Глава 10
Ладони Глеба, медленно, скользили по барельефной резьбе. Пальцы, будто следуя за фантазией старинного мастера, то погружались в углубления рельефа, то, задерживаясь на его выступах, легкими касаниями, обводили фигурные контуры. Выражение его лица в эти минуты, было схоже, с выражением лица радиста, сосредоточенно, принимающего какую-то, очень значимую и содержащую в себе некий торжественный смысл, шифрограмму. И это внутреннее торжество, отражалось на его лице, нескрываемым восхищением.
Роман Григорьевич, молчаливо, с задумчивой улыбкой, наблюдал за Глебом, сидя на стуле, стоявшем в углу комнаты.
Тишина в комнате, нарушалась лишь звуками, от движений Глеба. Так, продолжалось, минут десять. Присевший к полу и операвшийся о него одним коленом, наконец, Глеб приподнялся и не распрямляясь, сделав несколько шагов назад, опустился на корточки, положив руки на колени, так, как держит руки на парте, прилежный первоклассник.
Перед ним, точно монумент, стоял, на двух массивных тумбовых цоколях, повидавший и переживший с дюжину людских поколений, превосходный образец мебельного искусства.
Это, был конторский стол, сделанный из черно протравленной древесины кедра. Явно, изготовленный не по заказу у модных по тому времени, французских, или немецких мастеров. Так же, было не похоже, что это, работа русских краснодеревщиков, трудившихся в столичных дворянских и купеческих мастерских. Он, был намного скромнее их изделий, отличавшихся дворцовым шиком и изящностью форм, ослепляющих позолотой, изумляющих тонкостью, художественной причудливостью, разнообразием и богатством отделки. Но, именно благодаря этой непохожести, самобытности и безотносительности к характерной, для его эпохи, стилистике - он и был интересен. Интересен - сам по себе. Вне сравнении, с чем бы то ни было.
Нарочитая грубость его массивных форм, как бы, символизировали непреклонную волю и целеустремленность. В самих размерах, подразумевалась масштабность замыслов. В твердости материала - твердость воли.
Высота стола, была больше, обычно принимаемой, за удобную, для такого рода изделий, что, позволяло догадываться, либо о не малом росте заказчика, либо - что стул, или кресло, имели дополнительную приступочку, дабы зрительно, возвышать сидящего.
Столешница - с широкими, вглубь, и довольно утолщенными, книзу, бортами, с нанесенным на их переднюю плоскость, резным викторианским орнаментом, из дубовых листьев. Рабочая ее поверхность, изначально, была отделана кожей. Ее следы, отпечатавшись в слое клея, остались, на подложной доске. Тут же, были заметны, многочисленные бороздки, оставленные резцами грызунов, вероятно, выгрызавших остатки мездры. Видно, кем-то, уже предпринимались, весьма неумелые попытки ремонта, отчего, сильно пострадали внутренние края, цельноклеенных бортов. Безруко, начатое дело, в силу каких-то обстоятельств, бестолково было брошено. Возможно, что эта бестолковость и была, тем, определяющим обстоятельством, для того, чтобы стол, был отправлен в подвал - до лучших времен.
Высокие цоколи тумб, хоть и смотрелись несколько непропорционально, но придавали столу, видимой крепости, тяжеловесности и приземистости - в достаточности, компенсирующей его большую высоту. Казалось, его невозможно даже сдвинуть с места, а уж, пытаться приподнять и вовсе.
Фронтальные и боковые стенки тумб, собраны рамочно-филенчатой вязкой, со зрительно, углубленными филенками, обрамленными объемными, профилированными багетами.
И наконец, между тумбами, как бы увязывая их сверху, с перекрытием каждой, от внутреннего угла, примерно, на четверть ширины, красовался массивный медальон, в форме, чуть выпуклого, овального боевого щита, сорентированного горизонтально. На месте умбона, расместился центральный элемент - фамильный дворянский герб.
Гербовый щит, разделен горизонтальной полосою. В верхем поле, вряд, располагались три одинаковых знака, формой похожие на литеру "Л".
Это, были рудоискательные лозы, символизирующие, главнейшее занятие, носителей знаменитой фамилии.
В нижнем поле, изображен молот-ручник, со скругленным "боем" и шаровидным "задком". Щит, увенчан дворянским шлемом, а сверху и с боков, охвачен, длинными, резными, похожими на папоротниковые, листьями.
Глубоко в памяти Глеба, вертелась некая фраза... Но, никак не мог он, облечь ее, в конкретные слова, хотя, ясно чувствовал, что она, имеет прямое отношение к стоящему перед ним предмету. И, словно испрашивая ответа, Глеб вглядывался в завитки резьбы, будто, пытаясь зацепиться мыслью за какой-то из их, и распутав клубок памяти, обнажить, эту, затерявшуюся в ней, фразу. ...Демидовы.., Демидовы, - мысленно повторял он. - Крупнейшие промышленники своего времени. Именно их, трудами, не в последнюю очередь, были обусловлены многие славные Петровские виктории. Представители этой династии, немало, прославили свой род и разносторонней общественной деятельностью. Способствовали развитию отечественной науки, образования, искусства, жертвуя для этого, огромные средства - целые состояния.
...Герб. ...Ну, да, конечно! Глеб, вспомнил ее, эту фразу - " Не словами, а делами". Это был девиз Демидовых. Правда, начертанный, на более позднем гербе, появившемся, когда один из потомков рода, волею, короля Италии, получил княжеский титул Итальянского королевства, девиз, принял более лаконичный вид, выражения древних римлян - "Acta, non verba!" - " Дела, не слова! ".
В прошлом году, гостя у приятеля в Питере, Глеб, не устояв перед искушением, приобрел, сразу несколько томов "Общего Гербовника дворянских родов Всероссийской Империи". Хотя и пришлось, выложить за книги, довольно значительную сумму, он, ничуть не жалел о том. И сейчас, в очередной раз, убедившись в практической пользе, от приобретения, Глеб, сожалел, лишь, что не является обладателем всех двадцати частей Гербовника, учрежденного еще Павлом Первым и последняя часть которого, была утверждена Николаем Александровичем, в феврале 1917 года. Конечно, все что нужно, возможно было, с легкостью отыскать, прибегнув к помощи современных средств получения информации. К тому же, ему, была доступна специальная литература в музейной библиотеке. Но, подобные издания, он, все же, предпочитал иметь на домашней полке.
Глеб встал, и обойдя стол полукругом, принялся осматривать его с обратной стороны.
В тумбах, было устроено восемь выдвижных ящиков - по четыре, в каждой. Еще один, широкий ящик - по центру. Ручек на крышках ящиков не было. Присадочные отверстия под них, довольно большие - такие, что свободно вмещался палец и ящик, можно было выдвинуть. Глеб, потянул на себя средний ящик. Тот поддался легко и застопорился в конце хода. Было приятно обнаружить, неплохо сохранившееся, мундирное сукно, синего цвета, которым было отделано дно. Глеб, поочередно, попробовал работу всех ящиков. В трех, сукно оказалось изорваным. А дно, последнего, было залито чем-то желтоватым, полупрозрачным, похожим на клей, или лак.
На этом, первичный осмотр был окончен. Оставалось, сделать серию фотографий и взять несколько проб.
Глеб , глянул на часы. До прибытия Сенькиного рейса, по расписанию, оставалось сорок семь минут.
Подойдя к подоконнику, на котором, до времени, сложил свой "походный набор" - небольшой кейс с инструментами и фотоаппарат, Глеб, извлек из кейса хирургический скальпель, пару листов писчей бумаги и несколько небольших пластиковых контейнеров, размером, с обычный пузырек для лекарств.
Опустившись у стола на колени, и отыскав, подходящую для взятия пробы лакового покрова область, под средним ящиком, Глеб, соскоблил скальпелем на бумагу, некоторое количество лака. Ссыпал пробу в контейнер. Затем, с того же места, управляясь со скальпелем, будто с циклей, снял немного тончайшей древесной стружки. Древесина в том месте, осталась черной, что, могло свидетельствовать о качестве протравы, а главное, позволяло с большой вероятностью предполагать, что изделие, не перекрашивалось. И хотя, стол, имел множество повреждений снаружи, но именно его внутренняя часть, в меньшей степени подвергавшаяся экспуатационным влияниям, и могла, поведать истину о его первоявленном облике. Немного подумав, Глеб еще снял, чуть стружки. Удовлетворившись результатом, и распределив пробы по разным контейнерам, выдвинул один из ящиков, с изорванным сукном. Срезав лоскуток и завершающим движением задвинув ящик, он, вернувшись к подоконнику, оглянулся, словно вспомнив о каком-то непроизведенном действии, как бы, заново, оценивая его целесообразность. Но, видимо решив, что на данный момент, осуществление этого действия, не имеет, сколько-нибудь важного значения, принялся укладывать кейс.
Щелкнув стальной застежкой кейса, Глеб, повернулся лицом к Роману Григорьевичу, смиренно, ожидающему окончания всех процедур.
- Роман Григорьевич, должен отдать должное, вашей беспримерной терпеливости. Обычно, во время осмотров, люди засыпают меня вопросами.
- Знаете, я придерживаюс.. правила - не мешать, людям, выполняющим свою работу, будучи несведущим в их деле. Однако, вынужден признать, что в сию минуту, я, весь - есть неперпение, доведенное любопытством, до точки кипения! Когда, я увидел в ваших руках скальпель.., то, удержаться от вопроса.., право, было очень трудно!
Роман Григорьевич, простодушно рассмеялся.
- Да.., на вооружении у нашего брата, имеется почти весь набор хирургического инструмента, и даже - стамотологического!
А предметы, с которыми приходится работать, для нас - "пациенты".
- Выходит, что реставратор, тоже - врачеватель плоти, но.., неодушевленной?
- Ну.., это, как сказать... С физической точки зрения: любая плоть - материал. Так называемое - цивилизованное общество, наделяет душой, лишь живую, человеческую плоть. При этом, соглашаясь с энергетической природой души, способной, посредством своей энергетики, поддерживать связь, с неким, высшим духом. Но, все материальное, также, обладает природной энергией. Почему же, право на одушевленность, признается, лишь за человеком? По причине, его разумности? Но, "разумность" человеческая, куда деструктивнее "неразумности", окружающего его, материального мира природы. ...Быть может, "нецивилизованные" племена, верящие в одушевленность всего вокруг, только они, и понимают правильность миропорядка. И, свое назначение, а значит, и свое место в этом порядке. И с равностепенной уважительностью, обходятся как с живым, так и с неживым.
Когда, вы начинаете, что-то делать руками - вы начинаете, чувствовать связь с материалом. Он, руководит. Он, подсказывает вам - что делать. Не вы, подчиняете его себе. А он, заставляет вас, искать способы подхода к нему. Вам кажется, что это вы, изменяете его свойства - нет.., это он, приоткрывая их для вас, вынуждает вас думать, о выгодном их использовании. Это материал, оживляет фантазию мастера, вселяя в его душу вдохновение. Он - первичен. Он - главный. Из ничего - ни что, не выйдет. Вот тут то и происходит, обмен частичками душ. Он, вселяется в вашу, а вы, вкладываете в него, частичку своей. Когда, этого обмена не происходит, тогда, мы видим грубую и некрасивую работу, не заставляющую нашу душу замирать в восхищении. И будь это, ценнейший материал - он для нас мертв. Бездушен. Испорчен. И напротив, видя перед собой вещь, сотворенную в согласии мастера с материалом, мы испытываем душевный восторг! И нам, обязательно захочется прикоснуться к этой вещи. Отчего, в нас возникает это желание..? Оно появляется - вдруг. Не осознано. .. Это оттого, что души наши, очень тонко чувствуют красоту. И всегда, стремятся к соприкосновению с этой красотой. То же, происходит и между людьми. Вопрос лишь в том, насколько тесным, сбудется это соприкосновение. Насколько, наш разум, ограниченный бесчисленным множеством условностей, позволит нашей душе. ...Но, душа, иногда восстает против разума...
- И тогда... Рождается любовь! - Закончил мысль Глеба, Роман Григорьевич.
- Точно!
Но, вернемся к нашему "пациенту".
И Глеб, начал подробно излагать свои соображения.
Роман Григорьевич, слушал вдумчиво, с неподдельным интересом . Кивал, соглашаясь. Задавал вопросы. Они, пару раз, вместе, обошли стол кругом. Глеб, заостряя внимание на некоторых деталях, разъяснял условия, определенные его многолетним опытом и самим характером, предстоящей работы.
Заметив, что Глеб, частенько поглядывает на часы, Роман Григорьевич прервал его:
- Кажется, вы, хотели фотографировать..?
- Ну да, я должен, сделать несколько снимков. Но, я еще не обо всем...
- Фотографируйте... Как управитес.., поднимайтес.. в кабинет. А я, пока, чайком займусь. Как, вам, мое предложение..?
Взбодриться, перед дорогой, стаканчиком чая, было бы совсем не лишне.
И Глеб, с готовностью, согласился.
- Вот и прекрасно! За чаем и договорим!
__________________________________________________________
- Ну, Глеб Сергеевич, буду ждать от вас вестей. А по поводу, ваших рекомендаций - не беспокойтесь. Обеспечим "пациенту", требуемый климат, до "операции".
- Не сомневаюсь!
- Хорошей дороги! Рад знакомству!
- До свидания!
...Роман Григорьевич, проводил взглядом автомобиль Глеба, и развернувшись, пошагал к проходной.
Глава 11
- Что же они не звонят..? Уже пятнадцать минут, как самолет, должен был приземлиться.
Глеб, остановил машину у обочины. Вышел. Набрал номер. Ожидая соединения, зашагал взад-вперед. В трубке, раздался первый гудок. Глеб замер на месте.. Второй.., третий... После четвертого гудка, связь оборвалась. Он, набрал номер повторно. ...Занято. Тут же, на дисплее, отобазился Женькин номер.
- Ало! Глеб, ты слышишь меня!?
- Слышу, слышу! Рейс прибыл!?
- Да, не кричи ты! Чего разволновался!? Погода в Южно-Сахалинске, нелетная была. Но, уже - в небе. Задержку на два часа обещают. У тебя как?
- Да, возвращаюсь уже. Только выехал.
- По всему - ты, еще ранее нас доберёшься. Так и езжай сразу ко мне. Марина сегодня на работе. А Аленке, я позвоню - предупрежу. Велю, чтобы обедом тебя накормила. Поди ж, оголодаешь с дороги то. А там, глядишь, и мы подкатимся.
- По поводу обеда - не беспокой ребенка. У меня, с собой пироги вкуснющие. Еще и вас угощу.
- Так, так... Интересно.., это что же у нас, за такая стряпуха, появилась..?
- Семеныч, подобные фантасмагории, можешь смело, утопить в своем подводном царстве! - На дороге купил. У ребятишек.
- Ну, ну... Все, на подножном корме держишься...
- Именно.
- Давай - рули! Все. Конец связи.
Проехав немного, Глеб, заприметил вдалеке, фигуру человека, шагающего по обочине. Приблизившись, он, различил в нем старика. Старик шел медленно, немного прихрамывая, опираючись на клюку. Во второй руке, он нес лопату, из фанеры, для уборки снега. Глеб, сбавил скорость. Поравнявшись с идущим и успев разглядеть его лучше, проехал чуть вперед, остановился и выйдя из автомобиля, двинулся ему навстречу. Увидев, что остановившийся проезжий идет в его сторону, путник, стал. Чуть приподняв голову, словно принюхивающийся зверь, прищурившись от солнца, он, стоял не двигаясь, ожидая приближения незнакомца.
Когда, между ними оставалось метров пять - шесть, Глеб, будто желая упредить о своем добром намерении, поприветствовал старика: - День добрый, Отец! Далеко ль, идете? И, уже подойдя, переспросил: Идете, далеко? Может, помочь? Подвести?
- В помощи то - не нуждаюсь... Но, вот, если подвезешь, по-доброму, с разговором... Это, можно.
- Уговорились! Только укажете - я, с вашими краями, не знаком.
- Проездом, что ль?
- Ну, можно сказать, и так.
- Ясно... Да, ехать то тут, недалече. Укажу.
Они двинулись к машине.
Сложив, спинку заднего сиденья, Глеб, уложил лопату в багажник. Уселись.
- Хорошая у тебя машина... Удобная. Чья?
- Немецкая.
- Да уж... Немцы делать умеют. Задавали они нам жару, в сорок первом - со своей техникой. Да и, вояками, были хорошими.
- А вы, куда - с лопатой то?
- Нужно, в одном месте, снежок приубрать. Эко, валило давеча. ...Нужно.
Замолчав, попутчик Глеба, устремил неподвижный взгляд вперед, погрузившись, в какие-то свои, мысли. Пауза затянулась.
Глеб, стал отсчитывать километражные столбики. Когда мимо промелькнул третий, он, решился нарушить молчание: - Не далековато - в вашем возрасте, пешком, столько?
- Нормально. Хаживали и поболее. Как до пенсии дожил, так все - ногами.., ногами... Не бывало машин то - ни своих, ни немецких, ни еще каких...
Глянув, при этих словах на Глеба, и уловив в выражении его лица, некоторую смущенность и даже виноватость, старик, улыбнувшись, поспешил смягчить свое высказывание : - Да, ты, не серчай - не камень, в твой огород. То, что деткам нашим, нынче, живется лучше, чем нам бывало - так, за то, мы свои силушки, с головушками и отдавали! Плохо только что, устроившись бытово - человечность растеряли люди! ...Растеряли - факт!
А, ну ка, притормози... Вот, вот... Гляди, сейчас! За знаком - свороток будет, вправо. Если дорога чищена, сворачивай смело. Коли нет - там меня и высадишь.
Доехали. Дорога, оказалась занесенной снегом, вплоть, до березовой рощи, раскинувшейся на некотором расстоянии от съезда. Вышли из машины. Глеб, достав лопату, воткнул ее в снег. Хотя, снег, уже немного осел, от дневной оттепели, все же, попытка пробиться через него на машине, представлялась рискованной. Словно угадав мысли Глеба, старик, многозначительно произнес, глядя на автомобиль: - Да... Не танк!
- А, куда дорожка то? Поинтересовался Глеб.
- Ну, хочешь - пойдем вместе, если не торопишься. Тут близко. Чуть только, в березнячок войдем - считай и на месте. Сам и увидишь. Правда, обувка у тебя, неважная - замочишь, ноги то... И он, поочередно, постучал набойкой клюки, по носкам, своих яловых сапог, - Вот! Обувь - так, обувь!
- Ничего! Как намокнут - так и высохнут! Ответил ему Глеб, с шутливой бравадою в голосе.
- Ну, коль - "ничего".., так пошли... Я - вперед. Ты - по следу. Может суше и останешься.
Дед, держась левой стороны дороги, где снег, был не так глубок, энергично, продвигался вперед. Шагов через пятьдесят, остановился. Снял ондатровую ушанку с козырьком и стерев, рукавом грубой суконки, пот, со лба и с шеи, обернулся назад.
- А ты, мил человек, чем, в жизни то своей занят?
- Я, можно сказать: людям, вещи возвращаю.
Собеседник, смерил его взглядом. Ухмыльнулся. И, как показалось Глебу, в его ухмылке, было что-то недоброе.
- Воров, что ли, ловишь? Он, похлопал рукой по своему левому печу, намекая этим жестом, на принадлежность Глеба, к "органам". - А не похож!
- Да, нет... Какие воры... Моя профессия - реставратор. Я, вытаскиваю вещи для людей, из объятий времени. И цель моей работы - остановить время, для этих вещей. А, время, знаете, - еще тот, вор! Настоящий грабитель! ...Да, что там, вещи! Людей, крадет!
- Вот, тут, ты прав! Прав! ...Но, ведь и дарит иногда! И подумав немного, добавил: - А человека, можно отреставрировать? И развернувшись, махнул рукой, - Не отвечай!
Они дошли до начала рощи. Снегу на дороге, стало заметно меньше. Идти стало легче. Глеб, даже зашел чуть вперед, но не замечая ничего, что могло бы привлечь внимание, остановился и вопросительно посмотрел на старика. Его морщинистое лицо, казалось, просветленным от некого сильного чувства, разбуженного в душе, каким-то очень значимым для нее обстоятельством. Щеки зарумянились, и будто бы, вновь, приобрели юношескую упругость. Глаза блестели, словно от предвосхищения чего-то великого, как если бы, ему, предчувствовалось зреть перед собой, явление некой святыни.
Желавший до этого, спросить - к чему же, они пришли, Глеб, не решился вмешаться в происходящее, меж, чем-то, еще ему неведомым и этим человеком. Он, снова, внимательно посмотрел вдоль дороги... И пройдя, еще с пару десятков шагов, разглядел, с правой стороны, мелькающее сквозь белизну березовых стволов, невысокое ограждение серо- серебристого цвета.
Подошли ближе. Взгляд, уже различал за ограждением, стелы, чуть выше человеческого роста, со звездами на коротеньких шпилях.
Они остановились на дороге, напротив входа, на место захоронения. Над небольшой калиточкой, на решетчатом, металлическом основании, закреплена табличка с надписью из двух строк :
"Скорей умрем, чем станем на колени,
Но победим скорее, чем умрем!"
- Ну, вот и пришли. Партизанил я в этих местах. Пятнадцать мне только исполнилось, когда немец на землю нашу ступил. Всей деревней, считай, в лес ушли. А на этом месте, тридцать семь человек полегло. Наших - партизан.
Вот, сколько живу - хожу. Навещаю. Приглядываю. Прихорашиваю. Да не я один. Еще люди ходят. Вот и дорогу, обычно, всегда расчищают зимой. Нынче, видно, еще не успели. А, может, уже и на тепло надеются - сама очистится...
Глеб, протянул руку к лопате...
- Оставь... Оставь. Тут уж, я сам управлюсь. Моя забота.
Ты, лучше пройди. Постой среди них. Подыши. Поплачь, если захочется - стесняться тут, не чего. Я сам - сколько прихожу... А каждый раз, всплакну малость.
Он, глубоко вдохнул и прерывисто выдохнув, взялся за древко лопаты.
Глеб, пробрался к калитке и расчистив ногою снег около нее, прошел за ограду.
Он подходил к каждому обелиску. Прочитывал имена и фамилии, даты рождения. Пытался представить себе лица бойцов. Среди фамилий, оказались две девичьи. Первой девушке, было восемнадцать, второй шестнадцать.
Под одной из фамилий, стояла дата рождения 1875г. Получалось, что человеку, вставшему на защиту своей земли, с оружием в руках, было на тот момент, шестьдесят семь лет.
Чем дольше, Глеб находился среди обелисков, тем сильнее, он ощущал, как это место действует на него, своей необъяснимою, но великой силой. Он, остро чувствовал, прямую причастность этих людей к его жизни. Неразрывную связь их мира, с его нынешним существованием. Ему казалось, что вот, сейчас, они смотрят на него из глубины металла, из каждого просвета меж берез... Из самого неба! Смотрят испытующе, сверяя свои чувства с его чувствами. Смотрят строго, соотнося свою жизнь, с его жизнью. Смотрят сквозь его тело, прямо в душу - достоин ли он, их самоотверженности, их страсти, их любви, пригоден ли он - быть им, единородным. Имеет ли он право, стоять среди них и ходить по этой земле, ради которой, они, отдали самое ценное, что у них было - собственные жизни! Но и смотрят еще, они на него - с добротою. С великою добротою, с которой мать, смотрит на свое дитя. С надеждою и радостью, они взирают на него, как отец, наблюдает за сыном, делающим первые шаги, радуясь, когда тот, вдруг упав, поднимается и без слез и страха, упорствуя и не сдаваясь, все тверже ставит ногу, все увереннее!
Глеб, почувствовал, как в носу защекотало. И через мгновение, глаза, стали влажными от выступивших слез. И он, не пытался остановить их. Скапливаясь, они скатывались по щекам, падали на куртку, рассачиваясь по ткани темными пятнами. Он, пребывал в ощущении, какого-то особенного счастья, чистоты, в полном отрешении от всего сущего. Словно бы, он стоял сейчас не в лесу, на месте захоронения, а в храме. И ему подумалось - быть может, наши древние предки, устраивавшие свои храмы-капища под открытым небом, и обращавшиеся мыслями, к своим пращурам, испытывали то же чувство, что и он сейчас. Может, это чувство, и есть, различимый душою, зов крови...
Постояв еще немного, Глеб направился к выходу.
Ветеран, уже успел очистить от снега дорожку, до калиточки, и взялся за один из проходов.
- Что, уходишь?
- Да, поеду уже. ...А можете рассказать, что здесь произошло.
- Расскажу. Как сам знаю, расскажу. А как было - знают, только Они, - он обвел взглядом обелиски. В живых то, никого тогда не осталось. Все, сколько было - тут и упокоились.
Шли, обозом санитарным, с ранеными. Раненых было двадцать. Остальные - охрана, да две сестрички - молоденькие совсем. Его голос задрожал. Закусив губу, и через небольшую паузу, чуть справившись с нахлынувшим волнением, он продолжил; - Должны были идти другим путем. Но, почему-то, свернули. Пошли сюда. А здесь, их уже ждали. Немцы, партизан люто ненавидели - мы им столько планов сломали. Но, боялись они нас, еще больше, чем ненавидели! И потому, ресурсов на борьбу с партизанщиной, не жалели. Понятно - перевес был на их стороне. Но, бой, пришлось принять! Куда, с ранеными!? Все, кто мог обороняться - оборонялись. А "тяжелые", кто не мог - тех, уже потом, немцы добивали, прямо в телегах.
Вот и все. ...Почти.
- Почему - почти?
Бывший партизан, посмотрел пристальным, проницательным взглядом в глаза Глеба, словно пытаясь выяснить для себя, степень доверия, к стоящему перед ним человеку. Затем, подняв лицо кверху и поглядев несколько секунд ввысь, начал говорить, неторопливо, как будто, медленно прокручивая в своей памяти, кадры, давно минувшего.
- Был у нас в одном селе, связной. Работал исправно. Информацию достоверную всегда доставлял. С другими отрядами связь поддерживал. Рисковый был. Но, как говорится - фартовый.
А после того, что здесь случилось - исчез. Как в воду канул! Месяца с три, ничего о нем разузнать не удавалось. Может, так и не узнали бы, если не случай. Взяли наши разведчики "язычка". А "язычок" - не простой. "Шишка" абверская! Он то, всю подноготную связничка нашего и выдал. Переметный оказался сокол! В сорок втором, абвером, был создан особый штаб, по борьбе с партизанским движением на оккупированной территории. Под эту то дудку, его и завербовали. Как..? Почему..? Никто понять не мог. Но - факт! И еще - факт, что именно он организовал ту засаду. А что исчез - так, на обучение был отправлен, в развед. школу.
И уж после того раза, более о нем, никто не слыхивал.
Войну закончили. Выучился я на водителя. Покрутил баранку в селе.
А в пятьдесят шестом, махнул на Целину. Под Целиноград. Но тогда то, он еще Целиноградом не был. А был - Акмолинск. Основанный, кстати, нашими казачками - как опорный пункт, по просьбе самих казахов, для защиты от набегов, каких-то там кочевников. А ныне, глядь - уже Астана... Столица! ...Чудно!
Приехал. Приняли. Устроили. Сказали : - Трудись, Петр Васильевич! Получил я поезженный ЗИС - 585.
И вот, пылю как то на нем по степи. Гляжу, человечек шлепает по дороге. Понятное дело - остановился. Подобрал. Смотрю на него... И глазам своим не верю - это, как точно, нас судьба то свела! И - где! За тыщи верст... Да в степи, без края. Один на один! Он то меня не признал - пацаном ведь только и видал. А уж, я то, его рожу запомнил..!
Он, своими глазенками хлопает - нечего понять не может. Чего, говорит, уставился. Коль подобрал, так поехали! А у меня внутри - кипит все!
Определил я ему, по-честному, два пути: или, я везу его - куда следует. Или, на месте - собственноручно, придавлю, гниду!
Сцепились мы с ним, тут же, в кабине. Как, он мне шандарахнул головой по носу - у меня, враз, в глазах потемнело. А он, скок из кабины... И, ходу..! Дурень! Куда бежать то - степь кругом! Но, видно, плохо он в тот момент соображал. Страх - мелких людей, рассудка лишает.
Так я за ним на ЗИСе и рванул. Сухо. Земля, как камень. Машина по степи - как по дороге идет. Даже лучше - пыли меньше.
Догнал... Выпрыгнул я из кабины, смотрю - лежит. Башку я ему раздавил.
Думал, там его и оставить. А потом, решил: Нет. Пусть люди знают, что одной мразью на земле, меньше стало. Затянул в кузов. И в поселок. А там, прямо у отделения, кузов поднял и выгрузил под самое крыльцо.
Дали срок. За самосуд. Похлебал баланды. Да, не жалею..! И не раскаиваюсь. И не раскаюсь! Хоть и перед Богом ответить придется... И Ему, отвечу..! Он, эту, гниду на земле проглядел..! А такие нелюди, по земле ходить не должны!
Вот так, видишь ли, судьба свое вершит. И сейчас, посмотришь, что творится... Но, ничего.. Каждому из них - свой "ЗИС" уготован.
Петр Васильевич, взял в руки лопату.
-Ну, ступай - собрался. Спасибо, что подвез!
- Будь здоров, Отец!
____________________________________________
Навстречу, выходившему к дороге Глебу, тарахтя и попыхивая черно-белым дымком, сворачивал небольшой тракторишко, с навесным отвалом-лопатой.
Ну, вот - не шагать Петру Васильевичу обратно по сугробам, - подумалось Глебу. Улыбаясь, он жестом, выразил свое одобрение, в адрес тракториста. Тот, кивнул в ответ и опустив отвал, на ходу, врезал его в снег.
Глава 12
- Глеб Сергеевич! Ну, что же вы не поднимаетесь!? Я вас жду, жду!
Глеб поднял голову. Аленка, склонившись через перила балкона, и жестикулируя, словно, малая девчушка, которой выпало читать стишок в детском садике, с настоятельностью голосе, велела гостю подниматься, не медля.
Дверь квартиры, была оставлена открытой. Войдя, Глеб, по привычке прихлопнул ей посильнее. И тут же, из кухни, донеслось Аленкино замечание: - Теперь, не нужно так хлопать! Папа, наконец, починил защелку! Раздевайтесь, Глеб Сергеевич. Проходите в гостинную. Я, сейчас!
В центр гостинной, был выдвинут раскладной стол, укрытый свежей скатертью. На столе, еще не разобранный, стоял обеденный сервиз. Посуда - была слабостью хозяйки дома. А этот сервиз, наиболее ею любимый, извлекался лишь по особым случаям. Восхитительная - красным и черным, по белоснежному фарфору, мезенская роспись, притягивала взгляд живостью орнаментов. Заключенные в геометрическую узорность, стилизованые изображения зверей, птиц, рыб.., - все в движении, в нескончаемом круговороте . Все символизирует естественное, простое течение жизни. Каждый элемент росписи, одухотворен и важен, для прочтения, этого рисованого рассказа о бытности природной. Сервиз, был подарен родителями, к пятнадцатилетию "супружеской дружбы" - как выражался Семен Макарович. Привычное - "супружеская жизнь", - объяснял он, - звучит бесцветно и однообразно, как - "рутина". " От этого выражения - сдавливает грудь, словно - бурлацкой лямкой, другой конец которой, накрепко прицеплен к барже с обязательствами! Стоит этой лямке перетереться... И все! А дружба - есть состояние взаимной ответственности за сохранение в нерушимости, объединяющих людей, душевных чувств, главнейшее из которых - благодарность. Ибо, без благодарности - ни о какой любви, и речи быть не может. Тогда, это уже не любовь, не дружба, а простой эгоизм, эксплуатирующий чужое чувство. Никакие внешние обстоятельства, не давлеют над истинной дружбою. Ничто, не может разрушить ее извне. И изнутри - ничто. Иначе, то, что было между людьми - дружбой, вовсе не являлось. Так... Видимость.
Опустившись в глубокое, мягкое кресло, и расслабленно положив руки на подлокотники, Глеб, ощутил сладкую истому во всем теле. Он, даже зевнул пару раз. И прикрыв глаза, громко, так, чтобы Аленка услышала его, спросил : - А маму то, в котором часу, с работы ждете?
Ответа не последовало. Через несколько секунд, он услышал знакомое шарканье Аленкиных тапок из оленьего меха, которые он, привез ей в прошлом году из Мурманска, купив по случаю, у торговца-оленевода.
Глеб открыл глаза. Аленка, появилась на пороге гостинной, в переднике, с перекинутым через плечо полотенцем. В одной руке, она держала чайник, в другой, жестяную коробочку с чаем.
Он повторил свой вопрос.
Алена, глянула на электронные часы, стоявшие на телевизоре.
- Да, уже скоро. ...Наверное, как раз и папа с Сенькой приедут.
А вы, что же, Глеб Сергеевич, - продолжала она, поставив чайник на стол и всыпая чай в заварник, - Так и думали - их, на лавочке дождаться?
Я жду, жду, а Вас все нет. Хорошо - на балкон вышла. Смотрю - машина ваша стоит. А потом и вас на лавочке увидала.
- День сегодня хорош! Солнечно! Вот и хотел, последние вечерние лучики захватить.
Тут он вспомнил о пирогах.., - что, оставил их в машине.
- Пироги забыл! Спущусь...
Поднявшись с кресла, он быстро прошел в прихожую. Наскоро обулся и уже начал открывать дверь.
- Какие еще пироги!? - Пожав плечами, крикнула ему вслед Аленка.
Глеб, обернулся в ее сторону и ответил, что, - обычные, с картошкой, с капустой...
И тут же, услышал у себя за спиной : - Как я люблю пироги с капустой!
От неожиданности, он резко повернул голову в сторону двери.
За порогом, озорно улыбаясь, стояла его Сенька!
За ней, скалой возвышалась фигура Семеныча, державшего в руках пару объемистых дорожных сумок.
- А вот и мы! Теперь, нас нужно любить, целовать и кормить! - Торжественно произнесла Арсения и порхнув через порог, бросилась в отцовские объятия.
- Меня - только кормить, - буркнул Женька, протискиваясь с поклажей, между раскрытой дверью и обнимающимися.
Из гостинной, стремглав выбежала Аленка. И ухватив полотенце за оба конца, накинула его на плечи подруги, точно аркан, и перетянув ее в свою сторону, расцеловала и, едва дав ей скинуть на ходу полусапожки, увлекла в свою комнату. Дверь комнаты захлопнулась за ними и, до слуха, оставшихся в прихожей отцов, стали доноситься, перебивающие друг друга, звонкие девичьи голоса.
Встретившись взглядами, мужчины рассмеялись, ударили по рукам и проследовали на кухню.
- Ну, Сенька! Не девка - цунами! И в кого, она у вас такая..? Вот, ты - спокойный, сосредоточенный. Мать - тоже не взрывоопасная... Но, она то - вулан! Я, с ней, за три часа поездки - все одно, что, "кругосветку" отмахал! Я не могу себе представить - каково Кириллу..! Кстати, о свадьбе, еще не говорят?
- Ты, просто мало видел их вместе. Кирилл, в этом смысле, ее только дополняет. А, касательно свадьбы - железный занавес. Пытался я раз, приподнять его... Сказала - не беспокоиться... Мол, все узнают о том, в порядке очереди: сначала - она сама, потом Кирил, а затем уж, и я со Светланой.
- Хороша..! Евгений, восторженно прихлопнул в ладоши. Ишь, как руководит! Вот, тут, я в ней тебя узнаю! Ты, брат, то ж, - все, сам решать стремишься. Да, верно ли оно - так то..? Последняя фраза, была произнесена Женькой с нарастанием в голосе. Лицо его посерьезнело. Густые брови, сдвинувшись, образовали несколько неровных складок поперек лба. Он, прямо глядел в глаза товарища, взглядом, требующим обязательного ответа и ответа откровенного.
Но, Глеб, сохраняя молчание, спокойно смотрел на друга, так, словно пытаясь уточнить для себя, нет ли в этом вопросе, какой-то свежей окраски... Вызван ли он какими-то, неизвестными еще ему обстоятельствами, либо же, просто, вдруг всплыл на поверхность, случайно образовавшись из разговора. Он знал, что Женька, умел мастерски подвести беседу к нужной точке, цепляясь, за казалось бы, совсем не относящиеся к делу детали.
Почувствовав, что пауза, приобретает напряженный характер, Семеныч смягчился в лице, и взмахнув свою плотной ладонью, словно отгоняя в сторону дурное, положил руку на плечо Глеба. - Да и не говори ничего! И без того, знаю - что за кошки у тебя внутри скребут. Знаю...
Связка ключей, так и осталась у Глеба в руке. Он, слегка потрясывал ею в ладони, словно безотчетно, пытаясь определить для нее другое место.
- Да, брось их, на подоконник, чего ты их треплешь!
Положив связку, Глеб, выдвинув из под стола деревянный табурет, уселся.
- О себе то, расскажи. Недели три уж - как не виделись...
- Ага! ...Три недели! Уже полтора месяца, ровно! Я уж думал, - ты, со своими древностями, так в веках и останешься...
- Ерунда! Главное, Женька - чтобы, тебя черноморские русалки не охмурили!
- Ну, ты же знаешь, дружище - насчет этого, шлем у меня, крепкий! Русалки - не беда! Там, обитатели по-серьезнее водятся! Помнишь, я тебе о знакомце моем давнем рассказывал - Сашке Чернове?
- Ну.., вроде припоминаю... Коллега твой. Только, кажется, из военных.
- Точно. Из них. Водолаз - сапер. Он, в противоминном центре служит. Звонил он мне на днях. Рассказывал, что в Керчь едет. Ну я его и обрадовал: мол - тоже еду! Разговорились... Ох и порассказал он мне.., сколько в той акватории "добра" находят... Они там, в первую очередь будут работать. Мы - следом.
- Когда отправитесь, уже известно?
- Аккурат - первого апреля, уже буду сидеть на прибрежном камушке: левая нога - в Азовском, правая - в Черном! Хороша шутка будет!?
-Хороша..! А надого поедешь?
- Вообще, вахта - месяц. Но, так чудесно совпало, что у Марины, с конца апреля, отпуск начнется. Вот я и думаю: в первый месяц - огляжусь, обвыкнусь... Да и пускай она ко мне летит! С проживанием, я думаю, решится - так или иначе. А что, разве худо..? И она на море побывает, и я, поработаю. Вечера - все наши! Красота! И отдохнем и дела поправим - платить обещают хорошо. Вот, только у нас, разговор к тебе есть...
- Да я, уж догадываюсь...
- Правильно догадываешься! Аленке то, с учебы - никак! Вот и думаем - в ножки тебе упасть... Хочешь - у нас живи, чтобы не гонять туда-сюда. И до мастерской, отсюда, тебе ближе, чем с твоей периферии. И, под конец, Семеныч, вымолвил протяжно, будто желая придать большей соблазнительности, тому, что говорит: - Да и, корм подножный, выискивать не придется... Аленушка, повариха знатная - сам знаешь...
Морщины на Женькином лице, от улыбки, стали еще глубже. Голубые глаза, озорно, заискрились, будто в них, уже отражались солнечные зайчики отскочившие от поверхности двух морей; в левом - от Азовского, в правом - от Черного ...
Глеб, был задет за живое... Но, чуть лишь, он приоткрыл рот, чтобы возразить, как Семеныч, тут же оборвал его : - Да.., да.., да... Я прекрасно помню о твоем кулинарном таланте. И почти не сомневаюсь в том, что если бы ты, не выбрал, свою настоящую профессию, то был бы сейчас шеф-поваром, в каком-нибудь шикарном ресторане! ...Но, так же, я знаю, что тебе, просто некогда, баловать себя изысками!
Ладонью, Глеб шутливо ударил друга в плечо; - Ах, ты, плут! Ну, хорош! Нашел же довод!
- Железный! - Хохоча, и несколько раз, по-клоунски, втянув щеки, Женька, изобразил заметно осунувшееся за последнее время, лицо товарища.
Так, весело, через смех, подтрунивая друг над другом, мужчины и не слыхали, как сработала защелка входной двери. И не заметили они, заглядывавшую в кухню и, уже с минуту наблюдавшую за их весельем, Марину.
- У нас сегодня что - день смеха в клубе по интересам!? Девчонки в комнате хохочут... Папаши - на кухне... А сумки, у хрупкой женщины, принять некому!
Продолжая смеяться, Женька, тут же нашелся что ответить: - А для чего я в прихожей, боцманскую дудку повесил!? Давай, труби "Общий сбор"!
- Ты у нас, старшина - ты и труби! Только, прежде, пожалуйста провизию на камбуз перемести.
- Есть, провизию на камбуз!
Семеныч, подмигнул Глебу, и пригнувшись к его уху, в полголоса, но так, чтобы было слышно протянул со значительностью: - Капита-а-нша!