Выловил Матвей золотую рыбину и принёс домой.
А жена сказала ему, что он идиот. Потому что выловил рыбу в озере у мусоросжигательного завода, где даже мухи не плодятся, а уж они-то знают в этом толк. А он изловил и принёс домой.
— Матвей, — спрашивала его жена, — когда ты повзрослеешь?
Он хотел выпить чаю, даже поставил чайник. Но в итоге просто набил своим сеном трубку и стал дымить на кухне, где ничего подобного нельзя.
Повариха стоит тут же на кухне и молчит. Не говорит Матвею, что он идиот и ничего не спрашивает. Она вообще почти не говорит по-нашему. Только понимает.
Прибежал сын в подгузниках и стал чесать пузо. Росту в нём метр, и ноги кривые, а будить его нельзя, когда он спит. На нём майка, подгузники и шлем пожарного. Стоит этот кадр, смотрит, чешет себе пузо.
Матвей мотает головой, чтобы проснуться. В это время со стороны жены ему в голову летит чашка, и Матвей использует бег.
Выталкивает сына наружу, хватает его за руку и вниз по лестнице за собой влечёт. Босые сыновьи пятки стучат по бетону.
Вышли из подъезда, на снег. Встали.
Снег блестит, светло, как днём. Блестит шлем пожарного.
Матвей рассчитывал, что они побегут на проспект, сядут в троллейбус с гармошкой и поедут в центр города, где огни. Им, по крайней мере, будет что вспомнить.
Но матвеев сын спросил для начала, что происходит.
А Матвей спросил напрямик:
— Почему ты меня ненавидишь?
Сын отвечает: «Потому что ты идиот».
— Но что тебя не устраивает? Живёшь в квартире, как все дети, у тебя машина. Красная. Как ты хотел.
Сын отвечает: «Потому что брат у тебя не идиот».
Матвей сам идёт на остановку, но не садится в троллейбус, а сидит на лавке, курит трубку и смотрит на проезжающих в троллейбусах людей.
Некоторые узнают его и машут. Ему приятно, хотя он знает, что машут не ему.
Машут его брату, перед которым преклоняется живое в радиусе многих миль. Всё неживое расступается от его взмаха. В его подчинении даже тучи.
Матвей сидит на окраине города, а матвеев брат в центре этого города подписывает одну бумагу за другой. На бумагах этих буквы и гербы, они изменят много жизней.
Рука над бумагой с гербом останавливается на секунду, чтобы фотографы проснулись, и снова ставит подпись, которую нельзя подделать.
И снова с нами это происходит — нами руководят.
— Ничего, — говорит про себя брат. — Так будет лучше.
И Матвей верит.
Ему просто нечего возразить.