Отец всегда мне говорил, что глазам верить нельзя. Они часто обманывают. Если хочешь узнать что-то наверняка, надо эту вещь потрогать, понюхать и попробовать на зуб. Только тогда можно делать какие-то выводы. Я так и поступал всю жизнь. Хороша была отцовская наука. Ни один торговец не мог подсунуть мне фальшивую монету, и мошенники обходили меня стороной.
Когда Учитель позвал меня с собой, я сначала усомнился и, поскольку не мог потрогать его учение, стал проверять его практикой. Это было трудно, но приносило плоды. Жить мне стало труднее, чем прежде, однако же, значительно радостнее. Во всяком случае, в жизни появились Смысл и Большая Цель, а это уже немало.
По природной привычке сомневаться во всём, я отговаривал Учителя идти в Иерусалим, но он меня не послушался, за что вскоре поплатился. Его арестовали и казнили как преступника, хотя более праведного человека я не встречал никогда.
Нас осталось одиннадцать человек, и мы оплакивали Иисуса, когда в дом пришла Мария Магдалина и сказала, что Он воскрес.
Все возликовали, и только я сохранил печаль и хладнокровие. Такого ведь не бывало от века, чтобы кто-то вернулся оттуда, откуда не возвращаются. Даже пророк Илия, как сказано в Писании, живым взятый на Небо, остался там навсегда. Правда, говорят, был ещё воскрешённый Лазарь, однако же, я при этом не присутствовал, и определённо утверждать ничего не могу. Мало ли о чём судачат люди. Учителя, когда он пришёл в город, они назвали Царём, хотя из него такой же царь, как из меня римский наместник. Не зря же Он сам говорил, что царство Его не от мира сего. Об этом я и сказал Магдалине. Она обиделась и заявила, что видела пустой гробницу, а сидевший там ангел сказал ей, что Его там больше нет.
- Подумаешь, ангел, - возразил я. - Три года назад некий купец из Персии дал мне попробовать пахучий зелёный порошок, приняв который я увидел райский сад и столько ангелов, сколько нет и на небесах.
Тут Мария обиделась ещё сильнее и заявила, что Он хоть и безгрешен, однако совершил большую ошибку, приняв меня в число своих учеников, а она никогда ничего такого никогда не употребляла даже когда работала в весёлом квартале, разве что изредка позволяла себе выпить немного вина, разбавленного водой.
Пока мы с ней пререкались, все остальные обратили свои взоры к открывшимся дверям, и на лицах их были написаны восторг и удивление, даже у всегда мрачного Иоанна. Мы с Марией тоже повернулись и увидели вошедшего человека, очень похожего на Учителя. Он был в новых белых одеждах, однако под глазом у него был синяк, лоб сильно поцарапан, а на запястьях виднелись повязки.
- Мир вам. – Сказал человек.
- Учитель! – Закричали наши и бросились к Нему, но Мария опередила их и повисла у Него на шее, покрывая лицо поцелуями. Он тоже обнял её, потом ласково отстранил от себя и поприветствовал всех учеников, для каждого найдя добрые и ободряющие слова, в том числе и для Петра, который как раз перед тем сильно раскаивался в своих недостойных поступках позапрошлой ночью. Было заметно, что тот сильно приободрился. Я же по-прежнему не мог поверить, что это Учитель и оставался там, где стоял. Тогда человек подошёл ко мне и сказал:
- Фома, Фома, зачем не приветствуешь Меня?
- Потому не приветствую, - отвечал я, что не уверен, будто это действительно Ты, Учитель. Может быть, это твой призрак или просто обман зрения вроде массовой галлюцинации. Сам знаешь, всяко ведь бывает.
- Какой ещё призрак? Вот я сам стою перед тобой. Что тебе ещё?
- Прости, учитель, - поклонился я Ему, - но, учитывая то, что мне достоверно известно о твоей смерти, а сейчас ты живой, не поверю в то, что это действительно Ты, пока не вложу персты свои в раны твои, ибо заповедовал мне отец, чтобы я не верил глазам своим, но проверял их руками.
Он улыбнулся и, сняв повязку, протянул мне правую руку. На ней увидел я едва затянувшуюся, ещё влажную сквозную рану и след от верёвок. Осторожно, чтобы не причинить боли, я прикоснулся к запястью и окончательно убедился, что это та самая рука и что сам Он отнюдь не призрак, но прежний Иисус, из плоти и крови. Голос, кстати, тоже был Его, который ни с каким другим не спутаешь.
- Да, глаза, руки и уши не обманывают меня. – Признал я тогда.- Уверен теперь, что передо мной Ты сам, Иисус из Назарета.
Он рассмеялся, обнял меня, потом отстранился и сказал:
- Ты всегда был недоверчив, Фома, но сейчас увидел и поверил. Истинно говорю тебе: блаженны те, кто не видел и уверовал.
- Это так, Учитель, - согласно кивнул я, - однако же, позволь мне следовать своим правилам, усвоенным с детства, а блаженство Бог бы с ним, обойдусь как-нибудь.
- Позволяю. – Улыбнулся он.
И так мне хорошо стало от его улыбки, как не было никогда, и я окончательно поверил, что Он это Он, и что Он воистину воскрес.
Потом мы накрыли стол, и Иисус возлёг с нами на пиршественном ложе, и разделили мы с Ним пасхальную трапезу. И приходил Он к нам ещё сорок дней, и записывали мы за ним его слова и поучения. Когда же пришло Его время, Он вывел нас на луг и во плоти вознёсся на небо. Это так же истинно, как то, что меня зовут Фома, ибо когда Иисус возносился, я коснулся подошв его сандалий оказавшихся у меня над головой, и это была реальная, а вовсе не призрачная обувь.
С той давней поры все ученики Его учеников называют меня Фома Неверующий и иной раз насмехаются над моим неверием, однако же, я не обижаюсь, ибо свою веру укрепил знанием и теперь уверенно могу свидетельствовать, что Он воистину воскрес и вознёсся.