За длинным столом на почётном месте сидел священник, отпевавший покойную, рядом с ним вдовец с сыновьями по старшинству, их жёны и дети, а уж потом Жюзьен и деревенские. Реми, несмотря на недовольство отца, сел рядом с названной сестрой. И вроде бы ничего между ними особенного не происходило, но не спрячешь от людей влюблённых глаз. Адриан много пил и исподлобья поглядывал в их сторону, смотрели туда и деревенские девицы на выданьи, да вздыхали украдкой, обсуждая соперницу. На столах: сидр и напитки покрепче, кто что предпочитает, поросёнок, жаренный на вертеле, копчёные куры, баранина, овощи и фрукты, печёный хлеб и сладкие пироги... Такую роскошь позволяют себе селяне только в двух случаях: на свадьбы и похороны. Ребятня быстро поела и занялась играми. Взрослые продолжали добрыми словами вспоминать Катарин. Ронан пил, но не пьянел, рядом с ним пустое место хозяйки, и нужно научиться с этим жить. А ему всего-то чуток за пятьдесят, ещё мужик будь здоров, сносу не знает. И работник хороший, и супруг был верный, никогда себе не позволял на других смотреть. Таких все уважают: и женщины, и мужчины. Дом у них хоть не богатый, но добротный, сыновья славные, работящие и воспитанные, только рыжая приживалка у всех, как кость в горле, слишком уж красивая, змеюка. Один аптекарь в ней души не чает, очень умная, говорит.
- Такой перейди дорожку, ещё и отравит, в травах-то разбирается.
- Да что вы, девки, ей и травы не нужны, как зыркнет своими глазищами, так и порчу наведёт!
- Верно говорят, пригрели на груди своей сиротку, а она - цап - и в глотку!
- Тише говори, услышит.
- Ну и пусть знает, мне плевать, выйду за Адриана - сживу её со свету, чтоб под ногами не мешалась.
- Ох, смотри, Барба, как бы тебя саму не выжили, сильно много яда на твоём языке, да и Адриан на тебя не шибко-то поглядывает.
- Вот я и говорю, приворожила ведьма проклятая! Сжигали таких раньше и правильно делали!
- Злющая ты баба!
- А ты иди с приблудой-то подружись!
- Вот надо будет, пойду и подружусь! - чуть не поссорились из-за Жюзьен девицы.
В этот момент прибежал мальчишка с рукою в крови, сильно порезался, глубоко. Плачет, весь белый, трясётся.
- Где ножик взял? - заорал отец.
- Реми мне дал, - всхлипывает малец.
Пока женщины в дом за чистыми тряпками побежали, к нему подошла Жюзьен, взяла за руку порезанную, что-то пошептала, дунула, кровь-то и остановилась. Люди, все видевшие это, так и ахнули, а священник даже перекрестился.
- Что шепчешь, девица?
- Молитву, отец.
- Какую?
Она и выдала ему что-то по латыни.
- Такой молитвы не знаю, - откровенно признался священник.
- Я её сама придумала, когда ещё ребёнком была в приюте. Нас тогда зубрить молитвы заставляли, а они у меня всё никак в голове не укладывались, а как свою сочинила, так и запомнила.
(За отца Эдуарда она так и молилась, ему помогало, но об этом Жюзьен предпочла умолчать. Святое для неё имя она никому не называла, боялась, осквернить его, если произнесёт. Это началось с того момента, когда на похоронах её священника, все о нём шептались нехорошо. Девочка и сделала вывод, что нельзя о нём говорить, даже по-доброму, кощунственно это. Ведь лучшего человека не было для неё на Земле, да, наверное, уже никогда и не будет.)
- Покажи руку, покажи... - все хотели посмотреть, как рана затянулась, ведь чудо на глазах у всей деревни произошло. Отец мальчишки к Реми подошёл.
- Ты зачем ребёнку ножик дал?
- Попросил, вот и дал, говорит, свистульки ему делать нечем.
- Забери, не игрушка это для ребёнка.
Но мальчик запротестовал:
- Мы договорились, если ножик мой, буду молчать, а если нет, то всем расскажу...
- Что расскажешь?
- Как они в саду с Жюзьен обнимались.
- Так вот оно что, а я-то думал, с чего это Реми подарки дорогие детям делает? - засмеялся мужчина и отдал нож хозяину, а пацану своему влепил подзатыльник. - Подглядывать и ябедничать - нехорошо, так и запомни, сын, а ещё хуже того, - чужие тайны выдавать!
Мужчинам эта новость понравилась, всем, кроме братьев и отца Реми. Ронан тяжёлым взглядом придавил сына и, наверное, в другой день прибил бы его и Жюзьен, но не на поминках жены.
Реми покраснел, не ожидал он, что так быстро все узнают о них.
"Ну что ж, значит, время пришло", - подумал он и с виноватым видом подошёл к родителю.
- Отец, я давно хотел тебе сказать...
- Не надо, не начинай! Зря я тогда тебя с ней без присмотра оставил, думал, хоть матери постесняетесь, да видно, и она ничего сделать не смогла... Потом поговорим, - сказал, как обрубил, дальше просить было бесполезно. Все это знают, упрямый он человек. Одно счастье, что сразу не ответил, может, ещё подумает.
А потом ещё подпили, и настроение у всех поднялось, песен и танцев, конечно, не было, но шутки раздавались, и смех был слышен. Молодёжь под благовидными предлогами по парочкам разбрелась. Мужики с красными лицами продолжали пьянствовать, женщины потихоньку со столов посуду убирали, скоро вечер, скотина ждёт: коровки мычат, да и свиньи жрать просят. Простая деревенская жизнь, где за счастье посплетничать, а сегодня столько всего произошло, что на целую неделю хватит!
Жюзьен пробивала нервная дрожь, теперь на неё совсем косо смотрят. Того и гляди, скоро креститься начнут, как от чёрной кошки. Но не могла она ребёнку не помочь, тем более, что по их с Реми вине он и порезался... Ох, не будет ей жизни в этой деревне, и раньше чужой была, а теперь и вовсе - колдунья. И бежала бы она от них ото всех без оглядки, да держит Реми. Сладость такая от него в сердце растекается, что многое можно стерпеть, только бы был он рядом.
Никто и не заметил, что Адриан после той сцены с мальчиком ушёл. Долго бродил он по лесу, да ветки на деревьях ломал, рычал, как раненый зверь и слёзы горькие лил. Ненависть и любовь - всё смешалось в его сердце, и не было ему покоя.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/04/28/1372