- Кирхайс, где ты? – что за манера у меня рычать это в полную темноту, так и осталась после Вестерденда…
На самом деле темнота была подёрнута сероватой рябью, так всегда бывает, когда глазам вовсе не достаётся света по причине его полного отсутствия. Но поскольку в кабинете Ройенталя было светло, да и день ещё явно не закончился сам по себе – мозг хорошо помнил детали всего перед тем, как телу рухнуть в беспамятство – оставалось предположить худшее. Ничего не видят при наличии света умирающие, которых не спасти. В сущности, ничего страшного или нового – Райнхард давно понял и принял как данность и возможность своей скорой гибели, и её характер, однажды упасть и не встать больше. Думать же о том, когда именно это случится и при каких обстоятельствах – было не в его характере, вот он и не думал об этом вообще. Но учитывать эту деталь было необходимо, и раз уж дело зашло так далеко, поздно досадовать о том, что не выполнил обещанное Хильде – вернуться живым – и остаётся только достойно перейти к мёртвым. А там должен ждать Кирхайс. Во всяком случае, это было бы логично, а за спрос вряд ли Вселенная много взыщет. Да и вряд ли будет там спокойно, учитывая, на что потрачена жизнь – ни разу ни на себя – значит, опять что-нибудь значимое, куда ж там без Кирхайса, верно, Господи? Как там котируется смерть от истязаний в застенке по распоряжению бывшего друга, так же, как в бою с врагом, или нарочно для меня что-то поменялось? Право, гораздо проще уйти самому вперёд и дождаться друзей, зачем же у меня всё наоборот, а? Я так просто не могу уже, ничего я уже не могу…
Так, это всё-таки белая искра – значит, что-то ещё происходить может, слава Богу. Но слишком уж белая, с оттенком ультрафиолета, должно быть, оттого сухая и безжизненная, пахнущая смертью. Гудит, как плазма вокруг не остывшей обшивки после посадки сразу…
- Райнхард, тебе сюда ещё рано, - какой знакомый голос, вот только где же я его слышу-то? Точнее, чем я его слышу, вот что непонятно – меня ж вроде уже нет там, а где я, не разобрался. – Ты всё равно бы не спас Оскара, как и меня. Есть вещи, которые ты не сможешь сделать, увы.
- Кирхайс, какого чёрта, а? Почему вы все уходите? – так, хоть какое-то ощущение, так бывает, когда кричишь во сне, виски поджимает. – Как вы там???
Всё понятно, я просто ещё не умер окончательно. Хорошо бы ещё успеть что-то сделать, право, но, кажется, это не представляется возможным. Ужасное положение – оставаться бессильным что-то изменить.
- Не у всякого получается всегда быть собой, Райнхард. Тебе можно позавидовать – ты себе не изменял ни разу. Держись, у тебя всё получится , - таак, это уже и голос Оскара, а ну как всё-таки получится? Помоги мне, Господи, похоже, я придумал, как быть.
- Дайте же руки, я не вижу вас, - произносим спокойно, по-домашнему…
Ну же, это должно сработать, даже руку свою ощущаю, так, один есть, поймал ладонь пальцами, теперь второй… Ну, а теперь круговой рывок и падаем все… вниз падаем, со мной, я сказал. Инерции должно хватить, сейчас вытяну вас, парни…
Ох ты ж какая боль адская, где-то в спине, но это же от того, что начало получаться… нет! Правая рука сорвалась, или Кирхайс меня нарочно выпустил, станется с него. Но мы уже падаем, туда, в свет, он обозначился внизу, под нами, значит, хотя бы Оскара я утащу, хоть он и крупнее… Боль по всему телу, ужас, но это же хорошо, значит, выживём, раз ощущения вернулись, мы вырулим… ну же. Удар. Ещё. Ох, я не понимаю, где плоскость приложения сторонней силы? Куда уворачиваться? Свет, расширяйся же, мы должны вернуться. Ох, до чего же больно, как в кислоту падать, должно быть, больно везде, я перестаю себя ощущать от этой боли… удар. Кажется, уже всё. Полная чернота. Но… что же дальше? Если бы меня уже не было, как бы я мог думать? Где же я?
Сколько продолжалось чёрное забытье, Райнхард не знал и ни с чем пока отождествить не мог. Просто после солидного пропавшего из реальности куска времени он ощутил в темноте, что тело у него ещё есть. Похоже, оно в положении почти лёжа на спине, значит, дело где-то на планете, по-прежнему. Понять, настоящий мрак кругом или просто глаза отчего-то не видят, удалось не сразу – точнее, обессиленное тело даже не задалось таким вопросом. Но жить захотелось очень, как только вернулось самое скромное осознание себя. Инстинктивно вдохнув поглубже, молодой человек понял, что лежит на мягком кресле, раздетый до пояса. Мрак перед глазами начал очень медленно таять, сменяясь какой-то светлой пеленой. Резкой боли нигде не было, но общее самочувствие было муторным, будто пришлось наглотаться газа и потерять сознание. Виски ломило, как от приступа гипертонии, если сдуру глотнуть две таблетки никотиновой кислоты, а изуродованные шипастыми наручниками кисти и предплечья противно саднили, грозя всерьёз обеспокоить.
Райнхард постарался ещё подышать поглубже, радуясь, что сейчас у него это получается. Белесая пелена перед глазами сменилась рябью и пятнышками – значит, глаза видят и дело происходит днём, просто веки слиплись и не открываются. Нудный шум от крови в ушах сильно напрягал – хотелось прислушаться уже к окружающему миру… Тем более, что холодно не было… Но в мозгу раз за разом вспыли картины недавнего прошлого – ужасная смерть Ройенталя, бегство напуганной ею его убийцы… Полностью приходить в себя теперь не захотелось, особенно когда память подсунула пребывание в застенке. Коль скоро Оскар убит, значит, на данный момент господство губернатора неполное, и те, кто его уничтожил, конечно, украли для себя его жертву – ослабевшего от голода и пыток императора. Ничего приятного такое положение сулить не могло.
Тем более, что слух уже начал различать какие-то голоса над собой. Если бы нашлись хоть какие-то силы, желание бороться победило бы сразу, и Райнхард попытался бы открыть глаза. Но сейчас он осознавал, что делать это придётся с полагающимся статусу апломбом, и не хотел совершать такой рывок. Захотелось уснуть и не просыпаться вообще, во всяком случае, очень долго. Возможно, глаза слиплись не случайно, а от слёз, которые себе нельзя было позволять в любом виде. Однако почти сразу инстинкты подвели – чтобы заснуть, голову нужно было сосем чуть-чуть, но сдвинуть, и шея послушно выполнила нужное… Так и есть, с горечью подумал Райнхард, я не один, всё замечено. Освещение чуть мигнуло перед глазами, и на виски опустились чьи-то пальцы.
Прикосновение не было неприятным, скорее наоборот. Тем не менее, давать понять, что оно осознано, не стоило. Райнхард позволил себе тут же помечтать о тех пальцах, которые только и были во всей Галактике достойны там быть. Но мечтать об этом на Хайнессене, - холодный разум, кажется, даже издал ехидный смешок где-то в недрах мозга. Ах, вернуть бы ту ночь на Феззане, когда я всё-таки решился, а лучше – какую другую ещё пережить, получше… О том, что это воспоминание осветит как лучом солнца его побледневшее до фактуры мрамора лицо, император просто не подумал.
-Ваше Величество, Вы слышите меня? – от этого взволнованного тембра Райнхард ощутил себя пьяным… потому что этого просто не могло быть, ведь в этот раз Хильда осталась на Феззане.
Сознательно паузу тянуть не пришлось, никак не реагируя – мысли и сами ползли слишком медленно по затуманенному мозгу… Показалось? А может, времени прошло немеряно и желаемое стало возможным? Нет, руки болят, значит, времени прилететь на Хайнессен с Феззана в обрез – только если вылететь следом за «Брунгильдой» на самой скоростной яхте, причём выбрать самый резкий курс и нигде не останавливаться… Нелогично, хоть и возможно, а нелогичных жестов фройляйн не делает вообще. Открыть глаза и проверить – конечно, вполне реально, но если не она, то лучше бы и не открывать их, право. Что ж, достаточно никак не реагировать – сейчас уж точно будет не до отдыха и сна, раз выдал себя и догадались, что очнулся. А как бы просто хотелось уснуть и увидеть Хильду. И чтоб никого рядом уже вообще!
- Да что ты его вечно субординацией грузишь, ему же плохо! – проворчал совсем рядом ещё один знакомый до полной неповторимости голос. – Всё, успели, не паникуй, а то бы он просто не очухался, - ощущение неверояти подпитывалось ещё и тем, что хотя это и был голос Оберштайна, что также остался на Феззане, обычно тот не позволял себе подобной лексики, только уж в очень опасных ситуациях… - Не женщина, а гранита кусок, как он с тобой ладил столько времени, - и где-то недалеко раздался смачный шмяк, как будто что-то было от души брошено на пол, какой-то небольшой предмет или даже несколько их. – Я бы на его месте тоже не больно-то жаждал тебя видеть, - и, как завершение нереальной сцены, которая тем не менее имела место быть, послышался тихий смешок.
В том, что это был сам Пауль, Райнхард уже не сомневался – именно этот смешок он сам слышал единственный раз в жизни, под Вермиллионом, когда наконец стала известна причина, почему не стрелял по «Брунгильде» Вэньли. Больше свидетелей такому чуду, когда Оберштайн позволил себе настолько сбросить своё хрестоматийное спокойствие, тогда не было. Значит, сам правитель Галактики был сейчас в безопасности – иного означать это поведение министра просто не могло.
Тело тут же воспользовалось этим известием и самовольно выдало себе поблажку – не торопясь глубоко вздохнуть и потянуться во весь рост… Ничего удивительного, если учесть, как долго нельзя было позволять себе каких-то движений вовсе. Но хотя логичнее было бы открыть уже глаза и разобраться в происходящем окончательно, сделать это Райнхард просто не успел.
Негромко рыкнув, как обиженная кошка, явно в ответ на сказанное, дама тоже позволила себе некоторую самодеятельность, быстро приникнув к лежащему и коснувшись губами его переносицы. Конечно, только для того, чтоб удостовериться, что ему лучше, ага. Фройляйн, это Вы в своём репертуаре, уж запах Вашего тела я отличу и распознаю, даже если на меня вылить весь букет парфюмерных трендов Галактики… Как Вы застенчиво медлите, якобы от излишней тревоги – я ведь слышу стук Вашего сердца. Это хорошо даже не потому, что я, кажется, понял, чем для Вас являюсь, а потому, что я успеваю, да, рука уже вполне слушается… Есть! А вот теперь можно и глаза открывать, точнее, сперва правый…
Взволнованное восклицание так толком и не сорвалось с губ Хильдегарде – в очах Райнхарда пылало то же самое пламя, как и посреди августовской ночи, когда прозвучало «верь мне, я умею любить». Именно поэтому она и не желала вырываться из захвата за талию, а вовсе не потому, что можно было обрадоваться его силе как доказательству того, что молодой мужчина вовсе не умирающий, хотя дозу антидота совсем недавно вколоть ему пришлось просто пугающую…
- Как мило с Вашей стороны появиться здесь, фройляйн, - густым, как от желания, голосом негромко произнёс император. – У вас для меня хорошие новости, да?