Сразу оговорюсь, что не веду речь о том, как известные олигархи-миллиардеры за бесценок приобрели у государства свою собственность. Будущее их рассудит.
Оставим пока в стороне и пресловутые ваучеры, финансовые пирамиды и произвол чиновников, завышенные налоговые напасти на клочки земли и другую собственность – прочие легальные, то есть находившиеся под защитой законов злоупотребления.
Не буду упоминать о квартирном, автомобильном, лесозаготовительном и другом воровстве – для этого ворам надо всё-таки приложить хоть какие-то усилия: сделать предварительную разведку, пустить в ход годами приобретённую выучку, наконец, избавиться от мыслей перед неизбежным скорым или отдалённым во времени возмездием.
Разговор идёт о ненаказуемых, почти не осуждаемых и повсеместно распространённых в обществе явлениях, урон от которых сравним с крупным воровством.
Что касается значения слова «воровство», хотя оно всем понятно и означает тайное, то есть скрытое присвоение чужого имущества или интеллектуальной собственности, но не все знают, что воровством издавна назывались ещё и плутовство, обман – всё то, что в юриспруденции именуется мошенничеством. У историков есть, например, выражение «Тушинский вор» о самозванце Лжедмитрии втором.
В наше время наряду со словами вовсе не заграничного происхождения: «прикольный», «колбасит», «понаехали», появилось в обиходе слова: несуны и халява (прошу последнее отличать от «халтуры» – кстати подвернувшаяся или плохо сделанная.работа).
Далеко не во всех словарях есть толкование этих слов: несуны и халява. В четырёхтомном толковом словаре Владимира Даля в словарной статье «нести» нет вариантов толкования этого слова, как несуны. Тоже самое относится к слову халява, Под халявой имелось в виду сапожное голенище или широкий и короткий рукав. Есть упоминание о халявном мастере, который выдувает стеклянный пузырь. В общем, и широкий рукав, и надутый пузырь по смыслу недалеки от современного понимания халявы.
Но вернёмся к разговору о ворах, несунах и халявщиках.
На окраине подмосковного наукограда Фрязино расположено окружённое лесом большое современное кладбище, названное «новым» в отличие от «старого» кладбища у известной в истории усадьбы в селе Гребнево. Кладбища, как то и другое не огорожены и, фактически не охраняются.
Так вот, в одну или несколько летних ночей на северной окраине Ново-фрязинского кладбища у многих могильных оград исчезли металлические дверцы.
Представляю себе, как в вечернюю мертвящую жуть люди, возможно, бомжи, в привычном состоянии «бодуна», не опасаясь сказочных приведений, не боясь порвать одежду на тесном скоплении металлических решёток, не ведая, что творят, снимали с петель эти дверцы и даже пытались утащить тяжеленные стенки могильных оград, но не могли с ними совладать, так как стойки их были или забетонированы, или болты, скрепляющие стенки намертво заржавели.
Да и хороши были приёмщики ближайшего пункта сдачи металлолома: вряд ли они оценили скорбный труд ночных бедолаг более чем в пару бутылок «бормотухи»!
Ещё пример. Мой знакомый, научный сотрудник, в начале девяностых годов на границе с соседней областью приобрел земельный участок соток на пятьдесят с небольшим складским помещением. Посадил на половине участка картошку. В один из своих приездов парень обнаружил, что с пяти столбов электропередачи, ведущих к складу, были сняты алюминиевые провода. Участковый милиционер только сочувственно улыбнулся на заявление потерпевшего.
Но вот настала пора сбора урожая. Мой знакомый сотрудник приехал к своему поместью, чтобы подсчитать возможный урожай на участке и заказать машину для его перевозки. К удивлению моего знакомого у бровки картофельного поля уже стояли две легковушки с московскими номерами. К одной из них импозантный джентльмен в шляпе и при галстуке волоком подтягивал очередной мешок с картошкой к багажнику автомобиля.
Начался диалог.
– По какому праву вы хозяйничаете на моём участке! А ну-ка высыпайте картошку из мешков!
– Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё! – весело пропел джентльмен. – А ты что мне за указчик?
– Вот мой документ на право собственности…
– Знаешь, подотрись этой бумажкой, помещик новоявленный, – уже с серьёзным видом прошамкал джентльмен держа завязки для мешков в зубах.
– Эй, Фёдя! – крикнул воришка в сторону соседней машины. – Помоги-ка разобраться!
Нет нужды описывать происходившее дальше. Короче, моему знакомому пришлось распрощаться с «поместьем». Дёшево приобрёл и совсем за бесценок продал…
Вспоминается ещё другое театральное представление на обширном поле совхоза «Серп и Молот» Балашихинского района Московской области во время уборки урожая капусты.
Уже в пришоссейном лесочке рядом с полем валялись улики торопливой очистки кочанов: разлапистые капустные листья зеленели под каждым деревом и сочно хрустели под ногами.
А рядом топорщились от добычи, не то что рюкзаки, а большие мешки на ручных тележках.
Раздавались, как крики ворон, встревоженные голоса работников полеводческой бригады совхоза.
На крики никто не обращал внимания.
На другой день поле уже охраняли два милиционера.
Но позарившихся на бывшую совхозную, но теперь уже не на всенародную собственность это не остановило. Разве что милиционерам снисходительно позволяли самим вываливать из мешков тугие кочаны. Но опустевшие мешки по уходе служивых людей скоро вновь наполнялись…
Как лиса, забравшаяся в курятник, не довольствуется удушением одной курицы, а будет губить всех, так и тут – покладёт вороватый народ несколько кочанов в мешок, а потом их вываливает снова на борозды, если поблизости находят товар лучшего качества.
На подобное ничем не прикрытое воровство, точнее грабёж, зарились не только бомжи с виду, а вполне респектабельные люди. Как писал Маяковский в одном из прозаических произведений:
– Если перед вашим носом будут крутить золотым мешком, разве вы не покукситесь…
Жалко было горемык-милиционеров. Вряд ли при них было табельное оружие, даже милицейские дубинки они не взяли. Законы того времени, впрочем как и сейчас, не позволяли прибегать к этим мерам.
Вот бы организовать патрулирование окраин того капустного поля хотя бы одним казаком верхом на коне, с лампасами на шароварах, с саблей на боку, а главное, с ременной нагайкой…
На обочине шоссе, ведущего в город, бомжи за четверть цены продавали кочаны, запихивали деньги в карманы потёртых дождевых курток и торопились к ближайшему магазину, продающего спиртное.
Можно винить бомжей и безработных, но виноват наш халявный менталитет.
\
Что уж тут говорить о стремлении получить халяву от финансовых дельцов девяностых годов, всех этих воспетых телевизионным Лёней Голубковым, бесчисленных МММ, Гермес-Финанс, Золотой стандарт, Хопёр и подобное им.
Или вот еще картина. Картофельное поле одного из совхозов в Ногинском районе убирали солдаты. Уж не знаю, сколько там собрали картошки, но солдатский труд подневольный оставил после себя скрытые бугорками земли даже довольно крупные картофелины и даже совсем нетронутые грядки. Не стало руководство хозяйства повторно перепахать поле: тут же, как чайки и грачи на свежепаханной земле налетели жители окрестной деревни и ближайшего садоводческого товарищества. Своей картошки не сажали, почему бы не воспользоваться дармовой.
Короче, к исходу второй половины девяностых лихих годов колхозы и совхозы ближайших к Москве районов Московской области прекратили посевы картофеля и других овощей. В лучшем случае стали засевать кормовые травы, чтобы не отобрали землю и не перевели её с земли сельскохозяйственного назначения в категорию жилищного или промышленного назначения. Какого ещё промышленного? Ни каких новых предприятий строить не намечалось и не намечается. И скота в хозяйствах не стало, нет и органического удобрения. Вырастают на поле наряду с худосочными травами полчища сорняков, в виде конского щавеля, полыни, одуванчиков и разных колючек.
Но и на поля с кормовыми травами жители с близлежащих деревень поначалу делали набеги. Там и сям среди начинающей полегать трав виднелись овальные желтоватые проплешины. Это воришки выкашивали траву, да выбирали те участки, где она была по-зеленее и по-сочнее. Набьют пару мешков травой и увезут в прицепе от мотоцикла. Сейчас в полях исчезли проплешины, исчезли и коровы и весь мелкий скот в деревне. Нет поживы - нет и воровства.
Один раз в неделю с дальнего района Подмосковья в деревню приезжает молоковоз с небольшой, литров на двести цистерной. Выстраивается очередь старушек-пенсионерок. Некоторые из них ещё не потеряли силы ухаживать за скотом, да вот поди - где его пасти и кто будет заниматься этим.
Словом, мелкие несуны с совхозных и колхозных полей явились главными виновниками того, почему хозяйства перестали сажать овощные культуры в ближайшем Подмосковье. Всё это вопреки тому, что выращивание таких культуры на сегодняшний день было бы рентабельно.
Ещё добавлю о несунах. В газетах писали о том, что даже с оружейных заводов несуны умудрялись выносить детали от боевого оружия.
Что уж тут говорить о сугубо гражданских производствах. Прямо по поговорке:
- Тащи с работы последний гвоздь,
Ты там хозяин, а не гость…
В конце голодных восьмидесятых мне профком института дал льготную путёвку в один из домов отдыха» на Истринском водохранилище. Моим соседом по комнате и по месту в столовой был любитель многокилометровых пробежек. Я тоже не преминул каждый день пробегать довольно энергичной трусцой десять-двенадцать километров по лесным тропинкам. Естественно, после таких нагрузок у нас у обоих был «волчий» аппетит. Не хотелось нам особенных разносолов за столом, свободно могли обходиться теми мизерными котлетками и кусочками гуляша, что выдавали нам к столу. Но вот «пайка», именно пайка чёрного хлеба для нас была мала. Конечно, для большинства отдыхающих санаторной еды полностью хватало. Но не запланированный для остальных отдыхающих многокилометровый бег требовал весомый набор углеводов. А откуда его взять, как не от хлеба и разных там каш и макарон. Добавки ко вторым блюдам нам не давали. С большим трудом удавалась всё же выпрашивать несколько лишних кусочков хлеба к завтраку и к обеду. В общем-то, хотя и с кислой миной нам редко отказывали, если настойчиво просили.
Но каково быть каждый раз в роли попрошаек.
Каждый вечер работницы дома отдыха несли к своим домам нагруженные сумки. Считалось, что несли отходы со столов. Но, оказывается, и на не выданном сполна хлебе можно поживиться: у каждой в деревне было своё хозяйство: куры или там, поросенок. Поблизости продовольственных магазинов не было.
Ради справки сообщу, что в военные и послевоенные годы вплоть до отмены карточной системы в конце тысяча девятьсот сорок седьмого года по детским и иждивенческим карточкам выдавали по триста граммов хлеба на день. На тяжелых работах на заводе получали по восьмисот-девятьсот граммов. В повести Александра Солженицина заключенный Иван Денисович получал пайку хлеба в девятьсот граммов. И этого было мало при тяжёлой физической работе.
Теперь ещё раз о халяве.
Вот проблема с безбилетниками на подмосковных электричках. Контролёров развелось уйма, но их никто не опасается. Помню в советское время контролёры входили сразу с обоих тамбуров. Безбилетники скапливались в середине вагона, и их контролёры сопровождали по вагонам до вокзала, где был контрольно-ревизорский участок, где в присутствии милиции выписывали довольно ощутимый штраф.
Отсутствие денег у нарушителей в расчет не принимали - присылали штрафные платёжки по почте.
В наше демократическую эпоху железнодорожные «зайцы» при виде приближающихся с одной стороны вагона контролеров (преимущественно молодых женщин) перебегают в уже проверенный вагон. Контролёры привыкли в такой картине и продолжают деловито проверять карточки у пенсионеров, имеющих и так право бесплатного проезда.
В Советском Союзе стоимость пригородных железнодорожных билетов, указанных в так называемой «сезонках» была мизерной даже в сравнении пусть с тогдашними невысокими зарплатами. Так стоимость годового билета от моей станции Железнодорожная до Курского вокзала была тринадцать рублей двадцать копеек, что соответствовало тогда моему однодневному заработку старшего научного сотрудника с кандидатской степенью. Сейчас проезд туда и обратно стоит уже сто рублей, что составляет одну шестую месячного заработка старшего научного сотрудника.
Сейчас цены на билеты для проезда в электричках и на городском транспорте непомерно вздуты, и собираются их еще больше взвинтить. Так что «зайцы» поневоле заслуживают, по крайней мере, всяческого сочувствия. Я бы назвал халяву таких зайцев «псевдохалявой»
И ещё раз о халяве.
После защиты диссертации следует традиционный банкет. Не обязательно в ресторане или кафе – слишком накладно для соискателя, того же аспиранта или научного сотрудника без учёной степени. Хорошо, если у этой публики есть побочные заработки помимо нищенской стипендии, которые позволяют, накрыть стол для учёных мужей – членов диссертационного совета и приглашённых, если не в конференц-зале, то в какой-нибудь лабораторной комнате. Хотя большинству докторам наук и профессорам противопоказаны разные копчёности, красная рыба, салат Оливье, не говоря уже о коньяке и водке.
И ведь идут на торжество и пьют, и едят, и произносят тосты. Говорят, что подобное застолье полезно и самому диссертанту, но больше профессорам. Насладиться взаимным общением в раскованной обстановке, поболтать на отвлечённые темы...
Говорят, что на халяву и уксус сладок!
Помнится, что однажды соискателя диссертации «прокатили» на заседании диссертационного совета – кинули в урну недозволенное число «баранок» – то есть голосов против. Однако большинство членов диссертационного совета и приглашённые пошли на традиционный банкет – ведь, не пропадать же заказанным продуктам, да заодно доброжелательными голосами пообещать аспиранту удачи на защите диссертации в другой раз.
Вернусь снова к подмосковным полям.
В конце восьмидесятых годов на землях трёх хозяйств Балашихинского района Московской области, как говорилось, кипела жизнь. Помню, ходил я в садоводческое товарищество по узкой тропке, протоптанной через посев пшеницы. Тяжелые колосья уже набрали восковую спелость.
Воистину:
– Мне хорошо, колосья раздвигая
Сюда ходить вечернюю порой…
Я сорвал с десяток колосков, потёр их в ладонях, подул, удаляя ости и мякину и отправлял чистые желтоватые с прозеленью, податливые на зубах зёрна в рот. Это было райское кушанье, полное животворящих витаминов и микроэлементов. Но за последние двадцать пять лет мне не пришлось больше испытать подобного удовольствия.
Да, это было мелкое воровство. В тридцатых годах и в послевоенные годы за это меня бы отдали под суд – попал бы под закон, именуемый в народе, как закон о трёх колосках. В преамбуле закона говорилось, «что без этих (и подобных им) драконовских социалистических мер невозможно установить новую общественную дисциплину, а без такой дисциплины — невозможно отстоять и укрепить наш новый строй».
Согласно этому закону имущество колхозов и кооперативов (урожай на полях, общественные запасы, скот, кооперативные склады и магазины и т. п.) приравнивалось к имуществу государственному. В качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества применялась мера социальной защиты (выражение по смыслу прямо противоположное в отношении нынешних учреждений социальной защиты населения) – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже десяти лет с конфискацией всего имущества.
Потом этот закон перед войной был несколько смягчён.
Было установлено, что так называемая «мелкая кража», независимо от её размеров, совершённая на предприятии или в учреждении, карается тюремным заключением сроком на один год, если она по своему характеру не влечёт за собой по закону более тяжкого наказания.
Помню, как в голодные военные годы мы с мамой бродили по уже чисто убранному колхозом картофельному полю. Взяли с собой лопату, чтобы покопаться в земле и найти то, что случайно осталось в ней. Не тут-то было: внезапно появившийся конный колхозник с отборным матом прогнал нас с поля, не преминув отнять у нас лопату – прямую улику покушения на общественную собственность. Конный объездчик пояснил, что поле будут перепахивать, чтобы собрать оставшиеся в земле клубни. В общем, мы ещё легко отделались.
Поле до самых заморозков так и не перепахали. Ранней весной мы выкапывали из-под земли полусгнившие светло-коричневые мякиши картошки и дома пекли из них оладьи. Многие, называли их «тошнотиками», Но это было существенным подспорьем к нашей норме хлеба по карточкам.
По большому счёту, вспоминая голодное детство, я очень хорошо понимаю сегодняшних мелких воришек и халявщиков. Одно дело быть в истинной нужде и другое дело задарма прихватить себе лишнее, не принадлежащее тебе.
Мелкое воровство, несуны и халява, прежде всего, явления социальные. Как говорят французы – C est la vi. Когда начинают бороться с какой-нибудь проблемой, наталкиваются на другие, связанные с ней. О любом простом вопросе принято говорить: комплекс проблем.
Не призываю возврата к драконовским мерам сталинской эпохи за мелкое воровство общественного и государственного имущества. Но что-то делать надо. Как ни грустно всё это, надо об этом говорить, писать, рисовать карикатуры, загружать интернет, показывать по телевидению…