БРИГАДА
Сергей Карнаухов перед армией работал на строительстве самого крупного в Сибири камвольно-суконного комбината. Стройка представляла собой гигантский корпус в несколько уровней, включая подземный тоннель для коммуникаций, ширина карманов которого местами доходила до шести метров – в нем свободно разъезжались автопогрузчики и тракторные экскаваторы. Работа кипела на всех уровнях, слои обычно не перемешивались и встречались только в столовой. Отличались друг от друга внешне и по одежде.
Единственный раз собрались вместе, когда Израиль напал на Египет и вся страна, в том числе и строители, возмутившись этим вероломным фактом, в едином порыве стала проводить митинги протеста. У них на стройке самым удобным местом для сбора всех коллективов, участвующих в этом животрепещущем мероприятии, была крыша главного корпуса. На ней как раз шли работы по монтажу оборудования и заливке мягкой кровли битумом. На площадке размерами в шестнадцать гектаров, могли бы разместиться не только многотысячные протестанты на 90 % не знающие где эти Израиль с Египтом, но и телевидение, райкомы, исполкомы вместе с домохозяйками местного поселка, привлеченными наборами продуктов. А, при желании, также несколько дивизий, способных разнести весь Ближний Восток в пух и прах.
Дело было в июне, жара стояла как в поверженном Египте. Контрасты обнаружились разительные. Случайные люди в лице всяких обкомовцев и райкомовцев с удивлением взирали на эту разношерстную публику, не подозревая, что в их ведении имеются столь колоритные подопечные. Людей сорвали с рабочих мест, и они поднялись на крышу кто в чем был. Работающие в тоннеле, замерзающие в условиях вечной мерзлоты, были, чуть ли не в ватниках. Наземные из корпуса, также не видящие дневного света, были в демисезонных спецовках. Ну, а работающие на кровле, да еще с горячим битумом, были в одних шортах, изготовленных простым обрезанием штанин. По мере разгорания страстей, а может под воздействием лучей палящего солнца, люди стали раздеваться. Кровельщики были черные как угнетаемые арабы, дети подземелья, напротив, бледные как ощипанные цыплята. У многих загар был неравномерный, лицо и руки черные, остальное белое. По настоящему людьми выглядели только организаторы митинга. Недаром Дуська Грачева, могучая отделочница, зычным голосом на всю площадь возвестила своему племяннику – лоботрясу: «Говорила я тебе, Колька, учись, человеком будешь!».
Пообещали на милитаристские вызовы империалистов привычно ответить безвозмездно ударным однодневным трудом. От домохозяек мужики с хохотом потребовали отработать ночью. Митинг закончился, все оделись и разошлись. Вечером многие с ликованием увидели себя в местной новостной программе.
Эта гигантская стройка обеспечивалась не только силами нескольких стройуправлений, но и рабсилой с соседней зоны. И хотя заключенные трудились в рабочих зонах под охраной, все же связь с ними существовала. Обеспечивали ее, прежде всего, закончившие срок и принятые на работу здесь же, но уже в качестве рабочих стройуправления. В бригаде у них эти работники не очень задерживались. То снова попадали за колючую проволоку, то изгонялись за прогулы, то еще по каким причинам. Но за краткое свое пребывание успевали привить рабочей молодежи много новых привычек, добавить специфичных знаний, не всегда полезного свойства. Обогащалась лексика, приобретались повадки и шик, отличающие их обладателей от остального населения. К Сергею все это не очень прилипало, но в нужный момент он мог артистично изобразить бывалого зэка и отпугнуть или заинтересовать, смотря по обстоятельствам. Несмотря на молодость, он не испытывал пиетета к уголовникам и понимал, что вся их романтика – сплошной детский сад. Но, от приключений, которые затевались, в том числе, с участием бывших зэков, не отказывался. Отчасти из любопытства, отчасти из лихости - это были часто рискованные азартные предприятия.
Перед вводом заключенных в рабочую зону, ее обследовали конвойные с собаками. Наскоро пробежав по территории и заглянув в наиболее подозрительные помещения, они давали отмашку и колонну заводили. Конвойные занимали свои места по периметру, начиналась работа. После окончания работ и вывода заключенных, рабочую зону так же проверяли, чтоб никто не остался и ничего не оставил и уводили всех в зону. Проверки были поверхностные. После этого «сподвижниками» из вольных делались тайные закладки с провизией, водкой, чаем, табаком и т.п. Умудрялись заводить и прятать собак, а иногда там прятались девушки, охмуренные лагерными ловеласами. Первых безоговорочно съедали, для вторых тоже не всегда проходило гладко, иногда их отдавали возлюбленные, иногда просто отнимали для общего потребления. Однажды парочку таких «любительниц», практиканток из ПТУ, на следующий день после работы вынесли на носилках, пересыпанных мятыми рублями и трешками. Временная изгородь из колючей проволоки давала возможность свободно общаться и перекидывать зэкам небольшие посылки от родных и знакомых. Заметно было, что в среде заключенных имелись привилегированные. Они и в лагерной одежде умудрялись выглядеть щеголеватее, чем остальные, сверкали фиксами, перстнями, летом форсили живописными татуировками. И никогда не работали. Сидели на солнышке, отпускали комплименты проходящим мимо их участка женщинам. Иногда завязывались знакомства, перерастающие в семейные отношения после освобождения заключенного. Так произошло с Васькой Вохминым, единственным задержавшимся в бригаде из числа зэков. Он был в авторитете не из-за криминальных склонностей и подвигов, а за большой срок. Отсидел двадцать пять лет за групповое убийство китайца, защищавшего свое имущество от банды малолеток. Сел в 1941, шестнадцати лет, освободился в 1966 достигнув сорока одного. Как раз начались разногласия с Китаем, на железнодорожную станцию оттуда приходили разгромленные и сожженные поезда. Васька смеялся, что давно это предвидел и первый начал воевать с китайцами. Выходит, ни за что отсидел четверть века.
Выжить в военные и послевоенные годы на зоне граничило с чудом. Говорят, что выживали чаще те, кто не дорожил своей жизнью. Это была лотерея. Вохмин в нее выиграл, не растеряв чувства юмора, оптимизма и сохранив непосредственность шестнадцатилетнего подростка. Невысокий, субтильный он чувствовал себя увереннее с молодежью, чем с взрослыми. Те, зная его прошлое, старались не задевать, тем более, что ничего предосудительного он ребятам не навязывал. Наоборот, часто сам попадал под их влияние и участвовал в проказах. В нем не было ничего, выдающего человека, две трети жизни проведшего за колючей проволокой, жаргонные словечки не употреблял. Но умел парой невнятных выражений, буркнув их вполголоса и предназначенных только адресатам, усмирить любую подпитую и распоясавшуюся ватагу, недавно «откинувшихся» после одно - двухгодичной отсидки, хулиганов. Это свойство Карнаухов часто замечал у бывалых зэков, внешне никак не демонстрирующих свою исключительность. Хулиганов – краткосрочников они называли бакланами и ложкомойниками.
Бригадир не счел нужным взрослому человеку, который весь свой срок провел на стройках социализма, читать азы техники безопасности. Парни нарушали ее ради куража. Васька как-то попался вместе с ними инженеру по охране труда, на перепрыгивании с балкона на балкон на пятом этаже, Все убежали, а он и не понял, что нарушил. В зоне не очень следили за сохранностью жизни и здоровья подопечных. Твоя жизнь, ты и заботься о ней. Васька не мог понять, что за него еще и отвечают. Т.е., не только за наличие его, как рабочей единицы, а еще и за сохранность. Поначалу возмущался, что и здесь никакой свободы.
Летом их бригаду послали готовить резервуары будущего водохранилища для нужд комбината под опалубку. Это было километрах в пяти от стройки за пригорком на берегу грязевого лечебного озера Угдан, этими резервуарами и загубленного. Жара, степь да степь кругом и никакого начальства. Утром бригаду привозили, вечером увозили, обед готовили в вагончике. Вагончик охранялся Толькой Аникьевым, парнем лет восемнадцати, который ходил по пояс голый и оттого торс его был загорелым до черноты. Однажды пришел в понедельник на работу и пожаловался сверстникам, что вчера на озере его девчата назвали «черно-белым» за не видевшую солнца нижнюю половину тела. Как теперь выровнять загар, он не знал. Ему посоветовали, в выходные без свидетелей, высунуть ноги из вагончика, чтоб устранить неравенство. Появился он через неделю. Оказалось, лечился от ожогов второй степени, т.к. при осуществлении косметической процедуры, уснул.
У Сергея, было ружье, бригада купила старенький велосипед. Добывал для обеда в камышах уток, на велосипеде ездил мужикам за водкой. Не жизнь, а малина!
Мимо котлованов резервуара где-то один - два раза в неделю прогоняли гурты коров, табуны лошадей, отары овец на мясокомбинат. Все заволакивало пылью и, если не было ветра, видимость пропадала на полчаса, дышать было нечем. Люди отсиживались в бытовке, несмотря на духоту и табачный дым.
Как-то при прогоне очередной отары, после того как улеглась пыль, возле котлована заметили отставшую овцу. Вела она себя странно, запрокидывала голову, кружилась в одну сторону и боком пыталась двигаться за ушедшими собратьями. Строители и без того на овец смотрели как в зоопарке, а тут целое представление как в цирке! Посмеялись, потом вспомнили, что у них есть специалист по животноводству. Позвали Карнаухова, который лет с пяти до шестнадцати жил в целинном совхозе и освоил в нем все хлеборобские и животноводческие профессии. Тот выскочил из котлована и сразу оценил обстановку. Баран больной ценурозом, при приступах начинает кружиться и отстает от отары. Приступы возникают, в зависимости от стадии заболевания, через час или два. Чабан хватится его, когда поймет, что никто не крутится, значит отстал. Таким образом, ранее, чем через час он не вернется. Поинтересовались съедобный он или нет. Да, только голову придется выбросить. Пошли шуточки на тему: а не съесть ли его нам? Шутили благополучные горожане, не понимая, с кем они имеют дело. Вохмин, без всяких угрызений совести всегда готов был съесть кого угодно. Раньше ради выживания, теперь по привычке. А для Карнаухова, как всякого сельского жителя, этого вопроса вообще не существовало. Живность и разводится для нужд человека, зарезать и разделать овцу обычное двадцатиминутное дело. Бригадир сказал, что поймать ее невозможно, убежит, кто-то пожалел, что нет ножа. Эта парочка приняла все за чистую монету. Для них все перечисленное не было препятствием. У Вохмина был перочинный нож. Он спросил Карнаухова, достаточно ли этого. Тот ответил, что нож нужен только, чтоб перерезать горло и сделать надрезы на шкуре при разделке туши, а остальное все делается руками и он справится. Не успели зрители и глазом моргнуть, как метрах в пятидесяти на виду у них произошло смертоубийство. Добытчики занесли жертву в котлован с перерезанным горлом. Переполох произошел страшный. Бригадир, без пяти минут кавалер ордена Ленина, начал драть глотку, а отсидевший «десятку» за плен армянин Даваян, бегал по краю котлована, хлопал руками и кудахтал, напротив, потеряв дар речи. Один рисковал карьерой, второй на всю жизнь был перепуган и при каждом удобном случае демонстрировал верноподданнические чувства, даже фуражку носил, какую то форменную. Охотники недоумевали, что за шутки, то режь, то не режь? Выручили женщины. Они набросились на бригадира, сказали, что сам спровоцировал, а теперь крайних ищет. Тот быстро переориентировался, распорядился одной из них варить баранину, а остатки поделили поровну. Даваян отказывался, но все понимали, что самый надежный способ сохранить все в тайне это круговая порука. Вохмин рявкнул на Даваяна и всучил ему самый большой кусок. Бедный армянин, прошедший через НКВДешников и лагерников, давно усвоил, что опаснее тот, кто ближе в настоящий момент, поэтому вынужден был смириться.
Карнаухов уже закопал шкуру, голову и требуху, из вагончика на всю степь разносился мясной аромат, когда на горизонте показался всадник с собаками. Опять все запаниковали. Чабан подъехал и спросил, не видели ли они здесь овцу. Все сосредоточенно копали землю; не поднимая глаз, ответили, что они из котлована не выходят и ничего не видели. У Даваяна тряслись руки, а нога срывалась с лопаты. Вохмин, с каким то истеричным надрывом в голосе стал возмущаться, чем навлек подозрение чабана. А Карнаухов не нашел ничего лучшего как развлекаться забрасывая камнями собак. Чабан начал его ругать, коллеги тоже. Лишь когда чабан уехал, Сергей объяснил, что если собак не отогнать, то они мигом найдут и выкопают следы преступления. Женщины еще раз посмеялись над мужиками, которых пацан уму-разуму учит, и бригада пошла обедать. За обедом обсуждали происшествие, женщины осуждали Сергея за бессердечие. Ладно, на Вохмине негде пробы ставить, а от тебя такого не ожидали. Вот так потом и людей резать начинают. На что, Карнаухов, картинно поигрывая ножиком, ответил, что человека зарезать легче - шерсть не мешает. Все засмеялись, а Даваян отодвинулся.
Бригада была комплексная, то есть, универсальная и выполняла все работы, какие могут быть на стройке, от подсобных до отделочных и монтажных. И хотя молодежи больше приходилось копать землю, но и на кладке кирпича, установке заборов, плотницких и монтажных работах, кое-какие навыки они приобретали. Карнаухов в четырнадцать лет на курсах всеобуча получил квалификацию тракториста, успел немного поработать на тракторе, поэтому его часто использовали в работе с механизмами, как в эксплуатации, так и на монтаже их. Все это потом в жизни пригодилось.
Народ в бригаде был разношерстный по квалификации, возрасту и полу. Казалось бы, что хитрого копать землю? А не скажите! В бригаде был глухонемой Кеша Бесфамильный, здоровенный сорокапятилетний мужик. Шанцевый инструмент обычно обезличенный и всеобщий. У Кеши все было персональное: лопата, кирка и лом. Не дай Бог, по ошибке посягнуть на что-нибудь из его комплекта. Затрещина, как минимум, а рука с лопату и твердая от мозолей как лошадиное копыто. Однажды на спор молодые ребята вчетвером встали с ним на траншею. До обеда опережали Кешу чуть не вдвое, а к вечеру выдохлись и отстали. Противоположный пример – мордвин Ваня Нескоромных. По-русски говорил приблизительно, лишь бы поняли, чем очень забавлял и развлекал молодняк. Любил употреблять поговорки, всегда некстати и в собственной интерпретации, отчего они становились цитатами. Например: «Гора – гора, а человек сойдется». Удобно, а то пока выговоришь: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдется». Сравните. Особенно ему удавались пословицы с матерными словами. В работе был ленив, неповоротлив и безответственен, несмотря на зрелый возраст. По этой причине на утренней разнарядке все старались не попасть к нему в напарники. Бригадир по очереди наделял им членов бригады в качестве наказания. День работы с Ваней можно было считать пропащим.
Однажды с ним на задание отправили Карнаухова. На высоте примерно десяти метров готовилась установка пневмопроводов, попросту труб для транспортировки шерсти из цеха в цех диаметром от 200 мм до полуметра. На эту высоту выставили леса и на площадках комплектовали крепежный материал для монтажников. Наверх вел шаткий трапик, рассчитанный для прохода одного человека. Ящики с болтами весили килограммов двадцать. Каждый болт граммов сто. Когда Карнаухов поднял наверх первый ящик, Ваня со вторым только приближался к лесам. Сергей весь извелся, пока дождался его наверху - разминуться на трапе невозможно. Ваня поднялся на первый ярус лесов, метра на два и начал охать и скулить, что высоко и все качается, как бы ему не упасть. У Карнаухова, пока Ваня с бабьими ухватками и причитаниями добирался до верха, иссяк запас всех сильных выражений. Вниз Ваня старался не смотреть, говорил, что кружится голова, и он не сможет спуститься. Налицо явная симуляция. Карнаухов не понимал такого отношения к работе и решил немедленно заняться перевоспитанием напарника. Педагогические навыки у него были исключительно интернатские, возраста и субординации не учитывающие, опыт получился запоминающимся и долго обсуждался потом в бригаде. А для Вани самым страшным с тех пор стало обещание бригадира послать его на работу с Карнауховым.
Что ж, не можешь слезть, сиди. Я буду тебе подавать болты, а ты их укладывай. Ваня, не уловив замысла напарника, обрадовался и быстро согласился. Он думал, что Сергей будет носить ящики, а он принимать их и раскладывать. Ага, сейчас!
Сергей по пути снял трап между верхним и следующим ярусами, отрезав Ване возможность отступления. Тот встревожено поинтересовался, зачем это. Чтоб не мешал, был ответ. Спустившись, Сергей вскрыл один ящик, достал из него болт, и крикнув: «Лови», запустил его наверх. Болт ударился о стенку и упал обратно. «Я же тебе сказал, лови». После этого болты полетели один за другим, частично попадая на площадку, но в основном в стенку и Ваню и возвращаясь обратно. Стограммовые снаряды мелькали в воздухе со скорострельностью приближающейся к характеристикам пулемета Дегтярева. Ваня и в спокойной то обстановке с трудом подбирающий русские слова, здесь и родные позабыл. Думать ему тоже было некогда, особенно после двух-трех попаданий в мыслительный орган. Оставалось ловить болты, чтобы предотвратить удары. С первого ящика на землю вернулось две трети их, со второго уже меньше трети. В промежутках, пока раскрывался очередной ящик, Ваня пытался бунтовать, материться и даже пробовал по стойке лесов спуститься на нижний ярус. О головокружении он забыл, что подтвердило подозрения о симуляции. Карнаухов сообщил ему, что леса он вчера устанавливал на живую руку и, если стойки нагрузить, может рухнуть вся конструкция. Перспектива оказаться погребенным под грудой металла заставила Ваню отказаться от мысли покинуть пост, нежелание получить очередным болтом по башке вынудило поворачиваться в ритме заданном снизу. А ритм нарастал, перерывов в работе не было целых полчаса. После перекура Ваня попросился в туалет, но у Карнаухова этот номер не прошел. «Свидетелей нет, я отвернусь, а то ты полчаса будешь спускаться, потом час подниматься, если совсем не сбежишь», - был ответ. Канонада продолжилась, воспитуемый делал поразительные успехи, появились навыки и шестой ящик передали уже без потерь. Процесс был прерван истерическим хохотом бригадира, пришедшего проверить выполнение задания. Он минут пять, согнувшись, пытался что-то сказать и не мог. Наконец вымолвил: «Я два года с ним работаю, и никогда не видел, чтоб он так шустро поворачивался». Ваня сверху выражал свое негодование почти на чистом русском. Сказался попутный эффект - методика влияла и на лингвистические способности. Отсмеявшись, бригадир распорядился спустить Ваню на землю. Как только восстановили трап, тот, перепрыгивая через ступеньки и ловко цепляясь за стойки, как бабуин, мгновенно исчез из цеха, угрожая обоих вытащить на местком. Он всерьез решил жаловаться и успокоили его тем, что пообещали рассказать прорабу, кто зимой залил столбики забора водой вместо бетона, весной забор уплыл.
Как бы ни было, но когда через три года Карнаухов вернулся из армии, комбинат был построен, бригадир получил орден Ленина и автомобиль «Запорожец» в качестве премии. За досрочную сдачу объекта всем дали кроме премий награды: медали, Почетные грамоты, благодарности. Даже Ваня Нескоромных не хотел удовлетвориться премией и собирался идти в партком, но ему опять напомнили про тот злосчастный забор.
Во что обошлась эта стройка государству, описанию и учету не поддается. Отношение к «социалистическому», то есть, общему и народному, добру было самым бестрепетным. Если за двадцать минут до отправки вахтового автобуса приходил самосвал с каким-то материалом, ни у кого в голове не возникал вариант задержать отправку автобуса. Прораб не сомневаясь, распоряжался разгрузить этот хлам (бетон, раствор, песок и т.п.) в отвал и дело с концом. Водитель за рейс получал законный талон, а кубатура вписывалась в наряд выполненных работ. Показатели росли. Территорию этой громадной стройки никто и не подумал обнести забором, видимо из экономии средств. А сколько было вынесено и вывезено под эту экономию не только частными обычными "несунами", но и колхозными, совхозными стройбригадами в сговоре с местными снабженцами и руководителями, не знает никто. Остается добавить, что после перестройки, комбинат, перерабатывающий всю шерсть, производимую Восточной Сибирью с поставками из Аргентины и Австралии в придачу, и дающий работу десяткам тысяч человек, был стихийно растащен до состояния котлована, из которого все оборудование ушло так же на металлолом.