— Красавица! Будь моей! Я подарю тебе весь мир!
Девушка оказалась не из робкого десятка и смело ответила:
— Герцог, Вы ошиблись. Я не из тех, которых Вы решили посетить. Я служу мадам…
— В таком случае, — весело засмеялся Луи, — зови мадам. Да, поживей!
Луи развернул девушку и лёгким шлепком по заду подтолкнул её.
Вскоре появилась мадам Перонель. Её грузное тело прямо-таки ввалилось в прихожую, двойной подбородок растянулся до ушей, казалось, что на лице мадам не одна, а две улыбки.
— Присутствие Вашей Светлости осчастливило мой дом, — услышал я первые её слова, сказанные грудным голосом. — Проходите уважаемый гость. Для вас я приберегла самую красивую девушку. Проходите, проходите, Ваше Высочество! — и мадам Перонель с дрожащими боками приступила к покорению ступеней лестницы на второй этаж. Герцог последовал за ней. Поднявшись на несколько ступенек, он вдруг остановился и повернулся ко мне.
— Матюрен! Не уподобляйся истукану. Следуй за мной! — крикнул он.
— Простой конюх не достоин развлечений Вашей Светлости, — ответил я.
Герцог махнул рукой и скрылся за дверью второго этажа вместе с мадам Перонель.
Своего хозяина я ждал до утра.
Ренеа, так звали зеленоглазую девушку, обладала добрым сердцем. Она не выставила меня на улицу, а пригласила провести остаток ночи в её небольшой комнатке, располагавшейся рядом с входом в бордель. Она не только скрасила моё ожидание, но накормила меня и даже угостила вином, предназначенным для особо важных клиентов заведения мадам Перонель. Мы провели время за разговорами. От Ренеи я узнал, что ей недавно исполнилось пятнадцать лет. Она была второй дочерью своего отца, кроме старшей сестры Белины у Ренеи было ещё три брата, младшему из которых исполнилось четыре года. Семья Ренеи жила бедно, а потому отец год назад выдал замуж Белину, ушедшую после свадьбы в дом мужа. Пришла очередь выходить замуж и Ренеи, но только состоялась помолвка, как её жених был рекрутирован в армию герцогства, поэтому свадьба не состоялась, но на Ренею обратила внимание мадам Перонель, и за небольшую плату отец отдал дочь в услужение мадам.
Наступило утро. Герцог покинул покои, предоставленные ему мадам Перонель, и мы, не спеша, возвращались в замок. Бессонная ночь давала о себе знать. Я еле держался в седле, Луи, напротив, был бодр и весел, будто не было только что бурной ночи с девушками мадам. Половину дороги мы молчали, а потом Луи вдруг спросил меня:
— Матюрен, почему ты не встречаешься с женщинами?
— Я служу Вам, Ваша Светлость. Мой долг — исправно выполнять обязанности.
— Похвально, — ответил герцог.
Через минуту он снова спросил меня:
— Что ты можешь сказать о юной герцогине?
— О дочери герцога Франциска? — переспросил я.
— Да.
— Она восхитительна. Скоро Анна станет самой желанной невестой Европы. У неё есть всё: красота, ум, богатство. Герцог Франциск не имеет сыновей, а это значит, что Анна может наследовать герцогский титул. Тем более путь к её сердцу открыт. Ведь её английские женихи Эдуард и Ричард погибли.
— Откуда ты об этом знаешь? — поинтересовался герцог.
— Земля полнится слухами, Ваша Светлость. Слуги многое знают о своих господах.
— Но помалкивают.
— Да, Ваша Светлость. Сеньор д’Альбре имеет виды на юную Анну. Он Ваш союзник в борьбе против короля, но Анну не уступит.
— Не хочешь ты сказать, что мне не под силу завладеть Анной?
— Под силу, если Вы то пожелаете.
— В том и дело, что не вижу смысла.
— Напрасно, Ваша Светлость, — посмел я возразить герцогу.
— Вот оно как! — рассмеялся Луи. — Ну-ка! Поясни!
— Помолвкой с Анной Вы укрепите собственное влияние в королевстве. Будь Анна Вашей супругой, вердикт Генеральных штатов, думаю, был бы иным. Не стоит сбрасывать со счетов и короля Англии, кровно заинтересованного в независимости Бретани от Франции, а потому, при проведении тонкой политики в герцогстве, Вы могли бы обратить нашего врага в союзника, и у Франции были бы развязаны руки для расширения влияния в Европе.
Герцог молчал весь оставшийся путь до замка и о чём-то сосредоточенно размышлял. Когда мы приблизились к замку, Луи сказал:
— Не думал, что мой конюх разбирается в политике. Ты помог мне, Матюрен.
— Благодарю, Ваша Светлость, — ответил я, — лучшей похвалы я не смею ожидать.
Не знаю, что повлияло на герцога, то ли наш разговор, то ли другие обстоятельства, но в тот же день Луи, испросив аудиенцию у герцога Бретани, заявил Франциску о своём намерении жениться на Анне, соединив, таким образом, кровными узами род де Дрё с родом Валуа. Франциск, помятуя о том, что влиятельные английские женихи исчезли, был не против отдать дочь в жёны герцогу Орлеанскому, но его смущало то обстоятельство, что Луи был женат. Однако Луи, пользуясь умением вести дипломатические переговоры, убедил Франциска, что без труда расторгнет нежеланный брак и незамедлительно отправил папе Римскому Сиксту IV прошение об аннулировании брака с Жанной и о разрешении жениться на Анне Бретонской.
Поведение Луи разительно отличалось от прежнего. Из неудержимого распутника он превратился в такого же неудержимого поклонника юной герцогини. Луи, насколько позволяли обстоятельства, часто проводил свободное время в обществе Анны, отличался щедростью и дарил ей богатые подарки, которые она благосклонно принимала. При непосредственном участии Франциска Луи тайно обручился с Анной. Казалось всё шло так, как рассчитывал герцог Орлеанский, но одно обстоятельство помешало ему завершить свои замыслы.
Дело в том, что влюблённую в своего кузена Анну де Божё, у которой в окружении Франциска было немало шпионов, обеспокоили полученные сообщения об ухаживании Луи за наследницей Бретонского герцогства. В планы регентши не входили ни преждевременное расторжение брака герцога Орлеанского с её сестрой, ни усиление антикоролевской оппозиции через брак кузена с Анной Бретонской, ни потеря надежды на ответные чувства со стороны герцога Орлеанского. Анна де Божё решила во что бы то ни стало разрушить замыслы Луи. Но как? Самый верный способ расстроить предстоящий брак её возлюбленного и врага одновременно — это вызволить Луи из нантского общества. Но вызвать в Париж герцога Орлеанского без особой на то причины Анна не могла. Для этого нужны законные основания, нужен такой случай или повод, не подчиниться которому Луи не сможет. И Анна нашла выход — это коронация Карла. Конечно, были опасения от того, что после коронации супруги де Божё потеряют власть, но не такова была Анна. Она верила в свои силы. Коронация ничуть не помешает ей управлять Францией. Так оно и оказалось: до самой смерти Карла VIII в 1498 году Анна оставалась фактической правительницей королевства. Решение принято, и Анна де Божё отдаёт приказ о назначении коронации, обосновывая своё решение тяжёлой политической ситуацией, как внутри королевства, так и за его пределами, для преодоления которых необходимо провести церемонию коронования. На коронации обязан присутствовать первый принц крови Луи Орлеанский, так как по протоколу он должен нести корону над головой кузена. В Нант немедленно высылается депеша о вызове герцога в Реймс.
Луи без удовольствия принял весть о вынужденном отъезде из Нанта. Он ещё не закончил все дела, начатые с Франциском II. Надо отдать должное моему герцогу. Он с неуёмной энергией не только отдавался веселью и распутству, но активно создавал союз против короля и Анны де Божё, приглашая в него, наподобие Лиги общего блага, амбициозных и обиженных герцогов и крупных землевладельцев. Главной консолидирующей фигурой стал Франциск II, управлявший крупным государственным образованием, бывшим фактически независимым ни от одного государя Европы, в том числе и от Франции, хотя по результатам войны за бретонское наследство Жан V, признанный домом Валуа единовластным герцогом Бретани, признал себя вассалом французского короля. В связи с тем, что Франциск не имел сыновей, в Бретани назревал новый династический кризис, который, в свою очередь, мог привести к потери независимости герцогства. Кроме того, король Франции и король Англии, родственники дома де Монфор, а также герцог Луи Орлеанский, унаследовавший от своего отца титул графа де Дрё, в случае нового династического кризиса могли предъявить свои права на герцогство. Сложившаяся вокруг Бретани политическая ситуация очень беспокоила Франциска и верных ему крупных феодалов, поэтому Франциск в союзе с Луи Орлеанским проводил активную политику против Франции, как главного врага герцогства на континенте.
Предстоящий отъезд Луи из Нанта обеспокоил Франциска, но Луи обещал вскоре вернуться, как только закончится процедура коронования Карла. «К тому времени, наверняка, придёт разрешение папы об аннулировании моего брака с Жанной, — заверял Луи Франциска, — и наш союз укрепится более».
Прежде, чем покинуть Нант, герцог приказал готовить лошадей к ночной вылазке в бордель мадам Перонель.
— Поедешь со мной, ловелас, — смеясь, приказал мне герцог, — Ренеа интересовалась тобой…
Это было третье моё посещение борделя мадам Перонель. Во время второй встречи с Ренеей я потерпел полное фиаско, а потому со страхом ожидал новой с ней встречи. В прошлый раз Луи провёл ночь со своей красавицей, молодой Жюнаной, а я снова остался в комнатке Ренеи. Девушка угостила меня вином и попросила рассказать о себе. Как-то само собой получилось, что наши уста слились в поцелуе. Опьянённый вином и поцелуем мой разум покинул меня, и я поддался любовным чарам. Когда же Ренеа готова была принять меня, я со страхом вдруг обнаружил, что не могу дать девушке то, чего она ожидала от меня. Я разом протрезвел, мной овладел стыд от того, что я оказался несостоятельным мужчиной. Как ни старался, у меня ничего не получилось. Мысли о Клоэ, о совершаемом грехе, о ждущем меня небесном возмездии, не позволяли мне сосредоточиться на любовном действе, тело не слушалось, сколько я не старался. Измученный неудавшимися попытками я лежал рядом с Ренеей и готов был провалиться сквозь землю, сгорая от стыда и страдая от совершаемого греха. Мысленно я просил прощения у Бога и у Клоэ, а вслух попросил прощения у Ренеи. Девушка поцеловала мой висок, прошептала: «Мне хорошо с тобой, милый…» — встала с кровати, оделась в платье и вышла из комнаты, потому что раздался звон колокольчика — какой-то запоздавший посетитель решил скрасить остаток ночи в обществе красотки из заведения мадам Перонель.
На сей раз я выложился сполна, компенсировав неудачу прошлого свидания. Эта ночь осталась в моей памяти на всю жизнь в мельчайших подробностях. Уже будучи в Реймсе, вспоминая Ренею, я признавался самому себе, что без ума влюблён в эту девушку. Однако, жизнь распорядилась так, что мы встретились только через три года и снова расстались ещё на столько же лет. К тому времени закончилась война за бретонское наследство, результатом которой было бракосочетание герцогини Анны с королём Франции Карлом VIII и фактическое поглощение Францией герцогства Бретань. Ренеа была замужем и родила дочь Клеру, которой уже исполнилось пять лет, однако эти обстоятельства не помешали нам встретиться. На мой вопрос, не мучают ли её угрызения совести, Ренеа ответила: «Все эти годы я любила только тебя». Результатом нашей встречи явилось рождение в следующем 1493 году Одель. О том, что Одель моя дочь, я узнал много позже, когда мы снова встретились с Ренеей и больше никогда не расставались. Маленькая Эльетта, которая гостит у нас вместе с Софи и Лазариной, родилась в 1508 году от брака Одель и Феликса, а потому, как и Софи, является моей родной внучкой, но мы с Ренеей никому, ни Одель, ни Эльетте, не раскрыли секретов о перипетиях кровного родства. Нашу тайну мы унесём в могилу.
Коронация Карла VIII состоялась 30 мая 1484 года в Реймсском соборе, в котором короновались все короли Франции, начиная с Людовика I Благочестивого. Церемонию коронования проводил архиепископ Реймса Пьер де Лаваль, ему прислуживали епископ Лана, нёсший Святую Стеклянницу со священным елеем, епископы Лангра, Бове, Шалона и Нуайона. Каждому была определена своя роль: кто нёс скипетр, кто — королевскую перевязь или королевское кольцо, а епископ Бове демонстрировал и подносил королевскую мантию. Согласно протоколу в церемонии участвовали назначенные представители от герцогств Бургундии, Нормандии и Гиени, графы Тулузы, Фландрии и Шампани. У каждого из них были свои обязанности в церемонии. По устоявшейся традиции герцог Луи Орлеанский, как первый принц крови, держал корону над головой молодого Карла.
Церемония коронования после официальной её части продолжалась пиршеством за счёт Реймсского аббатства и завершилась прибытием короля 5 июня в Париж. Однако, Анна де Божё назначила в городе торжества по случаю коронации брата, потратив огромные деньги из королевской казны. Анна, зная о страсти Луи к веселью и пирам, пыталась таким образом задержать кузена в Париже, поэтому торжества продолжались до самой осени. Город гулял, пил и кутил. Луи не мог устоять перед соблазном и, казалось, что он забыл об обещании Франциску и юной герцогине вернуться по окончании коронации. Он с головой окунулся в развратную парижскую жизнь, но не забывал встречаться со своими друзьями и союзниками, с которыми планировал дальнейшие действия по отстранению Анны и захвату власти. Его хватало на всё: и на блуд, и на политику.
Постоянная работа днём и ночные бдения вымотали меня. Я осунулся и похудел. Я был физически истощён. Я скучал по своим родным, которые остались в родовом замке герцога, и более полугода не получал ни одной весточки о них. Дойдя до крайности, я осмелился испросить разрешения герцога покинуть его. Луи внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Езжай. Даю тебе три месяца. По возвращению доложишь мне о состоянии дел в Блуа...
В Блуа я прибыл в начале августа и узнал о постигшем меня горе. В первый же день дядюшка Мартен рассказал, как утонула Клоэ. Нелепая смерть моей жены больно ранила душу. Никогда не думал, что буду тяжело переживать её уход. Наша совместная жизнь была безрадостной, но лишившись Клоэ, я будто потерял частичку самого себя. Вспоминая о ней, я корил себя за то, что недостаточно уделял жене внимания, был груб с ней, неласков и не любил. Если бы вернуть время вспять, я бы восполнил то, чего она не получила от меня при жизни.
Дядюшка Мартен показал мне могилку. Оставшись один, я попросил у Клоэ прощение, обещал до конца жизни помнить о ней и не оставлять нашу маленькую дочь Жеанну, которую я хотел забрать с собой, но моим намерениям не суждено было сбыться. И дядюшка Мартен, и его жена Офелина не отдали мне дочь. Особенно сопротивлялась Офелина.
— Ты с ума сошёл! — говорила она мне. — Жеанна ещё совсем маленькая. Ей нужна мать. А с тебя какой толк? Нет, нет… Не отдам тебе, дураку, девочку…
— Офелина права, Матюрен, — поддержал жену дядюшка. — Лучше для Жеанны будет, если она останется у нас. Пока силы есть, мы присмотрим за ней.
Спор был недолгим. Я согласился с разумными доводами своих родственников. Они были уже старичками, и сил у них немного, но для Жеанны лучше было, чтобы она осталась с ними. Я поблагодарил дядюшку Мартена и тётушку Офелину и отсыпал из своего мешочка половину накопившихся за мою службу герцогу монет. Старики впервые увидели столько много денег.
— Матюрен, откуда у тебя это? Так много! — спросил дядюшка. — Случаем, ты не ограбил герцога?
— Что ты, дядюшка! Герцог сам благодарил меня за мою службу. Первую монету я заработал, когда вылечил его любимого коня Лемо. Помнишь?
— Помню, помню…
— Возьмите деньги, — попросил я стариков, — они пригодятся вам.
— Для чего? — спросила Офелина. — Здесь у нас всё есть. Дайте-ка мне, я уберу и сохраню их. Это будет приданым для Жеанны.
Тётя Офелина исполнила своё обещание. Когда Жеанна выходила замуж, состарившаяся и лишившаяся ума после смерти дядюшки тётя Офелина вдруг вспомнила, куда спрятала деньги, принесла их, завёрнутые в местами истлевшую тряпицу, и отдала Жеанне.
— Это твоё приданое, доченька, — проговорила тётя Офелина, и на время просветлённый её разум исчез, покрывшись туманом.
Денег было достаточно, чтобы купить небольшую конюшню под Лионом.
Во время своего пребывания в Блуа жил я в конюшне в той самой комнатке, сохранённой благодарными конюхами. Здесь всё напоминало мне о Клоэ. Я вспоминал, как Клоэ ухаживала за мной, как мы проводили здесь вечера, и вспоминал наши любовные игры. Но тосковать мне пришлось недолго.
Ещё в первый день, посетив конюшню (никто не лишал меня прав главного конюха), я увидел среди шестерых работников молодого паренька. Он показался мне странным. Низкорослый, щуплый, с узкими плечами, выдававшими недостаточную физическую силу для тяжёлой работы. Он выделялся из всей бригады конюхов. От моего опытного взгляда не ускользнуло то обстоятельство, что паренёк работал с удовольствием, а его ласковое обращение с лошадьми говорило о неподдельной любви к этим красивым животным.
Паренёк был первым, кто рано утром пришёл в конюшню. Я ещё спал, когда услышал, как отворяются ворота. Послышался топот копыт. Подбодряемые нежным голосом, лошади выходили на утреннюю прогулку. Гонимый любопытством, я быстро соскочил с кровати, оделся и вышел из комнаты, чтобы узнать, кто хозяйничает в конюшне. Оказался тот самый паренёк. Увлечённый работой, он не заметил, как я подкрался к нему и сорвал с его головы шляпу, из-под которой вывалилась копна длинных волос. От неожиданности паренёк испугался, отскочил в сторону, запнувшись о лежавший веник, упал на бок.
— Так, ты девушка?! — удивившись, спросил я.
— Да. Что в этом плохого?
— Ничего, — ответил я. — Просто я не ожидал увидеть в конюшне герцога девушку. Эта мужская работа.
— Кто так решил? Мне нравится здесь. Я люблю лошадей.
— Вижу.
— Ты против, чтобы я работала конюхом? — забеспокоилась девушка.
— Как тебя зовут?
— Магали.
— Кто твои родители?
— Я сирота.
— Ладно, работай.
Я подал девушке руку, помог ей встать и ушёл в свою комнату.
Вечером, когда закончилась работа, Магали задержалась. Я не выгонял её. Пусть побудет с лошадьми. Девушка обошла каждое стойло, проверила, всё ли есть у её подопечных, не нуждаются ли они в новой подстилке, каждому животному сказала ласковое слово и, когда проверила последнее стойло, находившееся рядом с моей комнатой, заглянула ко мне.
Шутки ради, я заржал наподобие старого Лемо, чем рассмешил Магали. Она смеялась долго, до слёз. Наконец, успокоившись, Магали сказала:
— А ты добрый.
Я пригласил её к столу, предложив разделить свой ужин. Магали осталась до утра.
Однажды я прогуливался вдоль Луары. Я решил проверить молодого жеребца для герцога, а потому иногда для проверки выбирал путь вдоль реки. Гоня коня по берегу, я выявлял его силу, быстроту бега и выносливость. Жеребец оказался довольно-таки прытким, и я не заметил, как оказался достаточно далеко, у самой мельницы, управляющим которой был престарелый Леонель, страдавший хромотой. Когда-то ремонтируя мельницу, он по неосторожности попал ногой между жерновами. С тех пор Леонель хромал. Герцог не выгнал его, потому что Леонель хорошо знал своё дело, при нём я не помню, чтобы мельница когда-то была не готова к работе. Герцог выделил Леонелю одного работника в помощь и женил на молодой красавице Фелисьенне, родившей ему двух сыновей: Леандра, которому в том году исполнилось пять лет, и Леонса, которому исполнилось три года. Леонель и Фелисьенна встретили меня приветливо и предложили выпить вина. Я не отказался, заметив интересующийся мной взгляд Фелисьенны. В последующем я частенько посещал мельницу, что вызывало подозрения со стороны Магали. Она ревновала меня, а однажды пригрозила, что больше не будет навещать мою комнату. Я лишь усмехнулся, но в ту ночь и последующие я спал один. В начале октября выяснилось, что Магали понесла ребёнка. Я подозревал, что ребёнок мой, но это обстоятельство ничуть меня не волновало, потому что в то время Магали отдавала предпочтение молодому конюху Калисту. Любовные отношения Магали и Калиста я воспринимал, как предательство и оскорбление со стороны Магали, а потому, когда состоялась их свадьба, я договорился с управляющим, и новоиспечённая семья была выселена из замка. Им выделили участок земли, с которой они платили ренту герцогу. На следующий год Магали родила дочь, дав ей имя Дениза. Вся округа была единодушна в своих умозаключениях, что Дениза поразительно похожа на меня.
Мои любовные похождения к Фелисьенне закончились появлением на свет малыша, которого Фелисьенна назвала именем Совё в честь своего деда. Все мои кровные дети, родившиеся в законном браке, а также в результате моих внебрачных связей, росли здоровыми и, достигнув совершеннолетия, создали свои семьи. Если по отношению к Жеанне у меня не возникало проблем, то с детьми, которых подарили мне Магали и Фелисьенна, произошла неувязочка, беспокоящая меня до сих пор. Причиной тому их бракосочетание. И я, и Магали, и Фелисьенна сопротивлялись браку Совё и Денизы, что для молодых людей было непонятным. Им невдомёк, что один из их родителей, то есть я, являюсь общим для того и другой. Несмотря на наши уговоры, Совё и Дениза настояли на своём, став мужем и женой, родили детей, вполне здоровых, без признаков уродства, что меня не могло не радовать, но я знал из рассказов ведающих людей, что пагубное проявление родственных связей может сказаться на будущих поколениях.
Будучи ребёнком, я долго засиживался вечерами, увлечённый рассказами дядюшки Мартена о недавно завершившейся войне за независимость Франции от Англии. Та война была долгой, продолжалась более ста лет, и нанесла огромный урон Франции, потерявшей более двух третей своего народа. В один из вечеров, когда дядюшка Мартен вспоминал о той войне, он рассказал о Карле VI, страдавшем безумием, причиной которого был близкородственный брак его отца Карла Мудрого с кузиной Жанной де Бурбон. Безумие их отпрыска привело к распаду Франции, как единого государства, и принесло много горя простому народу. Родственный брак Карла повлиял и на психику его внука Генриха VI, ещё во младенческом возрасте объявленного королём Франции и Англии. Безумство Генриха привело к кровопролитной войне двух английских королевских династий: Ланкастеров и Йорков. Их противостояние едва не погубило Англию.
В истории королей достаточно подобных случаев, когда близкородственные браки, совершаемые в интересах сохранения чистоты крови и власти, пагубно сказывались на потомках и народах, которыми они управляли. Множество примеров и из жизни простых людей. Церковь проявляет разумность, запрещая родственные браки. Меня успокаивает то, что прилив новой крови, избавит моих потомков от болезней, и мой род будет продолжаться.
Весть об аресте Луи достигла родового замка герцогов Орлеанских в конце 1484 года и оказалась для нас неожиданной. Ничего не оставалось делать, как возвращаться в Париж. Пока я добирался, обдумал множество планов спасения моего герцога, но главным было узнать, в какой темнице он заключён. В Париже, я быстро выяснил, что Луи не в темнице, а всего лишь находится под домашним арестом в родовом особняке, доставшемся ему в наследство от отца.
К Парижу я подошёл вечером, когда ворота города были уже закрыты. Все, кто не успел, вынужден был коротать ночь на постоялых дворах, разбросанных в большом количестве вокруг крепостных стен города. Та же участь постигла и меня, о чём я не сожалел, так как в трактире за ужином из разговоров постояльцев узнал, за что был арестован мой герцог. Оказалось, что вопреки моим домыслам, Луи не забывал о планах свержения Анны де Божё и самому занять королевский трон. Усыпляя бдительность кузины, отдаваясь кутежам и разврату, герцог собирал вокруг себя верных дворян и феодалов, при поддержке которых намеривался произвести арест четы де Божё и Карла VIII. Однако, среди соратников Луи оказался провокатор, приставленный Анной к герцогу, втеревшемуся в доверие к нему и докладывавшему о замыслах герцога Анне, которой удалось бескровно подавить несостоявшийся мятеж. Луи Орлеанский был арестован в королевском дворце во время бала, а верные ему люди были высланы из Парижа в свои имения. Анна де Божё, всё ещё любившая своего двоюродного брата, пощадила его и ограничилась лишь домашним арестом, запретила Луи покидать до особого её распоряжения родовой особняк и одновременно усилила охрану молодого короля.
Утром я вошёл в Париж через ворота Сен-Виктор. Весь день я потратил на то, чтобы добраться до особняка герцога. Мне пришлось пересечь Латинский квартал, по мосту перебраться на остров Ситэ, а затем по другому мосту перейти Сену и вдоль набережной пройти к особняку герцога. Мне, не привыкшему к городу, тяжело было ориентироваться в кривых узких улочках, вдоль которых были проложены сточные канавы с нечистотами, наполнявшими воздух зловонным запахом. Несколько раз я сбивался с маршрута, переспрашивал горожан, как достичь цели моего путешествия. Разные люди давали мне разные советы, ещё более запутывая меня. В конце концов, я прекратил расспросы и пошёл по направлению к Сене. К моей радости, я вышел на улицу, прямо ведущей к мосту. Уже давно прошёл полдень, зимнее солнце начало заходить за горизонт, когда я подошёл к дворцу герцога. Помятуя о том, что герцог под арестом, я не спешил. Моя осторожность оказалась не напрасной. Наблюдая со стороны так, чтобы не обращать на себя внимания, я заметил двух мужчин в чёрных одеяниях, показавшихся мне подозрительными, и не ошибся. Когда я увидел, как к ним подошли ещё двое в таких же одеяниях мужчин, я понял, что дом герцога находится под постоянным наблюдением шпионов Анны де Божё. Мне оставалось только ждать удобного случая — я не желал открыто войти в дом, дабы не навлечь на себя неприятностей, но оставался в укромном незаметном месте и ждал. Моё терпение было вознаграждено. Когда стемнело, парадные двери особняка открылись, и показалась молодая девушка с корзиной в руках. Один из шпионов тут же оказался рядом с ней и проверил содержимое корзины. Ничего не выявив подозрительного, он отпустил девушку. Я же последовал за ней.
Как я не старался быть осторожным, девушка всё-таки заметила меня. Это было понятно по её беспокойному взгляду в мою сторону и ускоренному шагу. Я решил догнать её. Приблизившись, сразу же раскрыл свои намерения, чтобы успокоить девушку. Откровенность и честность располагают людей к доверию.
— Не бойтесь, я не сделаю вам ничего дурного. Меня зовут Матюрен. Мне нужна ваша помощь, чтобы незаметно попасть к моему герцогу. Я его слуга, только что прибыл в Париж из Блуа, когда узнал, что мой герцог попал в беду… — Скороговоркой выпалил я.
Не знаю, что я сказал смешного, но напряжённый взгляд девушки сменился сначала на удивлённый, а затем на весёлый, и она рассмеялась.
— В какую беду попал ваш герцог? — сквозь смех проговорила девушка. — Непохоже, чтобы он страдал. Ему ничто не угрожает. Живёт себе преспокойненько во дворце со своей мадам, а я, вот, приношу им продукты и готовлю обеды.
— Нет, нет, — протестовал я, — я хорошо знаю моего герцога. Это только видимость. На самом деле, он страдает. Ему требуется помощь. Сидеть взаперти не по его характеру.
— Да, конечно! Не потому ли он и со мной заигрывает? Ему мало мадам. Весёлый ваш герцог.
— Он никогда не унывает, но я хорошо его знаю. Он не может без свободы. Вы поможете мне? — задал я вопрос впрямую, чтобы не затягивать разговор. Я устал весь день бродить по Парижу и хотел отдохнуть.
— Помогу, — ответила девушка, — только завтра. С утра пойдём на рынок, закупим продукты. Поможешь мне нести. Потом пойдём к твоему герцогу. Завтра решим, как тебе проникнуть в дом… Ты где собираешься переночевать?
— Не знаю, — ответил я. — У меня нет никого знакомых в Париже. Пойду на постоялый двор. Там уж точно найдётся место.
— У моего отца свой постоялый двор. Накормим тебя, уложим спать. Деньги у тебя есть? Без денег твоё место в конюшне.
— Есть, — ответил я.
— Идём, — сказала девушка и повела меня такими же узкими кривыми улочками.
Оставшийся путь до ворот Сент-Оноре, у которых располагался постоялый двор, мы преодолели молча. За полтора денье меня угостили горячим ужином и поселили в одну из свободных комнат. Зоэ, так звали мою новую знакомую, попросила ещё пол-денье, за которые мне нагреют воды, чтобы помыться. Но от мытья я отказался, потому что устал за целый день хождения по парижским улицам. Недоев свой ужин, я улёгся спать.
Рано утром, когда ещё не рассвело, Зоэ разбудила меня. Перекусив булочкой и запив её молоком, мы отправились на рынок, чтобы закупить необходимые продукты для Луи и его подружки.
На рынке мы провели достаточно много времени. Зоэ, пользуясь случаем, решила прикупить продуктов больше, чем обычно. Мы наполнили три корзины средних размеров едой и отправились к особняку герцога. Во время закупок я заметил, как Зоэ смотрела на медовые вафли, она не скрывала, что непрочь попробовать их.
— Я люблю сладкое, — сказала она, когда откусила маленький кусочек от купленного мной за пол-денье солидного вафельного ломтя. Остальное Зоэ аккуратно завернула в тряпочку и уложила в одну из корзин.
К особняку герцога мы подошли, когда уже рассвело. Двое охранников остановили нас. Один проверил содержимое корзин, другой поинтересовался обо мне.
— Это Матюрен, — сказала Зоэ. — Мой брат. Он вызвался помочь принести корзины с едой.
Удовлетворённый ответом охранник потерял ко мне интерес, но в особняк пропустил только Зоэ, с которой мы заранее договорились, что, в случае, если охрана не разрешит мне пройти вместе с девушкой, я войду в особняк со стороны сада, в который можно попасть через лаз в ограде. Им иногда пользовалась Зоэ, когда надо было тайно покинуть, или, наоборот, войти в особняк герцога. Я несколько месяцев провёл в доме герцога перед убытием в Блуа, но не знал об этом лазе. «Не печалься, — успокаивала меня Зоэ, — его проделали недавно по приказу герцога, чтобы при необходимости им можно было пользоваться, когда шпионам короля не нужно знать, кто навещает твоего хозяина».
Проявляя осторожность, чтобы оставаться незамеченным, я поступил по ранее оговорённому с Зоэ плану, и вскоре предстал перед своим герцогом. Луи не скрывал радости. Он тут же отвёл меня в свой кабинет, где мы провели полдня. Герцог расспрашивал о жизни в его поместьях и в замке, не обошёл вниманием лошадей, о которых я рассказал подробно и увлечённо, расспрашивал о состоянии дел и о том, не было ли поползновений на его земли со стороны короля и его сестры. Удовлетворившись моим рассказом, Луи отправил меня к Зоэ до особого распоряжения. «Нас ждут великие дела, Матюрен, — сказал герцог, — будь готов помочь мне и Франции».
Ни в этот день, ни в последующие я не получал никаких приказов от герцога, развлекавшегося со своей возлюбленной, о которой я расскажу чуть позже. Я, предоставленный самому себе, помогал Зоэ. В её обязанности входило не только приготовление обедов, но и поддержание порядка в особняке. Работы было много, а потому, пользуясь предоставленной свободой, я охотно помогал девушке. Совместная работа сдружила и сблизила нас. Иногда Зоэ ночевала в особняке герцога, и эти ночи мы проводили вместе.
Поначалу такое времяпрепровождение мне нравилось. В особняке я жил на полном содержании герцога, взятые на себя обязательства ничуть меня не утомляли, рядом была Зоэ — милое создание, отличавшееся лёгким нравом и весёлостью натуры. Но, по прошествии четырёх или пяти дней, я начинал скучать. Казалось, что я тоже вместе с герцогом нахожусь под арестом. По причине того, что я не мог покинуть особняк и находился все эти дни внутри помещения, мной овладевала апатия, даже лёгкая работа казалась нудной, а внимание со стороны Зоэ перестало вызывать во мне прилив новизны и чувственности. С раннего детства я привык к тяжёлой физической работе, постоянно находиться в движении, поэтому размеренная и однообразная жизнь в особняке казалась не интересной и утомительной. Я ждал, когда герцог поручит мне обещанное задание, достойное великих дел во благо Франции. Однако, герцог совершенно забыл обо мне, всецело увлёкшись своей пассией Сарой Дюлескар. Её настоящим именем было — Бабина. Родом Сара происходила из дальней нормандской деревни Люскар. Спасаясь от нищеты, отец Сары продал свою пятнадцатилетнюю дочь какому-то французскому солдату. Тот, позабавившись молодой красивой крестьянкой, перепродал её другому солдату. Каким образом и когда Сара оказалась в Париже, я не знаю, но здесь она не переменила рода своего занятия, а зарабатывала на жизнь чем умела, а именно: телом. Она лишь изменила своё имя и добавила фамилию с приставкой «дю», подтверждая, якобы, дворянское происхождение, однако это не помогло ей подняться до уровня «честных» куртизанок. Во время празднеств по случаю коронации Карла VIII её заметил герцог Орлеанский и взял Сару на содержание.
Впервые я встретился с Сарой на пятый день своего пребывания в особняке. Зоэ попросила меня принести дров для печи, на которой она готовила обед. Когда я вошёл с охапкой дров в кухню, увидел молодую женщину в шёлковом пеньюаре. Ткань была настолько тонкой, что через неё хорошо просматривалось голое тело женщины. Надо отдать должное, Сара обладала красивым телом, но меня, уже имевшего опыт общения с женщинами, ничуть не поразил сей факт. Я, делая вид, что не обращаю на женщину внимания, продолжал заниматься своим делом, пока Сара передавала приказ герцога принести бутылку вина и что-нибудь из закуски. Закончив, Сара подошла ко мне, потрепала мою шевелюру и со словами: «Какой красавчик! Ты принесёшь вино,» — покинула кухню.
Зоэ нервными движениями поставила на поднос бутылку с вином, бросила несколько кусков мяса, что-то из фруктов, сунула поднос мне в руки и сердито проговорила: «Неси!»
Перемену в настроении Зоэ можно было понять, но я-то тут причём? Не моя вина, что Сара положила на меня глаз, я не давал тому повода, да и не собирался изменять Зоэ и мешать герцогу. То было не в моих интересах. В расстроенных чувствах я вошёл в кабинет герцога без стука, чего никогда себе ранее не позволял. Моему взору предстали расположившиеся на кровати два голых тела: герцога, лежавшего спиной на подушке и опиравшегося сзади руками, и Сары, восседавшей на герцоге спиной к нему. Ни герцог, ни Сара, занятые друг другом, совершенно не обратили на меня внимание. Я, как можно быстро, оставил поднос на столе и покинул кабинет. Обескураженный своим поведением и тем, что увидел, я вернулся к Зоэ. Она заметила моё странное состояние и спросила:
— Что случилось?
— Ничего… — мямлил я. — Я принёс… А они…
— Занимались любовью?
— Да, — ответил я.
— Я бы удивилась, если бы они составляли новый план похищения короля, — заявила Зоэ, — а то, что ты увидел — это нормально… Ну, вроде всё сделано, — продолжала Зоэ, — осталось немного времени для отдыха. — И Зоэ увлекла меня в кладовую, где хранились продукты.
В этот день герцог вызвал меня. Я брёл к его кабинету с мыслями о том, как буду просить прощение за мою недавнюю оплошность. Однако, герцог, как только я появился в его кабинете, бодрым голосом сообщил:
— Матюрен, я доверяю тебе секретное поручение. Ты должен доставить это письмо графу де Дюнуа. Никто не должен знать об этом. Графа найдёшь на улице Сен-Мартен. Это та улица, на которой проживают бронзовых дел мастера. У ворот Сен-Мартен особняк графа. Ты сразу его заметишь. С Богом Матюрен! Воспользуйся тайным лазом.
Герцог вручил мне конверт, и я тут же приступил к выполнению приказа своего хозяина. Я даже не попрощался с Зоэ.
На поиски особняка графа де Дюнуа я потратил более часа. Среди скромных домов жителей улицы Сен-Мартен особняк графа выделялся богатым фасадом из мрамора и черепицей. Ошибиться было трудно. Я поднялся по лестнице к парадной двери, постучал молоточком, что был справа от неё, и через несколько минут дверь отворилась. Передо мной предстала молодая девушка.
— Что вам угодно? — спросила она.
— Я слуга герцога Орлеанского. По его поручению принёс письмо для графа, — почти шёпотом произнёс я.
Девушка впустила меня внутрь помещения.
— Давайте письмо.
Я достал конверт из-за пазухи и протянул его девушке. Взяв письмо, она попросила меня подождать в прихожей, а сама скрылась в одной из дверей. Ждал я, наверное, минут пятнадцать, и из той двери, в которой скрылась служанка, появился граф, разодетый в богатые одежды. Он был среднего возраста мужчиной. Я бы дал ему лет тридцать пять, но не более сорока. В глаза бросались одутловатое лицо и длинный нос, по форме похожий на горку, сооружаемую детьми для катания на санках. Приятным баритоном он сказал:
— Герцог сообщил, что ты прислуживаешь ему в качестве конюха. Он хвалит твои способности. Ты останешься у меня. Об этом попросил герцог. Лорель проводит тебя к Эмилю. — И граф скрылся за другой дверью, а я остался вместе с Лорель, той самой девушкой, ранее встретившей меня.
Лорель провела меня коридорами в крыло здания, отведённое для прислуги. Мы вошли в комнату, в которой застали Эмиля, молодого, высокого роста парня, с весёлыми глазами и обаятельной улыбкой. Лорель познакомила нас, попросила Эмиля помочь мне устроиться в дворянском особняке графа и скрылась за дверью. Эмиль вскочил со стула, пробежал мимо меня и покинул комнату. Вскоре он вернулся и с обворожительной улыбкой на лице обратился ко мне:
— Ты слуга герцога Луи Орлеанского?
— Да, — ответил я.
— Садись на свободный стул, — предложил Эмиль. — Не легко тебе, твой герцог в опале… Да, и мой хозяин не в чести у короля… Я попросил Лорель принести нам что-нибудь перекусить и вина, — перескакивал с одной темы разговора на другую мой новый знакомый, — ты, наверное, голоден?
— Не прочь подкрепиться, — согласился я, занимая предложенное место.
— Хоть твой хозяин и герцог, первый принц крови, но мой хозяин ещё та величина! — продолжал разговор Эмиль. — Знаешь, сколько титулов у моего хозяина?
— Нет, не знаю, — признался я.
— Его полное имя: Франсуа Первый граф де Дюнуа, граф де Лонгвиль, граф де Танкарвиль, барон Варангебек, виконт де Мелён, сеньор де Партене, сеньор де Божанси, сеньор де Шато-Рено. Запомнил?
— Да, запомнил.
— А своего хозяина знаешь титулы?
— Нет, не помню, — сознался я, — но, насколько мне известно, граф де Дюнуа является представителем младшей ветви дома Валуа Орлеанских и вассалом моего герцога.
— Это ничего не значит, — ничуть не смутился Эмиль. — Зато мой хозяин руководит всеми дворянами против короля, в том числе и твоим герцогом…
В это время вошла девушка и принесла поднос с вином и едой.
— Пероннель, — обратился к ней Эмиль, — познакомься, это Матюрен, слуга герцога Орлеанского.
Приняв от Пероннель поднос, Эмиль выпроводил молчаливую служанку, разлил по кружкам вино, мы выпили, закусили, и Эмиль снова обратился ко мне:
— Говорят, ты исполняешь обязанности главного конюха герцога?
— Да, — ответил я.
— А я у графа в порученцах. Без меня граф никуда. Я могу решить любой вопрос и выполнить любое поручение графа. Знаешь, сколько влиятельных людей Франции не любят Карла и его сестру!? Они хотят, чтобы королём был твой герцог. Даже родной дядя короля покойный герцог Карл Беррийский, и тот был против регентства Анны.
— Наверное, Карл Беррийский сам хотел занять королевский трон, — предположил я. — Он вёл борьбу со своим братом королём Людовиком XI.
Наша беседа на политическую тему затянулась. Мы вспомнили о Лиге общественного блага, которой руководил герцог Беррийский, о Карле Смелом, герцоге Бургундии, который был его союзником в борьбе с королём Франции Людовиком XI, за что мы единодушно осудили всю Лигу общественного блага, затронули проблемы наследования королевского трона и пришли к выводу, что, если бы не родился Карл, нынешний король Франции, то мой герцог занял бы трон короля, а граф Дюнуа получил бы в дар обширнейшие владения и титул герцога. Наш разум, разогретый вином, дал волю фантазиям, и мы уже сами представляли себя баронами и графами.
— Я бы женился на Лорель, — говорил заплетающимся от вина языком Эмиль, — он родила бы мне кучу детишек, которым я передал бы свои владения… А ты на ком женился бы? — спросил меня Эмиль.
— Не знаю, — ответил я, — у меня нет никого на примете… Может, на Зоэ…
— Кто такая? — спросил Эмиль.
— Служанка моего герцога… Она приносит ему каждый день еду и готовит обеды… А живёт у своего отца… У них свой постоялый двор…
— Нет, — решительно заявил Эмиль, — не пойдёт! Тебе нужна другая жена… Пероннель! Вот, кто будет твоей женой! Только… — задумался Эмиль.
— Что «только»? — спросил его я.
— Молчунья она. Тебе с ней будет скучно. Хотя, согласись, она хорошенькая.
— Да, хорошенькая, — согласился я.
— Ну, вот, договорились. Женишься на Пероннель…
Это были последние слова Эмиля в эту ночь. Угнетённый вином, он завалился на кровать и тут же захрапел.
Так я остался в особняке графа Дюнуа. Прожил я вместе с его слугами до 3-го марта 1485 года, когда мы вместе с герцогом, преследуемые шпионами Анны де Божё, бежали из Парижа в Алансон. Но сначала всё по порядку.
Эмиль был прав, когда сказал, что Франсуа II де Орлеан-Лонгвиль, граф де Дюнуа, являлся руководителем мятежных герцогов и дворян, выступивших против Анны де Божё. Однако, это лидерство было номинальным. Фактическими руководителями были герцог Франциск II, отстаивавший независимость Бретани от Франции, и герцог Луи Орлеанский, добивавшийся королевского трона. Граф де Дюнуа, будучи вассалом герцога Орлеанского, а следует отметить, что сложившаяся ещё со времён Карла Великого система вассалитета играла значимую роль во взаимоотношениях дворян, принимал активное участие вместе со своим сюзереном, каковым являлся для него герцог Орлеанский, в противостоянии королевскому дому. В Нанте он собирал войска для борьбы против короля, в ноябре 1486 года взял крепость Партене, по праву считая её своим владением, принимал участие в битве при Сент-Обен-де-Кормье, был арестован и осуждён за измену королю, но вскоре Карл VIII помиловал графа, назначил его губернатором Нормандии и присвоил титул пэра Франции.
Родоначальником дома Орлеан-Лонгвиль являлся отец графа Жан, незаконнорождённый сын Людовика I Орлеанского — деда моего герцога — и Мариетты д'Энгиен. Жан жил в доме отца, после смерти которого воспитывался вместе с будущем королём Франции Карлом VII. Принимал участие в Столетней войне, проявил себя храбрым воином и талантливым военачальником, был одним из ближайших соратников Жанны д’Арк. За заслуги перед королём получил титул графа де Дюнуа, а затем и графства Лонгвиль и Мартен. Первой его женой была Мария, дочь Жана Луве, фаворита дофина Карла. Через четыре года после свадьбы Мария Луве умерла, и Жан де Дюнуа женился во второй раз на Марии д’Аркур, будущей матери графа Франсуа де Дюнуа.
Франсуа наследовал от отца его земли и титулы. В девятнадцатилетнем возрасте он женился на Агнессе, дочери герцога Савойи, находившегося в то время в союзе с королём Франции. Во время описываемых событий граф де Дюнуа имел трёх детей: дочь Анну и сыновей Франсуа и Людовика. Семья графа проживала в родовом замке Шатодюн.
О моём новом знакомом Эмиле рассказать я могу немногое. С ним мы встречались редко. Когда граф собирал повстанческие отряды в Нанте, Эмиль исчез. Говорят, что он был отправлен графом в Божанси, но до места назначения не дошёл и о его дальнейшей судьбе ничего не известно. Мечта Эмиля жениться на Лорель не сбылась. Тому причиной было наше бегство из Парижа. Разлука Эмиля с Лорель сыграла отрицательную роль в их отношениях. Во время одной из наших редких встреч я как-то спросил Эмиля о Лорель, но он отмахнулся, заявив, что давно забыл о девушке.
С Пероннель у меня сложились особые отношения. В особняке графа я прожил чуть более месяца. Ни граф, ни управляющий Юбер, высокий сухопарый старик, не определили круг моих обязанностей и не давали никаких поручений. Я целые дни проводил в безделье, либо отдыхал в коморке Эмиля, либо бродил по коридорам особняка, встречаясь со слугами графа, занятыми своими делами, отвлекал их от работы и развлекался разговорами с ними. Иногда я заходил в кухню, где заставал Эмиля, обгладывавшего очередную свиную кость, припасённую для него поварами. Как и в особняке герцога, так и здесь, я скучал от безделья. По-видимому, страдая от скуки, я обратил внимание на молчаливую служанку Пероннель, милую шестнадцатилетнюю девушку с печальными красивыми глазами.
Я жил с Эмилем в одной комнате, куда с моим появлением поставили ещё одну кровать. В комнате стало тесновато, но вполне уютно. Эмиль часто просил меня на ночь оставлять его одного. Я брал в охапку матрац, набитый сеном, уносил его в дальний конец коридора, расстилал под лестницей и там проводил всю ночь, давая возможность Эмилю встречаться с Лорель. Как-то в одну из таких ночей меня под лестницей застал Юбер.
— У тебя нет своего места? — спросил он.
— Есть, но Эмиль иногда просит оставить его одного, — ответил я.
— Не порядок, — пробурчал Юбер и взмахом руки предложил следовать за ним.
Я захватил свой матрац и вместе с Юбером по лестнице поднялся на второй этаж. Мы подошли к одной из комнат. Юбер постучал в дверь и тихо приказал:
— Ронни, открой.
Дверь отворилась и перед нами предстала Пероннель.
— Что случилось, дядюшка? — милым голосом спросила Пероннель.
— Отведи Матюрена в комнату, которую занимал Тибо. Я бы сам это сделал, но мне надо осмотреть ещё левое крыло.
— Хорошо, дядюшка, — ответила Пероннель, — я отведу…
Когда Юбер скрылся, Пероннель взяла меня за руку и втянула в свою комнату.
— Туда нельзя, — сказала она мне, — переночуешь у меня. В комнате Тибо Тиффани и Жюль. Это наши повара.
— Я знаю, — ответил я, — но твой дядюшка задаст нам взбучку за твоё самоволие.
— Он не узнает.
Я остался у Пероннель. Мы улеглись в её кровати и до утра не смыкали глаз. Потом я часто тайно посещал комнату девушки.
Пероннель осиротела в пять лет. Её дядя, Юбер, одинокий добрейшей души человек, взял Пероннель на воспитание. Полностью отдаваясь служению графу, Юбер не уследил за своей племянницей, когда та влюбилась в молодого Тибо. Как-то Юбер осматривал особняк, что он делал каждую ночь. Проходя мимо комнаты Тибо, он услышал странный шум. Настояв, чтобы ему открыли дверь, Юбер увидел в кровати Пероннель.
Тибо поплатился за свой проступок и по распоряжению графа был отдан в солдаты. Пероннель тяжело переживала расставание с возлюбленным и затаила обиду на дядю. Может быть, наши встречи были вовсе не проявлением любви ко мне со стороны девушки, а своего рода местью, но, как бы то ни было, нежные ласки и поцелуи Пероннель сводили меня с ума. Уже после того, как я покинул особняк графа, выяснилось, что Пероннель понесла. Ни у кого не вызывало сомнений, от кого будет ребёнок. Юбер был в отчаянии, но и тут ему помог граф. Он отвёз Пероннель в Шатодюн, где выдал замуж за одинокого, десять лет назад овдовевшего лесоруба Жоэля. Марк, так назвала нашего сына Пероннель, родился в октябре 1485 года. Когда ему исполнилось пять лет, граф взял его на воспитание. Достигнув соответствующего возраста, Марк по протекции графа был определён на военную службу и, кажется, начал успешную карьеру. Дай Бог!
В особняке графа де Дюнуа я прожил более месяца и ничего не знал о своём герцоге. Я думал, что он всё ещё находился под арестом, и ждал нового приказа от него. Однако, как выяснилось позже, герцог намеренно отправил меня к графу, а сам на следующий день, как я покинул его особняк, сбежал. Недаром к графу заявлялись солдаты короля, они проводили обыск, но ничего, что могло скомпрометировать графа, не нашли. Вся челядь и я, в том числе, думали, что обыски проводятся из-за недавнего покушения на короля, по той же причине улица, по которой проживал граф, постоянно патрулировалась солдатами. По городу поползли слухи о том, что мой герцог готовит новый заговор против короля, а император Максимилиан и герцог Франциск выслали войска, чтобы помочь Луи Орлеанскому захватить трон. Об этом мне рассказывал Эмиль, который часто по заданию графа покидал особняк, иногда на несколько дней. Я не верил слухам, потому что хорошо знал герцога. Я знал, что он никогда не вступит в союз с Максимилианом против Франции, знал о том, что никогда не допустит крови, чтобы захватить королевский трон. Он будет добиваться трона, но делать это будет бескровно. Я ошибался. Последующие события показали, что борьба за королевскую корону не может быть бескровной, но то была не вина моего герцога, а закономерный ход исторических событий. Даже в той ситуации герцог Орлеанский делал всё, чтобы крови пролилось как можно меньше, а когда он был провозглашён королём Франции, то простил всех своих обидчиков, никого не заключал в темницу, не лишал имений и не разорял.
Герцог Орлеанский долго не мог покинуть Париж. Всюду рыскали шпионы Анны де Божё, улицы находились под их постоянным наблюдением, стража на воротах осматривала внимательно всех горожан и гостей, их повозки и телеги, вокруг города была расквартирована армия, новым командующим которой по велению короля был назначен виконт Луи де ля Тремуйль, талантливый полководец, покрывший себя славой во время итальянских войн, верно служивший как королю Карлу VIII, так и сменившему его моему герцогу, но в то время Луи де ля Тремуйль верно служил сестре короля и преследовал Луи Орлеанского.
Чуть ли не каждую ночь, когда особняк графа де Дюнуа отходил ко сну, я осторожно, чтобы случайно не встретиться с Юбером, по обыкновению проверявшим порядок, пробирался в комнату к Пероннель, но рано утром, пока ещё не рассвело и не проснулись слуги графа, я таким же образом, незамеченным, возвращался в свою комнату. Иногда Пероннель посещала меня, и ночь мы проводили в моей комнате.
В течение дня мы редко виделись. Она была занята работой, а я бездельничал, коротал время в обществе Эмиля, выполнял отдельные нетяжёлые поручения герцога Луи, тайно скрывавшегося от ищеек Анны де Божё в особняке графа де Дюнуа. Поручения герцога привносили приятное разнообразие в мою жизнь. Я с удовольствием брался за них, ведь я мог бродить по улицам Парижа, встречаться с новыми людьми, успеть забежать в лавку, чтобы прикупить какое-нибудь вкусное угощение для Пероннель. Иногда мы уходили вместе с Эмилем, и тогда мы ненадолго посещали трактир и весело проводили время за кувшином вина. Если в трактире Эмиль встречал своих знакомых таких же, как и он, бездельников-лакеев, мы задерживались, потому что Эмилю обязательно надо было наговориться с друзьями и обменяться свежими новостями. Болтливость Эмиля не знала границ. Меня возмущало, когда он рассказывал о герцоге Орлеанском, скрывавшимся у графа вместе со своей любовницей Сарой Дюлескар. Я тут же одёргивал его, и мы, расплатившись с трактирщиком, покидали питейное заведение. По дороге я отчитывал его, но Эмиль, обладая лёгким характером, улыбался и соглашался со мной, что проявил легкомыслие, и обещал впредь быть более внимательным и осторожным. К сожалению, в следующий раз он снова выбалтывал тайну. Я боялся за Луи, а потому после очередной оплошности Эмиля, предупредил герцога, и случилось так, что в эту же ночь мы покинули дом графа де Дюнуа.
Ещё днём мы договорились с Пероннель, что она придёт ко мне. Как обычно, с наступлением ночи я приготовил постель, раздевшись, плюхнулся в неё и терпеливо ждал девушку. Я прислушивался к тишине, не обращая внимания на разные случайные шорохи, потому что успел изучить лёгкие чуть слышные шаги Пероннель, а, когда услышал их, сопровождаемые прерывистым шелестом платья, вспомнил об угощении, заранее купленным в лавке во время вылазки в город. Я вскочил с кровати и в темноте стал шарить по столу, ища медовые вафли, такие же самые, которые когда-то покупал Зоэ. В это время открылась дверь, и вошла Пероннель. Она закрылась на щеколду, подошла, обняла меня и спросила:
— Почему ты не в постели?
— Я купил тебе сладкое, — отвечал я, — и забыл о нём. Вот, ищу. Темно. Ничего не видно.
— Спасибо, Матю, — поблагодарила меня Пероннель, — ты заботливый. Не будем терять время… — И девушка, ловко освободившись от одежды, увлекла меня в кровать.
Мы только улеглись, как послышался стук в дверь и громкий голос Эмиля:
— Матюрен, просыпайся, тебя вызывает герцог!
Я быстро собрался и выскочил из комнаты, предупредив Пероннель, чтобы ждала меня. Однако, продолжение нашего свидания не состоялось. Увидев по походному одетых герцога и его пассию, я понял, что нам предстоит путешествие, только не знал куда. Луи приказал:
— Матюрен, мы уходим. Наш человек при короле сообщил, что с минуты на минуту здесь будут солдаты… Мы уходим. Сейчас же!
Я лишь успел заскочить в свою комнату, схватить тёплую одежду, котомку, в которой всегда на непредвиденный случай имелось всё необходимое в дорогу, спешно попрощался с Пероннель и догнал ожидавших меня во дворе Луи, Сару и Эмиля, которому граф поручил вывести нас из города. Эмиль хорошо знал Париж, особенно узкие и кривые улочки, в которых никогда не появляются солдаты или представители закона. Была глубокая ночь. Эмиль уверенно вёл нас по тёмным улицам, и к утру мы оказались у ворот Сен-Дени. Здесь нас встретил начальник охраны, который за небольшую мзду выпустил нас за пределы крепостных стен. Эмиль покинул нас ещё перед воротами, а мы, втроём, подошли к трактиру «Погребок Жюля», у которого нас уже ждала карета. Хозяина кареты я увидел впервые, но по тому, как он был одет и обращался на равных с герцогом, я понял, что этот господин принадлежит к высшему обществу. Он был не один, а с двумя вооружёнными верными ему людьми, которые восседали на своих лошадях. Господин из высшего общества пригласил в карету герцога Луи и Сару, затем скрылся в ней сам, а я расположился на козлах рядом с престарелым кучером. Карета, сопровождаемая двумя вооружёнными всадниками, тронулась в западном направлении от Парижа. Было ещё темно, на иссиня-чёрном небе светился месяц, окружённый яркими звёздными точками. Чтобы не уснуть, я попробовал завязать разговор с кучером.
— Скажи, кто хозяин кареты? — спросил я.
— Прыткий какой! Хочешь всё знать? — недружелюбно ответил кучер.
— Не хочешь, не отвечай! — огрызнулся я.
Мы ехали молча, и я задремал, как получил ощутимый удар в бок.
— Не спи! А то под колёса угодишь! — сказал мне кучер.
И снова молчание, снова тишина, лишь слышен был скрип колёс. Я не выдержал и сделал новую попытку начать разговор.
— Меня зовут Матюрен.
Молчание.
— Тебя как зовут? — продолжил я.
— Тебе-то какое дело? — пробубнил он в ответ.
— Куда путь держим?
— В Алансон.
— Ну, хоть что-то узнал, — буркнул я. — Ни к герцогу Рене?
— Что? — переспросил кучер.
— Мы едем к герцогу Алансона? — повторил я.
— К нему самому.
— А тот важный господин, который нас встретил, не он ли герцог Рене?
— Он самый, распутник.
— Почему ты называешь его распутником? — почувствовал я, что задел кучера за живое и решил воспользоваться этим, чтобы разговорить своего попутчика. Однако мои потуги оказались тщетными. Кучер ничего не ответил. Только после того, как он остановил экипаж, чтобы справить малую нужду, заглянул внутрь кареты и убедился, что пассажиры уснули, первым начал разговор.
— Ты главный конюх у герцога?
— Да, — подтвердил я.
— Уж больно молод для главного-то, — пробурчал кучер. — Правда, что ты можешь лечить лошадей?
— Правда, — отвечал я. — У моего герцога табун в пять десятков. Всякое случается. Кони, как люди, тоже болеют.
— У герцога Рене, конечно, лошадей меньше… Жеребец хромает…
— Может, засечка?
— Проверял. Нету.
— Жабка?
— Жабки тоже нет.
— Давно меняли подковы?
— Полтора месяца назад.
— Хромота когда появилась?
— Дней десять как будет.
— Кузнец ваш опытный?
— Фабрис уже не молод, ещё у отца наследовал ремесло.
— Значит, кузнец не мог повредить копыто?
— Не знаю. Я не кузнец. Вроде бы всё сделано, как полагается.
— Приедем, посмотрю.
До Алансона мы добирались шесть дней. За это время мы сдружились с кучером. Он оказался вполне добродушным стариком, не таким букой, каким показался вначале. Пока наши господа отдыхали в попутных трактирах, мы с Ноэлем, так звали кучера, распрягали лошадей, отводили к кормушке, давали им воды, проверяли упряжь и карету. Ноэль, убедившись в моих познаниях лошадей и уходу за ними, доверял мне управлять экипажем, состоявшим из тройки рысаков. Управлять экипажем было намного веселее, чем сидеть рядом с кучером, да и время летело быстрее.
На шестой день мы, уставшие от путешествия, наконец-то прибыли в замок герцога Рене. Слуги отнесли поклажу, а мы с Ноэлем отвели экипаж к конюшне, освободили лошадей, загнали их в стойло и пошли осматривать Жабо, молодого красавца-жеребца чубарой масти. Ещё в стойле я обратил внимание, что жеребец стоял, чуть приподняв левую переднюю ногу, перенося свой вес на правую сторону. Когда Ноэль помог мне вывести коня из стойла, заметна была хромота на ту же ногу. Сначала я проверил, нет ли опухолей, жабки, или засечки. Затем приступил к осмотру копыта и обнаружил отслоение стенки копыта от подошвы и белой линии.
— В этом причина хромоты.
— Почему произошло отслоение? — спросил Ноэль.
— Вероятно, из-за ушиба. Подкову надо заменить. Зови кузнеца.
Фабрис, крупный, сильный немолодой мужчина, скоро появился и заученными движениями снял подкову. Я на земле начертил форму новой подковы, и кузнец отправился за ней, а мы с Ноэлем прочистили расщелину и заполнили её паклей. Пока мы правили копыто, Фабрис принёс новую подкову и закрепил её на место. Мы дали Жабо немного погулять и, не заметив хромоты, загнали его в стойло, предварительно посыпав песком пол, чтобы животное не испытывало боли при нагрузке на повреждённое копыто. Я не советовал посыпать песок, считая это излишним, но об этом попросил меня Ноэль. Я не мог отказать ему, тем более животному это не повредит.
В замке мне отвели комнату, небольшую, но уютную. Как только, не раздеваясь, я плюхнулся на кровать, сразу уснул и спал до утра следующего дня.
В Алансоне герцог Луи Орлеанский, против своего желания, задержался недолго. Целью его побега из Парижа была Бретань, чтобы скрыться от преследования Анны де Божё под крылом надёжного союзника Франциска II. Однако, Анна де Божё, прознав о бегстве Луи, приказала генералу де Ла Тремуйлю, стоявшему во главе армии в Эврё, блокировать отход герцога Орлеанского в Бретань. Чтобы ввести своих врагов в заблуждение, Луи, прознав о выходе армии в сторону Алансона, идёт на хитрость. Он шлёт письмо генералу с приглашением на переговоры в замок Алансон. Генерал принимает приглашение, но вместо себя присылает лорда Кандале со свитой. Собрав послов генерала в просторном зале замка, Луи Орлеанский произносит официальную речь, в которой просит прощение у Его Высочества короля Франции Карла VIII. В своей речи Луи ни словом не обмолвился об Анне, даже имени её не назвал. Анна де Божё, обиженная невниманием кузена, убеждает своего брата-короля в том, что извинительная речь ничего не меняет в планах герцога Орлеанского, и отдаёт приказ генералу де Ла Тремуйлю окружить Алансон и пленить герцога.
Луи понимает, что его хитрость разгадана коварной кузиной. Он просит своего друга и соратника по борьбе Рене, герцога Алансона, выделить экипаж, и в середине марта 1485 года вместе с любовницей покидает замок гостеприимного Рене. Я заменяю кучера и гоню тройку лошадей в сторону Бретани. Сопровождавшая нас охрана из четырёх бастардов герцога Алансонского предупреждает о том, что армия генерала де Ла Тремуйля успела занять позиции с западной стороны Алансона и блокировала дороги, ведущие в Нант. Луи тут же принимает решение и приказывает мне поворачивать экипаж на юго-восток в Орлеан.
— Матюрен, гони лошадей! Через тридцать лье Дюнуа, без позволения графа королевская армия не пересечёт границу, а там мои владения. В Орлеане мы будем в безопасности, — приказал герцог и запрыгнул в карету. — Вперёд!
Может показаться странным, почему королевская армия не могла нарушить неприкосновенность границ владений графа Дюнуа и герцога Орлеанского, но с лёгкостью подошла к Алансону, который располагался во владениях герцога Рене. Причина кроется в недавней истории рода Алансона. Ещё отец Рене — герцог Жан II Алансонский — враждовал с королями Карлом VII и Людовиком XI. При разделе Бургундии Жан не получил свою долю, хотя надеялся поправить дела за счёт новых земель. Он не поддержал Арасское соглашение и открыто перешёл на сторону герцога Бургундии Жана Доброго, в благодарность посвятившего его в рыцари ордена Золотого Руна. Вместе с Жаном Добрым герцог Алансонский вторгся в Нормандию. В одной из битв Жан был пленён королевской армией и за неповиновение королю Франции приговорён к смерти. Затем король смилостивился и заточил его в тюрьму Лош. Спустя три года новый король Людовик XI освободил Жана, но снова судил его и приговорил к смерти. Все владения герцога Жана Алансонского были конфискованы и переданы в королевский домен. До казни Жан не дожил, а умер в 1476 году в тюрьме Лувра. Только в 1478 году его сыну Рене были возвращены земли герцогов Алансонских и восстановлен титул герцога. Однако, Рене по натуре был неисправимым мотом и распутником. За короткий срок он наделал долгов и по приказу Людовика XI был арестован и заключён в темницу замка Шинон. Лишь после смерти Людовика XI король Карл VIII помиловал Рене, который, получив свободу, возвратился в свои владения. Хотя Рене сочувствовал восставшей против короля знати, но открыто выступать в борьбу против короля не посмел, а потому не противился подходу к Алансону королевской армии, выказав таким образом лояльность к роялистам.
Герцог Орлеанский и граф де Дюнуа активно противостояли королю Франции. В большей степени им ненавистна была регентша Анна де Божё, которая вместе со своим супругом Пьером сосредоточила в своих руках всю полноту политической власти в королевстве. Однако, ни герцог, ни граф до 1487 года не вели вооружённую борьбу с Анной и Пьером де Божё, а потому Анна не имела ни законного, ни морального права нарушить неприкосновенность собственности герцога Орлеанского и графа де Дюнуа, и королевская армия не могла без разрешения владельцев вступать на их земли. В противном случае, этот шаг мог вызвать негодование лояльных к королю феодалов, и Анна де Божё лишилась бы своих сторонников и власти.
Владения герцога Орлеанского находятся в центре северной Франции, окружены землями, принадлежащими королевскому домену, а на границе с Бретанью, расположилось герцогство Анжу, которое было завещано ещё в 1475 году Рене Добрым, владельцем герцогства, королю Людовику XI. Так как на Рене Добром прекратилось мужское потомство герцогов Анжуйских, то пять лет спустя Анжу объединилось с королевской короной. Для того, чтобы попасть в Бретань, герцог Орлеанский вынужден был пересечь королевские земли, но ему мешал генерал де Ла Тремуйль, командовавший королевской армией, расквартированной в Вандоме, в главном городе одноимённого графства.
Через два дня мы прибыли в Орлеан и поселились в особняке герцога. В Орлеане мы были в безопасности до тех пор, пока 30 сентября 1485 года герцог официально не выступил против регентства Анны де Божё, предоставив таким образом своей противнице право вступить в фазу активного противостояния с ним. Анна де Божё приказывает генералу де Ла Тремуйлю идти с армией на Орлеан и арестовать герцога. Мы снова вынуждены бежать и на этот раз в Божанси, но и там мы не нашли спасение. Армия де Ла Тремуйля преследовала нас, и герцог Луи принял решение скрыться в своём родовом замке Блуа. Анна де Божё приказала де Ла Тремуйлю обойти Блуа и блокировать нас со стороны Турени, расположив армию вокруг Тура, перекрыв таким образом нам дорогу на Бретань. Почему Анна не отдала приказ генералу идти на Блуа, мне трудно объяснить. В целом, первый период этой странной войны носил характер демонстрации хитрости и силы, но не более того. По-видимому, Анна де Божё отдавала себе отчёт в том, что против неё выступили сильные конкуренты, каждый из которых, будь то герцог Орлеанский, или герцог Ангулемский, претендовали на королевский престол, являясь прямыми наследными принцами. Анна учитывала, что в Европе против короля Франции выступали и Максимилиан I Австрийский, опасавшийся усиления королевской власти во Франции, и герцог Рене II Лотарингский, претендовавший на ряд земель королевского домена по праву родства, и Англия, не смирившаяся с поражением в Столетней войне, рассчитывавшая вернуть влияние на континенте и не допустить объединения Бретани с Францией. Естественным врагом был и герцог Франциск II, лихорадочно искавший влиятельных союзников среди европейских держав и французских герцогов против сильного соседа с целью сохранить независимость Бретани. Анна де Божё учитывала все эти факторы, а потому не вела открытой вооружённой борьбы против Луи Орлеанского, выжидала удобного случая, когда ослабнет союз французских феодалов, каждый из которых преследовал в этом противостоянии свои личные цели, усиливала и рассредоточивала королевскую армию для нанесения главного удара по враждебной коалиции. Дальнейший ход событий доказал разумность действий регентши и её партии. В итоге Анна де Божё не только сохранила за своим братом королевский трон и целостность французского королевства, но и расширила её границы вопреки сопротивлению европейских держав.
В Блуа мы прибыли в начале сентября и прожили в замке два года. Для меня это было спокойное время, я снова вернулся к своему любимому занятию — уходу за лошадьми. К моей радости в конюшне сохранилась комната, в которой я жил, только пришлось навести порядок, так как за долгое моё отсутствие накопилось много пыли, а постельное бельё отдал прачкам, угостив их привезёнными с собой городскими сладостями. В первый же день я посетил могилку Клоэ, взяв с собой Жеанну, заметно подросшую за год моего отсутствия. В пятилетней девочке разительно проступали черты её матери, такие же чёрные глаза и чуть вздёрнутый маленький носик напомнили мне о моей жене. От воспоминаний мне немного взгрустнулось, но после посещения кладбища я, увлечённый работой, успокоился и больше не вспоминал о Клоэ. Дядюшка Мартен и тётушка Офелия встретили меня с радостью, долго расспрашивали меня о моих злоключениях, о Париже и жизни людей в столице, в свою очередь, сами рассказали мне о жизни в замке и деревнях Блуа, в том числе о смерти мельника Леонеля, который сразу после моего отъезда слёг, долго болел и умер по прошествии месяца после рождения Фелисьенной третьего сына.
— Вся округа удивлялась, как старый и больной Леонель сумел обрюхатить Фелисьенну, — рассказывал дядюшка Мартен, смотря на меня многозначительным взглядом. — Не обошлось без постороннего вмешательства, это точно.
— Надо бы помочь Фелисьенне, — добавила тётушка Офелия, — трудно ей одной растить троих ребятишек. Ты бы помог, Матюрен, — попросила меня тётушка, — никто, кроме тебя, не уговорит герцога. Жалко ведь Фелисьенну и её сыновей.
Я обещал помочь.
Сентябрь 1485 года выдался жарким. По сравнению с летними месяцами, не баловшими нас солнцем и дарившими обильные дожди, осень порадовала не только разноцветьем увядавшей природы, но теплом и сухой погодой, продержавшейся весь сентябрь и позволившей крестьянам просушить амбары и заготавливаемый на зиму корм скоту, подготовить наилучшие условия для хранения зерна. Герцог Луи, пользуясь подарком природы, часто совершал конные прогулки вместе с Сарой Дюлескар, а я, как и ранее в юношеские свои годы, сопровождал герцога.
По обыкновению, прогулки были продолжительными, а потому я предусмотрительно брал корзину с вином и едой. Как-то во время одной из таких прогулок, когда герцогу захотелось отдохнуть, я расстелил ковёр, поставил на него корзину и удалился с лошадьми к реке, чтобы напоить их, а герцога оставил наедине с его любовницей. Возвращаясь, я чуть было не помешал им, но вовремя остановился, спрятавшись за деревьями. Увлечённые друг другом, Луи и Сара не заметили меня, а я, немного понаблюдав за ними, поймал себя на мысли, что давно не встречался с женщинами, и вспомнил о Фелисьенне. Тихо, чтобы не спугнуть влюблённых, я покинул свой наблюдательный пункт, уведя за собой лошадей, и, занятый мечтами о возможной встрече с Фелисьенной, дал себе обещание завтра же посетить мельницу. Однако, я вынужден был отложить посещение Фелисьенны на более позднее время, так как на следующий день герцог принимал гостей, среди которых были граф де Дюнуа, герцог Ангулемский и сеньор д’Альбре. Понятно, что гости герцога не только проводили время за развлечениями, но во время пиршеств и охоты обсуждали дальнейшие действия совместной борьбы с регентшей. Как показали события, последовавшие после той встречи, антироялистская партия приняла решение о заключении мира с Анной де Божё. Важно было убедить бретонского герцога Франциска II, обладавшего реальной вооружённой силой, пойти на этот шаг. Герцог Ангулемский и граф де Дюнуа поочерёдно убеждали доверенное лицо Франциска маршала де Риё в необходимости этого шага. Через неделю маршал де Риё, прощаясь с герцогом Орлеанским, обещал, что Бретань пойдёт на перемирие с королём Франции. Спустя полтора месяца, 2 ноября 1485 года, Франциск II подписывает договор с Анной де Божё о перемирии на один год. Луи Орлеанский надеялся, что королевская армия будет отозвана и снимет блокаду Блуа, но, к его сожалению, этого не произошло. Хитрая Анна де Божё, предусмотрительно оставила армию и генерала де Ла Тремуйля в Туре. Но до этих событий я выкроил время, чтобы встретиться с Фелисьенной.
Произошло ещё одно событие, которое не играло никакой роли в политическом раскладе в королевстве, но привнесло в жизнь герцога Луи новые радости, от чего герцог не очень-то расстраивался из-за вынужденной остановки в Блуа. Причиной тому была Аманда, одна из многочисленных служанок. Аманда была молода, красива и мила. С присущей женской хитростью она обратила на себя внимание герцога и добилась того, чтобы он отправил Сару Дюлескар с сеньором д’Альбре на юг Франции, фактически подарив любовницу своему соратнику по борьбе. Аманда была вхожа в покои Луи, и её влияние в замке росло день ото дня. Как-то она попыталась взять под свой контроль конюшню герцога, а, значит, возвысить свой статус по отношению к моему. Церемониться я не стал, а пригласил её в свою комнату, повалил на кровать и сделал с ней то, что делал с ней герцог в своей спальне. Закончив и дав Аманде привести себя в порядок, я сказал: «Вот, чего ты стоишь. Если ты ещё раз сунешься в дела конюшни, о том, что случилось сегодня, будет знать герцог. Он отдаст тебя замуж за престарелого крестьянина, и ты, измученная тяжёлым трудом и многочисленными родами, быстро состаришься и умрёшь молодой старухой,» — и я выгнал её. К моему счастью, напуганная Аманда ничего не рассказала герцогу и прекратила попытки подчинить меня своей воле.
Решив посетить мельницу, я попросил разрешения герцога проверить молодого жеребца. Занятый Амандой, герцог отпустил меня. Я вскочил на коня и отправился к Фелисьенне. На мельнице я застал двух работников, занятых установкой жерновов, старший из сыновей Леандр укачивал в люльке младенца, а младший, Леонс, спал рядом. Фелисьенны я не видел. Работники ответили мне, что хозяйка ушла к реке полоскать бельё, если она нужна мне, то я могу найти её там.
Место я нашёл быстро. На берегу в корзинах было уложено прополощенное бельё, а Фелисьенну я увидел купающейся в реке. Не долго раздумывая, я снял одежду и побрёл от берега к женщине. Приблизившись, я обнял её со спины. Фелисьенна не противилась, наклонила назад голову и прошептала: «Я знала, что ты придёшь».
Я помог Фелисьенне принести корзины с бельём и задержался на мельнице, чтобы выяснить, чем я мог бы помочь вдове. Из моих наблюдений я сделал вывод, что Фелисьенна неплохо справляется, заменив своего умершего мужа. Приставленные ещё к Леандру двое помощников, хорошо выполняли свою работу, обеспечивая бесперебойный помол зерна. Также от моего внимания не ускользнуло то обстоятельство, что один из работников по имени Арнуль пользуется большей благосклонностью со стороны Фелисьенны, в чём позже она призналась сама, прежде предложив мне заменить Леонеля.
— Хватит тебе услуживать герцогу, — говорила она, — пора призадуматься о спокойной жизни. Мельница даёт надёжность. Мы могли бы с тобой жить до глубокой старости, не зная нужды. Попроси герцога, чтобы он оставил тебя.
— Не могу, дорогая, — отвечал я. — Герцог не согласится, он привык, что я всегда нахожусь рядом с ним. Да, и меня не прельщает спокойная жизнь на мельнице. Я ведь даже не знаю, как работает она…
— Тебе не обязательно знать, — прервала меня Фелисьенна, — достаточно будет того, что я знаю. Есть работники, они сделают всю работу.
— Нет, Фелисьенна, я не смогу так, — честно признался я.
— Жаль. Я надеялась на тебя. Думала, что мы вместе будем растить детей. Ведь Совё твой сын…
— Спасибо, Фелисьенна, — поблагодарил я женщину. — Но, я могу чем-то помочь. Скажи, в чём ты нуждаешься?
— Ни в чём, Матю, — холодно отвечала Фелисьенна, — кроме одного: мне нужна замена Леонелю. Ты не хочешь оставаться со мной. Я вынуждена искать другого. Хотя, зачем искать? Арнуль вполне подойдёт.
— Это который? — почувствовал я, как мной овладевала ревность.
— Тот, чернявый…
— У тебя что-то было с ним?
— Ты не хочешь остаться, разве тебя должна волновать моя жизнь.
Я не знал, что ответить. Я молчал, стараясь перебороть нараставший гнев.
— Ты мог бы помочь, — услышал я откуда-то издалека голос Фелисьенны. — Ты слышишь меня, Матюрен?
— Да, слышу…
— Попроси герцога, чтобы он разрешил нам с Арнулем пожениться. Ещё до твоего приезда я просила об этом управляющего, но он ответил, что без герцога не может дать такого разрешения. По-моему, у управляющего свои виды на мельницу. Одной мне трудно будет противостоять ему. Ты поможешь?
— Помогу, — обещал я и, вскочив на коня, даже не попрощался с Фелисьенной.
Душа кипела от ревности. Я гнал жеребца, не заметив, как оказался далеко от замка. Немного успокоившись, я остановил коня у ветвистого дуба, спрыгнул и прошёлся по берегу реки, предоставив животному свободу. Прогулка помогла обрести душевное равновесие, и я мог здраво рассуждать. Я понимал Фелисьенну, беспокоившуюся о своей судьбе и судьбе своих детей, в том числе и моего ребёнка. Мысль о нём вызвала во мне волну новых чувств. То были и гордость за самого себя, и уважение к женщине, продолживший мой род и прилагавшей усилия сохранить моё продолжение. Да, решил я, Фелисьенна достойная женщина, и я должен ей помочь.
Уже вечером того же дня, улучив момент, я доложил герцогу о результатах проверки жеребца, который будет достойной заменой стареющим скакунам. Видя сияющее от радости лицо герцога, я перешёл к главной для себя теме. Рассказал о Фелисьенне, о том, как она умело руководит бесперебойной работой мельницы, о детях, которых надо растить, об Арнуле, способным заменить умершего мельника, но для этого было бы разумно женить Арнуля на Фелисьенне. Также сказал об управляющем, который затягивает разрешение на свадьбу мельничихи и её работника, имея, по-видимому, свои тайные помысли на мельницу. Герцог внимательно выслушал меня и спросил:
— У Фелисьенны трое сыновей?
— Да, — ответил я.
— Двое от Леонеля, а третий твой сын? — рассмеялся Луи.
Я был смущён и молчал.
— Иди, Матюрен, — приказал герцог, — занимайся своими делами, а управляющего зови ко мне.
На следующий день местный священник посетил мельницу и венчал Фелисьенну и Арнуля. Надо отдать должное герцогу: решения он принимал быстро и не терпел, когда его приказы не выполняются.
Фелисьенна выражала свою благодарность тем, что иногда принимала меня в своей спальне. Я опасался, что её новый муж в гневе что-нибудь вытворит, и будет беда. Однако, во время одной из встреч, Фелисьенна меня успокоила:
— Он добрый. Хозяйка на мельнице я.
Так оно и было. Фелисьенна полностью взяла в свои руки управление мельницей, а Арнуль так и остался работником, подчинённым хозяйке, хотя и в качестве её мужа. Я внимательно присматривался к их отношениям и понял, что Фелисьенна умышленно остановила выбор на слабовольном Арнуле, чтобы впредь не зависеть от супруга, а самой управлять своей жизнью и жизнью своих детей.
— Тебя устраивает такой муж? — как-то я спросил её при очередной нашей встрече.
— Вполне, — отвечала она, распластавшись в постели. — Я сама себе хозяйка. Мне нравится. — И Фелисьенна, чмокнув меня в щёку, отдала своё тело для ответных поцелуев.
Если со стороны Фелисьенны я испытывал благодарность за помощь, а дядюшка Матюрен и тётушка Офелия поощряли меня, то в управляющем я приобрёл непримиримого врага. Дело в том, что у того был сын, которого он хотел женить на Фелисьенне и прибрать к своим рукам мельницу. Если бы не моё вмешательство, так оно и случилось бы. Управляющий не смирился, но вынашивал планы отомстить. Один из моих работников Клеман однажды рассказал следующее:
— Ты же знаешь, Матюрен, — начал Клеман издалека, — у нас с Селией нет детей. Каждую субботу мы ходим в церковь и просим Святую Жанну о помощи. Так и в эту субботу мы собрались в церковь. Селия заболела, поэтому осталась дома, и я пошёл один. В церкви я помолился Святой Жанне, а потом направился к иконе Святого Деодата. Всегда, когда бываю в церкви, я молюсь ему. Отец Огюст закончил службу и проходил мимо меня, когда его остановил Ив, наш управляющий. Они не заметили, что я стою рядом. Управляющий тихо, что-то ему нашёптывал. Я прислушался. И вот, что я узнал, Матюрен. Они говорили о Фелисьенне. Управляющий обвинял её в колдовстве, выдумывая какие-то случаи, свидетелем которых он якобы был. Отец Огюст попросил продолжать слежку за Фелисьенной и докладывать ему о новых фактах колдовства. Я вот что думаю, Ив что-то замышляет нехорошее. На твоём месте я бы прекратил встречаться с Фелисьенной. Вся округа знает о ваших отношениях. Мало, что у вас и ребёнок общий. Многим всё равно, но есть и недруги.
— Спасибо, Клеман, — поблагодарил я своего конюха, — а теперь, иди работай.
Я призадумался. Надо что-то предпринимать. Если церковь обвинит Фелисьенну в колдовстве, то и сам герцог не поможет.
Как ни странно, на мысль меня натолкнул Клеман. Дело в том, что у нас был один норовистый жеребец, который никого не подпускал к себе, кроме Клемана. Даже я с опаской подходил к жеребцу. Все наши попытки перевоспитать коня ни к чему не приводили. Мы уже опустили руки и решили, что его место на бойне.
Раз в месяц Ив ездил по делам в Орлеан. Для таких поездок мы держали лошадь, запрягали её в повозку, и Ив уезжал, как правило, один. Он неплохо управлялся сам. Перед днём очередной поездки я подсунул лошади травку, которая вызывала сильный понос, а рано утром приказал конюхам выгонять табун в поле. Стоял месяц май, появилась свежая зелёная трава, и я решил побаловать лошадей. Осталась только лошадь Ива, так как началось действие травки. Она не приносит вреда, день-два, и кишечник лошади чист.
— Клеман, запрягай Чёрта! — приказал я.
— Но, Матюрен, Ив не справится с ним. Ты же знаешь норов Чёрта.
— Жалко отправлять молодого жеребца на бойню. Может, для этой работы сгодится.
— Давай, я поеду вместе с Ивом.
— Нет, Клеман, ты нужен здесь. Ив сам может управлять.
Клеман запряг Чёрта, и я отправил его в конюшню. Пока Клеман отсутствовал, я чуть ослабил упряжь. Мой расчёт был прост: за время пути упряжь ещё больше ослабнет, и Ив вынужден будет ближе подойти к Чёрту.
Увидев запряжённого жеребца, Ив возмутился, но Клеман показал ему его лошадь, у которой пучило живот, и она беспрестанно выпускала зловонные газы и гадила. Иву ничего не оставалось, как сесть в повозку, запряжённую норовистым жеребцом. К нашему удивлению, Чёрт послушно тронулся с места.
— Смотри, Матюрен, а Чёрт-то тянет! — радостно воскликнул Клеман.
— Будь, что будет. — Ответил я и отправился с Клеманом чистить конюшню, пока табун пасётся в поле.
Уже наступил вечер, уже и табун вернулся, а управляющего всё не было, хотя к этому времени он всегда возвращался. Я приказал Клеману отправляться вместе со мной на поиски. Мы не успели оседлать коней, как появилась телега, запряжённая старой клячей, и двое крестьян. В телеге лежал в беспамятстве наш управляющий.
Крестьяне обнаружили Ива случайно, когда возвращались с поля. Ив лежал в десяти шагах от повозки с вытекающей изо рта кровью. Видимо, он остановился, чтобы поправить упряжь, а, когда приблизился к жеребцу, получил удар копытом в грудь. Крестьяне подобрали Ива, погрузили его на свою повозку, и двоим из них поручили привезти его в замок.
— А где Чёрт!? — закричал Клеман. — Куда дели Чёрта!?
— Жеребца что ли? — переспросил один из крестьян. — Так, он же бешеный. Мы оставили его там, на дороге.
Я отправил Клемана за Чёртом, а сам помог перенести управляющего в дом. К утру Ив, не придя в сознание, умер. Теперь мне предстояло уладить дело с отцом Огюстом. Разобраться со священником будет сложнее, чем с управляющим.
С детства я, как и все, воспитывались в духе почтения к церкви и её служителям. Будучи ребёнком и переживая из-за болезни моего отца, я вместе с матерью ходил в церковь и просил Господа помочь моему отцу, но наши просьбы оказались тщетными. Когда же я осмелился подойти к ещё молодому отцу Огюсту с вопросом, почему Бог не помог нам, то услышал ответ:
— Господь испытывает тебя. За твои страдания воздастся десятикратно. Терпи, сын мой.
Такой ответ не мог удовлетворить меня.
Когда же, живя в замке Блуа, я наблюдал страдания своей матери, снова обратился к Богу за помощью. Однако, Бог не слышал меня, и я во второй раз подошёл к священнику излить детскую душу. Отец Огюст внимательно выслушал и попросил уговорить мою мать остаться, когда прихожане покинут церковь, подойти с этой просьбой к нему, что я и сделал. Мне долго пришлось ждать на крыльце. Когда же моё терпение исчерпалось, я тихо вошёл внутрь, и перед моими глазами предстала нелицеприятная картина: отец Огюст сидел в кресле, а моя мать устроилась на его коленях. Подол её платья был откинут, и священник ласкал её голые ноги. То, что я наблюдал потом, это стыдно даже вспоминать. Моя вера в Бога пошатнулась, я перестал обращаться к Господу за помощью, помятуя об отце Огюсте, в образе которого непрестанно выступал сам Всевышний. И в последующем в своей жизни я встречал много священников, не соответствующих своему сану. Не подумайте, что я видел только плохое в церкви, ради справедливости, следует признать, что среди служителей немало достойных людей. Когда с герцогом я был в Нанте, то часто встречался с отцом Леонидом, высокообразованным, терпимым и отзывчивым. Мы часто вели беседы на различные темы, не только о Боге, но и о жизни, о королях и герцогах, о политике. Я многое почерпнул для себя из этих бесед. Нынешний священник в Блуа, пришедший на смену отцу Огюсту, пользуется глубоким уважением среди прихожан не только за умение выслушать, помочь советом и делом каждому прихожанину, но и за свой аскетический образ жизни и высокую духовность. Однако, полученные ещё в детстве первые опыты общения со служителями церкви, глубоко ранили мою душу и оставили неизгладимый отпечаток на всю жизнь. Моё отношение к церкви уважительное, но без фанатичной веры в Господа и его посредников на земле. Церковь воспринимается мной, как государственный инструмент подчинения народа власти королей. Господь слышит просьбы сильных мира сего, а священнослужители советуют прихожанам терпеть несправедливость и унижения.
Я несколько дней ломал голову над тем, как спасти Фелисьенну. В очередной раз посетив мельницу, я увидел стоявшую повозку священника. Сердце моё ёкнуло, я тут же спрыгнул с коня и ворвался во двор мельницы. Фелисьенна мирно беседовала с отцом Огюстом, а Арнуль притащил мешок с мукой.
— Куда мешок ставить? — спросил Арнуль.
— В повозку неси, в повозку, сын мой.
Отец Огюст, увидев меня, спешно попрощался, сел в повозку и отправился восвояси.
— Что ему надо здесь? — обратился я к Фелисьенне.
— Идём со мной, — позвала она меня в дом. — Я успела соскучиться по тебе, Матю, — проворковала Фелисьенна, — не будем терять время…
Только в постели она рассказала мне, что отец Огюст выдал подстраиваемые козни бывшего управляющего, но взамен благосклонного отношения к ней потребовал обеспечивать его мукой.
— Вот, паразит! — возмутился я. — Ну, я ему устрою!
— Не надо, Матю, — попросила Фелисьенна, — не связывайся с ним. Ради меня, ради нашей любви, не предпринимай ничего. Хватит одного Ива. Думаешь, я не догадалась, что это ты всё подстроил?
Я молчал.
— Матю, обещай мне, что ты не будешь вмешиваться? Я сама сумею за себя постоять. Обещай.
— Обещаю, — промолвил я, но оставлять безнаказанным Огюста не собирался.
Вскоре произошли события, изменившие планы герцога и, значит, мои, а зимой 1487 года отец Огюст, не рассчитав количества принятого вина, уснул в снегу и не проснулся.
В то время я был молод. Мой организм легко переносил частые переезды из одного города в другой, долгие дни и недели нахождения в пути, бессонные ночи, трудности и опасности, сопряжённые с борьбой моего герцога за французскую корону. Я не знал усталости, когда служил герцогу Луи Орлеанскому и королю Франции Людовику XII, его старшей дочери Клод, которой преподавал уроки верховой езды, когда она вместе с матерью Анной Бретонской и младшей сестрой Рене гостили в Блуа. Клод полюбила родовой замок герцогов Орлеанских. Став в 1515 году королевой Франции, она добилась от своего супруга Франциска I выделения из казны значительных средств на переустройство и обновление замка. Со всей Франции в Блуа приглашались каменщики, плотники, кузнецы, а из Италии приезжали знаменитые архитекторы. По замыслам Клод замок Блуа перестраивался в духе модного итальянского ренессанса. С началом зимы строительные работы прекращались, за исключением работ по внутренней отделке зданий, но с наступлением весны строительство возобновлялось. От старого замка ничего не осталось: были снесены крепостные стены, донжон, в котором когда-то жили дядюшка Мартен и тётушка Офелина, конюшня, в которой была моя комната, а на их месте водружались здания, соединённые переходами в один дворец.
К моей радости Клод была не меньшей, чем её отец, любительницей верховой езды, а потому вместо старой конюшни была выстроена новая в стороне от места возведения дворца. Правда, количество лошадей уменьшилось более, чем наполовину. Из табуна в пять десятков лошадей осталось лишь девятнадцать, за которыми ухаживали два конюха. Помятуя о моих заслугах перед Людовиком XII, Клод настояла, чтобы я оставался главным конюхом замка Блуа. И, хотя из-за возраста и слабого здоровья было тяжело работать в конюшне, мне помогали работники и двенадцатилетний Эрибер — сын моих детей, подаренных Фелисьенной и Магали. Эрибер целыми днями пропадал в конюшне, ухаживая за лошадьми. По-видимому, любовь к этим прекрасным животным передалась ему от бабушки Магали, а от меня — раннее развитие и физическая сила под стать шестнадцатилетнему подростку. Я замечал, что не только любовь к лошадям заставляла Эрибера пропадать в конюшне, но и симпатии, которые он искренне проявлял к Лазарине, вступившей в пору, когда девочка-ребёнок превращается во взрослую девушку. Лазарина, привлекаемая вниманием Эрибера, часто покидала дом и уходила вместе со мной, помогая Эриберу и конюхам ухаживать за лошадьми.
Дни я провожу в замке. Встречаюсь со строителями, наблюдая за их неспешной работой и восхищаясь их умением, захожу на кухню к своему другу главному повару Феррану, частенько угощающему меня кулинарными произведениями поварского искусства. Он заставляет меня пробовать новые блюда и ждёт оценку своего труда. Ферран — превосходный повар, а потому не даёт мне не единого шанса отказаться от восторженных слов в честь его кулинарного таланта. Казалось, моя похвала является для него более значимой, чем благодарность хозяев, за что я получаю от него припрятанный кусок мяса, который всегда отношу Ренее, чтобы она могла приготовить сытный обед.
Перед каждым предстоящим приездом королевы Ферран нервничал. Оно и понятно. С приездом королевы и её слуг работы у повара прибавлялось, как и у всей челяди замка. Но в этом 1515-м году приезд королевы Клод был отложен в связи с ожиданием рождения наследника, и король Франции Франциск пожелал, чтобы его супруга оставалась в Амбуазе. С одной стороны, для нас, слуг замка Блуа, это обстоятельство радовало, что мы спокойно проведём год, с другой стороны, огорчало. Мы любили свою королеву за её доброту и щедрость, и каждый её приезд прибавлял в моём мешочке несколько золотых монет за услуги, которые я ей оказывал.
Клод была долгожданным ребёнком Анны Бретонской. Её трое сыновей, рождённых в браке с Карлом VIII, умерли в младенчестве. Несчастный Карл, добившийся посредством войн и брачного союза с Анной объединение Бретани с Францией, не оставил наследника французской короны. Нелепая смерть застала Карла в Амбуазе 4 апреля 1498 года, когда он проходил через низкую дверь, ударился головой о косяк и, потеряв сознание, умер в возрасте двадцати восьми лет. Прямым преемником короны оказался ближайший родственник короля по мужской линии Луи Орлеанский. Так, благодаря несчастному случаю, Луи из опального герцога обратился в короля Франции Людовика XII. Согласно брачному контракту, составленному Карлом VIII и Анной Бретонской, Людовик XII после смерти своего предшественника обязан был жениться на Анне, давшей согласие на этот брак. Однако Анна поставила условие, по которому Людовику давался один год на оформление развода с Жанной. Бракоразводный процесс был нелёгким, так как необходимо было обосновать развод со здравствующей супругой, чтобы получить разрешение от римского понтифика папы Александра VI. Анна не противилась браку с Людовиком. Она давно была влюблена в него, и Людовик, в свою очередь, питал к ней нежнейшие чувства. Выставив жёсткие условия, Анна преследовала политические цели, а именно: добиться независимости Бретани от Франции. Сразу же после смерти Карла VIII Анна, как герцогиня, восстановила канцелярию Бретани, а став во второй раз королевой Франции, до самой смерти единолично правила герцогством.
От предыдущих браков ни Людовик, ни Анна не имели детей. Перед новой королевской четой остро встал вопрос о наследнике. В двух браках у Анны было более десяти беременностей, однако ни один ребёнок так и не пережил младенческий возраст. Измученная неудачными родами, но не оставлявшая надежды родить здорового ребёнка, Анна совершила паломничество к могиле Святого Клода. Многочасовые молитвы были услышаны, и 13 октября 1499 года, через десять месяцев после вступления в брак с Людовиком XII, Анна родила девочку, которой дала имя Клод, а через год родила вторую дочь — Рене.
Ни Клод, ни Рене, не могли наследовать французскую корону, так как по салическому закону королём Франции мог стать только наследник по мужской линии, которым на тот момент был сын почившего Карла Ангулемского, кузена Людовика XII, и Луизы Савойской — Франциск. Карл Ангулемский был одним из ближайших соратников Людовика в его борьбе за французскую корону против Карла VIII и Анны де Божё, а потому Франциск оставался наиболее предпочтительным претендентом на французский трон.
Анна Бретонская, оставаясь любящей супругой, заботилась не только о французской короне, но отстаивала независимость Бретани. Как и её отец, Анна подбирала для старшей дочери супруга, брачный союз с которым мог обеспечить свободу её герцогства. Выбор пал на сына наследника испанской короны короля Кастилии Филиппа I — Карла. При помощи министра короля кардинала Жоржа д’Амбуаза 10 августа 1510 года в Лионе заключается договор между двухлетней Клод и годовалым Карлом, будущим королём Испании. Со стороны Клод договор подписали архиепископ Безансона Франсуа Бузлейден, со стороны Карла — посол Филиппа I. По брачному договору Карл наследовал Бретань, а Клод, в качестве приданого, получала кроме Бретани герцогства Милан и Бургундию и графства Блуа и Астри. Этим договором Анна Бретонская пыталась навсегда отделить Бретань от французской короны.
Против планов Анны Бретонской выступила Луиза Савойская. Как мать наследника французской короны, она не могла не беспокоиться о будущем сына и его королевства. Обратив в своего любовника не менее влиятельного, чем кардинал д’Амбуаз, маршала Пьера де Роана-Жи, Луиза добивалась расторжения помолвки Клоды с Карлом. Маршал Жи преследовал собственные цели. При наследовании короны Франциском в союзе с Луизой маршал низвергал кардинала и становился самым влиятельным лицом при королевском дворе, что расчищало путь к богатству и славе. Вступив в борьбу с кардиналом д’Амбуазом маршал Жи убеждал короля в измене короне. На очередной аудиенции маршал был не один, а вместе с Луизой, которой Людовик пообещал выдать свою дочь замуж за Франциска и таким образом предотвратить потерю Бретани и укрепить единство Франции.
Будучи серьёзно больным, Людовик XII в 1505 году разрывает помолвку дочери с Карлом в пользу своего единственного наследника. Луиза праздновала победу, но маршалу Жи повезло меньше. Анна Бретонская, используя своё влияние, с помощью кардинала д’Амбуаза, архиепископа Безансона, приближённых короля Гийома де Кроя и Пьера де Лезземана добивается от парламента вердикта, по которому маршал Жи обвиняется в оскорблении его величества короля Людовика XII. Пьер де Роан-Жи лишь благодаря влиянию и связям своего сына Франсуа избежал смертной казни, но до конца жизни был заключён в замке Дрё.
Изнурённая частыми безуспешными родами и нервными срывами из-за смерти малолетних детей Анна Бретонская, ещё будучи супругой Карла VIII, из здоровой красивой женщины превратилась в болезненную королеву. Розовый цвет лица сменился белизной, более заметной стала хромота (с рождения одна нога была чуть короче другой), и только рождение дочерей и любовь, связывавшая Анну с Людовиком, незначительно поправила здоровье герцогини. Но годы, проведённые в волнениях за Бретонское герцогство и борьба за его свободу, лишили Анну последних сил. Она умерла в замке Блуа в январе 1514 года, ещё сравнительно молодой женщиной, не дожив три года до сорокалетнего возраста. Людовик тяжело переживал утрату. Я видел его мокрые красные от горя глаза. На время пышных похорон он полностью отошёл от государственных дел, перепоручив их кардиналу д’Амбуазу. Похороны длились сорок дней. Я помню, когда умер Карл VIII, на похороны короля было отведено лишь двадцать три дня. Тело Анны было погребено в усыпальнице королей Франции в Сен-Дени, а её сердце, по завещанию самой Анны, было доставлено в родной Нант и помещено в золотой реликвии, украшенной эмалью, рядом с могилой её родителей.
По окончанию похорон Людовик ещё долго не мог прийти в себя, и лишь в мае он приступил к государственным делам, которым одним из важнейших была организация свадьбы Клод и Франциска. Вместе с тем, Людовик не переставал думать о кровном наследнике короны. Хотя он с любовью относился к своему племяннику, однако тешил себя надеждой о сыне, чтобы не передавать королевскую корону младшей ветви рода Валуа, каковым являлся дом графов Ангулемских. С этой целью Людовик через посла в Лондоне обращается к королю Англии Генриху VIII с предложением руки и сердца его младшей восемнадцатилетней сестре Марии Тюдор.
Мария после смерти отца проводила время при дворе своего брата короля Генриха VIII. Благодаря свободолюбивому нраву, она быстро сошлась с королём, поощрявшем её участие в светских событиях. Мария пользовалась небывалой по тем временам свободой. Освобождённая от компаньонок, дуэний и надсмотрщиков, она по собственному усмотрению планировала своё времяпрепровождение, а любовь к балам, маскарадам и различным увеселительным мероприятиям сдружили её с братом-королём и возвысили её до уровня самой блистательной дамы Европы. Проводя время в обществе брата и его друга детства Чарльза Брендона, она не могла не обратить взор на последнего. Вступив в пору девичьего расцвета, Мария всё чаще оказывала внимание Чарльзу, отвечавшему ей взаимностью. Генрих замечал, что между его сестрой и другом возникли симпатии, перераставшие в более глубокие чувства, но не противился им, а, напротив, с интересом наблюдал за развитием их отношений, уверенный в том, что Чарльз никогда не будет его зятем. Мария оставалась козырем короля в политических интригах королевских семей Европы. До поры до времени, Генрих придерживал этот козырь, чтобы в нужный момент использовать его. Он не верил слухам о непристойном поведении Марии и Чарльза до тех пор, пока недоброжелателями не были предоставлены явные доказательства их прелюбодеяния. Застигнутые королём в спальне в недвусмысленной позе, влюблённые со страхом ждали своей участи. Зная о взрывном характере короля, они не надеялись о прощении, но были спасены мудрым кардиналом Уолси, посоветовавшим Генриху принять предложение короля Франции Людовика XII.
— Ты в своём уме! — кричал в гневе Генрих. — Надо мной будет смеяться вся Европа, когда я дам разрешение на венчание Марии с этим немощным рябым стариком! Не о такой участи я мечтал для Марии… Нет, нет! Не сегодня, завтра Людовик предстанет перед судом Божьим! Бедная девочка! Хоть она и совершила преступление, но она моя сестра!.. А этого прелюбодея Брендона отдам палачу!..
— Ваше Величество, — увещевал кардинал, — давая благословение на венчание Марии с Людовиком, Вы убиваете двух зайцев. Во-первых, Вы сохраните своего друга, во-вторых, приобретёте сильного союзника в лице французской короны. Этот мудрый шаг полностью совпадает с интересами Англии и её короля. На континенте Франция успешно противостоит империи Габсбургов, брачный союз английской короны с французской даёт Англии большие возможности для укрепления собственного влияния в Европе.
— Но Мария помолвлена с принцем Карлом, наследником Максимилиана!
— В Вашей власти аннулировать помолвку, — доказывал Уолси. — Максимилиан и Фердинанд Арагонский, нарушив союзнический долг перед Англией, заключили тайный договор о перемирии с Францией. Разрыв Марии и Карла — достойный ответ короля.
Разумные доводы кардинала успокоили Генриха, и к концу аудиенции король, восстановив душевное равновесие, принимает решение выдать свою сестру замуж за Людовика.
Мария не осмеливается ослушаться брата, однако своим ответом вводит его в замешательство:
— Ваше Величество, я выполню волю моего короля, но хотела бы получить от Вас гарантии в праве самой выбрать для себя супруга после смерти короля Людовика.
Заявление Марии было неслыханным. Монаршие особы женского пола не пользуются правом самостоятельно выбирать себе мужей. Всё подчинено интересам короля. Он решает, с кем бракосочетание его дочерей и сестёр станет наиболее выгодным для государства. Однако, поразмыслив над словами сестры, Генрих даёт согласие на её условие.
Свадьба Людовика и Марии состоялась 9 октября 1514 года в Абвиле, а через три месяца Людовик скончался в спальне молодой королевы, что дало пищу для сплетен и сарказма: чрезмерное усердие зачать наследника погубило короля.
Генрих VIII забыл о своём обещании. После смерти Людовика XII он начал подыскивать новую выгодную партию для Марии, которой велел вернуться в Англию. За Марией он отправил своего друга Чарльза Брендона, незадолго до этого возведя его в достоинство герцога Саффолка и взяв с него клятву не делать Марии предложение о замужестве.
В планы Генриха VIII вмешалась Луиза Савойская, мать молодого короля Франциска. Зная о любовных отношениях Марии и Чарльза, она при поддержке своего сына уговаривает Чарльза о венчании с Марией, таким образом лишая английского короля главной фигуры в политических интригах. Венчание Марии Тюдор и Чарльза Брендона состоялось в марте 1515 года при непосредственном участии Франциска I. Узнав о свершившемся факте Генрих VIII пришёл в бешенство. Он тут же собрал Тайный совет, который признал Чарльза преступником и вынес решение о смертной казни. Но вновь вмешался рассудительный кардинал Уолси. Он уговорил короля Англии оставить жизнь Чарльзу и согласиться с венчанием его сестры и друга. Взамен Мария обязана была вернуть все подарки и приданое, включая подарки, полученные от Людовика XII, и выплатить английской казне огромный штраф в сумме двадцати четырёх тысяч фунтов в качестве возмещения затрат на её свадьбу с Людовиком. Как бы то ни было, влюблённые были спасены и остались при своих интересах, а Генрих вновь переменил политический курс на сближение с империей Габсбургов и создание союза против Франции.
Описываемые события происходили спустя двадцать лет после окончания противостояния Анны де Божё и Луи Орлеанского, которое оказалось не только внутренним делом Франции. В конфликт вмешались Англия, Кастилия и Священная Римская империя. Каждая из сторон преследовала собственные цели. Англия, не смирившаяся с поражением в Столетней войне, надеялась вернуть влияние на континенте и потерянные земли, если не все, то хотя бы часть их. Кастилия напрямую не участвовала в войне, но не желала иметь сильного соседа в лице французской короны, а потому помогала мятежным феодалам субсидиями. Максимилиан I, коронованный в январе 1486 года на престол Германии, рассчитывал использовать внутренние противоречия во Франции и присоединить к империи земли, принадлежавшие бургундским герцогам.
Вражда французских и германских королей имеет давнюю историю, ещё с тех времён, когда после смерти Людовика Благочестивого, единственного сына Карла Великого, королевство франков, простиравшееся от Гаскони до Эльбы и от Фризии до Ломбардии, в 840-м году было поделено между его тремя сыновьями. Старший сын Лотарь I унаследовал от отца титул императора, но в реальности правил Срединным королевством, в состав которого входили Лотарингия, Бургундия и Ломбардия. Второму сыну Людовику II Немецкому, положившему начало династии германских королей и императоров Священной Римской империи, достались восточные земли: Саксония, Тюрингия, Бавария, Алемания и часть Австразии. Младший сын Карл II Лысый стал королём западных франков. В состав его королевства входили Фландрия, Нейстрия, Аквитания, Гасконь и Септимания.
Сыновья Людовика Благочестивого враждовали из-за той или иной части империи Карла Великого. После смерти Лотаря I в 869-м году Срединное королевство, являвшееся искусственным образованием, не имевшим этнической и исторической общности, было разделено на Лотарингию, Прованс и Ломбардию, причём Бургундия была поделена между Провансом и Лотарингией. Короли западных франков (Франции) и восточных франков (Германии) постоянно соперничали за владение землями бывшего Срединного королевства. В ход шли и подкупы, и династические браки, и вооружённые столкновения. Наместники, графы и герцоги территорий распавшегося Срединного королевства, используя противоречия королей Франции и Германии, преследовали свои цели, вступали в союзы с одной из враждующих сторон, за заслуги перед королями получали во владения ту или иную территорию, создавали королевства и герцогства, расширяли собственное влияние на соседние земли. В конце 1363 года из Франции выделилось герцогство Бургундия, которое ещё при Филиппе II поглотила Фландрию и Нидерланды, а при герцоге Карле Смелом Бургундия простиралась от Савойи до северных морей, включая в свой состав герцогства Брабант, Лотарингию, Люксембург, графства Артуа, Фландрию, Геннегау, а также Пикардию, Верхний Эльзас и Франш-Конте.
Король Франции Людовик XI, проведя политику централизации, присоединяя к королевскому домену графства и герцогства, не оставлял без внимания Бургундию, считая по праву родства с далёкими великими предками эти территории собственностью французской короны.
Карл Смелый, обеспокоенный за будущее герцогства, искал среди европейских держав сильного союзника, способного противостоять Людовику XI, и он обратил свой взор на Священную Римскую империю, находившуюся в состоянии соперничества с Францией за обладание территориями бывшего Срединного королевства. В свою очередь, император Священной Римской империи Фридрих III подыскивал невесту для пятнадцатилетнего сына Максимилиана. Выбор он остановил на семнадцатилетней дочери Карла Смелого красавице Марии, на руку и сердце которой претендовали и брат короля Англии, и сын герцога Клевского, и король Франции Людовик XI. Переговоры между Фридрихом и Карлом о будущей свадьбе начались в 1473 году, взамен приданого Марии Фридрих обещал Карлу помощь в войне с Францией и присвоение ему королевского титула, однако, не спешил выполнять обещания и денег на войну не давал. После гибели отца шестнадцатилетняя Мария наследовала герцогство, и Людовик XI для оправдания захвата западной части Бургундии поспешил потребовать от неё выйти замуж за своего сына Карла, которому исполнилось семь лет. Под давлением значительной части своих подданных герцогиня не принимает предложение короля Франции и возобновляет переговоры с Фридрихом III о брачном союзе с его сыном Максимилианом, при этом, отказывается от многих требований отца. Фридрих дал согласие, и 21 апреля 1477 года в Призендорфе состоялась церемония бракосочетания по доверенности. Максимилиана представлял герцог Людвиг Баварский.
Людовик XI заявил протест, аргументируя тем, что, как сюзерен Марии, не давал согласие на её брак с Максимилианом. Протест не мог помешать бракосочетанию, так как к тому времени отношения между сюзеренами и вассалами теряли былую законную силу, но то был дипломатический ход короля Франции, не признавшего брак и оставлявшего за собой право восстановить справедливость вплоть до применения военной мощи. Непризнанный королём брак в последующем мог быть легко аннулирован в пользу дофина Карла.
Ни Фридрих, ни Максимилиан, ни Мария не подчинились протесту Людовика. Спустя четыре месяца, Максимилиан лично прибыл в Гент, и 19 августа 1477 года прошла церемония бракосочетания. Как и все союзы августейших особ, брачный союз Максимилиана и Марии состоялся по политическим мотивам. Священной Римской империи брак давал право на владения бургундских герцогов. Бургундская же знать стояла перед выбором: либо попасть под влияние Людовика XI, проводившего внутреннюю политику жёсткой централизации королевской власти, либо принять главенство восточного соседа, но сохранить самостоятельность в рамках империи. Следуя требованиям знати, Мария выбирает наименьшее зло. Множество браков, заключённых по расчёту, не становятся счастливыми. В лучшем случае, смирившиеся с обстоятельствами супруги исправно исполняют обязанности по продолжению рода и династии, одновременно вступая во внебрачные отношения, компенсируя таким образом недостаток чувственности между мужем и женой. Немалое количество браков по расчёту, в которых супруги, обречённые на совместное проживание, вдруг обнаруживали, что влюблены друг в друга. Что же касалось Максимилиана и Марии, то Максимилиан давно был готов полюбить герцогиню. Из рассказов очевидцев он знал о необыкновенной красоте своей будущей супруги. Когда он впервые увидел Марию, его ожидания оправдались, а действительность предвосхитила их. Максимилиан был поражён не только красотой герцогини, но её кротостью и умом. Его сердце, готовое к любви, не противилось новому чувству, а Мария, вынужденная под давлением обстоятельств связать свою жизнь с будущим императором Священного Рима, отблагодарила Максимилиана за его любовь. Ещё во время брачной церемонии симпатия молодых людей друг к другу переросла в более высокие чувства, доказательством чего был тот факт, что после бракосочетания супруги устроили общую спальню, что, как в знатных, так и в королевских семьях не принято. Хотя их брак был недолгим (через пять лет Мария умерла), но это была самая счастливая королевская семья.
Людовик XI не мог смириться с потерей Бургундии, и уже весной следующего года французские королевские армии вторглись в земли герцогства. Война продолжалась семь лет. Успех попеременно сопутствовал то одной, то другой стороне, но, в конечном итоге, в 1482-м году был подписан Аррасский договор. Подписанию договора предшествовало постигшее Максимилиана горе. Во время соколиной охоты Мария, будучи беременной, упала с лошади и ударилась головой о лежавшее на земле бревно. Через три недели, 27 марта 1482 года, Мария, не оправившись от падения, умерла. Ей было всего двадцать пять лет от роду.
Максимилиан, беззаветно любивший свою жену, тяжело переживал утрату. Пожалуй, состояние короля Германии сыграло значимую роль в дальнейших событиях. Он не мог руководить армией, и Германия терпела одно поражение за другим. Не хватало денег для ведения войны, а отец Максимилиана император Фридрих III не помогал ему. Отсутствие должного руководства армией со стороны Максимилиана морально угнетало генералов и солдат, и в конце 1482 года королями Германии и Франции был подписан Аррасский договор, по которому Франции отходили герцогство Бургундия, Франш-Конте, Фландрия, Артуа и Пиккардия. За Германией закреплялись Нидерланды и Люксембург. Одним из условий договора была помолвка дофина Франции Карла и дочери Максимилиана принцессы Маргариты, причём маленькая Маргарита должна была воспитываться и жить во Франции.
— Я чувствую себя как святой Евстахий, у которого волк утащил сына, а лев — дочь. — Говорил Максимилиан [Грёссинг З. «Максимилиан I» — прим. автора].
Война продолжалась ещё три года. Максимилиан, добившись заключения мира с городским управлением Гента, закрепил за собой Нидерланды и ряд земель, граничащих с Германией, чем поднял свой личный престиж среди королей Европы.
Рассчитывая использовать внутренние распри во французском королевстве, Максимилиан в июне 1486 года начал новую войну за бургундское наследство, но просчитался. Искушённая в политике Анна де Божё ничуть не сомневалась в бесперспективности планов германского короля. Зная о стремлении населения Фландрии к независимости, она назначает прожжённого в политических интригах маршала де Эскерде командующим французскими войсками, противостоявшими германской армии. Маршал через своих доверенных лиц подговаривает жителей Фландрии к мятежу и вынуждает Максимилиана во главе с частью военных сил отправиться на подавление восстания. Мятежники оказывают достойное сопротивление и пленят самого Максимилиана. Оставшаяся без полководца армия в марте 1487 года вытесняется маршалом де Эскерде за пределы королевства.
Вторжение Максимилиана оказалось неожиданным для антикоролевской партии. Ни Луи Орлеанский, ни герцог Франциск не были готовы к незамедлительным действиям против Анны де Божё и Карла VIII, лишь через пять месяцев, мятежники начали действовать. Губернатор Гиени граф Оде де Эдье заявил о неподчинении королю, а граф Франсуа де Дюнуа захватил замок Партенэ. К ним примкнули герцог Карл Ангулемский и сеньор Ален д’Альбре со своими отрядами. Таким образом, южные герцогства и графства, в которых они обладали влиянием, были объявлены независимыми от французской короны.
Анна де Божё приказывает генералу Луи де Ла Тремуйлю покинуть Тур и отправиться с армией на подавление мятежа в Гиени, что создало благоприятные условия для бегства герцога Луи Орлеанского в Бретань. Ещё перед Рождеством герцог приказал готовить лошадей и карету.
— Осмелюсь спросить, Ваша Светлость, к какому дню экипаж должен быть готов? — спросил я.
— Скоро. — Неопределённо ответил герцог, и я незамедлительно приступил к выполнению приказа, зная, что в любой момент может поступить новый приказ об отправке. Однако, прошла неделя, другая, экипаж давно был готов, но Луи никуда не собирался, а занятый своей любовницей Амандой, не отдавал приказ покидать замок.
Наступил новый 1487 год, когда в первый его день обнаружили замёрзшее тело отца Огюста. Он пропал после Рождества. Как выяснилось, наш священник, отслужив праздничную мессу, угощался вместе с челядью замка. Герцог приказал поставить для слуг аж две бочки вина, и отец Огюст, воспользовавшись дармовщиной, не рассчитал выпитого. Из рассказов очевидцев, он покинул замок поздним вечером, хотя его пытались задержать и предлагали выспаться, но отец Огюст упрямо не желал оставаться и выехал на своей повозке в неизвестном направлении. Нашли его в пяти лье от замка в открытом поле. Его замёрзшее тело лежало в распряжённой повозке, лошади поблизости не было, а её поиски оказались безрезультатными. Предлагались различные версии, по одной из них на него напали разбойники, которых в наших местах давно не было, а учитывая, что при отце Огюсте сохранился мешочек с деньгами, от этой версии тут же отказались, но куда делась исчезнувшая лошадь, и каким образом она освободилась от повозки, никто объяснить не мог. Как бы то ни было, отец Огюст был похоронен на общем кладбище, и я мог быть спокоен за Фелисьенну. Герцог попросил епископство назначить в Блуа нового священника, прибывшего к нам через десять дней после того, как мы нашли отца Огюста.
Прошла ещё одна неделя. Я ждал приказа герцога и не мог покинуть замок. Скучать не приходилось, работы было много, и я целыми днями пропадал в конюшне. И вот, в середине января 1487 года, герцог отдал приказ покинуть Блуа. Я занял место кучера, Луи запрыгнул в карету, и мы, сопровождаемые небольшим вооружённым отрядом, состоявшим из верных герцогу вассалов, отправились в Бретань. Наш путь пролегал вдоль Луары мимо таких городов, как Тур, Плесси, Сомюр и далее к границе Бретонского герцогства по направлению в Нант. Когда мы приблизились к Туру, то натолкнулись на засаду, состоявшую из королевских лучников. Генерал де Ла Тремуйль предусмотрительно оставил небольшие вооружённые отряды, чтобы предупредить побег Луи Орлеанского, но, к нашему счастью, они не могли задержать нас, и в начале февраля 1487 года мы пересекли границу Бретани и вскоре прибыли в резиденцию герцога Франциска II в городе Нант.
В Нанте Луи Орлеанский с сожалением обнаружил несостоятельность своих расчётов на сильного, как ему казалось, союзника в лице Франциска II, пребывавшего в полном бездействии, не принявшим мер к мобилизации бретонской знати против французского короля, и это при том, что ход событий явственно подсказывал неминуемое вооружённое противостояние между герцогством и Францией.
— Видишь ли, Матюрен, — сетовал герцог, — Франциск не в состоянии объединить своих подданных в борьбе с Карлом. Над его герцогством нависла угроза потери независимости, но Франциск за год перемирия ничего не сделал, чтобы достойно противостоять королю.
— Я вполне разделяю возмущение Вашей Светлости, — отвечал я, — но бретонская знать не желает воевать и лишаться своих преимуществ в пользу Франциска. Большинство бретонских графов и виконтов состоят в кровном родстве с французскими герцогами и даже с королевским домом. Им несподручно противостоять королевской армии. Посмотрите на того же барона Роана. Имея родственные отношения с королевской семьёй, он не станет воевать против Карла. Кроме того, у Бретани недостаточно возможностей, чтобы собрать армию, способной вести войну с королём.
— Ты прав, Матюрен, — похвалил меня герцог, — однако, деваться некуда. Мы вовремя прибыли в Нант. Надо самому взяться за дело, и пока королевская армия отвлечена на юге восстанием наших союзников по борьбе, мы в Нанте соберём армию.
Больше года герцог пребывал в безделье. В Блуа его руки были связаны блокадой, но в Нанте Луи был свободен в своих действиях и рьяно взялся за организацию достойного сопротивления французскому королю. Дело оказалось нелёгким. Бретонское общество было крайне неоднородно по своим целям и устремлениям. Графы Монфор и Пентьевр мечтали о возвращении герцогского титула, потерянного ими в предыдущих войнах за бретонское наследство. Феодалы, составлявшие бретонскую знать, разделились на два лагеря. Одни из них, имевших тесные родственные связи с английской короной, были готовы воевать с королём Франции, другие, породнившись с домами французских королей, герцогов и графов, напротив, предпочитали союз с сильным соседом даже в ущерб независимости Бретани. Главным союзником герцога Луи из числа бретонской знати оставался маршал де Риё, сын известного полководца Пьера де Риё, более известного под именем маршала де Рошфора, союзника Франции в Столетней войне против англичан. Де Риё принимал активное участие в организации бретонской армии, собирая под свои знамёна тех, кто не желал союза ни с Англией, ни с Францией, но отстаивал независимость Бретани.
Не так всё просто было в отношениях среди поднявших мятеж в Гиени соратников Луи Орлеанского. Карл Ангулемский, дядя герцога, был одним из претендентов на королевский престол, а родство с влиятельным бретонским родом Роан через свою мать Маргариты де Роан, давало ему основание наследовать богатое графство. Сеньор Ален д’Альбре вынашивал планы завладеть Бретанью, женившись на юной наследнице Франциска II. Пожалуй, лишь Франсуа де Дюнуа честно служил своему сюзерену и, в случае победы антикоролевской партии, мог рассчитывать на новые владения и высокие титулы.
Герцог Луи, полностью отдавшись делу, не замечал меня и не давал никаких приказаний. Я днями бездельничал, околачиваясь вокруг тройки лошадей, которых ещё в Блуа запряг в экипаж. Чуть ли не ежедневно я тщательно осматривал их ноги и копыта, на случай если попадутся засечки или бабки, у местного кузнеца поменял у одной лошади подковы, до блеска вычистил карету и заменил переднюю ось, продолжал искать неполадки, чтобы хоть чем-то занять себя, и тут я вспомнил о Ренее. Прошло почти три года, как мы в последний раз встречались. За это время я совсем забыл о ней, а возникшие было чувства остыли. «Что ж, — подумал я, — если отношения возобновятся, то я весело проведу время». В тот же день я нашёл герцога и обратился к нему с просьбой прогуливать лошадей, чтобы не дать им разжиреть и облениться.
— Отдай их конюхам, — заявил Луи.
— Я не могу доверить лошадей Вашей Светлости местным конюхам, — ответил я. — Никто лучше меня не знает, как с ними обращаться.
— Поступай, как знаешь, — согласился герцог.
— Когда я понадоблюсь Вашей Светлости? — на всякий случай я решил подстраховаться, чтобы спокойно располагать своим временем.
— В твоих услугах пока не нуждаюсь. Делай то, что считаешь нужным, — ответил Луи, и я предупредил слуг, где меня искать, если у герцога возникнет во мне необходимость.
Наступила вторая половина дня, когда я взял одну из лошадей, оседлал её и отправился в бордель мадам Перонель, где надеялся встретиться с Ренеей. День был пасмурный, тёплый океанский воздух принёс с собой не только тёмные тучи, закрывшее солнце, но и моросящий дождь. Пока я добирался, мой плащ, которым я укрылся, промок. Как и в прежние времена я направился к запасному выходу. Соскочил с лошади, привязал её к специально предусмотренной в стене скобе и постучался в дверь. Ждать пришлось долго. Я уж отчаялся, думая, что пришёл слишком рано, когда девицы и сама мадам Перонель отдыхают, а Ренеа, возможно, уже не служит мадам. Я ещё сделал пару попыток и собрался уходить, когда услышал за дверью шаги. «Хорошо, если откроет дверь Ренеа», — подумал я. Дверь отворилась, и передо мной предстала она. За время нашего расставания Ренеа заметно повзрослела, превратилась в цветущую взрослую девушку, стала ещё красивее и привлекательнее. Она, не говоря ни слова, обвила мою шею руками и прильнула к моим губам. Поцелуй был долгим, чувственным и многообещающим. Для меня такое поведение Ренеи было неожиданным. Прошло слишком много времени, но Ренеа сохранила память обо мне и о наших встречах. В моей душе подобно урагану нарастали ответные чувства, и я полостью отдал себя во власть девушки, которая, схватив мою руку, молча повела за собой.
— Только не шуми. Все отдыхают, — прошептала она, когда мы переступили порог её комнаты.
Ренеа помогла снять плащ и повесила его сушить, помогла освободиться от обуви и одежды и уложила меня в свою постель. Сколько времени мы предавались любви, я не помню. Лишь, когда послышалась тяжёлая поступь мадам Перонель, Ренеа, прижав палец к моим губам, соскочила с постели, быстро накинула одежду и скрылась за дверью. Вскоре она вернулась и сказала:
— Мадам устроила отдых для девушек и мне разрешила навестить родителей. Проводишь меня?
Я не мог отказать девушке. Когда мы вышли, уже стемнело. Я усадил Ренею на лошадь рядом с собой. Она прижалась к моей груди спиной, и я чувствовал себя рыцарем, достойным самой красивой девушки на свете, какой была Ренеа. Пока мы не спеша добирались до её дома, она сообщила мне новость, расстроившую меня. Оказывается Ренеа выходит замуж за сына одного из благополучных ремесленников Нанта. Кажется он был из семьи сапожника. Признаюсь, я пропустил мимо ушей рассказ Ренеи. Меня больше интересовала дальнейшая судьба наших отношений. Предоставив возможность Ренеи закончить рассказ о своём женихе, я задал интересующий меня вопрос. Ренеа вздохнула и ничего не ответила. Когда же мы прощались, она спросила меня:
— Завтра придёшь?
Меня так и подмывало напомнить о женихе, но подсознательно я понимал, что это было бы излишним, и обещал навестить её. Я часто видел, как герцог Луи галантно целовал дамам ручки, и то же самое повторил при прощании с Ренеей. Её глаза засветились, но Ренеа поступила проще. Она прильнула ко мне и поцеловала в губы.
Пока я находился в Нанте, наши встречи были нередкими. Постепенно я свыкся с мыслью о предстоящей свадьбе Ренеи и не чувствовал себя угнетённым, когда тайно посещал комнатку девушки в заведении мадам Перонель. Рано или поздно, тайное становится явным. Во время одной из встреч, произошло это, кажется, спустя полтора-два месяца, рано утром, расставаясь с Ренеей, я вдруг услышал:
— Мадам Перонель прогоняет меня. Больше сюда не приходи.
— Что произошло? — забеспокоился я.
— Мадам узнала о нас с тобой, и… что мы встречаемся… — отвечала Ренеа. — Ей это не понравилось. Сегодня я ухожу…
— К своему отцу?
— Нет. К отцу Аарона.
— К кому? — удивился я.
— К отцу моего жениха. Я же тебе рассказывала о нём.
Надо думать, что я запомнил имя её жениха! Он был мне совершенно не интересен.
— Ваш союз не освящён церковью, — возразил я.
— Мы помолвлены, — отвечала Ренеа. — Пока я буду жить в семье его отца, а осенью мы законно обвенчаемся.
— Значит, — спросил я, — мы больше не будем встречаться?
— Наверно, да, — уныло ответила Ренеа.
— Но, я не смогу так жить. Ведь я люблю тебя… — Неожиданно для себя признался я девушке.
— Я тоже люблю тебя, Матю, — в ответ призналась Ренеа, — но нам надо потерпеть. Я не могу пойти против желания отца.
— Где живёт твой Аарон? — спросил я, сделав ударение на слово «твой».
— Не надо, прошу тебя, не спрашивай об этом, — умоляла Ренеа. — Я сама дам тебе знать. Пока мы должны расстаться… Иди, Матюрен… Если мадам застанет нас, то будет плохо. Она может всё рассказать моему отцу…Я боюсь… Иди… — И Ренеа выпроводила меня.
Взбешённый я вскочил на коня и ускакал. Лишь через три дня я немного успокоился, убедив себя в том, что ничего ещё не потеряно. Ренеа любит меня, это главное. И она права. Учитывая сложившиеся обстоятельства, мы должны переждать. Тяжело, но так надо. Я пообещал себе, что обязательно найду Ренею.
На следующий день я приступил к поискам и только летом достиг успеха, а за это время произошло много событий в политической жизни Франции и Бретани, которые повлияли на судьбу Луи Орлеанского и на мою судьбу.
Главные события начала 1487 года происходили на юге Франции в мятежной Гиени. Генерал де Ла Тремуйль подавляет мятеж графа Оде де Эдье, которого король своим указом сменяет Пьером де Божё на посту губернатора Гиени. Разгромив мятежников в Бордо, де Ла Тремуйль с частью армии отправился в Партенэ, захваченный в ноябре 1486 года графом де Дюнуа. Другая часть королевской армии под командованием лорда Кандале дала бой отрядам сеньора д’Альбре при Нонтроне. Если сеньор д’Альбре оказывал вооружённое сопротивление, то граф де Дюнуа не стал ждать осады, но, прознав о приближении генерала де Ла Тремуйля, спешно покинул замок Партенэ и в марте 1487 года был в Нанте, объединив свои отряды с отрядами маршала де Риё. Карл Ангулемский после разгрома Алена д’Альбре сдался на милость королю и его сестры.
Анна де Божё, следуя примеру своего отца, не стала мстить герцогу Ангулема, а, напротив, приблизила его к королевскому двору и через год, в феврале 1488 года, женила герцога на десятилетней Луизе Савойской, которая, как и невеста дофина Маргарита Австрийская, воспитывалась при королевском дворе. Обе девочки сдружились. Впоследствии их дружба помогла примирить Испанию и Францию. Бракосочетание Карла Ангулемского и Луизы Савойской внесло раскол в антикоролевскую партию и укрепило союз короля с одним из влиятельных герцогов Франции. Карл, уже имевший двух незаконнорождённых дочерей от любовницы Антуанетты де Полиньяк, не противился браку с Луизой, одной из наследниц герцогства Савойя, а смиренно принял в подарок сокровище, оставившее значимый след в истории Франции и Европы. Карл берёг доставшееся ему сокровище. Потребность в женщине он удовлетворял с новой любовницей Жанной ле Конт, родившей ему дочь.
Луизе ещё не исполнилось четырнадцать лет, когда Карл преподал супруге первый урок любви, результатом которого было рождение Маргариты, а спустя два года на свет появился Франциск, будущий король Франции. Луиза овдовела рано. Через два года после рождения сына Карл покинул бренный мир, и Луиза, в память о своём супруге, до конца жизни носила чёрные платья, что ничуть не мешало ей, будучи регентшей малолетнего короля, влиять на политику Франции.
В противоположность герцогу Ангулема сеньор Ален д’Альбре не смирился с поражением при Нонтроне, а скрылся в Кастилии. Там он был допущен к королевскому двору и добивался помощи. Через год Ален д’Альбре получил из кастильской казны значительную субсидию и с пятью тысячами солдат присоединился к бретонской армии под командованием маршала де Риё.
Тем временем королевская армия во главе с генералом де Ла Тремуйлем, успешно отбив Партенэ, вторглась в пределы Бретани. Граф де Роан, предпочитавший борьбе союз с французским королём, пропускает королевскую армию в свои владения, и виконтство Роан, в том числе главный город Плоермель, переходит в руки генерала де Ла Тремуйля. Предательство графа де Роана дорого обходится Бретани. Продвинувшись вглубь герцогства, королевская армия получила возможность взять в осаду Нант, который лишь с моря был свободен. Ни герцог Франциск, ни герцог Орлеанский, ни маршал де Риё не были готовы дать отпор Луи де Ла Тремуйлю. Над городом нависло тревожное ожидание. Жители готовились к самому худшему, кто мог, тот прятал свои богатства, бретонская знать, ради сохранения своей жизни и накопленного достояния, решала договориться с генералом, Франциск опустил руки и отдался превратностям судьбы, но герцог Луи оставался таким же невозмутимым и деятельным и вместе с маршалом де Риё укреплял оборону Нанта, привлекал в ополчение жителей, обещая расплатиться с каждым после победы над королём. Наиболее активным был слой ремесленников, для которых сдача города грозила полным разорением, а потому каждый ремесленный цех выделял людей для защиты города, районы патрулировались вооружёнными отрядами, дабы избежать беспорядков. Однако, сил у города было недостаточно, чтобы сопротивляться королевской армии. Герцог часто повторял: «Только чудо может нас спасти,» — но Луи лукавил, надеясь на чудо. Ещё по прибытии в Нант он посоветовал герцогу Франциску обратиться к королю Англии за помощью. Корнуолльские стрелки прибыли вовремя, и в апреле 1487 года с их помощью осада Нанта была снята. В ответ на сопротивление герцога Франциска Анна де Божё приказывает де Ла Тремуйлю взять города Клиссон, Ансени, Шатобриан и Витре, а норманнским корсарам блокировать северное побережье герцогства, чтобы не допустить на полуостров английские отряды.
Наступило затишье. В целом, за всё время противостояния между Луи Орлеанским и Анной де Божё не произошло какого-нибудь крупного военного столкновения. Стороны находились в состоянии войны, но ограничивались демонстрацией силы. Рассредоточенная по границе королевская армия не предпринимала серьёзных действий, а выжидала. Что же касалось бретонской армии, то её, по сути, не было. Королевской армии противостояли небольшие отряды знати, ополченцев и корнуолльских союзников, которые были не в состоянии дать какой-либо значительный бой королю Франции. Однако, Анна де Божё не отдавала приказ королевской армии о наступлении, опасаясь решительных действий со стороны могущественных союзников Бретани. Тонко чувствуя политическую атмосферу в Европе и вокруг Франции, Анна де Божё придерживалась выжидательной тактики. Её расчёт был прост: сосредоточить армию на границе с Бретанью и ждать, когда неоднородная терзаемая противоречиями, завистью и предательством антикоролевская коалиция распадётся сама собой, что даст возможность без боя одержать победу.
После снятия осады Нанта жизнь в городе налаживалась и вскоре вступила в привычное русло. Не осталось ни одного свидетельства недавней тревоги, горожане вернулись к своей привычной жизни, а я, давно не видевший герцога Луи и не получавший от него приказы, приступил к поиску Ренеи.
Только в середине лета я нашёл её. Помог мне случай. Граф де Дюнуа поручил мне заказать новые сапоги мастеру Деррьену. Сапожники проживали в северной части города. Я долго искал мастера, постоянно спрашивая у прохожих, как найти его. Когда же я подошёл к нужной мне двери и требовательно постучал в неё, услышал старческий голос:
— Аарон, посмотри, кого там принесло!
Ко мне вышел молодой человек и спросил:
— Кто ты такой? Чего тебе надо?
— Я слуга герцога Орлеанского, лучшего друга герцога Франциска. Он приказал найти мастера Деррьена, чтобы заказать новую пару сапог…
— Аарон, кто там!? — снова я услышал тот же старческий голос.
— Отец, это слуга герцога Орлеанского с заказом, — ответил молодой человек.
— Что же ты держишь его на улице!? — возмутился старик. — Зови его сюда!
Аарон пригласил меня вовнутрь, и я увидел просторную комнату, посередине которой стоял длинный рабочий стол, во главе которого сидел мастер и давал указания своим подмастерьям. Все были заняты работой. Мастер поднял голову и внимательно посмотрел на меня.
— С чем пожаловал!? — строго спросил он.
— С заказом от герцога Луи Орлеанского, — отвечал я, — ему нужны новые сапоги.
— Ну, и как ты представляешь я буду шить новые сапоги, если мне не известны размеры ноги Его Светлости?
— Я принёс старые.
— Старые сапоги разношены. Снятые с них размеры будут неточными.
— Его Светлость герцог Орлеанский наслышан о вашем мастерстве, а потому уверен, что вам будет этого достаточно.
Старик крякнул и протянул руку:
— Давай сюда старые сапоги.
К нему подбежал Аарон и попросил:
— Отец, давай я сниму мерки?
— Мерки будешь снимать солдатам, а самому герцогу я всё сделаю сам. Ты лучше подбери кожу.
Мастер внимательно осматривал старую обувь, когда из-за двери соседней комнаты показалась молодая девушка. Моему изумлению не было предела. Это была Ренеа.
— Отец, — обратилась она к мастеру Деррьену, — я вычистила новую кожу, куда её положить?
— Спасибо, доченька, — ласково ответил Деррьен, — положи её на полку с готовой кожей. Что стоишь, как истукан!? — обратился ко мне мастер. — Когда Его Светлость ждёт новые сапоги?
— Сегодня же, — промямлил я.
— Ох, какие быстрые эти господа! Ну, да ладно. Иди. Вечером приходи.
Я вышел на улицу, на противоположной стороне увидел скамейку и решил отдохнуть, чтобы заодно наблюдать за домом мастера Деррьена. Ренеа узнала меня, но не подала вида. Я решил ждать. Прошло два или три часа, пока не показалась Ренеа с корзиной в руках. Она, не обращая на меня внимания, пошла вдоль улицы. Я подождал, пока она не повернёт на другую, неспешно встал и пошёл следом. Я держал достаточное расстояние между нами, чтобы не потерять её из виду, но и не вызывать подозрения у прохожих. Ренеа вела меня всё дальше. Когда закончились дома, она свернула в сторону пустыря, на краю которого рос густой кустарник. Я подождал, пока она скроется за ним, и продолжил преследование. Она ждала. Как только я приблизился, Ренеа бросилась в объятия.
— Матю, дорогой, как же я соскучилась!
После продолжительных поцелуев, мы спрятались за кустарником, усевшись на зелёную траву. Мы не могли оторваться друг от друга, продолжая объятия и поцелуи. Лишь когда солнце начало заходить за горизонт, мы спохватились. Пора расставаться, как бы нам не хотелось. Ренеа поправила платье, схватила корзину и пошла прочь.
— Ты уже можешь идти за сапогами. Они готовы. А мне надо отнести заказ.
Вернувшись во дворец герцога Франциска, я узнал о постигшем горе Луи. В Нант поступило известие из Блуа о смерти его матери Марии Клевской. Луи разыскивал меня, о чём сообщили мне слуги. Дело в том, что сам герцог не мог отправиться в Блуа на похороны матери по многим причинам. Хотя в противостоянии между Франциском и Анной де Божё наступило затишье, но то была лишь видимость. Военные действия могли начаться в любой момент, а потому герцог Луи не мог покинуть Нант, да и покидать пределы Бретани было для него опасно в связи с неминуемым арестом, а потому в Блуа Луи отправил своего вассала маркиза де Салиньяка, который должен был представлять герцога на похоронах Марии. Маркизу были приданы небольшой мобильный вооружённый отряд и я. В чём заключалась моя роль, я не понимал, потому что сборы проводились в спешке, увидеться лично с герцогом мне не довелось, а его распоряжения я получал через слуг. Маркизу предоставили карету и тройка лошадей, и мы вечером отправились в путь. Как и ожидалось, на похороны мы опоздали, но застали задержавшихся в Блуа сестёр герцога: Марию с мужем Жаном де Фуа, и Анну, аббатиссу де Фонтевро. Наблюдая издалека за встречей маркиза де Салиньяк с сёстрами герцога, я поймал себя на мысли, что Мария и Анна, очень похожие на свою мать, но совершенно не похожи на отца, и в памяти всплыли давние слухи об оруженосце Рабаданже, исполнявшим обязанности личного кастеляна молодой супруги Карла Орлеанского.
История женитьбы и супружества престарелого Карла и молодой Марии изобилует множеством пикантных подробностей, заслуживающих внимания. Будущий отец Марии овдовевший Адольф, граф Клевский, покинул Германию и поступил на службу к герцогу Бургундии Иоанну Бесстрашному, у которого из восьми детей было семеро дочерей, доставлявших ему множество хлопот, а потому целью герцога была, как можно быстрее, найти им подходящие партии. Приняв на службу графа Клевского, Иоанн взамен на титул герцога предложил тому в жёны вторую не блиставшую красотой дочь Марию. Адольф, мечтавший о титуле герцога, согласился на предложение Иоанна и в 1406 году обручился с дочерью Иоанна Бесстрашного. Мария унаследовала от отца не только невзрачную внешность, но и способность к плодовитости. Достигнув детородного возраста, она ежегодно рожала детей, но то были, по примеру её отца, девочки, а по условиям договора Адольф мог получить герцогский титул, если Мария родит сына. Ещё не до конца оправившись от двух предыдущих родов, Мария допускает в спальню супруга. Их усилия увенчались успехом и на свет появляется наследник, которому дают имя в честь деда — Иоганн. Наконец-то, мечта Адольфа сбывается, и он получает от Иоанна Бесстрашного герцогский титул. На этом Адольф и Мария не успокаиваются, и на свет появляются ещё пятеро детей, последним из которых была девочка, названная именем матери.
Дети Адольфа воспитывались при бургундском дворе, славившимся в Европе чрезвычайно свободными нравами. Блуд и супружеские измены, интриги и скандалы, достигшие утончённого совершенства, органически переплетались с политической жизнью Бургундии. Мария, в силу своей внешней невзрачности, придерживалась пуританских взглядов. Она строго следила за воспитанием детей, по мере сил ограждая их от неблагопристойного окружения двора. Особенно это касалось её дочерей, но, учитывая то обстоятельство, что они не блистали красотой, то не так уж много находилось охотников до ухаживаний за дочерями Адольфа и Марии. Если кто-то и обращал внимание на девушек, то причиной тому были меркантильные интересы, не всегда совпадавшие с интересами и взглядами четы Клевских. Адольф и Мария заранее подыскивали женихов для своих дочек, и, как только они достигали возраста тринадцати-пятнадцати лет, выдавали их замуж.
Иначе обстояло дело с младшей дочерью. Мария родилась красивой девочкой. По-видимому, природа, будто спохватившись, или в насмешку над старшими сёстрами Марии, наградила девочку красотой и привлекательностью, которые по мере взросления младшей дочери герцога Клевского приобретали особое очарование. Мария, вращаясь среди герцогов и герцогинь, графов и графинь, маркизов и бастардов, не могла не замечать, как любовные интриги влияют на политические процессы, на судьбы герцогств и королевств, а также, как с помощью интимных связей меняется социальный статус участников интриг. Всё чаще она подмечала похотливые взгляды в её адрес погрязших в блуде как влиятельных при дворе министров, так и простых слуг и вассалов герцога, что льстило самолюбию юного создания. В подобном окружении рано или поздно должно было свершиться первое прелюбодейство. С помощью личной служанки в спальню Марии был приглашён ничем не примечательный оруженосец, решивший возвысить свой статус при дворе посредством любовной связи с молодой наследницей герцогства Клеве. Девушка, страстно желавшая любви, но не имевшая опыта интимных отношений, была напугана доблестью оруженосца и в панике бежала из спальни. Ещё долго при дворе обсуждали случай неудавшейся любви, подсмеиваясь над герцогом Клевским и восхищаясь идеальными формами его дочери.
Страдая от насмешек, Адольф принимает решение выдать свою взрослеющую дочь замуж. В наказание за недостойный проступок дочери он быстро находит подходящую партию: стареющего Карла, герцога Орлеанского. Одновременно Адольф решает политическую цель — породниться с младшей ветвью рода Валуа, ближайших претендентов на французский престол. Карлу уже исполнилось сорок семь лет, он был дважды женат. Первая супруга, дочь покойного короля Карла Безумного, Изабелла де Валуа, бывшая на семь лет старше герцога, умерла в 1409 году, оставив ему дочь Жанну, не выдержавшей первые роды и скончавшейся за девять лет до женитьбы Карла на Марии Клевской. Вторая жена происходила из именитого рода д’Арманьяков. Не прожив и пяти лет в браке с герцогом, Бонна слегла от простуды и умерла в пятнадцатилетнем возрасте. Детей у герцога от этого брака не было. Карл Орлеанский уже четверть века жил в своём родовом замке в кругу многочисленных друзей, любителей поэзии, охоты и женского общества, когда получил письмо от герцога Клевского с предложением руки и сердца его пятнадцатилетней дочери Марии. В письме описывались её красота, молодость и прочие достоинства, преумноженные пуританским воспитанием. Однако Карл не стремился в третий раз обзаводиться женой, его вполне устраивал тот круг общения и тот образ жизни, к которому он привык. Множество друзей, окружавших герцога и, по сути, находившихся на его содержании, ежедневно восхваляли его, как своего благодетеля и величайшего поэта всех времён. Недостатка в общении с женщинами Карл также не испытывал, а потому согласился на предложение Адольфа Клевского лишь после настойчивых советов друзей, желавших привлечь в своё общество именитую юную красавицу, получившую воспитание при развратном бургундском дворе.
Венчание состоялось в 1441 году в присутствии многочисленных вассалов герцога и представителей дома Клевских. Мария не сомневалась, что будет пользоваться успехом среди мужской части общества супруга. Сразу после свадьбы своё покровительство стали предлагать друзья Карла из числа влиятельных герцогов и графов, но Мария решительно давала отпор их посягательствам, помятуя о своём неудавшемся опыте любовной интриги ещё при жизни в Бургундии. Постепенно претендентов становилось всё меньше и меньше, а Карл, увлечённый охотой, турнирами и поэзией, всё реже и реже посещал спальню жены.
Шли годы. Марии исполнилось уже тридцать лет, половину из которых она провела в замке Блуа в качестве супруги герцога Орлеанского, но так и не удосужилась стать матерью. Редкие встречи с супругом вошли в правило повседневной жизни, но природа брала своё. Не получив удовлетворение в любви от супруга, Мария обратила свой взор на личного постельничего, недавно приставленного к ней в услужение никем не известного оруженосца Рабаданжа. Он рьяно взялся за исполнение возложенных на него обязанностей, по нескольку раз в день заставлял помощников проветривать спальню и разбрызгивать благоухающие настойки. Перед отходом герцогини ко сну помощники протирали пыль, а Рабаданж лично проверял постельное бельё и подолгу читал молитвы, хранящие постель от колдовства. В один из вечеров Мария преднамеренно появилась в спальне раньше установленного ею же время и застала своего постельничего за очередной молитвой. Рабаданж, смутившись, поспешил покинуть спальню, но герцогиня попросила его задержаться.
— Милый Жан, — обратилась к нему Мария, — ты можешь не спешить так скоро покидать мою спальню. У меня есть для тебя хорошая новость. Прошу выслушать её. — И Мария уселась в постели, приняв вполне привольную позу.
Постельничий замер посреди комнаты, склонив в повиновении голову и готовый выслушать герцогиню.
— Подойти ближе, — приказала Мария, — и выслушай меня внимательно.
Рабаданж приблизился к герцогине и молча внимал её речи.
— Сегодня я встретилась со своим супругом и попросила его повеления о назначении новой должности кастеляна на моей половине замка. Герцог поначалу сопротивлялся уговорам, но затем, выслушав мои доводы, согласился с их разумностью. С моей же подсказки на тебя возлагаются обязанности по новой должности. Как видишь, герцог и я доверяем тебе, и я надеюсь, что роль кастеляна тобой будет исполнена с не меньшим, а, пожалуй, с большим рвением, чем должность постельничего. Разумеется, твои доходы возрастут.
Рабаданж упал на колени и в благодарность принялся целовать руку герцогини. Поцелуи были столь неистовы, что Мария одёрнула руку и, то ли случайно, то ли намеренно, зацепила ночную юбку и оголила свои бёдра. По-видимому, Рабаданж воспринял это, как намёк на дальнейшие действия, и оголённая часть тела герцогини с не меньшей горячностью покрывалась его поцелуями.
Утром, провожая вновь назначенного кастеляна, удовлетворённая Мария высказалась:
— Неплохое начало. Ты оправдываешь доверие.
Так, у герцогини появился любовник, от которого она получала то, чего была лишена своим стареющим супругом. Встречи Марии и Рабаданжа были частыми, а в редких промежутках между ними её спальню иногда посещал герцог. Получив первый опыт измены супругу, Мария Клевская решила наверстать упущенные годы и стала более отзывчивой на внимание со стороны молодых герцогов из числа новых друзей Карла, при этом не прерывая отношения со своим возлюбленным кастеляном. Рабаданж нисколько не подавал виду, что ревнует свою любовницу, но исправно исполнял обязанности, настолько преданно служил своей хозяйке, что по её просьбе приглашал в спальню новых любовников, после которых следующая ночь была в его распоряжении, и в благодарность за свою преданность и терпимость получал моральную компенсацию, и его мешочек пополнялся золотыми дублонами.
Недостойное поведение Марии не только не волновало саму герцогиню, но и герцог не принимал никаких мер по обузданию распутства своей супруги. Увлечённый праздной жизнью, он будто не замечал ни насмешек среди приближённых, ни измен супруги. Дав свободу Марии, Карл таким образом обеспечил для себя самого свободную жизнь и не чурался новыми знакомствами с женщинами, будь то представительницы именитых родов, или простые крестьянки, если они были хороши собой и привлекательны.
Не следует осуждать Марию за её разгульную жизнь. По моему разумению, герцогиня долго ждала, когда Карл предоставит для неё достойное место в своём сердце. Целых пятнадцать лет она терпела невнимание со стороны Карла, которого более прельщали друзья, охота и связи с женщинами на стороне, чем молодая цветущая обладавшая красотой супруга, не познавшая любви и материнства. И, когда наступил критический момент, Мария решила взять в свои руки сохранение рода, чтобы титул и богатства, которые преумножались предыдущими поколениями герцогов Орлеанских, были переданы преемникам, а не отошли к королевскому домену из-за отсутствия наследников. Мария добилась своего. Через год она родила дочь, а по прошествии ещё пяти лет на свет появился сын, наследник и будущий король Франции. На этом Мария не остановилась и, чтобы не исчез род Орлеанских из-за частых болезней и высокой детской смертности, она, спустя два года после рождения Луи, даёт жизнь дочери Анне, будущей аббатиссе де Фонтевро. Ни пересуды, ни усмешки, ни скандалы не остановили Марию ради исполнения предначертанной самой природой наиважнейшей миссии женщины — продолжение и сохранение человеческого рода.
Следует отдать должное Марии, что вскоре она прекращает свою распутную жизнь и полностью посвящает себя воспитанию детей, иногда, чтобы снять напряжение, уделяет внимание Карлу или Рабаданжу. Однако, пересуды и сплетни продолжали иметь место не только в Блуа, но и при дворе Его Величества короля Франции, видевшего выгоду для королевского рода распространение слухов о якобы незаконном рождении Луи, ставшим первым принцем крови. Когда же Людовик XI обзавёлся сыном, то эти слухи прекратились, но возобновились с подачи Анны де Божё после смерти Людовика. Карл VIII, взошедший на королевский престол, но не имея детей, в отместку Луи Орлеанскому, на потеху всему двору присвоил Рабаданжу титул графа, выделил в вечное пользование несуществующее имение и сослал его на север Франции, назначив наместником маленькой деревни Гравелин, что располагается на севере Франции близ Кале, принадлежащего английской короне. Даже при всей ненависти к младшему роду Валуа Карл не мог допустить, чтобы его будущий преемник не принадлежал королевской крови. Я могу с уверенностью утверждать, что Рабаданж не был отцом детей Марии Клевской. Как-то ночью, когда я спал в своей комнате в конюшне, меня разбудили женские крики, доносившиеся из соседнего помещения, в котором хранилось сено. Я прильнул к отверстию в стене и в слабом свете, исходившем от свечи, различил Марию и Рабаданжа. После того, как они закончили любовную утеху и отдыхали, разговор вдруг перешёл на детей Марии. Рабаданж предложил свои услуги по воспитанию детей после смерти Карла, которому жить осталось недолго, на что Мария ответила:
— Не прельщайся, Жан. Мои дети — дети герцога тоже. Я женщина. Мне лучше знать.
Как я говорил, после смерти Карла Орлеанского Рабаданж был отправлен Карлом VIII в ссылку. Вдова не очень переживала разлуку со своим верным помощником и любовником. Наследовав по праву супруги до достижения совершеннолетия сына герцогство, имения, земли и работавших на них крестьян, Мария Клевская проводила безбедную жизнь и имела не только достаточный доход, чтобы растить детей, но время от времени получала наслаждение от новых знакомств и встреч. Она не принимала никаких мер, чтобы вернуть своего возлюбленного, но за время расставания с ним успела выдать замуж старшую дочь за графа д’Этампа, а сына уговорила жениться на уродливой дочери Людовика XI Жанне. Лишь, когда Господь Бог призвал Марию к себе, Рабаданж осмелился появиться в замке Блуа, чтобы отдать приличествующие почести усопшей. Его я увидел в тот же день. Он заметно постарел, но держался бодро, общался только со слугами, не позволяя себе приближаться к дочерям Марии, помятуя о низком своём происхождении. Вскоре он покинул замок.
Маркиз, исполнив долг перед герцогом, не спешил возвращаться в Бретань. Беспечная жизнь в замке Блуа ему была более по нраву. Обо мне Маркиз не вспоминал, и я, воспользовавшись свободой, жил у дядюшки Мартена и тётушки Офелины вместе со своей дочерью Жеанной, во внешности которой, по мере взросления, всё более проступали черты матери. Она становилась маленькой копией Клоэ.
Недолго прожив у дядюшки, я решил навестить Фелисьенну. В один из дней, я оседлав молодого коня из конюшни герцога, усадил с собой Жеанну и отправился на мельницу.
Фелисьенна встретила нас приветливо. Она, не стесняясь работников и сыновей, обняла меня и поцеловала в губы. Я был смущён, но Фелисьенна, как ни в чём не бывало, проводила нас в дом.
— А я снова овдовела, — заявила мне Фелисьенна. — Вот, теперь одна управляюсь.
— Не тяжело одной-то?
— Тяжело, но я не жалуюсь. У меня хорошие работники, да и сыновья подрастают, помогают.
— Замуж не собираешься?
— Нет. Хватит. Если ты только возьмёшь, за тебя выйду.
Я ничего не ответил на эти слова и молчал.
— Ладно, ладно! — рассмеялась Фелисьенна. — Я не напрашиваюсь. Ты остановился у Мартена?
— Да.
— Может, останешься у меня? Погостишь. Знаю, что ты долго в Блуа не задержишься, опять сбежишь, но у Мартена места мало, а у меня его вдоволь. Да, и кровать свободная, — ухмыльнулась Фелисьенна. — И для Жеанны место найдётся. Пусть поживёт вместе с нами. С сыном повидаешься. Всё-таки Совё не чужой тебе.
Так я остался у Фелисьенны. Лентяйничать не приходилось. Работы было много, надо было ремонтировать мельницу и поддерживать её в постоянном рабочем состоянии, ухаживать за живностью, которую Фелисьенна держала, подремонтировать постройки, иногда съездить в замок по делам и так далее. Фелисьенна всегда была в приподнятом настроении, улыбалась, когда никого не было рядом, подходила ко мне и чмокала меня то в щёку, то в губы. Если удавалось, то она увлекала меня в спальню, где мы предавались любви, и это помимо ночи, которая полностью принадлежала нам.
Как-то один из работников, с которым мы устанавливали новый жёрнов, сказал мне:
— С твоим приездом хозяйка расцвела. Любит она тебя…
У Фелисьенны я жил до конца октября. Несколько проведённых месяцев на мельнице были одними из лучших в моей молодости. Но я скучал по Ренее и с каждым днём понимал, что меня тянет в Бретань. Да и герцогу я наверняка нужен. И я решил прервать свою идиллию и возвращаться к герцогу. Фелисьенна, хотя и не проявила радости в связи с моим уходом, но, разумно, не предпринимала попыток удержать меня.
Последнюю ночь перед расставанием мы не спали. Мы хотели вдоволь насладиться друг другом, чтобы надолго сохранить в памяти то счастливое время, которое провели вместе.
Фелисьенна уснула под утро. Я не стал будить её, а лишь поцеловал её в щёку, вытащил из мешочка несколько монет и оставил на тумбе рядом с кроватью. То была не плата за услуги женщины, но благодарность за её любовь и старания, чтобы скрасить мою холостяцкую жизнь. Много позже Фелисьенна рассказала мне, что была удивлена деньгам, но верно поняла мой жест. Однажды она с благодарностью вспомнила о них, когда деньги оказались кстати.
Я покинул мельницу и вместе с маркизом отправился в Бретань. Я не знал, какие лишения меня ждут. Впереди был плен, моя жизнь висела на волоске, только счастливый случай спас меня от смерти, когда я во время казни заметил лёгкую хромоту лошади лорда Кандале и вызвался вылечить её. Лорд приказал отложить казнь, а через два месяца, когда его любимая лошадь была излечена, он помиловал меня и определил в обоз. Только после решающей битвы при Сент-Обен-дю-Кормье, когда королевская армия наголову разбила бретонскую и пленила герцога Луи, лорд Кандале даровал мне свободу и отпустил на все четыре стороны. Не раз во время плена я вспоминал о своей жизни на мельнице и сожалел, что оставил Фелисьенну.
В плену я оказался по вине маркиза де Салиньяка. Мы возвращались в Нант. Чтобы попасть во владения герцога Франциска, нам предстояло преодолеть множество застав королевской армии, контролировавшей границу с герцогством. Мы уже были в Бретани, но последний крупный населённый пункт, который нам предстояло преодолеть прежде, чем мы окажемся на землях, подвластных герцогу Франциску, являлся Клиссон. Я не хотел задерживаться в городе, но уставший от долгого пути маркиз приказал остановиться на отдых в первом же трактире.
Клиссон ещё в девятом столетии был передан Бретани согласно Анжерскому договору между франкским королём Карлом Лысым и бретонским королём Эриспоэ. Основной доход Клиссона составляли таможенные сборы и пограничная торговля. Город занимал важное стратегическое положение, находясь всего в десяти лье от Нанта. Понимая значение города, Анна де Божё ещё год назад приказала генералу Луи де Ла Тремуйлю взять Клиссон под контроль королевской армии.
В полдень мы остановились в пустующем трактире под названием «Старая гора», что располагался на окраине. По разумению маркиза, отдалённость от центра гарантировала безопасность. Хозяин встретил нас приветливо, пригласил к столу, поставил кувшин с вином, которым мы утоляли жажду в ожидании готовившегося на кухне ужина. Обеденный зал был маленьким, тёмным и не убранным, на столах стояли пустые кувшины и кружки, повсюду валялись крошки и объедки, но было тепло и уютно. Даже пробежавшая мимо нас крыса ничуть не испортила общего настроя на отдых. Располневшая жена хозяина, ловко орудуя тряпкой, смахнула со стола крошки, собрала ненужную посуду, успела топнуть ногой на обнаглевшую крысу, мило улыбнулась нам, пообещала, что горячий ужин скоро будет подан, и убежала на кухню. Выпитое вино согрело нас, а горячий ужин и вовсе лишил нас разума. Мы забыли, что находимся во вражеском городе, и это сыграло над нами злую шутку. Ещё не был закончен ужин и опустошён второй кувшин вина, как в трактир ворвались около десятка французских солдат во главе с офицером. Бежать нам не представлялось возможным, так как выход был перекрыт солдатами, а оказывать сопротивление не имело смысла, и мы сдались на милость французского офицера.
Судьба маркиза была менее плачевной, чем моя. Де Салиньяк принял присягу на верность королю и был зачислен в королевскую армию. Я же, по глупости своей, признался, что являюсь слугой герцога Орлеанского, злейшего врага короны, а потому меня признали шпионом и, по закону военного времени, приговорили к смерти. Казнь была назначена на утро следующего дня. Меня, связанного, привели к дереву, одиноко стоявшему на главной городской площади, заполненной народом, предвкушавшим развлечение. Один из офицеров зачитал приказ командующего гарнизоном лорда Кандале, перечислил обвинения в несуществующих преступлениях против короны и махнул рукой, давая понять палачу, чтобы тот привёл приговор в исполнение. В это время я обратил внимание на коня, на котором восседал сам лорд. Конь слегка ослаблял нагрузку на правую переднюю ногу, перераспределяя свой вес и вес всадника на остальные. Это показалось мне странным, и я крикнул:
— Ваше Сиятельство, я могу вылечить Вашего коня, если Вы позволите. Велите отложить казнь...
На моё счастье лорд любил своего коня. Он отдал приказ снять с моей шеи петлю. Когда меня подвели к лорду, он спросил:
— Ты можешь вылечить Женуара?
— Точно так, Ваше Сиятельство! Я всю жизнь ухаживал за лошадьми моего герцога. Мне не раз приходилось лечить их от болезней.
— Сколько времени нужно, чтобы вылечить моего коня?
— Думаю, недели три, Ваше Сиятельство.
Лорд согласился и приказал отпустить меня.
Так, на какое-то время я отдалил свою смерть.
Меня определили в обоз. Вечером ко мне привели Женуара, и я приступил к осмотру его ноги. Причина оказалась пустяковой. Чуть выше колена я обнаружил еле заметную ранку, образовавшуюся в результате попадания маленького осколка, по-видимому, от разорвавшейся бомбы. Поначалу, Женуар не ощущал неудобств от ранки, но, когда ранка стала нарывать, боль усилилась, и конь начал прихрамывать. Чтобы не получить удар копытом, я надёжно привязал коня к дереву, таким образом, чтобы он не мог не только двигаться, но и лягнуть меня, когда я буду более тщательно осматривать его ногу.
Я попросил интенданта вернуть мою сумку, в которой всегда держал необходимые инструменты и лечебные травы. У повара я попросил кипятка и заварил болеутоляющую и противовоспалительную настойку, почистил нож, прогрел его на костре и приступил к операции, занявшей несколько минут. Я вытащил маленький осколок, при этом Женуар попытался освободиться, но его усилия оказались тщетными. После того, как ранка была обработана настойкой, я обвязал её тряпицей, чтобы защитить от попадания грязи. На этом операция была завершена. Оставалось подождать несколько дней, пока рана затянется.
Лорд Кандале остался доволен моей работой и отменил казнь. Я был зачислен в обоз королевской армии до победы Его Величества над врагами Франции. В мои обязанности входили уход за лошадьми и выполнение других поручений интенданта. Хотя смерть прошла мимо, жизнь в обозе была не сладкой. Как и солдаты, я ежедневно рисковал жизнью, все восемь месяцев, которые я состоял на службе Его Величества, у меня не было ни минуты свободного времени, я постоянно был чем-то занят, а по ночам, когда вся работы была сделана и предоставлялась пара часов для сна, я замерзал в шалаше зимой, а летом изнывал от жары. Я испытывал невыносимые мучения и от голода, и от жажды, и от смертельной усталости. Нет, служба в королевской армии не для меня. Иногда появлялись мысли сбежать, но строгость военного устава в военное время удесятерялась, и за дезертирство, а учитывая, что ранее я был обвинён в шпионаже в пользу мятежников, я мог поплатиться собственной жизнью. За мной зорко следили и сам интендант, и предупреждённые солдаты, состоявшие в обозе.
Свободу мне принесла победа королевской армии при Сент-Обен-дю-Кормье. Битва произошла 28 июля 1488 года. Армия Карла VIII легко расправилась над объединёнными силами бретонцев, англичан и австрийцев под командованием маршала Жана де Риё. Герцог Луи Орлеанский был пленён и заключён в темницу замка Люзиньян, а через месяц его препроводили в Бурж и заточили в самой высокой башне, в которой он провёл три года. Король лишил Луи герцогского титула и конфисковал его имущество и имения. Только спустя три года, когда Карл освободился от опеки Анны де Божё, по настоятельным просьбам супруги Луи Жанны, король простил герцога, вернул ему свободу, имение и титул.
Война закончилась. Лорд Кандале сдержал слово. Он поблагодарил меня за службу, вручил монету в один дублон и отпустил. Без дома, без хозяина я оказался один и не знал, куда мне податься. Возвращаться в Блуа я не хотел, а потому решил вернуться в Нант и навестить Ренею, а там видно будет, как поступить. Нант большой город, а в городе всегда можно найти, где пристроиться.
Моё появление в главном городе герцогства совпало с печальным событием для всех бретонцев. Герцог Франциск, недавно подписавший с королём Франции Карлом VIII мирный договор, который ставил точку в безумной войне, неудачно упал с лошади и умер. Я не раз слышал от знающих людей, что причиной несчастного случая являлись угнетённое состояние, в котором пребывал герцог после поражения при Сент-Обен-дю-Кормье, и его переживания о судьбе герцогства, неуклонно терявшим свободу и попадавшим во всё большую зависимость от сильного соседа. Франциск заметно постарел, сделался нелюдимым, молчаливым и рассеянным, не мог сосредоточиться на одном каком-либо деле, часто забывал об отданных приказах и распоряжениях, повторяя их вновь к удивлению своей свиты. Согласно подписанному в Верже мирному договору, Франциск признавал себя вассалом французского короля, обязался изгнать из Бретани всех английских принцев и иностранные легионы, арестовать и передать королю мятежных феодалов и не выдавать замуж своих дочерей без согласия короля Франции. Получив от Франциска контрибуцию, Карл VIII гарантировал независимость Бретани, но оставил под контролем королевской армии несколько пограничных крепостей, напоминая тем самым Франциску о его подчинённом положении по отношению к французскому королю. Что сказать, незавидное положение. Не раз из уст герцога вырывались обвинения в адрес антикоролевской коалиции, погрязшей в алчности и предательстве, нелестно он отзывался о своих союзниках, королях Англии и Германии, не проявившим достаточную решимость в оказании помощи Бретани в борьбе за независимость. Лишь герцога Орлеанского он вспоминал добрым словом и горько сожалел о том, что вынужден был сдать своего друга врагам в обмен на видимую свободу герцогства. Совершая прогулку в таком состоянии, Франциск не удержался на споткнувшейся лошади и упал. Удар головой о землю был столь сильным, что герцог, не приходя в сознание, умер, и его одиннадцатилетняя дочь Анна приняла в наследство не только обширные и богатые земли, но и всю тяжесть неразрешённых проблем, нависших над герцогством.
Прибыв в Нант, я, первым делом, отправился в мастерскую сапожника Деррьена. Мне в голову не приходил ни один мало-мальски разумный повод, чтобы войти в мастерскую, не вызывая подозрений, а потому я ждал на противоположной стороне улицы, в надежде, что Ренеа выйдет, и появится возможность обмолвиться с ней парочкой словами. В тот день я так и не дождался её. В мастерскую входили и выходили разные люди, однажды появился Аарон, муж Ренеи, но самой Ренеи я не видел. К вечеру я порядком проголодался и решил пойти в трактир, который находился на соседней улице. Там же я снял комнату, а утром снова отправился к мастерской Деррьена. В этот день мне повезло. Деррьен со своей семьёй и работниками отправился в церковь, но Ренеи с ними не было. Я немного подождал, пока семья Деррьена скроется за поворотом на другую улицу, собрался духом, подошёл к мастерской и постучал в дверь. Ждал я недолго, послышался звук открывающейся щеколды, и перед моими глазами предстала молодая девушка с чёрными волосами, покрытыми белым чепцом, и с такими же чёрными выразительными большими глазами.
— Что Вам угодно, мсье? — спросила меня девушка.
— Я хочу заказать у мастера Деррьена новые сапоги для своего господина, — быстро нашёлся я, что ответить девушке.
— К сожалению, его нет. Он в церкви. Сегодня суббота и мсье Деррьен не принимает заказов. Приходите завтра…
— Простите, но моему господину срочно нужна новая обувь. Он не может ждать.
— Я же сказала, что никого нет. В доме только молодая хозяйка с грудным ребёнком.
— Молодая хозяйка может принять заказ? — настаивал я. — Моему господину срочно необходимы сапоги. Я не могу вернуться, не выполнив его приказ.
— Она кормит ребёнка… Но, если Вы так настойчивы, я доложу о Вас… Подождите… — И девушка, заперев дверь изнутри, скрылась с моих глаз.
Немного подождав у двери, я вновь услышал щелчок, и дверь открылась. Та же девушка пригласила меня вовнутрь, предложила табурет и сообщила:
— Молодая хозяйка сказала, чтобы Вы подождали здесь. Она скоро освободится.
Ренеа не ожидала встретить меня. Это было заметно по её опешившему взгляду, но она быстро взяла себя в руки.
— Вы хотите оставить заказ для своего господина? — спросила она меня.
Передо мной стояла миловидная молодая женщина, набравшая вес во время беременности, с выпирающим вперёд животом, ещё не успевшим принять прежнюю форму после родов. Во мне вновь вспыхнули прежние чувства к Ренеи, и я заикающимся языком промямлил:
— Ренеа, я пришёл к тебе.
— Матю, — после короткой паузы ответила Ренеа, — ты выбрал неудачное время.
— Я не забывал о тебе ни на минуту. Не раз я находился на краю гибели, но никогда о тебе не забывал.
— Нет, Матю… Тебе лучше уйти. Скоро вернётся мой муж… Уходи, — настойчиво требовала Ренеа.
Я сделал ещё попытку уговорить Ренею, но её непреклонность возрастала, требование покинуть дом становилось всё настойчивее, и я вынужден был проститься.
Прогуливаясь по улицам Нанта, я размышлял. «На что ты надеялся? — спрашивал я самого себя. — Ты думал, что Ренеа бросится тебе на шею? Будет умолять забрать её? Но, куда? У тебя нет ни двора, ни кола. Ты лишился своего хозяина, обеспечивавшим твою жизнь, ты лишился средств к существованию. Ты никто. Ренеа не твоя женщина. Она принадлежит другой семье, другому мужчине, которому родила ребёнка. Какая женщина, родившая наследника другому мужчине, покинет его? Ты простофиля, — признался я самому себе, — твоё место в Блуа, туда ты должен вернуться. Там тебя ждёт дочь, Мартен и Офелина, там тебя ждёт Фелисьенна. Вот, кто будет рад твоему возвращению и примет тебя. Но ты не хочешь возвращаться к Фелисьенне. Ты не любишь её. Последние дни жизни на мельнице тяготили тебя. Так зачем же возвращаться туда, куда не хочет твоё сердце? А как жить здесь? Тут у тебя никого нет. Одна Ренеа, но она не твоя».
От грустных мыслей меня отвлёк крик: «Лошадей понесло!» Я обернулся и увидел несущуюся тройку лошадей, запряжённых в карету. Управлял ею, по-видимому, неопытный кучер, Он с силой натягивал вожжи, кричал на лошадей и беспрестанно был их хлыстом. Его действия были неразумными в данной ситуации, он не только не успокаивал лошадей, но, напротив, ещё более усугублял ситуацию. Очень часто причиной подобного поведения лошадей является их неожиданный испуг, но неверные действия кучера ещё более пугали лошадей, и они выбрали единственный, по их разумению, верный путь — это ускорить бег.
Я бросился наперерез несущейся тройки. Конечно, я рисковал, но рассчитывал на свой опыт и ловкость. Мне удалось проскочить мимо ведомой лошади и с силой уцепиться одной рукой за гриву ведущей, другой рукой я стал освобождать трензель от зубов лошади. К моему счастью, кучер, как только я схватился за гриву лошади, прекратил кричать и ослабил вожжи. Это помогло мне быстро освободить трензель и успокоить животное. Когда экипаж остановился, начал собираться народ. Я же, заметив на дверце кареты герб герцогини Анны, поспешил покинуть место происшествия. Не хватало мне ещё ввязываться в политику. Однако, если вы не интересуетесь политикой, политика сама вами заинтересуется.
Как выяснилось позже, в карете находилась младшая сестра герцогини Изабелла вместе с госпожой Лаваль-Шатобриан, одной из воспитательниц Анны. Герцогиня, узнав о происшествии, приказала разыскать спасителя её сестры. Не ведая о намерениях правительницы Бретани, я в течение месяца кое-как перебивался и, в конце концов, остановился на постоялом дворе при въезде в город со стороны Ванна. Чтобы не тратить накопленные за время службы у герцога Луи деньги, я за скромную пайку и ночлег нанялся работником к хозяину постоялого двора. В мои обязанности входило встречать гостей, распрягать их лошадей, обеспечивать животных кормом и следить за ними, чтобы их не украли. Кое-как жизнь начала налаживаться, но в начале ноября двор посетили двое гвардейцев и потребовали следовать за ними. Я готовился к самому худшему, а таковым для меня было зачисление в рекруты. Мой первый и единственный опыт военной жизни не прельстил меня, а потому, пока меня вели по улицам города, я усиленно искал способ скрыться, но это было не просто, гвардейцы зорко следили за мной, не оставляя ни единого шанса для бегства. Когда же мы приблизились к замку бретонских герцогов, мной овладели смутные догадки о связи между моим посещением замка и спасением сестры герцогини. Вскоре мои догадки оправдались.
Я удостоился высокой чести. Анна лично приняла меня. Я стоял посреди просторного зала, в котором устраивались официальные приёмы и проводились совещания герцогини и влиятельных граждан Бретани. Анна восседала в кресле, который до недавнего времени занимал её отец. Герцогиня была совсем юной, а потому кресло казалось огромным, несоответствующим маленькому росту преемницы.
Сопровождавший меня первый советник герцогини Жан Мешино подсказал, чтобы я подошёл ближе. Когда расстояние между мной и герцогиней сократилось до пяти шагов, я остановился, неуклюже поклонился и ждал, когда правительница заговорит первой. Анна долго рассматривала меня и, наконец, спросила:
— Ты тот самый Матюрен, который спас мою маленькую сестру?
— Да, если Ваше Высочество подразумевает случай месячной давности, когда понесло коней, то это был я.
— Не страшно было?
— Страшно, но я не думал об этом.
— Похвально, — отблагодарила меня герцогиня. — Ответь, ты был слугой герцога Луи Орлеанского?
— Так точно, Ваше Высочество.
— Мне доложили, что ты живёшь на постоялом дворе. За скудный обед и ночлег работаешь на хозяина двора. Тебя устраивает такая жизнь?
— Нет, конечно, — отвечал я честно, — но как-то надо выжить.
— Ещё мне доложили, что ты хороший конюх и можешь вылечить лошадей от любой болезни?
— Мой герцог был доволен мной. Что же касается лечения лошадей, то, простите Ваше Высочество, не всякая болезнь излечивается.
— Ты лечил коня самого лорда Кандале.
— Да, когда я был у него в плену. Конь получил небольшое ранение, лечение было несложным.
— Похвально.
Герцогиня встала и медленно приближалась ко мне. Я мог хорошо рассмотреть её. Последний раз я видел Анну четыре года назад, когда герцог Луи ухаживал за наследницей Франциска. За четыре года Анна повзрослела, но оставалась ещё ребёнком. Своим отточенным взглядом, ведь мне постоянно приходилось наблюдать за лошадьми, и я научился безошибочно определять по походке животных состояние их здоровья и любую, даже еле заметную хромоту, на которую не обратил бы внимания кто-либо другой, так и сейчас, когда Анна приближалась ко мне, я тут же подметил, что она слегка прихрамывает, мало того, я понял причину той хромоты. У Анны с рождения правая нога была чуть короче левой. Но даже лёгкая хромота не умоляли её красоты, утончённого воспитания и ума. Уже при этой встрече я смутно осознавал, что Анне определена значимая роль в истории не только Бретани, но и Франции. «Бедная герцогиня, — подумал я тогда, — твоя красота и твоё богатство принесут тебе много несчастья».
— Ты будешь моим конюхом, — неожиданно для меня заявила Анна. — Мсье Мешино отведёт тебя в конюшню.
На этом аудиенция закончилась. Я снова неуклюже поклонился герцогине и в сопровождении Жана Мешино покинул зал.
Конюшня герцогини располагалась за донжоном. Я был представлен главному конюху Ратьяну. С ним и другими конюхами я уже был знаком. Когда вместе с герцогом Луи гостил у Франциска, я много времени провёл в конюшне и перезнакомился со всеми конюхами, а потому для меня не представляло сложности быстро влиться в новый коллектив и занять своё место в нём. Работой я обделён не был. Питались мы очень хорошо, и хотя работать приходилось много, я стал замечать, что от хорошего питания прибавляю в весе. Даже стал появляться живот. Однако, вскоре я навсегда расстался с ним. Герцогиня приняла решение совершить вояж по городам Бретани и имениям влиятельных феодалов. Ратьян лично сам управлял экипажем герцогини, а я был взят ему в помощники.
Свита герцогини была небольшой, если сравнивать со свитой короля Франции, в которую порой входило до трёх тысяч приближённых и столько же слуг. Анна, учитывая скудность казны герцогства, потратившей огромные средства на ведение войны, в поездку с собой взяла всего чуть более ста человек, разместившихся в двенадцати экипажах. Один принадлежал самой герцогине, следовавшей из соображений безопасности за каретой бесславно проигравшего сражение при Сент-Обен-дю-Кормье маршала Жана де Риё, в обязанности которому было вменено обеспечение охраны герцогини. За экипажем Анны следовали экипажи Жана Мешино, баронессы Франсуазы де Динан и госпожи Лаваль-Шатобриан. Последними следовали барон Жан де Бризе и присоединившийся в Ренне барон Пьер де Роан-Жие со своими оруженосцами. Завершали эскорт три экипажа со слугами, в состав которых входили конюхи, повара, прачки, мастера по ремонту карет и прочие. Охрана эскорта организовывалась таким образом: впереди следовал авангард, за каретой герцогини следовали всадники и лучники, а последними на незначительном расстоянии от эскорта передвигался арьергард в составе десяти всадников.
Первый город, который удостоился вниманием герцогини, был Ренн. Анна преднамеренно выбрала его начальным пунктом своего путешествия. В Ренне она встретилась с бароном Пьером де Роаном-Жие, в период войны предоставившим своё имение французской армии и способствовавшим захвату Ренна генералом де Ла Тремуйлем. Впоследствии город был отбит силами герцога Луи, и французская армия отступила к Витре. Однако, сам факт предательства барона де Роана в прошедшей войне воспринимался Анной с опасением, а потому она желала вначале встретиться с представителем одного из трёх самых влиятельных родов Бретани, чтобы убедиться в его лояльности и попытаться склонить на свою сторону. Переговоры прошли успешно, и барон пригласил герцогиню погостить в своём родовом замке Жослен. В имении барона мы задержались до конца апреля 1489 года, благоразумно перезимовав в замке. Мы успели не только проверить состояние карет и лошадей для предстоящего долгого путешествия, но отдохнуть и повеселиться. Как я уже говорил, в эскорт герцогини входило три экипажа со слугами, предназначенными для тяжёлой неблагодарной работы. Ещё в Нанте я обратил внимание на прачку Лоэизу, молодую, привлекательной наружности женщину, с большими карими глазами, испускавшими игривые искорки. Они-то и завладели моими мыслями. Всю дорогу от Нанта до Ренна эти живые искорки сверкали перед моими глазами, и я решил, что при первом же удобном случае познакомлюсь с женщиной, и, чего греха таить, в моих мечтах я весело проводил время с Лоэизой. Такая возможность представилась в родовом замке дома де Роан в Жослене, расположенном на красивом берегу реки Уст. Слугам под жильё было отведено старое здание на территории замка. Когда-то здесь жил какой-то учёный, приглашённый из Каталонии предком барона. Я обследовал всё здание и обнаружил небольшую комнату, оборудованную под крышей. В ней, кроме пыли и старого мусора, находились какие-то замысловатые инструменты и приборы, по-видимому, предназначенные для проведения исследований и наблюдений за звёздами, в углу сохранился оборудованный стеллаж, заполненный до отказа книгами. Я взял в руки одну из книг, сдул с неё пыль и открыл первую же страницу. Право же, я ничего не понял, так как книга содержала текст на непонятном мне языке. Просмотрев ещё пару книг и потеряв к ним интерес, я принял решение поселиться в этой комнате, но сначала надо было навести здесь порядок, к чему я приступил незамедлительно. Спустившись на первый этаж здания, я позаимствовал у слуг ведро, тряпку и веник. Сначала я выносил скопившийся за много лет мусор, несколько раз спускался и поднимался в свою комнату, чем забавлял остальных. Надо мной смеялись и отпускали разные шутки, но я продолжал своё дело. Когда весь мусор был вынесен, я стал протирать стены, окно, приборы и инструменты от пыли. Я так увлёкся работой, что не заметил, как в комнату кто-то вошёл. Почувствовав, что нахожусь не один, я обернулся и, к своему удивлению, увидел стоявшую в дверях Лоэизу, облокотившуюся рукой о косяк. Женщина смотрела на меня насмешливыми испускавшими весёлые искорки глазами.
— Ну и кавалер! — смеялась Лоэиза. — Я уже полчаса стою здесь, наблюдаю за тобой, а ты только сейчас обратил на меня внимание!
— Милая Лоэиза, — не растерялся я, — если быть точным, то я обратил на тебя внимание ещё в Нанте, а в Ренне не спускал с тебя глаз.
— Думаешь, я не заметила? Не будь глупым. Мы, женщины, подмечаем всё, что касается нас, и не только. Я давно обратила внимание на твой интерес ко мне.
— Что ж, это упрощает мою задачу, — ответил я. — Вот что, Лоэиза, ты помогла бы мне. Работы очень много, а одному не справиться до ночи.
— Я же говорю, что мужчины глупые. Думаешь, я чего пришла? Вот, и ведро с тряпками прихватила.
Лоэиза смело вошла в комнату и решительно приступила к наведению порядка. Работа пошла веселей. Лоэиза ловко сметала пыль, протирала стеллажи и книги, расставляла учёные приборы таким образом, что они естественно вписывались в интерьер, а напоследок она помыла полы. В комнате стало чисто и уютно, только не хватало кровати, о чём женщина не преминула напомнить:
— А спать-то будешь на полу?
Мы спустились вниз, нашли свободную кровать, которую прежде, чем занести в мою комнату, Лоэиза вычистила до блеска, а я попросил одного из конюхов помочь затащить кровать наверх. Мне нравилась моя комната. Она была, хоть небольшой, но уютной. В открытое окно дул свежий ветерок, я распластался на кровати и наслаждался отдыхом, дыша полной грудью, забывая обо всём на свете. Мою идиллию прервала Лоэиза, снова навестившая меня. Оказывается она принесла постельное бельё.
— Вставай, я застелю постель.
Закончив, Лоэиза спросила:
— Спать один будешь?
— Нет, с тобой, — уверенно, с некоторой долей наглости заявил я.
Лоэиза, к моему удивлению, не рассмеялась, а серьёзно ответила:
— Тогда жди. Я приду в полночь.
И она, будто бабочка, выпорхнула из комнаты.
Лоэиза сдержала слово и, когда наступила полночь, она пришла. Эта была не последняя ночь, которую мы проводили вместе. Наши отношения быстро стали достоянием гласности. Поначалу мы испытали над собой насмешки со стороны слуг герцогини и барона, но потом, когда людям надоела эта новость, насмешки прекратились, однако, все считали нас мужем и женой, а по окончании путешествия предвкушали весёлую свадьбу. Я не противился слухам и пересудам, а пропускал их мимо. Мне приятны были встречи с Лоэизой. Она помогла мне отвлечься от моей неудачной встречи с Ренеей, поддерживала меня в долгом путешествии, которое вместе с Лоэизой прошло легко и весело. Расстались мы в январе 1490 года в Сен-Мало. Лоэиза тяжело заболела. Настоятель местного аббатства определил её в один из женских монастырей, в котором ей обещали помочь в лечении. Я сопровождал Лоэизу, а попрощавшись, мы никогда уже не встречались. Через год от настоятеля реннского аббатства я узнал, что Лоэиза излечилась и, приняв монашество, осталась в том же монастыре.
Путешествие герцогини имело глубокий смысл. Она не только знакомилась с доставшимся ей наследством, с жителями городов и сёл, но и прощупывала настроение своего народа, в особенности, крупных землевладельцев, одновременно сплачивая вокруг себя бретонцев, что немаловажно для управления таким большим герцогством, каковым является Бретань, и в противостоянии её врагам. Но не только это было причиной её путешествия. Наследовав герцогство, Анна стала одной из самых желанных невест Европы. Вокруг неё кружилось множество принцев, послов, герцогов и графов, добиваясь её руки и богатств, доставшихся ей в наследство. Юную герцогиню настолько утомило внимание настойчивых женихов, что путешествие оказалось отдушиной от надоедливых поклонников. Я наблюдал, как герцогиня отдыхала вдали от Нанта и его общества. Однако, нет-нет, да вновь очередные депеши напоминали ей о женихах. Как-то на полпути от Ванна до Коре эскорт по приказу герцогини остановился на короткий отдых, и я невольно подслушал разговор Анны и её главного советника Жана Мешино. Они прогуливались рядом с каретой и продолжали разговор, начатый ещё во время поездки.
— Карл недоволен, — говорил Мешино, — что до сих пор не высланы послы Англии и Германии. Мы нарушаем взятые Вашим отцом обязательства. Это пагубно для Бретани…
— Дорогой Жан, — отвечала Анна, — мы не можем проявить неуважение великим державам Европы. Они наши союзники и сдерживают аппетиты Франции.
— Карл недоволен и тем, что мы предоставляем политическое убежище бывшим мятежникам. Кроме того, король высказал недоумение прибывающему количеству австрийских послов. Он недвусмысленно дал понять, что его это беспокоит.
— Больше всего это беспокоит чету де Божё, — рассуждала Анна, — самого Карла, как мне представляется, это ничуть не трогает. Нам необходимо вести тонкую политику, чтобы не обидеть наших союзников и не дразнить наших врагов. Когда будем в Коре, передай моё распоряжение начальнику канцелярии, чтобы тот подготовил послание королям Англии, Германии, Кастилии и Австрии, в котором следует тонко намекнуть, что для Бретани предпочтительна ротация послов. Таким образом мы не обидим наших союзников и успокоим короля Франции.
— Будет исполнено, Ваше Высочество, — отвечал Мешино.
— Боже, как они все мне надоели! — вдруг в сердцах высказала Анна.
— О ком Вы говорите, Ваше Высочество? — спросил Мешино.
— Обо всех! О принцах, о герцогах, о графах… Я устала от их настойчивого внимания. Вот, и сеньор д’Альбре прислал письмо с предложением услуг во время путешествия.
— Вы самая прекрасная невеста Европы, Ваше Высочество. Ничего нет удивительного, что у Вас столь много поклонников, — резюмировал Мешино.
— Ах, Жан! Им нужна не я, а моё наследство. Они предлагают руку и сердце не мне, а герцогству, чтобы завладеть им. Что им до меня? Спросите любого из них, какого цвета мои глаза, никто не ответит. За кого бы я охотно вышла замуж, так это за герцога Орлеанского, но он, к сожалению, женат, а теперь заточён в темнице…
Наше путешествие продолжалось до конца февраля 1490 года и закончилось в Ренне, в котором Анна вместе со своей свитой поселилась в родовом замке Монмюран. За время поездки герцогиня посетила владения влиятельных баронов Монфоров, Пентьеверов, аббатства Сен-Поль, Сен-Бриё и Сен-Мало, а также множество городов и сёл, жители которых с восторгом встречали герцогиню. Народ сплотился вокруг своей юной правительницы и готовился вместе с ней противостоять экспансии французского короля. Поддержка баронов, аббатств и простого народа придала уверенности, но Анна не питала иллюзий в отношении возможностей герцогства оказать достойное сопротивление Франции, понимая, что у наследованного ею герцогства недостаточно сил и средств на войну с Карлом. Герцогиня надеялась на помощь таких европейских держав, как Англия и Священный Союз, короли и императоры которых на словах поддерживали Анну в её антифранцузской политике, 27 октября 1490 года даже был подтверждён англо-бретонско-имперский союз, договор о котором был подписан ещё в 1481 году Франциском II, но ни одна из держав, сдерживаемая внутренними политическими проблемами, не в состоянии была вступить в войну с Францией. Оставался один шанс — это брачный союз. Чтобы отстоять независимость герцогства, Анна, по настоянию советников и баронов, решилась принести в жертву личную свободу ради независимости герцогства. «Я принадлежу своему народу, — повторяла Анна. — Положение обязывает». Определённо, девочка обладала государственным мышлением.
По примеру Марии Бургундской, когда её герцогство противостояло Людовику XI, бретонское дворянство советовало Анне стать супругой короля одной из сильных и влиятельных европейских держав, и выбор пал на короля Германии Максимилиана I, которому отец Анны ещё при жизни обещал руку своей дочери. К тому времени Максимилиан уже восемь лет, как потерял любимую супругу и пребывал в роли завидного жениха Европы. На его сердце претендовало множество принцесс, а короли видели в нём выгодную партию для своих взрослеющих дочерей. Но Максимилиан не спешил связывать себя узами брака, в его сердце ещё жила Мария, от которой у него были двое выживших детей: Филипп, будущий король Кастилии, и Маргарита, помолвленная с Карлом VIII и проживавшей при дворе Его Величества короля Франции. Не следует думать, что все восемь лет Максимилиан отдавал только политике, управлению королевством и войнам. Король Германии был ещё молод, ему шёл тридцать второй год, он был полон сил и здоровья. С такими качествами мужчина не может оставаться без возлюбленной, и Максимилиан не терялся, а заводил любовниц из числа милых фавориток королевского двора. Ещё при жизни Марии одна из фавориток родила ему дочь.
Получив послание от Анны с предложением брачного союза, Максимилиан пришёл в восторг. Он давно имел виды на юную герцогиню и в его планы входило расширение своих владений за счёт обширного герцогства Бретань. Одно огорчало Максимилиана. Его отец император Священной Римской империи Фридрих III вёл войну с королём Венгрии Матьяшем Корвиным. Война для Фридриха складывалась неудачно. Матьяш Корвин завладел Веной, сделав её своей резиденцией, а также принадлежавшими ранее Габсбургам Нижней Австрией, Штирией, Каринтией и Славонией. Чтобы возвратить Вену, Максимилиан предложил взамен королю Венгрии Нижнюю Австрию, но категорически против выступил его отец Фридрих, а это значило, что война продолжалась. Отвлечённый войной с венграми Максимилиан не мог прибыть в Ренн и лично присутствовать на своём венчании. Он поступил так же, как, в своё время, когда женился на Марии Бургундской. В Ренн отправился граф Вольфганг де Полей, пользовавшийся безграничным доверием Максимилиана.
Граф де Полей прибыл в Ренн в декабре 1490 года и предъявил герцогине доверенность короля Максимилиана. Анна передала доверенность в канцелярию для проверки её подлинности. Вердикт канцелярии был ожидаем. Доверенность была признана подлинной, и двор герцогини незамедлительно приступил к подготовке венчания. Фаворитки помыли Анну, нарядили её в свадебное платье и, тут же в замке Монмюран представитель епископа Рейнского освятил брак.
Анна в сопровождении фавориток была отведена в спальню, где заранее была приготовлена кровать, застеленная свежими простынями, благоухающими запахом полевых цветов. Анне помогли освободиться от свадебного наряда и в юбке для сна уложили в постель. В спальне остались несколько свидетелей из числа незаинтересованных горожан, которые должны были подтвердить свершившийся акт бракосочетания. Граф Вольфганг де Полей вошёл в покои герцогини, держа в руках доверенность Максимилиана, оголил левую ногу и просунул её под одеяло, которое укрывало юную герцогиню. Так Анна стала супругой Максимилиана. Граф де Полей поздравил королеву Германии и удалился из спальни. «Оказывается первая брачная ночь не так страшна, как говорят, — подумала Анна. — Жаль, что рядом со мной нет моего супруга».
Весть о бракосочетании в Ренне взбудоражила французский королевский двор. Анна де Божё встретилась с братом, прогуливавшимся с её супругом в парке замка Амбуаз.
— Карл, Франция окружена врагами! — в гневе заявила регентша.
— Сестра, какие меры мы можем предпринять? — спросил Карл.
— Мы обязаны расторгнуть этот брак.
— Но как? — вмешался Пьер. — Ведь брак Максимилиана и Анны освящён самим епископом Рейнским.
— Это, ровным счётом, ничего не значит. Мы обнародуем договор, подписанный Франциском и Карлом, по которому дочери Франциска не имеют право вступать в брак без разрешения короля Франции. Сам Рим вынужден будет аннулировать этот незаконный брак.
— Анна, не повторим ли мы ошибку твоего отца, когда он потребовал расторгнуть брак Марии и Максимилиана? Ультиматум короля привёл Францию к войне с Германией. Не думаю, что Максимилиан уступит на сей раз, — возразил Пьер.
— Максимилиану сейчас не до Бретани. Он ведёт войну с Венгрией. Не может же Германия вести войну на два фронта! Ему не позволят это имперские князья. Ни у кого из них нет столько денег. Действовать необходимо незамедлительно, пока у Максимилиана не появилась возможность завершить брак.
— Ты предлагаешь начать войну с Бретанью? — спросил Карл.
— Да, брат мой! Но сначала мы предъявим ультиматум герцогине. Этот зарвавшийся ребёнок возомнил о себе Бог знает что! Карл, ты обязан возглавить армию! Король не должен отсиживаться в замке… И ещё! Ты женишься на Анне!
— Но, — удивился Карл, — я же помолвлен с Маргаритой!
— Помолвку необходимо аннулировать. Пойми, Карл, это во благо Франции. Мы обязаны обезопасить свои западные границы. Собирайся, брат. Промедление подобно смерти!
Карл, удручённый предстоящим расставанием с невестой, посетил покои Маргариты. Она уже знала об отъезде Карла и ждала его. Как только Карл объявился, Маргарита отправила своих нянек и обратилась к жениху:
— Ваше Величество, Вы покидаете меня?
— Да, моя милая жёнушка, — так Карл называл свою невесту, — Франция в опасности. Я должен принять меры для спасения королевства…
— Ах, Ваше Величество, не обманывайте меня. Я же знаю, Вы отправляетесь в Бретань, чтобы жениться на герцогине.
— Никогда я не женюсь на другой, — в запальчивости заявил Карл, — пока у меня есть Вы, Маргарита!
— Нет, нет! Не говорите так. Я точно знаю, что Вы бросаете меня…
Маргарита не выдержала слёз и бросилась в объятия к королю. Карл жалел свою невесту, но обстоятельства часто бывают сильнее нас и заставляют поступать помимо наших воли и желаний.
— Ничего не обещайте мне, — сквозь слёзы проговорила Маргарита, — поступайте так, как обязывает Ваше положение. Я уже взрослая и понимаю, что мы не подвластны самим себе и должны поступать так, как требуют интересы государства.
Они ещё некоторое время провели вместе, но Карла уже ждала карета, и он прощаясь, попросил:
— Не гневайтесь на меня, Марго…
— Нет, нет, я не вправе в чём-либо обвинять Ваше Величество. Исполняйте свой долг, а я буду молить Бога.
Уже в декабре 1490 года армия Карла VIII и её предводителя генерала Луи де Ла Тремуйля начала активные действия в Бретани. К весне следующего года под контролем королевской армии находился Нант и вся южная и восточная часть герцогства. Армия Карла подошла к Ренну, окружив его со всех сторон, и взяла в осаду. Предложение о капитуляции герцогиней было отвергнуто. Она надеялась на помощь своего супруга. Осада продолжалась полгода, вплоть до октября. Вся территория герцогства уже контролировалась французской армией и помощи ждать было неоткуда. Блокада Ренна дорого обошлась его жителям. Заканчивались запасы воды и пищи, наступал голод. Осенью уже несколько десятков горожан были казнены за каннибализм. К концу осады из-за голода и болезней город потерял более половины своих жителей. Карл настойчиво добивался руки герцогини, и, наконец, под давлением обстоятельств и по настоянию оставшихся в живых, но не в состоянии сопротивляться жителей города, Анна согласилась расторгнуть заочный брак с Максимилианом и обвенчаться с Карлом, при этом отдавая отчёт, что став королевой Франции, она теряет герцогство.
Согласно предварительной договорённости Карл 15 декабря 1491 года вступает со своей армией в Ренн и продвигается к часовне ордена якобинцев, куда в сопровождении своей гвардии следует Анна. Сопровождавшая герцогиню гвардия являлась доказательством добровольного согласия Анны связать свою и судьбу Бретани с судьбой Карла и Франции. Две процессии достигли часовни одновременно, что предусматривалось ранее расписанным протоколом и также являлось доказательством равенства двух сторон. В часовне был заключён мир между Бретанью и Францией и совершена помолвка Анны и Карла. Австрийские и германские послы заявили протест, утверждая, что брак Карла с Анной противоречит церковным канонам, так как Анна уже является супругой короля Германии, а Карл не разорвал помолвку с его дочерью Маргаритой. В целом, герцогиня Анна спокойно отнеслась к разрыву с Максимилианом. «Зачем мне супруг, который отказался помочь своей жене?» — рассуждала Анна. По иронии судьбы, когда Максимилиан не принял протест Людовика XI и женился на Марии Бургундской, так Карл, спустя четырнадцать лет, игнорировал протест Максимилиана и 6 декабря 1491 года женился на его супруге. Свадьба состоялась в Ланже. Анна продемонстрировала свою независимость, взяв с собой две кровати, показывая всем, что не собирается всегда спать вместе с Карлом. Однако, со временем Анна и Карл привязались друг к другу, и, хотя Карл в политических вопросах доверял своей сестре, а супругу не допускал к государственным делам, лишив даже права на титул герцогини Бретани, но обожал Анну, доказательством чего были её многократные роды, которые, к величайшему горю супругов, заканчивались либо рождением мёртвых детей, либо дети не проживали и года.
Бракосочетание Анны изменило и мою жизнь. Королевский двор в услугах конюхов герцогини не нуждался, как впрочем, не нуждался и в большинстве других её слуг. Нам ничего не оставалось, как возвратиться в родовой замок бретонских герцогов в Нанте. К тому времени указом короля герцог Луи был выпущен из заточения и жил в своём замке Блуа. По примеру герцога я решил вернуться домой. Мой расчёт был в том, что герцог мог нуждаться во мне, а потому я попрощался с Ратьяном, и покинул замок. Перед тем, как отправиться в путь, я, питаемый надеждами, совершил попытку снова встретиться с Ренеей. «Хотя бы проститься,» — подумал я и направился к мастерской Деррьена. От моего внимания не ускользнули изменения, произошедшие за год. На месте была та же вывеска с именем Дерьена, сапожных дел мастера, но несколько домов, в том числе и дом, в котором располагалась мастерская, были обновлены. Создавалось впечатление, что они подверглись значительному ремонту. Не выдумывая никаких предлогов, я решительно открыл дверь и вошёл. Мастерская также отличалась недавним ремонтом: стены были покрыты свежей глиной и покрашены свежей краской, новые стеллажи заменяли прежние, рабочие столы ещё издавали невыветрившийся запах древесины, а рабочие места занимали незнакомые мне подмастерья. Не увидел я ни самого мастера Деррьена, ни его сына Аарона, ни прежних работников. Старший подмастерий прервал работу и обратился ко мне:
— Ты пришёл с заказом, или заблудился?
— Мне нужен мастер Деррьен? — ответил я.
— Мастера Деррьена нет с нами уже год.
— Сожалею, — проявляя учтивость ответил я. — Тогда можно увидеть его сына Аарона?
— Его постигла та же участь, что и отца, — сказал старший подмастерий. — Я могу пригласить хозяйку, может она тебе чем-то поможет. Хотя, если ты хочешь сделать заказ, то незачем беспокоить мадам Ренею.
— Мне нужна мадам Ренеа, — скороговоркой ответил я. — Могу ли её увидеть?
Старший подмастерий молча скрылся за дверью в соседнем помещении и вскоре вернулся.
— Хозяйка просила ждать.
Ждал я долго. Мне даже подумалось, что моё ожидание напрасно, и Ренеа никогда не выйдет ко мне. Однако, наконец, дверь отворилась и показалась незнакомая мне светловолосая женщина.
— Мсье, Вы ждёте мадам Ренею? — обратилась она ко мне.
— Да, я.
— Пройдёмте.
И я последовал за ней. Мы прошли тёмный узкий коридор и остановились у тупиковой двери.
— Мадам Ренеа ждёт Вас, — сказала женщина и пропустила меня вперёд.
Я вошёл в просторную светлую комнату, стены которой были увешаны картинами, посреди комнаты находился стол и кресло, а у противоположной от окон, выходящих на улицу, стены покоился массивный мягкий диван. Ренеа стояла у стола.
— Я подробно расспросила служанку о тебе, — сказала Ренеа. — Как только она начала описывать твою внешность, я сразу поняла, что это ты.
— Ренеа… — Успел вымолвить я.
Ренеа не стала ждать. Она в мгновение оказалась рядом со мной и обняла мою шею.
— Я знала, что ты придёшь… — В промежутках между поцелуями проговорила она и увлекла меня к дивану, которым мы тут же воспользовались.
В тот же день от Ренеи я узнал, что она овдовела год назад, когда столица герцогства была уже занята королевской армией. На их улице по невыясненным причинам произошёл страшный пожар, охвативший несколько домов, в том числе мастерскую Деррьена. Ренеа вместе с дочерью Клер гостила у своих родителей, задержалась допоздна и осталась ночевать у них, а, когда утром вернулась домой, то застала сгоревшую мастерскую и погибших в пожаре всю свою семью. Как ни велико было постигшее Ренею горе, она не пала духом, а проявила упорство и волю, восстановила отошедшие ей в наследство, как единственной уцелевшей родственнице Деррьена, дом и мастерскую и продолжила дело погибшего мастера. Цех сапожников, хоть и не сразу, но принял её в своё сообщество, помог в закупке кожи и инструментов, Ренеа наняла новых подмастерьев, и, используя умение общаться с людьми, не только сохранила прежних заказчиков Деррьена, но расширила их круг. Доходы Ренеи росли, что позволило ей за полгода вернуть долги цеховому братству и твёрдо стать на ноги.
На этот раз Ренеа не прогоняла меня, даже предложила остаться.
— Тебя не пугает мнение твоих соседей? — спросил я. — Все знают о тебе, как о вдове отпрыска Деррьена. Не повлияет ли это на твои доходы? Ты рискуешь лишиться заказчиков.
— Я всё обдумала, — отвечала Ренеа. — Ты будешь принят в качестве подмастерья.
— Но, я не умею шить сапоги.
— Сапожниками не рождаются, ими становятся. Я тоже ничего не знала и не умела. Как видишь, теперь я управляю мастерской.
— Я благодарен тебе, Ренеа, но только не сейчас.
— Почему?
— Я должен вернуться в Блуа.
Я объяснил, что давно не видел дядюшку Мартена и свою дочь. Даже не знаю, живы ли они.
— Понимаю тебя, — согласилась со мной Ренеа. — Ты должен идти, но ты можешь вернуться ко мне вместе с дочерью. Я приму её, как свою.
— Мой герцог освобождён. Сейчас он живёт в своём имении. Он охотно примет меня. Я буду заниматься своим делом. Ты можешь перебраться ко мне, — предложил я. — В Блуа о тебе никто не знает. Мы будем жить вместе.
— Как ты это себе представляешь, Матю? — запротестовала Ренеа. — Пойми меня, я не могу бросить мастерскую. Она приносит мне хороший доход, достаточный для того, чтобы мы могли безбедно жить. Нет, Матю, если я и решусь бросить это дело, то только не сейчас.
Я гостил у Ренеи до конца мая 1492 года и вернулся в Блуа. Тогда я не предполагал, что расстался с Ренеей на долгих шесть лет.
Герцог Луи не скрывал радости от встречи со мной. Он даже приказал принести вина и еды. Вместе, за одним столом мы трапезничали, чего ранее герцог никогда не позволял своим слугам. Во время обеда, я рассказал о своих приключениях в Бретани, о герцогине Анне, о её путешествии, о графах и баронах, о простом народе, об осаде Ренна и свадьбе Анны с Карлом. Не забыл упомянуть о том, какую активность проявлял барон де Роан, чтобы уговорить Анну стать супругой короля.
— Знаю, знаю барона! — вставил реплику герцог. — Он всегда предпочитал быть вассалом короля, нежели бороться за свободу Бретани.
Луи внимательно слушал меня, был серьёзным, когда я рассказывал о политических пристрастиях тех или иных баронов, смеялся над весёлыми историями и был задумчив, когда я рассказал о помолвке и венчании Анны с Карлом. Поражение герцога в борьбе против короля и его сестры, казалось, навсегда лишило герцога шансов стать самому супругом наследницы бретонского престола. Когда я закончил рассказ, который продолжался до позднего вечера и сопровождался множеством выпитых кувшинов вина, Луи спросил меня:
— Ты женился, Матюрен? Или всё не можешь забыть Клоэ?
— Ваша Светлость помнит имя моей несчастной супруги? — удивился я.
— Помню, — подтвердил герцог. — Я ничего не забываю. Так, ты обзавёлся новой пассией?
Мой ответ был отрицательным, но я рассказала ему о Ренее, напомнив о его посещениях бордели мадам Перонель. Воспоминания развеселили герцога, мы ещё долго вспоминали о прежней жизни в Нанте, и Луи предложил забрать Ренею. Я объяснил ему причину, по которой моя возлюбленная не может, по крайне мере сейчас, покинуть Нант.
— Не переживай, Матюрен, — успокаивал меня герцог. — В Блуа не меньше хорошеньких женщин. Завтра же я сведу тебя с несколькими из них. Скучать не будешь. Принимайся за своё дело. Конюшня ждёт тебя. Кстати, посмотри Флору. Что-то с кобылой не в порядке.
На этом наша встреча закончилась. Уже наступила ночь, и я отправился к дядюшке Мартену.
Со следующего дня я приступил к своим обязанностям главного конюха. Рано утром я был уже в конюшне, в которой во всю шла работа, выполнявшаяся тремя конюхами. Я рад бы снова встретиться с Клеманом, но двое других были мне знакомы. Среди них был совсем молодой Эльезер, ставший в будущем моим зятем. Эльезер был добросовестным работником, охотно выполнял обязанности конюха, любил лошадей и многому научился от меня и старого Клемана. Я осмотрел Флору. Она была серьёзно больна. Я сразу же обратил внимание на опухшие челюсти, выделения из глаз и носа. С такой болезнью мне уже приходилось встречаться. Опасность её заключалось в том, что от Флоры могли заразиться другие лошади, и герцог мог лишиться всего табуна. Я приказал изолировать кобылу от других лошадей и незамедлительно доложил герцогу об опасности. Луи, как всегда, не церемонясь, дал распоряжение убить лошадь. Как нам не было жаль Флору, но мы вынуждены были выполнить приказ герцога. К нашему счастью, никто из лошадей не заразился.
В этот же день герцог Луи приказал готовить лошадей для прогулки, не преминув напомнить, чтобы я тоже выбрал для себя скакуна. Я был уже готов, когда Луи в сопровождении двух прелестных дам и оруженосца вышли во двор замка и оседлали лошадей. Прогулка совершалась вдоль Луары. День был солнечный и тёплый. Отъехав на приличное расстояние, весёлая компания спешилась для отдыха. Я расстелил на берегу заводи ковёр, расставил вино и закуски и, чтобы не мешать господам, увлёк лошадей поодаль и дал им возможность свободно попастись. Прошло достаточно много времени, и я решил, что пора возвращаться. Однако, ошибся. Когда я приблизился к месту отдыха герцога, то обнаружил забавную картину. И мужчины, и женщины нагими гуляли по берегу, купались, веселились и… Но уж об этом я рассказывать не стану.
Герцог Луи, проведя три года в заключении, не потерял способности радоваться жизни и брал от неё всё, что ему позволяло его положение.
Шесть лет я прожил в замке Блуа рядом с герцогом Луи, отстранённым от политики, прожигавшим, по примеру своего отца, жизнь в кутежах, балах и охотах. Герцог не помышлял более о короне, не участвовал ни в каких сговорах против короля, а отдался полностью управлению герцогством, иногда выезжая в Амбуаз, чтобы встретиться с Жанной, таким образом отдавая должное почтение супруге за её старания в освобождении мятежного герцога из тюремного заключения и возвращение имения и титула.
Спустя год после моего возвращения в Блуа от сердечного приступа умер дядюшка Матюрен. Тётушка Офелина от горя помешалась умом, но пережила своего супруга на три года. Повзрослевшая Жеанна вышла замуж за Эльезера, а в через год, в апреле 1496 года, они приобрели конюшню под Лионом и покинули замок Блуа.
Война за Неаполитанское королевство, на которое Карл VIII имел наследственные права, ухудшило экономическое положение Франции. Непомерные налоги разоряли третье сословие, крестьяне жили впроголодь, возникали бунты, которые жестоко подавлялись королевской армией.
Неожиданная весть о смерти короля Карла VIII пришла в апреле 1498 года, и герцог Луи в сопровождении почётного эскорта отправился в Реймс на коронацию, после которой получил имя Людовик XII.
Но то уже другая история…