Вода и ветер, пруд весь в тине,
Древесный Дух со дна реки глядит на
Облака и птиц…
Паркет, и тень, и лёгкие клубки серой пыли, и блики на полированной поверхности старого шкафа, и запахи, и звук волшебной волынки откуда-то из кухни, и потом из гостиной... Я падаю на пол, потом гребу руками, как будто я упал в озеро, и плачу, навстречу приключениям и ужасам, подстерегающим любого, кто не может слушать по ночам скрип вёсел и не знает, что такое — морской узел, не знает своей широты и долготы…
Я шаркаю веслом об пол, я ищу ветра в лицо, и дождя в спину, я готов смотреть всю ночь на огни, на шары, состоящие из сгустков электричества, на мачту, на руль, на верёвку и на своего капитана, всю ночь. Пока не умру…
Морошка, чёрные кусты, острые листья водяных растений, тухлая вода, ни крошки табака, ни капли рома… Всё — тихо… До пояса вода меня — гладит, и тянет на дно болота. Я бросаю руками в разные стороны слипшиеся от сырости листья, и делаю шаги…
Почему у собаки Баскервилей не случилось инфаркта или инсульта? Потому что она жила в Девоншире. Весь Девоншир — сплошное болото, болота…
Зеленоватые островки мха торчат из воды и видят меня, и жёлтая пыльца неизвестных мне цветов — не приветствуют и не принимают меня к себе, в свой мирный уголок… Всё проседает и шевелится подо мною…
Голыгинская трясина…
Отшатываются равнодушно от меня кусты с ягодами, лишь я дотронусь до них… Вы надолго меня запомните, дети леса… Я четыре часа уже стою второй ногой в могиле…
Разбрасываю болотные цветы и ягоды вокруг себя…
Я — тут царь… Природы… Весь в водорослях и в росе… Иду через болота… К людям, к смертным, к друзьям, к братьям, оставив позади врагов и ядовитый дым чистокровной отравы, среди обломков и останков нечеловеческой техники в хлеву, в чаду в тумане ядовито-оранжево-фиолетового цвета, в волнах разных звуков и мелодий…
Здесь нет рыбы и воды, на болоте, здесь только комары и пиявки, и водяные духи, и духи морошки рыщут окрест в поисках несчастного визави… Соломка-берёзка. Вон её видать мне из болота. К ней, а потом дальше, от одной белой сестры к другой сестре, милой и печальной…
Полдня и полночи я иду по лесу, по болоту, я не вижу солнца и не слышу слов любви…
Я — не сам постелил себе постель из травы и листвы… Я пришёл, и, устав, лёг среди бездорожия и болот…
Не надо деревню, не надо сараев… Я выйду сейчас старым и больным людям, соберу их всех перед собой, разведу-раскину, выпрямившись во весь рост, свои руки и заговорю: «Селяне, миряне, люди, волки, овцы, яйца, травы, берёзы, тени, привидения, леса, коровы, жуки навозные, сейчас я вам спою песню… Новую. Слушайте!»