Он не помнил, как очутился в палате. Но то, что он лежит в больнице, ему было понятно.
Человек болел давно. Его время текло вяло, муторно, а порой - "не как". Дело в том, что он был парализован. К тому же слеп. Правда, свет для него погас не в одночасье и не сразу, но все-таки померк. И осталось у него всего ничего: обоняние, осязание, слух да дух, запертый в гробу неподвижного тела.
Вначале, он лежал дома, он слышал запах своего дома. Когда проветривали комнату, он слышал звуки своего двора. Домашние включали телевизор, и он был в курсе событий.
Он помнил пальцы жены, которая ухаживала за ним, она массировала его руки и ноги, обрабатывала спину, убирала под ним, кормила из ложки. Она разговаривала с ним. Тихо и ласково, как с маленьким. Иногда она плакала, уткнувшись ему в грудь. От жалости, безнадежности, отчаянья. От того, что до конца жизни, до самого конца, уже ничего не изменится к лучшему.
Он слышал её, но не мог успокоить: ни словом, ни движением.
Все чаще по квартире распространялся запах корвалола и валерьянки, появлялись люди и,не снимая обуви, проходили к его супруге.
Потом пальцы жены, сменились пальцами дочери. Она делала тоже самое, что и жена. Долго, но не так старательно.
Как-то он услышал, как дочь сказала кому-то,по телефону, что, мол, ходила к матери и «прибралась на Пасху».
«Значит, умерла», - понял он.
Потом дочкины руки стали появлялись реже и реже. А потом вместо них появились другие.
«Сиделка»- решил он.
Они профессионально, но бездушно ворочали его неподвижное тело, которое по выражению сиделки было,«культяпным», кормила она тоже профессионально, но не вкусно и без души, как автомат.
Наверное, она была полной, потому что когда садилась на стул, тот натужно скрипел. Сиделка была молчаливой. За редким исключением, она или вздыхала в голос, или ругалась. И еще она громко портила воздух.
Человек жил осязанием, звуками, запахами и... чувствами. Он учился воспринимать мир и преуспел в этом. По теплому воздуху из открытой форточки, по шелесту листвы он понимал, что пришло лето, а по запаху дыма костров, в которых жгли листья - осень. Весной, в мае, двор наполнялся ароматом цветущей сирени, и он понимал - наступил май, с ароматом его наполняла радость и приятные воспоминания.
Так тянулось время.
Однажды, захлопали двери, послышались чужие тяжелые шаги. Человека подняли и положили на носилки. Он слышал голоса: дочерей и еще чьи-то, у порога он почувствовал скупой поцелуй в щеку. Его погрузили в машину и перевезли в больницу.
«Помирать», - подумал он.
То, что это больница он понял сразу: запах лекарства, сквозняки, скрипучие хлопающие двери, гулкие переговоры медперсонала, шлепанье о пол и запах мокрой тряпки во время влажной приборки.
В больнице у него, что-то случилось со стулом, заболел кишечник, его пучило и это нервировало медсестру.
А потом пропал и слух. Остались обоняние, осязание, да боль в желудке, нестерпимая резь в спине, жжение в паху. Промежность пылала, а ноги нестерпимо чесались. И он не мог отвести эту пытку. Вдобавок, железная ложка больно била по зубам.
Что делать с человеком, если он немой, слепой, глухой и абсолютно неподвижный, но живой, дышащий, с бьющимся сердцем? А? Родственники к нему давно не ходили, но исправно оплачивали уход, (не чужой ведь). Что делать. Ухаживать, раз платят. Правда, "богадельня" не курорт, но, все-таки, не на улице, под забором.
Так он и жил в могиле своего расслабленного тела. Бревно бревном наполненное болью. Мозг работал и не сходил с ума. А может уже сошел? Но для него это было безразлично.
Внешний мир перестал существовать, и человек погрузился в себя.
Он давно представлял себя человеком, сидящем на табурете, в полутемном зале в который выходило много дверей и большинство дверей было открыто. Были еще галереи, где тоже имелись двери. Но те были заперты, и у него не хватало сил отворить их .
Он занимался тем, что периодически вставал с табурета и заглядывал в открытые дверные проемы. Ну, например, туда, где билось сердце.
Наблюдая за ним, он спрашивал: "Как ты?" И сам себе отвечал: "Хорошо". Рядом - дверь левого легкого, дальше - правого. Они то расправлялись, то опадали, он полюбовался их чистым розоватым оттенком. От сорока лет курения не осталось и следа, правда, после многолетнего воздержания от этой пагубной привычки. А вот появление жидкости в легких его огорчало. "Откуда она взялась?" Из опыта он знал «откуда», знал он и к чему это приводит и зло поглядывал сквозь тело "наверх".
Далее печень. "А что там желтенькое? А желчный пузырь. Надо бы его осторожно помассировать".
Почки трудятся.
Кровь циркулирует, легкие дышат, глотательный рефлекс еще светится.
И, даже, нетронутый аппендицит не ускользал от его внимания.
Он заглянул в дверь желудка, тот сокращался, это ему не понравилось, он побежал к кишкам -они вздрагивали,пропуская через себя зловонную массу. Человечек съежился и задрожал. "Опять будет больно, нестерпимо больно!" Он почувствовал тепло на ягодицах, а потом жжение.
Нестерпимо больно горела промежность, будто к ней приставили горелку! Но он был не в состоянии ни кричать, ни шевельнутся и поэтому "метался" по залу "колотясь головой" о "стены".
Иногда он впадал в забытье и давно потерял счет дням. Надолго ли? На коротко ли? Кто знал? И он не знал, когда день, а когда ночь.
Не сразу до него дошло, что санитарки, нянечки и врачи прибывают с утра, кормят днем, ночью практически никто не заходит. И он уяснил, когда ночь, а когда день. Он стал понимать, когда какой сезон: Зима, весна, лето или осень. Спасибо обонянию, да чувствительности кожи. Ох! Если бы не проклятая промежность!
Ежедневно, санитарки проветривали палату, и он чувствовал кожей температуру воздуха – теплый он или холодный.
Когда за окном цвела сирень, он вдыхал ее аромат, он слышал запах земли, промоченной июльским дождем, он слушал шуршание осенних листьев и колкую дробь холодного града, он узнавал запах свежего снега.
Он различал санитарок: молодая пахла свежестью и молодостью, она душилась тонкими легкими духами и курила дамские сигареты. Наверное, она была востроносая с тонкими губами и холодным взглядом. Наверное, красивая, но равнодушная, как рыба. Он не любил ее, она была резкой и бесцеремонно ворочала его с бока на бок, вправо - влево, грубо обрабатывая кожу, будто специально механически водя одной рукой десяток раз по одному и тому же месту и почему-то одной рукой? Будто забывая, что делает. "Очевидно. Разговаривает по мобильнику", - рассуждал он, "подвывая от боли".
Другая санитарка пахла теплом и домом, она тоже его ворочала, но делала это как-то менее болезненно, обрабатывала аккуратней и кормила, как ребенка, терпеливо придерживая безвольную голову, что бы больной не захле6нулся. Он ждал ее и очень радовался ее приходу.
Иногда, он «стоял» у открытой двери горла-пищевода и "смотрел", как она кормит его мелкими щадящими порциями.
Человек давно простил своих родных. Он понимал, что они устали возится с ним.
"Чего там? Пусть живут. Со мной одна маята. Как там, у этого? Как его? Пушкина! "Ему подушки поправлять, печально подносить лекарство,... и..- забыл - и.. думать про себя: "Когда же черт возьмет тебя".
В минуты затишья, он вспоминал о дочерях, тогда еще маленьких, и о себе - молодом и здоровом. Он, подкидывал дочерей, по очереди, в небо, дети заливисто хохотали, барахтаясь в солнечных лучах, а потом спорили, кто взлетел выше. Они были вместе, они были счастливы.
Он вспоминал, как кружил на руках молодую жену , и её длинные волосы струились по ветру. Потом он целовал губами эти волосы, укрывшись от дождя под сенью раскидистой сирени. После дождя аромат цветов становился острее и пронзительней.
Он любил сирень. Она олицетворяла его жизненный цикл: завершение одного этапа и канун следующего. Рождение нового, свежего, долгожданного. Это был его "новый год". А новое всегда волнительно.
Расцвет весны, безумие бархатных гроздей сирени. Сладостно-нежный аромат.....
Это началось еще со школьной поры. Конец учебного года. Заслуженный летний отдых - каникулы. Потом загадочная осень - новый класс, новый курс, начало начал. Новые возможности и новые впечатления.
Яркая весна, сочность цветов, влажная свежесть листвы, молодые ветра надежд, томление и волнения юности, мечты о будущем. Такие расклады возникали в его душе, когда мир накрывала сиреневая волна и тогда ему становилось хорошо и комфортно, тогда он оживал.
Ему хотелось вернуть ушедшее время, но наяву это невозможно. И тогда, в расстроенных чувствах, он уходил бродить по влажной брусчатке воспоминаний.
С болью приходило отчаянье.
"Лучше бы у меня отшибло память,- огорчался он. - Пусть не приходят. Как я устал жить, существовать!"
И опять утро вливало в рот манную кашу, опять его ворочали и ругались: "Что старикан опять сходил под себя".
"Что я виноват? Следить надо! Кое-как обработают, и теперь будет жечь до обеда. Дают всякую гадость, а потом спрашивают: "От чего обделался?" - грозил он кулачком "наверх". - Заснуть бы, что б не видеть вас всех! Но сплю ли я? Какая разница? Наверно, сплю!... Раз летаю"
Так прошел год и еще год от сирени до сирени. Он свыкся с одиночеством, свыкся с болью и зудом, привык к безмолвью.
Он скитался по внутреннему миру, от одной двери к другой. Считал сколько дверей открыто, а сколько закрыто.
Он пел песни, играл сам с собой в шахматы, шашки, преферанс, футбол и теннис. Выигрывал он всегда и был собой весьма доволен. Он беседовал с великими людьми мира, древности и современности, с вождями был «накоротке».
Со временем открытых дверей становилось меньше. Отдельные двери ему удавалось приоткрыть, но ненадолго, ведь он не в силах излечить себя.
Некоторые органы покрылись серым налетом, и не в пример другим, эти двери громко хлопали. Но что он заметил. Когда он открывал их, то нестерпимая боль вырывалась наружу. Он горел в этой боли. Как долго? Никто не знает.
Всевышний сжалился над ним и послал к нему Ангела, от него пахло лекарствами и безразличием. Ангел посещал его, садился на руку, холодил кожу, покалывал и боль уходила. Любая боль и, даже, жжение в промежности. Становилось безмятежно легко.
.......................................................
Двери закрывались каждый день, и скоро открытых проемов осталось совсем немного. Зато разных людей, с разными запахами, стало появляться больше.
.......................................................
Входы к сердцу и легким были открыты настежь.
Двери почек и печени - наполовину, затем на четверть. Потом осталась щель, через которую едва пробивался свет.
Несмотря на боли, человек крутился, пытаясь хоть немного приоткрыть двери. Ни одна дверь не сдвинулась, он боролся, но только печень поддалась и приоткрылась на четверть сверх того что было.
Отирая пот, он сел на табурет. Боль прошла и стало хорошо, он почувствовал будто за плечами выросли крылья, и закружился по залу.
Неожиданно, он услышал за спиной хлопок. Он вернулся и увидел, что двери печени и почек затворились. Он взялся за них – они не открылись, он лупил ногами в двери, он бился о стены - бесполезно. Человек с надеждой посмотрел на сердце и легкие, увы, и там двери были приоткрыты лишь на четверть.
Человек понял, что это конец.
Когда дыхание начало угасать, а сердце срываться с ритма, он не стал метаться, а поднял голову и встал посреди полутемного зала, как когда-то перед боем, опасностью или бедой.
Он не звал смерть, но и не боялся её. Он чувствовал приближение чего-то нового и важного в своем существовании. Он знал, что грядут изменения, и он любил перемены. Это как переход на корабле в новый порт. «Делов- то».
Щели дверей становились уже, тоньше. Ветер воспоминаний охватил, закружился вокруг него хороводом - родители, детство, юность, зрелость. Ласки, слабости, мягкие теплые объятья детей. Он вспомнил чувство силы. Кипучую энергию молодости, восторг любви. Холод страха, ярость, отчаянье и удачу. Он вспомнил себя пьяным и беспощадным. Жестоким и добрым, справедливым и безрассудным. В который раз осудил себя. Оправдал и казнил.
Проемы превратились в узкие нити, паутинки и через мгновение двери захлопнулись, он рванулся к ним, чтобы открыть, но остановился на полпути и без сил осел по стене вниз.
- Неужели все?
- Нет, - послышался голос.
Он увидел, как из двери, которая много лет была наглухо закрыта, проник яркий свет, и заслонился.
- Нет еще не конец. Хотя как пожелаешь, - сказал Свет.
- А что у меня есть выбор? - безнадежно спросил Человек
- Как сказать "есть"? Правда, в твоем положении все просят ускорить уход. Как ты? Пошли?
- Куда?
- Туда? - Гость указал пальцем наверх.
- А что, «выбор», это - последнее желание?- неуверенно спросил Человек
- Типа того.
- Сколько я лежал? Лет пять?
Гость мотнул головой: "Девять".
- Я хочу видеть свет, я хочу слышать мир!
Гость показал указательный палец: "Одно желание".
Человек кивнул: "Я хочу видеть день, с утра до вечера.
- Ишь ты хватанул! Хотя у меня сегодня, - Гость задумался.... - дел невпроворот. Две войны. Но думаю, до вечера обернусь. Ладно, болезный, будет тебе денек. Везунчик ты, однако,- и Гость приоткрыл по очереди три двери: сердца, дыхания и.... зрения.
------------------------------------
Человек открыл глаза и увидел свет. Вначале абстрактное свечение, потом сплошное белое пятно. От окна подул теплый ветерок, и белое пятно колыхнулось и опало. Предметы приобрели очертания, он увидел окно, а за окном солнечный день.
Его голова лежала на боку и он увидел, как от сквозняка, трепещет занавеска! А на простенке он увидел игру лучей, пробившихся сквозь листву.
Краем глаза он заметил как молодая востроносая медсестра, разговаривая по телефону, дежурно осмотрелась и увидела, что с лица «покойника» сползла простыня. Она взялась за ее угол и встретилась с его взглядом. Она заметила как он.... моргнул! Медсестра приблизилась, вглядываясь в его лицо, вздрогнула, всплеснула руками и кинулась прочь. Пришли врачи, окружили его, щупали пульс, слушали пожелтевшее тело, качали головами. Он же следил за игрой солнечных лучей на противоположной стене. Он жалел только об одном, что они своими тисканьями мешали ему смотреть на свет.
Потом пришли люди, разные люди и, держа его руку, что-то говорили, плакали, прижимали его ладонь к своим губам и сердцу. Или молча смотрели ему в глаза.
Они приходили и уходили. И лишь две женщины постоянно были рядом. Они сидели около и держали его руку. Кто они такие? Он силился вспомнить и искал ответ в темных галереях памяти. Ему хотелось кричать, но он не мог, ему хотелось заплакать, и это он тоже не мог. Хотя нет, одинокая слеза все-таки потекла из угла правого глаза.
Женщины это заметили и проследили, как слеза прошла по щеке и капнула на подушку.
Луч света озарил его лицо. Одна из женщин встала, что бы задернуть штору, но другая, по-старше, задержала ее и отрицательно покачала головой. Она помнила, что он любил свет. Человек благодарно смежил глаза и открыл их опять.
Он узнал их. Это были его дочери, старшая и младшая.
Они наклонились и заговорили с ним, и он читал по губам: "Прости нас папа. Мы любим, любим тебя. Прости, прости нас!»
Он опустил веки и поднял их. "Прости нас!-просили они. И он простил их. Они смотрел глаза в глаза, и поняли это без слов.
Дочери вспомнили себя маленькими, когда он, молодым, сажал их на плечи и нес по солнечному полю к тихому небольшому озеру. На берегу, они рассаживались и всей семьей устраивали пикник до вечерней зорьки. Потом, играя в салки, со смехом бежали, по густой траве, к дому. И всегда, отец срывал и дарим им по ветви пахучей сирени.
Они держали его руки, крепко, как тогда, и не отпускали. Младшая повернула его голову к окну.
Он увидел, убранный белой скатертью, стол, на котором в вазе кустился букет пахучей сирени.
Сирень ободрила его и напомнила, что кончается еще один жизненный этап и он ступает на порог иного неведомого мира.
Человек был готов к переменам и давно ждал ветер надежд и соблазнительных впечатлений. И вот дыхание сиреневого ветра коснулось его щеки.
"Спасибо", - само собой образовалось слово и вылетело в окно.
Луч яркого света ударил ему в глаза и ослепил, дверь шумно захлопнулась.
Он чувствовал тепло рук еще долго, пока не впал в кому.
- Попрощался? - спросил запыхавшийся Гость.
- Да, - отвечал Человек, подслеповато озираясь.
- Пошли?
Он в последний раз вдохнул аромат сирени и умиротворенно выдохнул.
Потом кивнул в ответ: "Пошли".
Человек поднимался по лестнице и знал, что когда он шагнет за порог, то медленно притворит за собой последнюю дверь.
Таков порядок - все двери должны быть закрыты.
Агония длилась недолго. Вечером он умер.
http://www.proza.ru/2015/02/06/2201
____________________________________________
репродукция из Интернета