Автобус остановился у моста, не доезжая села, что на другом берегу реки, и высадил всех пассажиров. Деревянный мост, метров 150, ПАЗИК преодолеет пустым. Кто приехал, тому мост перейти и доехал, кому дальше, автобус подождёт.
Олегу перейти мост, перепрыгнуть кювет, взобраться на довольно крутой откос, пройти улицей Поповки в три двора и - на Соборной площади села. Справа будет деревянная церковь, служившая советской власти и клубом, и кинотеатром, а площадь для больших собраний и забав молодёжи. Пересечь площадь и проулками между огородами выйти на главную улицу векового села.
Когда Олег вышел на площадь, там оказалось людно. Но, похоже, не забавно.
В середине редкого людского круга метался, то в одну, то в другую сторону селянин в ни чём, кроме сатиновых трусов, но с топором. Намерения его не вызывали сомнения в серьезности и люди расступались. Топором в этих местах владеют так, что лопатка в армии легко даётся.
Здесь же и милиционер, и медик в халате. Попытки угомонить воина не имели успеха.
Олег присмотрелся и, неожиданно для всех, решительно пошёл навстречу буяну
с вытянутой рукой.
- Мужик! - зычно прокричал Олег, - Здорово!
На крик Олега
– Мужик,
боец остановился, безумным взглядом уставился на Олега, выронил топор и протянул руку.
Взгляд просветлел, он узнал:
- Белой! …
Повис на шее Олега, дыхнул недельным перегаром, неожиданно ослабел и сполз на землю.
Подбежал народ, милиционер и медичка. Василий, кличкой Мужик, не помер, он вырубился и спал с блаженной улыбкой на лице.
- Эх, - в сердцах сказал милиционер, - три недели, как пришёл, и опять куражится.
- За что сидел?
- Две отсидки по хулиганке.
- И что дальше? – спросил Олег.
- Да вон дед Касьян, сосед, за лошадью пошел, отвезёт домой.
Олег дождался Касьяна, помог погрузить бездвижное тело на тачанку.
- Теперь сутки спать будет, уссытся, горе материнское - пробурчал Касьян и тронул лошадь.
Олег с Василием были ровесниками, и безотцовщиной по причине войны. Дома их стояли напротив через улицу, пятистенки окно в окно. Голохвастовых было семь сыновей, одна дочь. Той дочери и был сын Василий. Все семь сыновей, отец и зять с войны не пришли. Младшего призвали аж в 45-том, в мае и погиб. Так и была истреблёна целая ветвь рода Голохвастовых, корни которого уходили вглубь времени на полторы, две сотни лет, а может и более.
Бабушка Олега рожала одиннадцать раз. До взрослого состояния выросли восемь. Все разъехались, на земле осел старший сын.
Дядька воевал сам четвёртый, все вернулись, раненые, увечные, но живые.
Такая вот разная судьба у домов напротив.
Мать Олега смолоду променяла село на городскую жизнь, училась, вышла замуж, родила одного, второго. Из одного города после гибели мужа, переехала в другой.
В итоге Олег стал городским жителем. Но всю войну, прожил у бабушки, здесь не бомбили.
В последующие годы все каникулы Олег проводил в деревне.
- Какие вы городские худосочные и белые, как красны девицы, - встречала бабушка.
Отсюда, кроме подворья ещё и кличка Белой.
C Василием Олег освоил многие тонкости деревенской жизни. Ездил на лошади верхом без седла и без последствий для задницы и промежности. Запрягал вола, мог показать быку, что тот ошибается и в телеге не мальчишка, а взрослый мужик, мог заставить быка бежать рысью, не тормозить у каждой лужи и всё это не битиём, а хитростью.
Работали на сенокосе, в уборку отвозили зерно с комбайнов на ток.
Вырабатывал Олег за каникулы до 50 трудодней. И ещё был нужным человеком для улицы, он был вне колхозной власти, распоряжался сам собой. Скажем, отпустит бригадир колхозницу в город на базар, а конюх ни в жизнь лошадь в страду не даст, запрягай быка. А быки женщинам не с руки. Тут какой-никакой, хоть и малолетний, а мужичок Олег. Да и, к примеру, картошки можно с пяти дворов прихватить, на быке-то.
Василий к 14 годам обладал полной мужской статью, в то время как большинство подростков в селе оформлялись годам к 15, а то и к 16, а бриться начинали ещё позже, за что и получил прозвище Мужик.
Удержу по женской части Мужик не знал. Нахально приставал к девкам, задирал подолы и, как заметил Олег, по большей части тем, за кого вступиться не кому.
Не одобрял, журил, но ведь удаль-то какая-никакая подростковая.
Как-то увидел Олег у Василия рукодельную плётку из конского волоса с гайкой на конце, с наборной рукоятью из бересты. Подивился работой.
Дело было августом, по дороге догнали ребята стайку девчонок, шли они с купания. По прохладе августа мокрые купальники в руках, а на теле кроме лёгких платьишек ничего. Как восхитительны и поэтичны девушки в таком наряде. Это и сыграло видимо с Василием злую шутку. Шутовским шагом подкрался он к Нинке и сунул руку в промежность. Мгновенно схлопотал мокрым купальником и что-то словесно. Нина развернулась и пошла, а платье застряло в ягодицах, что вызвало смех подростковой ребятни.
Далее произошло невероятное. Василий полоснул Нинку плёткой через плечо, а гайкой, в аккурат, по сиське. Нинка взвыла, девчата загалдели. Олег с разворота врезал Василию под дыхало. Тот раскрыл рот, выпучил глаза, замахнулся на Олега, потом застыл, и плюхнулся на колени:
- Простите меня, простите!
Слёзы катились по щекам Мужика.
Неделей Олег уехал домой, закончились последние школьные каникулы.
Далее завертелась взрослая жизнь, учёба, стройки и целина на каникулах. Служба в армии. Семейная жизнь.
Прошли года, не знамо когда.
Июль и жар. Река стояла гладким прудом. Клёв пропал. От нечего делать Олег решил опробовать новую снасть. Зимняя мормышка к удилищу. Закидываешь удочку. Удочка качается, мормышка играет, поплавок стоит. Клюнет и поплавок пошёл. Для лучшей игры на конце удилища пружинка, на крючке мормышки кусочек микропористой резины, имитация червячка. Олег опробовал эту снасть в городе на пруду, подцепил быстренько трёх карасей. Здесь же и сейчас новое изобретение рыбаку не в помощь.
Однако, подошли два мужичка, поздоровались, присели на крутом бережку и наблюдают: чем это городской занимается.
Осмотрели снасть и резюме:
- Не-а, наша рыба галошу не ест. Наловишь чего, покажи.
С тем и подались своим путём
Василий очнулся с перепоя, каким-то радостным чувством. Ещё не понял, что это. Вполз под печку, достал банку кваса, сидя на полу выпил. Крякнул, полегчало. Взял ведро воды, вышел во двор, встал за сарай, разделся, вылил ведро на себя, сменил исподнее. Вернулся в избу, глянул в зеркало. Плеснул остатками кваса на лицо, намылился хозяйственным мылом, взял опасную бритву, сохранившуюся от ушедших мужиков, побрился, умылся, переоделся. И молодец.
Вошла мать.
- Олег приехал.
Так вот оно откуда чувство. Видались они, точно. Олег был для Василия каким-то светлым пятном в жизни. Это как для древних людей пришелец из космоса, бог, одним словом. Олег был из невиданной жизни большого города, подсмотреть которую сельскому дитю можно было только в кино, да по рассказам бывалых сельчан.
Особенно поражали Василия рассказы Олега про небо, когда сидели в ночном, про звёзды и созвездия, про планеты, про космические скорости. Про всадника без головы, про шагреневую кожу. Витал его друг в облаках, а про землю и поле, пение птиц, травки и цветочки, грибы и ягодки мало, что понимал. Тем они и были интересны друг другу.
Василий кинулся в дом напротив, Олега не было. Сказали:
- Что ты, минуты не сидел, ищи на реке. У Демьяна лодку взял.
Вернулся домой.
- Надо что-то собрать. Самогонку нельзя, Олег с ним точно пить не будет. Особо после намеднишнего. Так, ладно, хлеб, лучку дёрну, и огурчики появились.
Отрезал хлеб от каравая. Сложил всё в ведёрко и хвост трубой.
По дороге повстречал Никиту с Денисом, с реки шли.
- Вы там городского не встречали.
- Сидит на край луга, с лодки лавит.
- Пумал чего?
- Так он, знаешь, на калошу лавит. И смех и грех.
Прояснили мужики Олеговы усилия.
- Ну, ладно, бывайте, я побёг.
Походя, у забора деда Тараса притормозил, нарвал мяты, в поле ромашки и зверобоя, копнул ножом одуванчика. Спустился на заливной луг, пересёк его от края до края. А вот и под раскидистой ветлой лагерь Олега. Друзья встретились.
Дело к вечеру, запалили костёр. Черпнули воды из реки. Заварил Василий чай из принесённых трав.
- Мне с похмелья в самый раз, да и тебе хуже для здоровья не будет.
- Ты, что алкоголик? – спросил Олег.
- Не-а, когда есть - алкоголик, когда нет, тогда и нет.
- Как же ты по тюрьмам-то заходился?
- Помнишь Нинку? Сирота она, отец погиб, мать померла, жила у тётки. Нинка меня бы простила, да не простила тётка её. Быстренько отвезла на освидетельствование, подала заявление в милицию, и пошёл я по малолетке.
- Зачем же ты Нинку так?
- Да сказала она, зараза, что не мужик я, а сосунок.
- Ты, что не знал, что у девок язык долог, а ум короток?
Знали по деревне Василия как Голохвастова, а был он по отцу Сосенков. В селе документов не требовалось, кто, как хотел, так и звался. А Нинка съязвила.
Не удружила жизнь Василию с фамилиями. Одна, вроде как, хвастуны на пустом месте, а другая сосункам созвучная.
Дружили друзья на рыбалке дня три. Ловилось не шибко. Но щурёнка килограмма на полтора запекли. Обмазали, как он есть, тестом, завернули в лопушки, закопали под костёр. Выдержат нервы, изумительное кушанье получишь.
- Так в армию хотелось, - как бы продолжал Василий, - не взяли по судимости....
В нашей тюрьме жить можно. Я там за десятилетку выучился и аттестат есть.
Без дела хорошо, да дело зовёт. Засобирались по домам.
- Без рыбы нельзя, - сказал Василий.
- Так, где ж её по такой погоде взять?
- Ты чего, совсем всё позабыл. А бочажок?
- В общем, так: хватаем по дрючку. У тебя майка, приметил я, хорошая и вперёд.
Прошлись по краю луга, что ближе к полю. В зарослях нашли бочажок буквально три метра на два. Со стороны смешно, два мужика вблизи реки в болоте купаются.
Прошлись, где по пояс, где по грудь. Взмутили воду. Загребли майкой серебристых карасиков с ладошку. Три прохода и ведро. Да попался окунёк приличный и пара щурят, для еды не очень, только для фасону.
- Эх, десятка два карасиков, да на сковородку, да залить яичками, да в печку! Гуляй праздником!
Шествуют наши мужики по улицам да не пустые, а с ведёрным уловом.
Да вот беда, в деревне не только про дела, а и про мысли всем вскорости известно.
- Ты гляди, никак на калошу наловили!
- А то, город не деревня, он соображает!
Шагают наши герои в будущее, которое каждому своё.
Конечно, можно думать, до яичницы с карасиками они сегодня дошагают, да и то, вопросом может оказаться.
.
Шагает кто, или сидит, а всех живых время в будущее заносит.
И что там с каждым будет, то никому не ведомо.
Как не ведомо было ранее, что не вернутся с Войны те мужики: Голохвастов, семь его сыновей и зять Сосенков.