***
Современный литературный процесс ; это почерневший, покосившийся сельский сортир, откуда время от времени доносятся булькающие звуки перебродившего в постмодерне затасканного соцреалистического шлягера. Вдобавок он постоянно занят. Дверь на крючке. Дёрнешь ; рявкнет кто-то, усиленно чавкая: «Занято же! Ну!» И шуршит пожелтевшей рванью газет, по Бродскому. Чуть поодаль, в кустах, увлеченно и самозабвенно переговариваются не вместившиеся самопровозглашённые независимые гении и лауреаты. Над всем этим солнце всходит и заходит. А иногда даже смеркается.
***
Маститые литераторы усматривают некое противоречие между Лермонтовым-человеком и Лермонтовым-поэтом, мол, «жалкий человек… под небом места много всем, но беспрестанно и напрасно один враждует он — зачем?» не сочетается с поведением Лермонтова на войне, с тем, как упивался он боем. Чудаки! Ненавидит по-настоящему войну только тот, кто в ней участвует. Остальные болтуны и болтушки, все эти хипарские «Хер войне!» Один хер у них, без войны! И нет противоречия. Да, он, рубал наотмашь, упиваясь, но и сам себя так же бросал в самое пекло неотвратимого ада, навстречу судьбе, а не указывал другим, как жить, спрятавшись за титулом и бабьей юбкой.
P. S. Пошлость то, что пошло в народ.
Батюшка нашептал
По поводу «Меж не бом и землёй» В. Ф. Михайлова. Очень много апологии. Лермонтов, мне кажется, не нуждается в адвокатах. Назвать Россию немытой ; верх тактичности! Немытая и есть ; от иностранной сволочи. В каком-то смысле это ещё одно предсказание: омытая она будет в будущем: омытая кровью, хоть и не столько барскою. Но те, кто считает, что Лермонтову это слово подсунули, влепили, не предлагают ни одного своего варианта, каким могло быть «настоящее» слово.
Да что ему ещё оставалось сказать, метавшемуся по дивану в припадке злого смеха, отправляемому в очередную ссылку? Да, прощай, немытая, в лице власти, Россия, офранцуженная гадина! Как вечно брюхатая чужим ублюдком шлюха, а своих детей выгоняющая из дома просить милостыни под забором.
P. S. Эти головотяпы-царьки давно задрали подол России-матушке, задолго до Лазаря Кагановича. Куда ни ковырни русского царька, отовсюду иностранщиной пованивает.
***
О.Варсонофий, оптинский старец: «Лермонтов был образованным и необычайно талантливым человеком, но не сумел воспользоваться своим талантом как должно: не возлюбил Бога, не следовал Его учению, и душа его сошла во ад на вечные муки – талант не принёс ему никакой пользы. А какая-нибудь старушечка неграмотная жила тихонько, никого не обижала, прощала обиды, посещала храм Божий, перед кончиной исповедовалась у своего батюшки, причастилась Святых Таин – и душа её с миром отошла в Небесные Обители».
Тьфу ты! Старушечка неграмотная! Да что-толку-то?! Мы люди, живые, со страстями, а не одуванчики в чистом поле!
Представляется, будто старичок-грибок сидит такой, мхом поросший до ушей, мухаморчик эдакий, и то ли брюзжит, то ли бурчит, да всё по-доброму так, вроде как, ругает, по-стариковски. А сколько, однако, в этом бубнеже неподдельного, не злого с виду, осуждения? Да кого осуждает, несчастного поэта, распятого (как и его предшественник) зажравшейся толпой?! Вот тебе и старушечка, безграмотная…
И это жестокое равнодушие ко всему мирскому. Пусть хоть трижды прекрасному.
***
В.Белинский, посетив поэта, арестованного после дуэли с Барантом, писал 16 апреля 1840 года к В.Боткину:
«Недавно я был у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух. Как верно он смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! <…> Кстати, вышли повести Лермонтова. Дьявольский талант! Молодо-зелено, но художественный элемент так и пробивается сквозь пену молодой поэзии, сквозь ограниченность субъективно-салонного взгляда на жизнь. О, это будет русский поэт с Ивана Великого! <…> Женщин ругает: одних за то, что дают; других за то, что не дают. Пока для него женщина и давать – одно и то же. Мужчин он также презирает, но любит одних женщин, и в жизни только их и видит. Взгляд чисто онегинский. Печорин – это он сам, как есть. Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлаждённом взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого. Я это сказал ему – он улыбнулся и сказал: дай Бог! Боже мой, как он ниже меня по своим понятиям, и как я бесконечно ниже его в моём перед ним превосходстве. Каждое его слово – он сам. Вся его натура, во всей глубине и целости своей. Я с ним робок, - меня давят такие целостные, полные натуры, я перед ним благоговею и смиряюсь в сознании своего ничтожества».
«Большой свет ему надоел, давит его, тем более, что он любит его не для него самого, а для женщин, для интриг. <…> себе по три, по четыре аристократки, и не наивно, а пресерьёзно говорит Краевскому, что он уже и в бордель не ходит, потому что незачем. Ну, от света ещё можно оторваться, а от женщин другое дело. Так он и рад, что этот случай отрывает его от Питера».
Однако чувствуются некие завистливые нотки в голосе беспородного, бесчиновного, невоенного, некрасивого, всего лишь одарённого теоретика от литературы; завуалированная под романтическую дымку свободно-либеральных отношений к женщине, а-ля будущий Чернышевский.
Его удивляет на самом деле не грубость, а то, что никто так ещё не расправлялся с великосветскими ****ями, ка Лермонтов, по три, по четыре аристократки (нынешние ельцинки, собчачки и гайдарки). Да, отсюда хорошо видно через слова эти ту разномастную, краснопёрую, как попугай, власть. Разнорылую постную рожу её, помазанную на престол.
***
Эти картинки на Манежной даже не богохульство, а какое-то богохуйство. Просто ветхозаветный фаллический бунт! Впрочем, для этих кривых пиписек слишком круто звучит. Да и не додумаются сами, дефективные. Смешно-смешно, ха-ха. Однако православнутых, вроде Энтео, я поддерживать совсем не собираюсь, да и сильно сомневаюсь, что намерения их искренни. Но всё это полезно тем, что заставляет некоторых, спрятавшихся за образами, чесать свои благочинные репы и измышлять как бы это похитрее прокомментировать, так чтоб и рыбку съесть… ну и на то самое, вздыбленное, сесть. Правда, большей частью отмалчиваются: не гоже по пустякам пустословить. Или думают, что молчание их вопиющее? На вряд ли. Всё это красивые, к тому же, чужие фразы. Либерасты, в свою очередь, вцепились в афоризм Померанца: «Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело». Да это просто хорошо подобранные слова, и всё! Возьмём пример. Умирает Пушкин. Лермонтов, потрясённый, пишет знаменитое «Смерть поэта». Узнав подробности дела и мнение высшего света, взбешённый, с той самой пеной на губах, дописывает решившие его судьбу шестнадцать срок, за которые отправляется под арест и обретает славу. Что, с этого момента он поступает на службу к дьяволу? Ага, и поэтому пишет позже поэму «Демон». Нет, всё остаётся на своих исторических местах: дьявол в чванстве и лицемерии царька и его псов, а поэт – на своём поднебесном пьедестале.
P. S. Если на то пошло, то эти три ***дожника своей мазнёй не только религию под удар поставили, но и оскорбили исконный символ плодородия. Вернее, даже не символ, а его непосредственный инструмент. Исполнитель.
***
С самого детства он добровольно отказался от женщины, замахнулся на неё совочком и отогнал прочь: "У, проклятая, вон отсюда! Не подходи, хищница!" Девочка заплакала и убежала. А мальчик так и остался жить в своей песочнице. Девочки выросли и сидели во дворе, покуривая и листая журналы моды, а ножкою покачивая коляски с народившемся племенем. Малыши их писались, и испарения их забивали единственную чистую струю воздуха, которая так нравилась мальчику. «Сидишь себе там, сексёныш?! Вот и сиди!» ; говорили мальчику чужие мамы, а тот махал на них угрожающе совочком, но девочки больше не плакали и не боялись мальчика. А родные мальчика совсем забыли про него, никто с соплями через плечо не бежал к нему, надрывисто всхлипывая. Только бабушка иногда выглядывала в окно с половником в борще и бормотала в припадке человечности: «Что-то Максимка наш к обеду не спешит!»
Мальчик безнадёжно был отлучён от женской юбочной церкви. И поплыл он в своей песочнице вдоль берегов одиночества, вычерпывая воду старой калошей, которую забросили в его судно вместе с другим мусором злые подкаблучники и мелкие хулиганы. Но скоро огромная ветреная рыба прокусила его судно со дна. То дало течь. И мальчик захлебнулся и умер, запечатывая в воздушных пузырьках вечные проклятья остающемуся миру. Вскоре его подняли со дна морского опытные аквалангисты. И был он подмоложен и подожжён по древнескандинавским обычаям во благо последующих благочестивых приданий, от которых насупленные внуки будут смеяться и плакать, заливая паркетные полы до вздутия. Глаза горели его, как керосин, и мальчик плавился, розовый, от утоляемого им счастья.
***
Работа, как женщина, одной природы: подойди к ней с фанатизмом, и быстро наскучит, надоест, плеваться будешь, судьбу проклинать, стуча воблой на кухне, а если по-умному, потихоньку, по чуть-чуть подступать с кнутцом да с пряничком, то тискай себе её на здоровье хоть целый век, и всегда молодыми душой будете, и откинетесь в один и тот же светлый день. (За тёщиной-то занавесочкой).
Смолистый круп лошади будто
В конце концов неминуемо научишься получать от работы удовлетворения куда большее, чем от жены; жена только вечером и с утра, в лучшем случае, а всё остальное время – работа, работа, работа.
Зад у некоторых на столько широк, что на крупе их лошадином надо клеймо ставить: «Занос 1,5 метра». Того и гляди столкнут под коляса.
***
Я терпеть не могу москвичей, у каждого из них в кармане по пачке идей: от спасения голодающих Африки до проведения всемирного гей-парада, но на деле все они вместе взятые, живущие в своих тяжёлых розовых снах, не стоят понюха табаку. Москвич – это жмых, оставшийся от выработанного по лимиту заезжего ; бодрого некогда провинциала.
***
Конечно, можно ждать, пока все женщины эмансипируются и планета зацветёт буйным цветом. Но лучше повеситься. У Корнеля было своё дерево, на которое он вешался по два раза в неделю. В зависимости от того, как удачно выступит его маленькая труппа словечек. С церковью безбрачия в сердце так и остался.
***
«Мы встретились чисто случайно», ; как пел Виктор Цой. Он стоял промокший и сердитый у билетной кассы. Я стал свидетелем, как только что надкушенный жирный чебурек выплюнул на асфальт мясо из прохудившегося внезапна непропеченного кожуха теста. В руках теперь он держал одну только пустую промасленную оболочку; угрюмый и сердитый стоял. Да, это был он, Паша Харин. Не скажу «Пашка», потому что он всегда был здоровее, весомее в деле и считался у нас авторитетом. Так что никакой он мне, может, и не Пашка ни хера. Но разве что Паша, а то и Павел Андреич.
"Сейчас узнаем", ; решил я и подошёл к нему вплотную. Паша, почувствовав моё приближение, повернул ко мне голодное, но с пухлыми как и прежде щеками лицо.
– Здравствуй, Павел, ; сказал я.
– Здорово, Ёрш, ; вспомнил Харин мою кличку, ; как ты здесь?
– Да проездом, как сам? – сказал я бессмысленную фразу, понимая, что так же кратко на неё не ответить. Мы крепко пожали друг другу руку, и Паша даже прихлопнул мою руку второй своею сверху, освобождённой от чебурека, и как-то неожиданно радостно заулыбался всем своим широким овальным лицом.
Бросив взгляд за пропавшей в квадрате помойки пищей, я кинул Паше в свою очередь ненавязчивое: "А пойдём посидим, а?" И Паша с радостью согласился, у него случайно не оказалось больше с собой денег к тому же… Выпили пива, поели, Паша пригласил меня к себе в Щ… С тех времён, когда мы могли по дороге замесить… Не оставляет ощущение режиссёра за спиной, подсказывающего: говори: а помнишь... блюй... Всё, снято, дайте ему воды… дворник, собака с отвисшей чередой сосков… Доктор Мартинс… белые шнурки… Делёжка… заведение, сто пятьдесят и кружка пива… докторы Мартинсы забирли пьяницу с белочкой… их было двое, очищая город от грязи по-фашистки…. Бывает мода така... бывает…
***
– И кружку пива? – Да, и её, пожалуйста…
(Чувствуя себя героем фильма на игле, уплывающим в розовое неизвестное, шершавое и больное.)
***
; Станислав Сергеевич, помните меня? Ваш секретарь должен был передать?
; Чем вы можете быть полезным?
; Я зараза, паразит! Я могу извратить любую идею! Я долго искал подхода к вам, Станислав Сергеевич.
; Подождите здесь, вас вызовут.
Спустя время в кабинет заходит секретарь.
; Да, Станислав Сергеевич?
; Да-да, впустите этого…
; Я поняла, Станислав Сергеевич. (Жуткову) Можете пройти.
; Благоволю.
; Мы посмотрели твоё резюме и твои проекты. Ты не подходишь.
; Как же так, Станислав Сергеевич?
; Слишком не конструктивный подход, много спонтанности, понимаешь? Много шума. Всё это сплошной дилетантизм, понимаешь? Мы же профессионалы и не можем себе такого позволить.
; Дайте мне шанс, я покажу на что способен?
Блудский смотрит на Жуткова, постукивая о стол карандашом, во взгляде – безнадёжность.
; Ладно. Если согласен на добровольных началах.
***
; Как там с этой Сотоной?
; Акция в защиту Юлии Сотоны проведена успешна. Нам даже не пришлось дополнительные силы стягивать.
; Приведите ко мне этого оратора.
***
; Эй, Жутков, задержись на секундочку. После встречи с тобой Сотона теперь не только сатанизмом увлекается, но и регулярно просматривает сайты, посвящённые копрофилии. Ты положительно влияешь на своих подопечных, Жутков, у тебя талант!
; Ну да, я зараза, тебе-то что, очкастый? Всё под контролем, не переживай. Занимайся своей интернет-канализацией. О, пучеглазая Россия! Когда же ты дозреешь?! Обязательно попрошу, чтобы меня избавили от удовольствия общаться с бараном ментом, понял? А то больше ничего не буду.
; Попроси.
***
; Ну что ж, молодец Жутков!
; Рад стараться.
; Проверка ваших способностей завершена, готовы сотрудничать?
; Как насчёт награды?
; В награду можете забрать Сотону. Она немножко прибывает в шоке. Вот и успокоите. У нас, кстати, есть интересные материалы, узнаёте вот это фото?
; Да… Мне нужно было проникнуться к ней доверием.
; Кажется, ты проникся не только её доверием.
; Ну…
; Да, уход от сатанизма к копрофилии знаменателен, Жутков, далеко пойдёшь. Впрочем, всё есть сатанизм, да? Или как там у тебя?
; Не совсем так, Станислав Сергеевич, не совсем так. Знаете, в чём я согласен с ними? Прогресс не остановить, это как запущенная болезнь, она не проходит, я обречён, и они обречены. Но я буду бороться, а это пусть будет маленькой уступочкой.
; Ну да, ну да. Ладно, резвись с ней сколько влезет, только без последствий, что бы. Ещё есть пожелания?
; Есть, Станислав Сергеевич! Можно одну просьбочку?
; Давай.
; Я человек творческий, и не могу общаться с этим тупым ментом.
; С Валерой? Никодим Борисович подойдёт?
; Вполне-с.
; Хорошо, он ваш новый куратор. Ещё вопросы?
; Да, если можно, чтоб Кунягина обоссали на камеру, было бы великолепно. Личная месть, Станислав Сергеевич. Маленькая просьбочка. Только на голову, если можно.
; За что его так? Злопамятны вы, однако.
; Долгая история, Станислав Сергеевич. Долгая история.
; Ладно. Может, хочешь увидеть свою Машу?
; Нет-нет, она давно, наверно, превратилась в жирную тварь и пьяную самку.
; Вроде того.
***
; Этого голого Папу застали в раскоряку. Молодой монашек делал ему ануслинг. Вы же знаете, что это такое, да?
; В общих чертах. А говорят, там помимо всего имели место негр с девкой?
; Всё возможно, Станислав Сергеевич. Но помилуйте, православные не перенесут этого! Дезорганизуются и деморализуются!
; Это нам может быть полезно.
; Хочу предупредить, что эти добренькие идиотики не защитят вас, зря вы на них опираетесь. Любые антиправительственные лозунги они встречают в штыки ; грозным молчанием, но на этом всё и заканчивается.
***
; Недавно в трапезной жид один рассказывал про своего дедушку, который у него якобы воевал и в первый же день сражён был фашистскую пулей... Кажется, он начал догадываться на мой счёт и испугался…
***
Последнее время в Москве участились появления чёрных голубей.
***
Вот, Пал Николаич, наши разведданные. После гей-революции была налажена выдача на руки гей-парам детей из детдомов и спецприёмников, никого отбора для будущих «родителей» не проводилось, в результате через неделю стало известно о выкинутом из окна младенце, которого вскармливала гей-семья, это информация была распространена через неподконтрольный ещё новому правительству интернет и стала результатом восстания. Жёстко подавленного.
Интересно, что в квартире проживала не одна гей-семья. Изнасилованные выбрасывались в окно, а через некоторое время им выдавали нового, за которым отправляли курьера. Пророчество сбывается.
***
А наш маленький Телекастер, как же он?
; Его не будет.
***
; А вы хотели, чтоб как в Европе? Вот вам корчи русской души, вы сами не знали, какого зверя выпускаете. Человек сам себя в уме водит за нос постоянно, почему так и легко им манипулировать.
***
Тапочкина с горя с ума сошла. Усиливаются феминистические казни, следует описание. Изрисованные храмы, оргии в них. Совокупление на трупах младенцев.
***
; А мне никто не верил, за книгу на меня ополчились все.
; Человек носит в голове только часть правды всегда, он убьёт за открытие полной в нём. Ты же именно так мечтал умереть?
; Чтобы противостоять, мне пришлось заразиться.
; Бунт раба закончился для тебя счастливо. Как ты мечтал.
***
; Я его знаю, худший сексист 2014 года. Написал "Мир, в котором не хочется жить". Жена феминистка, эпатаж ради…
***
Встреча президента с министрами.
Презик: на что хочу обратить внимание в первую очередь. Это наша молодёжь. Мы совершенно упустили её из виду. Скоро нам понадобятся войны, а их нет. Нам нужны бойцы, а не потенциальные перебежчики. Где их взять? Мы должны были воспитать их. Но мы занимались наведением порядка. А теперь время упущено. Россия на грани войны. А у наших детей совсем не развито чувство патриотизма. С таким народом долго мы не продержимся. Так, главная цель на сегодняшний день (речь папы за столом, а не презика) это подготовить наших детей к войне, воспитать в них патриотизм. Былой, утраченный за годы великих модернизаций.
Ведущая: Таково было сегодняшнее обращение президента к министрам (к народу), и оно вызвало огромный резонанс в обществе.
; Вась, выключи эту херню!.. Подай пиво!
; Это президент, говорит, сука, бля!
; Пиво подай, говорю, баран, ****ь!.. Где Вовка наш?
; Гуляет Вовка твой, под забором мнёт какую-нибудь такую же суку, как ты!
; Рот закрой свой, бля!
***
Двое влиятельных господ (мин обороны и мин МВД) в машине. Один другому показывает папку с фотографиями.
; Вот, посмотри этого кандидата. Кабан. Особая любовь к жестокости. Хотя с виду добряк. Извращенец-копрофил. Есть девушка. Истинный копрофилиец.
***
Ершовский заговор.
Прихожу к Башмакову домой. Сидит: сутулый, полный прискорбия, нижняя губа надулась, отвисла, смотрит в чай.
; Что сидим? – спрашиваю, прихлопнув по плечу.
; Сидится, - отвечает хмуро, по-детски обидчиво.
; Чего не нальёшь, - говорю.
; Наливай сам, - говорит. В дутой куртке своей, как нахохлившийся петух.
; Чё в куртке? - говорю.
; Батареи не топят.
; Так они, - говорю, - летом ни у кого не топят.
; А мне холодно здесь. В мире моём всегда жара. Поэтический бьёт озноб меня тут.
; Вот оно как, - говорю почтительно, - ну тогда собирайся, пойдём проветримся, разогреем кровь.
***
; Эй, вставай! Резо (Николай) тебя зовёт.
; Кто?
; Вставай.
Раздираю слипшиеся веки: унылая обстановка, поносного цвета потолок сквозь решётку верхней койки, на стенах тусклая зелёная краска, местами яркая из-за плесени. Во сне я обливался холодным потом, теперь меня ещё трясёт в ознобе. Постукивают зубы, заплетаются ноги. Подхожу к смотрящему.
; С соседями познакомился? – спрашивает.
; Немного.
; Хорошо. Неспокойно спишь.
; Да.
; Рамзай, дай выпить.
Мужик поднялся с нар, достав откуда-то бутылку. Поднёс, поставил на стол. Резо наполнил доверху два стакана.
; Выпьем.
Мы выпили.
; Ну, рассказывай, - сказал. Достав моток сала, откусил от него, а потом отрезал откушенное, и весь кус порезал дольками.
; Закусывай.
Мужик прошёл мимо.
***
; А вы не подскажите: который час?
; А почему, а вы?
; А потому что минут двадцать, не поверите, хожу и спрашиваю, сколько время? Никто не говорит, представляете? Никто.
; Очень даже представляю, а на кой чёрт вам это время? Присаживайтесь выпьем.
; Ой, а вы угощаете?
; Ну что за глупые вопросы? Сколько время? А вы угощаете? Раз говорю, значит, угощаю. Садись давай. Как там тебя?
; Лев Потапов, то есть Левий Матвей…
; Чего, ****ь?! Ой, это я пошутил… Булгакова читали?
;Пей давай, вот тебе, вот мне (наливает) не чокаясь (глотает)…
; Умер что ль кто?
;Чего? (поперхнувшись)
; Ну почему не чокаясь, умер что ли кто, а?
; Да… я умер.. всё молчи, болтун, пей, а то я выпью…
(Ставит стаканчик)
; Да не очень-то и хотелось… Просто поинтересовался…
; Ну и что узнал? Я умер, говорят тебе, душа у меня умерла, вот я тут за упокой души выпеть с тобой хочу, а ты кобенишься.
;Да не кобенюсь я. (берёт выпивает) Ну вот… теперь рассказывайте…
;Чего тебе рассказывать…
; Как дошли до жизни такой?
; Какой такой? Что ты знаешь о моей жизни, интеллигент проклятый!
; Ну вот, я совсем и не интеллигент, я инженер.
; Вот я и говорю интеллигент, технический интеллигент!
;Эх (протирает очки)! А давайте по порядку?
; Какому нахер порядку, давай по второй и разойдёмся, мне пополнить баки надо…
; Э-э, до утра пит будете? Я с вами… Я теперь от вас никуда не уйду.
; Вот привязался. А ну иди отсюда, сейчас, как врежу.
; Ничего вы мне не сделаете, я милицию позову.
; Нет у нас даже милиции…
; Ну дружинников позову. Они пьяные давно по кустам разбрелись…
; Да вы хулиган… кстати, как вас-то зовут?
; Михалыч. Ну вот и имя нормальное.
; А что должно быть не нормальное?
; Да нет, должно быть как раз такое… Нормальное!
; Э, да что с тобой тут разговаривать! (собирается уходить)
; Ну не надо, постойте, что вы порите горячку?
; Ничего я не порю, надоел ты мне, зануда очкастый!
; Ах, вот как, обзываться! Да вы просто мужлан и детище!
;Чего?! Детище коммунизма!
; Тьфу! Да пошёл ты на х…! (собирается развернуться)
; Нет уж подожди (получает оплеуху). Ну это уж позвольте совсем никуда не годиться! За что вы меня ударили? А?
; Иди жалуйся, чудила…
***
«Что с него взять? Он всегда был неравнодушен к порочным фаллическим пальцам Содомии Генадьевны Кулебякиной»
***
; Лёха, мы теперь пидоры. (шёпотом под одеялом)
; Ну и что? (тоже шёпотом)
; Как что?! (громко) Тебе этого мало?! Теперь они будут нас убивать! Пожертвуют нас, как тех семьсот тысяч евреев, и назовут это новым холокостом! А сами будут брать детей из детдомов и выбрасывать их с балкона на второй день усыновления! Нет, ты слышал?! Ещё одна парочка мудаков выбросили детдомовского ребёнка! Этого нашли на помойке, завёрнутого в тряпки! А зачем брали?! В городе готовятся акции возмездия! Нам смерть, Лёха! Мы же пидоры!
; Да успокойся! Мы-то тут не при чём! Мы никого не усыновляли и не выбрасывали. Что ты распереживался так?
; Эй, ты, окей гугл, очнись, что нам делать?! Мы пи-до-ры! А тебе на всё насрать! Тебе всегда было насрать! А я знаю, что нас теперь убьют! И всё из-за этих! А нам они предлагают ходить на митинги! Да срал я на эти митинги!
; Ой, хватит, Серёга! Ну чего ты завёлся?! Иди ко мне…
; Не хочу, отстань! Ты всегда был пофигистом! Ты не знаешь, что такое проснуться однажды в женском нижнем белье и понять, что жизнь твоя навсегда изменилась… (ревёт) Ты даже если бы и не любил мужчин, всё равно мог бы гулять с ними, как со мной… (всхлипывает) за ручку… ради одного эпатажа! Признайся, ты и сейчас спишь ещё с женщинами? Ты хоть не настоящий пидор, а я настоящий, за что им меня убивать?!
; Ну, что за дичь?.. Ты же знаешь, что бывает. Когда в охоточку, почему нет? У меня такая натура, Серёнь, я не могу её изменить. Но это не значит, что я…
; Да-да-да, что ты меня не любишь! Зато, это значит, что я так не могу… Как я буду жить?! (садится на кровать, обхватывает голову, сквозь тонкие пальцы струятся жидкие волосы)
; Ну чего ты? Прекрати… Ты же знаешь, то ощущения, когда ты вгоняешь мне и потом…
; Прекрати! Может, это просто похоть! И нет никаких чувств! (шмыгает носом)
; Да брось, Серёж! Всё в мире похоть, что теперь не ****ься что ли?
; Фу, какой ты грубый! Свинья!
; Да, я такой, иди ко мне, ты возбудил меня своей истерикой!
; Нет, отпусти! (сопротивляется) Не хочу, а-а-а! А-а-а!
; Вот так! Вот так! Хорошо! Хочешь, так? Я спрашиваю, сучка, хочешь глубже?!
; Да-да, Лёха! Еби меня сильнее, кончи в меня, Алексей!
***
И снова в городе нашем сухие дожди. Чудное, весьма презабавное, если хотите, явление, наступающее всегда при ясной солнечной погоде и на большие праздники, когда жители все на улице и, ни о чём не подозревая, пьяные, пляшут себе с детьми на шеях и поют божественные гимны. Вот тогда и происходит с нами счастье-это-несчастье. Внезапно наплывают на город со всех сторон чернющие грозные тучи и сходятся в центре, так что и город, и небо над ним становятся как бы окольцованными на время светлой голубой каёмочкой. Следом врывается в улицы серый, несущий клубы пыли ветер и, срывая балконное бельё и праздничные флаги, смешивается с хлынувшим вдруг вкривь и вкось ливнем. Всё это природное остервенение, как водится, сопровождается громом и молнией и длится не более четверти часа; после чего тем же манером уходят восвояси порядочно излившие душу тучки, всё ещё грозные, надутые, а тёплый, лёгкий ветерок, удаляясь, будто метлой разгоняет за собой собравшуюся в лужи воду, от которой распаренное, вновь выглянувшее солнце вскоре уже не оставит и следа.
***
На улице воняло свободой. Ковырялись в помойке голуби и собака. Солнце равномерным дыханием запекало землю. И снег покрывался золотистой корочкой. Собака подбежала и обгавкала Жуткова, потом отчего-то застыдилась и вернулась к помойке. Жуткову захотелось расплакаться. Так хорошо было, словно и в душу проникло солнышко и прижгло там все кровоточащие язвы. Жутков огляделся и быстро нашел глазами пожарную башню. Она торчала за старой школой, обросшей растительностью. Да и сама башня поросла кое-где мхом. Жутков направился туда.
***
Водокачка. Пробравшись сквозь кусты, он вошел в башенную пристройку, сложенную из такого же красного кирпича. Окна с разбитыми стеклами были заделаны подручными средствами: картоном и фанерой. Внутри валялся кучами всякий мусор, а подальше лежало пара матрасов, а в углу на столе свистела скороварка на переносной маленькой плитке, у плитки была отрезана вилка, а провода скручены с кабелем, источником питания. От скороварки шел шланг, который скручивался змейкой в ведре с холодной водой концом входил в трехлитровую банку, где по капле накапливался самогон.
***
С тех пор беда и молитва совпадали по времени созерцания бездны содомской в душе его.
***
Ты тоже можешь себе позволить колбасу, но раздражает это сладострастие, с которым они выберают её, как книжку... и человека уже нет... ты то, что ты ешь, ты то, что ты смотришь... и тётка сама уже 300 кг живого мяса, её саму разделывай и выкладывай на витрину...
Вот оно ждёт тебя у дверей, всех обошло, а тебя дожидается, скребётся...
Крестик был снят. Он держал его в руке и разглядывал, потом зажал в кулаке и положил под голову... где ты был... я молилась...
***
В детстве мама часто готовила мне картофельное пюре с тушенкой, и я очень любил это блюдо, а ещё у меня был друг, у которого по квартире всё время ходил мужик в трусах, и он тоже любил беззаветно тушёнку, жарил яичницу с тушёнкой, рассказывал всякие истории про тушёнку, как она открывается в походах, как она не открывется, как она любит взрываться в костре и т.д. Ещё мы ели иногда голый хлеб...
***
Вопилово про свободу сапога и дубинки. Патологии. Она ходит к матрене, считая себя в праве, обрисовывает глупость обывателей, с которой они прутся к святым местам, с каким успехом устраивают везде базар, сама явна довольно своей откровенностью, да, проститутка, да, к Матрёне, но ведь не убиваю никого, не режу. Но ведь откровенности до конца нет, а главное бесполезно всё, всё в пустую, вхолостую, нету боли и страдания, всё доведено до розовой, пушистой, обыденной, удобной, пусть грязной и бесполезной, но жизни. Нет места потрясению и горю, всё понарошку, всё в помойку со стола, Бог не станет этого есть. Раз пришла, значит верит. Обманывает себя с хитростью ребёнка, и секс-игрушки в аду непомогут.
***
Есть одно характерное ощущение расслабленности и комфорта, когда не надо притворяться, играть. Конечно, бывают и между мужчинами подобные отношения, но тут это пародия, движение назад, натягивание, копирование, чтобы не скучать, больше походить, натурализоваться, и всё это потом, сначала затягивающая опасная зона комфорта и психологически приятного климата.
***
Вот возьму да покочу с собой, если не сделается само собой всё хорошо! Вечные угрозу Богу.
***
Он взял стакан с водой, пальцы облепили стекло, сквозь прозрачность его видно было, как подушечки обелились из-за оттока крови при нажиме, а кожа вкруг ногтя, наоборот, покраснела, волосы упали со лба, мокрые, потные, дыхание попало в стакан, стекло запотело. Поставил стакан на стол, мокрые губы облизал.
***
Языком бьёт в щёку изнутри, человек десять сумасшедших слушают, как поёт свои стихи 15-й сумасшедший, виновник поэтического вечера, и в душах разливается знаменательная благодать; если разливается она, значит, всё в порядке, ты на месте, все на местах... Так прошептал глупость нарочито, вкрадчивым таким шепотком... обоготворяя кусочки материи, болты, винты,куски металла, не вывороченные, ставшие природой, следами человека на земле... Видел чудовищной силы костоправа из Сибири... элегантно читал стихи, делая всякие па... Черепа кроить не будешь? Нет, пропускайте, пацаны... Вот так увидел бы его на вокзале держащего пьяного друга, подумал бы, бомж, чудак сумасшедший, может, залился бы дурным смехом...
Массовые уходы в монастыри, семья собирается, узелки, дети, сборы, ноги попутчицы Жуткова, отец на кухне, самогон...
Иногда ночью, когда не спалось, он выходил, будил свиней и убирал среди ночи чавкающую под сапогами грязь, визгливые перебуженные свиньи, романтика...
***
Голова потихоньку отходит, правда в неизвестном направлении. Не очень приятно чувствовать свой мозг, процессы в нём.
Часто чересчур женственная патетичность уходит туда, где никогда не бывает весна... ну отчего же, не бывает... люди рождаются и умирают, и снова всё приходит... Видна рука молодого ещё автора, выбравшего для исповеди избитую форму молитвы, сильнее в тех местах, где проступает ненависть...
Этот человек напомнил мне Гарика Романова, расторопная простота, вечное удивление, ноги колесом...
***
Вчера опять от одного молодого человека слышал глупость. "Розанов? Да это же известный антисемит" Нет, тот, кто придумал этот не состоятельный термин был зловеще хитёр, человека судят не за его литературу, не за открытие нового жанра в ней, а за то, что он, видите ли, антисемит. Кто-нибудь становится известным за нелюбовь к кому-то? Григорий Петрович не любит Захара Игнатьича, да и хер с ним, Израиль бомбит Палестину. Кого убивает израиль? Арабов? А арабы, они кто? Семиты? Арабы, они семиты. Так почему евреев никто не назовёт антисемитами за нелюбовь к арабам? Сущее иезуитство. Так удобней воровать, это не я ворую, просто ты антисемит.
***
Любить те рыла? Бороться не с водкой, но со временем, которое выветривает из голову опасность. Не ловко перед товарищами-босяками.
***
Во времена Грибоедова, как пишет один историк, знать ненавидела художников-аристократов, выбравших такое сомнительно ремесло, по причине того, что в этом случае им не на кого опереться: никаких связей, всё сам и на себе. Ситуация ни чуть не изменилась. Сейчас (хоть аристократии уже и нет давно) на художника тоже смотрят, как на мудака последнего, отказывающегося от денег, пенсии и всего, что можно заработать здесь и сейчас, вместо того, чтобы маяться какими-то мечтами. Ненависть кроется эта ведь не в простом презрении к человеку, вышедшему из привычного ему круга, а в зависти к человеку, осмелившемуся бросать вызов судьбе, в то время, как сами они, жалкие, способны только на всём готовеньком.
***
Трахал я одно время сорокачетырехлетнюю бабу, она работала на стройке, выдавала мужикам инструмент, приезжала ко мне раз в неделю, я стелил на полу и принимался валять её по простыне, как пончик в сахарной пудре. Из влагалища её всегда пахло перебродившим смазочным соком, но я не жаловался, у меня было тяжелое время.
***
Так называемые добрые люди в условиях города ; это совокупность качеств, главные из которых: пассивность, страх, порождающий сострадание (собоязнь, что и с тобой такое может случится), лень, мечтательность, добрая доля наивности, щепотка любви и как следствие ; склонность к самообману, зашоренности и уходу от реального. А там уже и грех попустительства за спиной.
***
«Бамбуковые салфеточки! Три за сто!» Вспомнил, как на станции «Заветы Ильича» (мало того, что обосрал их) подтирался под платформой такой бамбуковой салфеточкой.
***
Вам бы конечно хотелось в корытце моей души сунуть свои блестящие сопливые пятаки, но нет уж, это не для вас!
***
Создалось впечатление, что под видом биографии автор хотел протолкнуть свои исторические накопившиеся впечатления…
Заголовки парижских газет: «Русский турист насрал на могилы Дантеса и Баранта!"
***
В сердце церковь безбрачия. Всё великое — как флаги в пыли...
***
Батюшка нашептал, с красным облезлым ухом, опутанным волосами из шапки крестильной. Красные также глаза, крысиные, обсохшие губы, вкрадчивый шёпот, мокрый шелест язычий, гортанный клекот, желудочный запах, перебирающие судорожно пальцы шаль, следы потных рук на кресте…
***
Утром снег за окном,
Мёртвый дворник в сугробе,
И луна под мостом,
И звезда на погоне.
Я брошу грушу в снег,
Я брошу грушу. Брошу грушу.
***
; Кто это сказал?
; Курт Кобейн сказал, что вандализм прекрасен, как груша, брошенная в мента.
; Так и сказал?
; Да нет, кажется, там было не то. Это было написано у него на гитаре, которую он потом, конечно, разбил и забил косяка в гримёрке, пока фанатки заливались за дверью, колошматя в неё, струйным оргазмом.
; Ладно, хватит. Не мешай. И так, я брошу грушу в мента.
; В мента ли? Путин сказал: «Никаких груш в полицию бросать нельзя!»
; А что было потом?
; Немного волнуясь, встал писатель Шаргунов и спросил: «Владимир Владимирович, а грушу можно бросать в полицейского?» ; «Я же сказал только что: никаких груш!» ; «Но я же рассказывал, как революционер бросил в полицейского лимоном и попал за решётку!» ; «Вот и правильно, и я вам о том говорю: ни груш, ни лимонов, ни лимонок, ни Лимоновых бросать в полицейских нельзя!»
; А Путин то же встал, когда говорил?
; Нет, Путин сидел, как прибитый к креслу, и слова его чёрными воронами вылетали в зал и клевали потевших под бровным взглядом его литераторов. Те же ёжились и дёргались. И задавали глупые вопросы свои. Писатель Шаргунов даже выбежал в коридор и стал дожидаться Путина в туалете, чтобы застать его врасплох и задать ещё один компрометирующий вопрос, но Путин не посещает подобных помещений…
***
Когда с утра сидишь, еле видя сквозь туманное ребристое стекло, как что-то затевается, как снег на улице облепливает спелые щёки детей, как тревожно воет в небе вьюга, как тётя Даша из соседнего идёт через двор со студенистым молоком в дребезжащей посуде, как по одному подбегают, будто из засады, к доминошному столу алкаши во главе с Еремеичем в телняге под тёплым ватником. Тогда и протираешь свой пыльный стакан, простоявший без дела, без губ в ванном шкафчике, в который мухи бьются то и дело, и жужжат за окном в хмелю солнечные искры шампанского от всех фонарей, всё не то, всё совсем не то, совсем у фонарей такой одинокий розовый, ярко розовый другой цвет, что идёшь ты и струится, он как снег лохматый и пушистый в ноги ковром…
Когда не было в глазах твоих пьяной дури и стоял спокойный и пустой свет, случайно возле твоего подъезда оказался я. Главное это не писать то, что главное, а главное ; это абстракция. Свет лодочного цвета прозрачно белый сахарный свет…
***
Вот ты сидишь, куришь мысли какие-то, собрал их в складочках рта, сейчас вот-вот, думаешь, брызнут, думаешь там себе что-то, а что ты сделал для родины в двадцать семь лет? Что тут дуешь на блюдце? Скоро и сам, и сам… не думай не думай, что сможешь поймать его…
Блеклый рамы отсвет, яичница в сковороде на столе, он в белой майке пришёл, сел за стол, встал у плиты, принялся наяривать там, разбил яйца дополнительно в стакан, выпил белок, выплюнув жёлтое обратно в посуду, часть желтка повисла на щетинистой скуластой щеке…
***
Ты же помнишь тот день, когда нежные пальцы её обжигал прибрежный раскалённый песок? Ты же помнишь тот день, когда нежные пальцы её обижал прибрежный жёлтый песок? Когда входили с солнцем в комнату тени, и, прислонившись к стене, холодной стене, ты смотрел, как она просыпается?
В кухне внизу служанка гремела посудой, люди собирались завтракать. Понаехавший кто откуда сброд. Весело с песней, которую он набубнивал под усами, выходил дедушка в расцветастом своём бабьем халате. С покрытой пигментными пятнами проплешиной, отсвечивающей утренним солнцем, разливавшимся в окна, которые открывал всегда перед завтраком старый горбатый лакей Дермизон.
***
; Сделать уже из себя что-то или убей! Ты вышел уже из-под колпака!
; Какого колпака, мама? (шёпотом в сторону) Она думает, что космоса нет и все мы под колпаком. Но я видел, как человек прыгает из космоса и у него есть девушка. Он сказал, что сделал это ради неё.
; Ну и дурак, все девушки – дерьмо.
; Да, я знаю, у них между ног всегда слякоть. С ними не выйдешь сухим из воды.
; Так точно, сынок!
***
Усы доктора сомьи, с добрым лицом проснулся вчера, пуля вошла в неё, как тёплое злое семя, разве могу я засунуть в свою любимою девушку свой член весь в творожистых запахах? Я люблю его не меньше, но…
Она стояло надо мной, нависнув скалой, мама просила её посмотреть и уходила, та наклонялась и совала язык мне в рот, я до сих пор просыпаюсь среди ночи с её вкусом во рту, рот тот пах, как старое влагалище.
Я пидором лёг к нему на колени, якобы пьяный. «Как пидр, лежишь, ; сказал он, ; ну что, залезь рукой в ширинку, достань…»
А кому-то вот защищать права, у собачки оторвалось яичко, покатилось по дорожке, по тротуару, по пешеходной зоне, дедушка увидел и нагнулся за яйцом, но не разогнулся, думал, что его, оказалось, не его, собака мимо пробежала прямо между ног, а дедушка не разогнулся уже никогда.
***
"Чеховский. Грусть о будущем. Люди разучились друг с другом спать, спасаться вместе от холода под шкурами, рождать в теплоте и близости тел высокие поэтические чувства, заставляющие свергать государства и строить новые. А помнишь мой панковский свитер?"
; Ты хорошо читаешь. ;Да, там, где я вырос, сохранилось много книг. ;Странные они. Где ты взяла это? ; Под задницей у себя нашла. Кто странный? ; Люди того времени разводили целые скотофермы и боялись тараканов и мышей. Если букашка попадала в пищу, они вылавливали её, или выбрасывали всю стряпню. ; Ты это тоже где-то прочёл? ; Ага, в записках вроде этой. Это не настоящая книга, просто человеку нечего было делать, и он дела записи. ; Я вижу, что не настоящая. Такой огромный теперь пустует дом, в комнатах сохранились какие-то вещи, а люди давно сдохли. ; Да, этому дому повезло, его не затопило. Окна сохранились и спасли даже такую безделушку, как эта тетрадка. ; Не хочется думать, что вся наша жизнь для того, чтобы остаться в будущем в такой же макулатуре. Не хочу состариться в такой бетонной коробке с заветной лампочкой под потолком и пописывать тут стишки. ; Ах-ах! Брось, это невозможно, теперь человеку надолго отбило охоту заводить Вавилонские башни, централизовать власть и населять мир богами. Теперь мы бродяги. Я рад, что родился в эту эпоху ; эпоху человека, собирающего по осколкам лучшее. Лучшее, что было в жизни человека разумного, чем разум систематизировал сам себя и сорвал резьбу. Система дала сбой, закончился питающий её ресурс. ; Ты говоришь слишком заумно, начитавшийся дурачок, помни мне живот. Человек разумный лежал на этой кровати двести лет назад, думал о всяких глупостях – о том, как скоро ему вживят чип в задницу и, наверное, мастурбировал, таращась вон в тот лопнувший экран на голых тёток. ; Ты большая выдумщица. Пока живут такие, как ты, ресурс питания не исчерпаем. Я говорю о любви. ; Хм, я не верю в любовь. Мне просто нужно твоё тепло, немного жидкости твоего тела, твой влажный язык и сильные мышцы. А любовь прибереги для мамочки. Не отсутствие любви убило прошлую цивилизацию, но её переизбыток. Я тоже кое-что знаю. Умею обращаться с языком не только там, где тебе нравится. ; Там было бы неплохо. (- Сейчас достанем). ; Мм.... ; Ты права, люди разучились спать друг с другом. Не по семейному положению, а чтоб согреться от холода. Рождать в нежных и таинственных соприкосновениях кожи высокие поэтические чувства… ; О, да!.. ; Он готов для погружения… В иную субстанцию. Корабль выходит на орбиту. ; Ха-хах! ; Вот… Сейчас-сейчас… ; Разум человека мёртв, любовь вечна и вечен в ней Бог. ; Твоё дыхание наполняет мой мир смыслом. Мне тепло с тобой и хочется размножаться. ; Именно это я и хотел сказать.
(Упоминание о всего лишь ночлеге.)
***
Через графоманию надо пройти, завистники могут отпугивать метко выброшенном «Графоман!», а ты спотыкнёшься, наивный, и у падёшь. И расстроишься, и передумаешь. А зря.
***
Писать ; значит преодолевать себя, выражать невыразимое, а не шествовать величественно по проторенной дорожке.
***
Иногда я просыпаюсь среди ночи, увидев во сне забитые землёй пупки с пирсингом, синие ляжки, забитые салонными тату, грязные ногти с лаком, выше которых банальные надписи на английском, на прекрасном некогда теле… Собака вылизывает землю из пупка девочки, и вкус земли и металла передаются моему языку, как будто я тот жалкий пёс… И твоя забитая рука где-то рядом с синими пальцами, кому небо, кому пустота.
***
Посмотри на жида, приглядись, всегда найдёшь что-то патологическое: взлохмаченные волосы, кривые пёсьи зубы, речь, будто грызёт во рту своими мелкими зубами рыбьи косточки, бесноватость во взгляде, наглость не скрываемая. Кафкианское насекомое, а не человек.
***
Помимо русских стаек алкашей стали появляться (сразу группами) иммигрировавшие алкоголики. Вывод: у алкоголизма нет чувства национализма.
***
Нога её в сандалии была, как размякшие щупальца.
«Не смей покупать книги!» Всё высокое оскорбляло его как личность. Зато на баб с голодухи набрасывался, разрывая им их половые влажные сердца.
Гнойных отверстий анального типа.
Рука убийцы не может созидать. Лишена права.
***
Зачем молодые, а чаще запоздалые поздние мамочки тащат своих детей в церковь, как к прилавку с конфетами, где их обступает рой сварливых старух: «Куда встал? Не там стоишь! Руки! Руки из карманов! Шапку сними! Кто они, эти старые греховодницы, чтобы пугать ребёнка Богом? Вменять в вину ему сам факт его существования? Невинному дидяти? Вся эта чепуха о первородном грехе для философов и поэтов, а не для детей и людей простых. Есть много примеров безгрешного существования (читай жизни) вдали от цивилизации. Но я знаю, кому выгодно смирение. Это чувство, навязанное ребёнку, селит в его сердце отчаяние. Я изначально грешен, а значит всё бесполезно и надо смириться и т.д. Мирись, мирись, мирись и больше не дерись. Надеюсь, с вас сдерут вашу святость вместе с кожей. Смирненько и тихонько влачить своё рабское существование, да-да, ; попы, прикусили бы зубами бороды!
***
У меня было чувство, как будто мы нашкодили, и Маленькая Л. улыбалась как соучастница этой шалости.
***
Люди в соцсетях, как сообщающиеся сосуды, образуют какой-то новый виртуальный организм, иногда один сосуд пожирает другого и тот удаляется.
***
Мериме. Торжество силы – негр, продававший негров, ; жертва ситуации в созданном белыми цивилизованном мире.
***
Бондаренко В. Г.
Бродский: Русский поэт: Жизнь замечательных людей: Малая серия: сер. биогр.; вып.85.
М.: «Молодая гвардия», 2015. – 444 {4} с.: ил.
4000 экз. (п) ISBN 978-5-235-03802-8
Мало кому известен Бродский таким, какой он в этой книге. За внешностью интеллигентного профессора в очках и галстуке, скрывается авантюрист-романтик с морской душой. Всплывает даже что-то пиратское, когда читаешь о его попытке улететь в чужую страну на самолете, оглушив летчика камнем по голове.
Если объяснять это прошлым, то след ведет в Одессу, где многие Бродские нашли себя во времена Российской империи, когда с легкой руки Александра первого расцвела всевозможная контрабанда. Именно тогда и возникла та портовая Одесса, знакомая нам из Достоевского и Бабеля. Кажется, что разбойничий дух той Одессы сроднился с душой Бродского, но вскоре угас, облагороженный ее высоким поэтическим даром. Хотя до конца жизни так и совмещал в себе Бродский тонкую поэтическую натуру с резким, правдивым и бунтарским характером. Но лучше по порядку.
Последние двадцать лет занимавшийся преподаванием, Бродский закончил на родине семь классов. Принято объяснять это протестом против советской системы образования, однако, вероятнее, что Бродскому претила любая система, кроме его собственной.
Бросив школу, он отправляется на завод – нарабатывать биографию, затем ; работа в морге и не одна еще оставленная профессия. Отвечая в зале суда, Бродский даже не смог подсчитать трудовой стаж и, как полагается большим поэтам, отправился в ссылку. Но, если выражаться на знакомом Бродскому жаргоне, это было «в мазу». Северную ссылку разделила с ним любимая женщина, и поэт назвал это лучшим периодом жизни. Там он по-настоящему прочувствовал народный быт и навсегда влюбился в роковую и гордую Марину Басманову, ставшую музой для лучших его произведений.
Автор стихотворений «Народ», «На смерть Жукова», «На независимость Украины», не зря был назван в честь Сталина. Преемник традиций и умеренный консерватор, он терпеть не мог современную живопись и авангардную литературу; не признавал политкорректности, публично подтрунивал в дань сильным мира сего над Россией и религией, а сам «по-одесски» провозил в творчество контрабандой христианские мотивы ; почти каждое Рождество отмечал стихотворением на библейский сюжет.
Биография Бродского очаровывает своим антично величественным духом. Поэт империи, и конфликт его типично имперский ; поединок царя и поэта. Письмо Брежневу ; истинно мифическое есть что-то в этом. Осужденный скитаться в изгнании, он покидает одну империю ради другой, но и там вечно тянется к прибрежным городам: Венеции, где прах его обретет покой рядом с другим поэтом Эзра Паундом; Стокгольм, так напоминавший ему родной Ленинград. Он не раз хотел вернуться, но того города больше не было, как и той империи, где его любили и ненавидели, откуда гнали. А звали в совсем уже другую страну, не знакомую.
Единственное место, где он всегда чувствовал себя дома и «не нуждался в гиде» была территория русского языка. С ним у Бродского были более чем серьезные ; магические отношения. На язык он мог обидеться и писать публичное письмо родителям на английском; в честь языка назвал он любимую дочурку; язык для Бродского ; отец, сын и дух святой, парящий над водой и в ней отражающийся. Вступившись за родной язык (за Достоевского), назвал он Кундеру чешским быдлом. Казалось бы, что еще нужно, чтоб быть забракованным и забытым? Но Бродского помнят. Правда, не таким дерзким и прямолинейным, почему автор книги и ввязался в бой за Бродского и спорит с предыдущими его толкователями ; вырывает любимого поэта из цепких либеральных рук, ссылаясь на собственные его же слова: «Не жлоб, не гомик, / не трус, не сноб, не либерал, / но – грустных мыслей генерал».
Конечно, хоть и сложному, зашифрованному в иероглифах «династии Минь» Бродскому, с его порой тяжелыми, падающими, как комья глины на гроб, стихами, ; никакая русификация не требуется, он и без того русский поэт ; наследник державинских традиций. Только графоманы видят в нём одного лишь новатора и, подражая, снимают форму, которая для Бродского никогда не была первична.
Итак, перед нами ; библейская трагедия великой души. Преданный своими братьями, Иосиф спасается в чужой державе (вот где по-настоящему в поэзии его похолодало, а не в Северной ссылке); не собираясь «мазать дегтем ворота родины», блуждает по портовым городам, словно выплюнутый в Метафизическое Вечное осколок русской культуры, и находит могилу на Острове Мертвых ; на участке, где издавна хоронили актеров, самоубийц и всякий сброд.
Если не крестила маленького Иосифа няня в Череповце, в единственном служащем во время войны храме, то самая жизнь и судьба сполна окрестили поэта, сделав из него пробуравливающий себе путь сквозь государственные границы символ великодержавного русского языка.
***
Как умилительны эти синеблузые метрополитеновцы! Дали палочкой помахать – они и светятся от счастья в своей холопской должности, рассыпаются, вежливые: «Пройдите, пожалуйста. Ознакомьтесь…» Под этим «пожалуйста» и «безопасности много не бывает» скоро и до колоноскопии дойдёт, прямо в жопу под «здрасти» залезут! А что, разве это много для общей безопасности? Для безопасности детей? Пара пустяков! Вот, право, будет славно: заходишь в метро, а тебе: «Нагнитесь, пожалуйста, раздвиньте ягодицы! Развернитесь, залупите!»
P. S. Уж лучше бы откровенно признали город колонией.
***
О том, что в Москве прошёл день города, я узнаю по наклейкам на витринах; это, наверно, специально для таких, как я, которые не смотрят телевизора.
Как человек, родившийся в этом городе, я считаю, что когда-то Москва была хороша, но нынешняя Москва – это пылище и вонище. Не завидую тем, кто живёт в центре, у них, должно быть, сантиметровый слой пыли на окнах. Если не пылят и не воняет машинами, то, как только выйдешь из метро, обязательно в нос ударит вонь от чьей-нибудь сигареты. На узкой дороге всегда кто-то идёт впереди и несёт в руках вонючую палочку. Чтение стихов на эскалаторе в переполненном, забитом, как бочка, метро, а тем более внезапно зазвучавшее танго, выглядит как издевательство (уж лучше конвойный возглас о том, что можно и что нельзя). Когда-то похожая идея принадлежала Бродскому; думаю, он имел в виду не Москву.
***
Когда я захожу в свой любимый книжный, то волей-неволей шарахаюсь от стоящего прямо у входа огромного стеллажа с книгами, посвящёнными творчеству Солженицына и ему самому: от него веет холодом промозглых камер, вонью протухших носков и свежа загаженной параши, заботливо обложенной вновь поступившими петушками; с книжных полок, как с нар, свисают босые ноги бывалых урок, и какие-нибудь Ванечки преданно бросаются чесать их жёлтые пятки; блатные строят мне козу-базу (совсем, как Леонов, в «Джентльменах»), и я, как во сне, пытаюсь отбиваться, но ничего не получается, их высунутые письки тычутся мне в лицо, в мои русские губы, и я безнадёжно и интеллигентно погибаю под натиском осатаневших урок, слыша, как они приговаривают мерзким с прихрустом шёпотом: «Пососи и подыхай! Пососи и подыхай! Падло!»
P.S. После такого «Жюстина» де Сада покажется нежными отеческими ата-та-ташечками по попке.
***
Пустых людей не парит бессмысленность, они забиваются, ходят с отвисшими, как у обезьяны, ушами после клипсов и туннелей. Бессмысленность убивает русского человека, когда он сталкивается с нею лоб в лоб, нежданно-негаданно; а он всё это время прикидывался, что ему идёт, хотя она давно пожирала его. Но моментальное осознание происходит неожиданно и поэтому смертельно застаёт врасплох.
***
Неуверенность в успехе до сих пор клеймится, не труд художника ; невозможность опереться на родственные связи, ; вот, что вызывает гнев; выбор свободного плавания; люди завидуют смелости и равнодушию.
***
Раньше писали друг на друга эпиграммы, теперь напишешь, и ты заблокирован; носили из ложи в ложу записочки, смеялись. Бояться разоблачения, бояться; ведь на хорошее не напишешь пародию, чего бояться, казалось бы, а нет ; бояться лицемеры.
***
Гений не созидающий, уставший созидать, гений разрушительной силы, низводит авторитетов, ставит в неловкое положение классиков, выглядящих нелепо в выпученных глазах общества; делает уродство гармонией, ставя между ними знак равенства. Классикам остаётся развести руки в сторонке. Гений делает это с целью как бы расчистить место для чего-то совершенно нового, скинуть предрассудки и стереотипы, сорвать язык с наезженной резьбы и ярлыки с прошлого, освежить наш притёртый взгляд на общепризнанные вещи. Но не в коня корм, хам остается хамом и смеется вслед за гением над великим. Ковыряет в носу, под грохот ниспровержения; ставит себя судьёй, не имея на то ни малейшего морального права. «Я идиот, но и они такие же идиоты! Я хам, но я великий хам!" — тешит себя и чешет, развалившись, пятку.
***
Она стояла предо мной такая маленькая, не выспавшаяся, не почистившая зубов, в совершенно вымазанных чумазых башмачках; и, когда она выходила из вагона, долго не отпуская мою руку, мне казалось, что я отпускаю её в пропасть, и мне хотелось вернуть её вместе со всем что не отвращало меня нисколько: с сонными глазами, запахом рта и чумазыми башмачками, потому что это стало для меня тоже частью её, неотделимой и маленькой частью.
***
Русские славятся своими поговорками, евреи славятся своими отговорками. «С дураком не спорят, бесполезно, дурак всегда прав». Две культуры, столкнувшиеся лбами; но кто-то считает, что культура одна.
***
Стихи оси большей частью мистификация, красивая поделка, кое-где, действительно, внешнее совпадает с внутренним, и выходит и красиво, и осмысленно, чем поэзия и пленяет: мало того, что идея, так ещё и в рифму. Но процентов 60 ; сплошной калейдоскоп красиво подобранных фраз, искусство слуха и зрения, скорее, чем души. Души нет. Нет сделано, конечно, с душой, но сделано не для души ; для слуха и зрения.
P. S. Немножко ещё похамлю в кулачок.
***
Чем загадочней и непонятнее, тем больше возможностей сослаться на якобы скрытую глубину, ; чем интуитивнее и до конца не осязаемее. Автор как бы шныряет в потёмках и сам не знает, что находит там, что нащупывает и о чём говорит.
***
Вот и друг художник говорит, что в Инстаграме лайкуют одни пиндосы (даже контракт какой-то уже заключает, правда, с немцами), ни один русский картинку не отметил. Что ж ты хочешь, говорю, от колонизованной России? Кому тут дело есть до искусства? Я вот и сам давно заметил, что музыкальные группы на Западе куда интереснее (хоть это и не искусство с большой буквы, но тоже показатель), и есть, что послушать. Главное самобытное всё. У нас же одно папуасничесто, обезьянство и попугайство, на сто дураков один нормальный и талантливый; не по факту, конечно, но по наличию – из того, что предоставляет распиаренный ассортимент.
Всё у нас сплошь – глумление и каннибализм, всё ниже ширинки. У них же, на Западе, вроде адекватные по-своему люди. Выходит, не наказывает их Бог за внешнюю политику, не сказываются массовые убийства людей по всему миру на рядовом американце? На тех, кто в угнетении, срывает Бог зло? Плеть рабам, господам – музыку. А как же это «Бог накажет»? Самому делать не надо ничего, всё сделает Бог? Откуда это взялось вообще? Почему же не наказывает? Может, заснул? А, может, нет его?
Да и почему, собственно, если так, трезво, прикинуть, Бог должен помогать аутсайдерам и отбирать всё у победителей, с каких это пор вообще такое? У американцев всегда по понятиям было, что Бог на стороне богатых, богатство – это признак того, что с тобою Бог. Да и у нас, сколько показывает русская литературу, никогда такого тупоумия не было, всегда русский мужик относился к официальной религии с своей практической хитрецой; всё это и сказки, и поговорки подтверждают, одна: «На Бога надейся, а сам не плошай» ; чего стоит.
Но нет, только и слышишь, что мы сами виноваты, Бога прогневили, царя распяли, немецкого, теперь отмаливаем грехи свои до третьего поколения. А как же СССР? Ведь эта безбожная организация была, всех с ума сводила, а мы её, молодцы, развалили, значит, премию божественную заслуживаем, нет? По ходу, нет.
Из-за своей опрометчивости попал я как-то на выступление Энтео. Была заявлена в программе интересная лекция: мол, роль религии в государстве, и всё такое (ни слова об Энтео), но вместо этого вышел этот чепушила и начал свой голимый спич с претензией на лекцию. Вот и он сказал, что ВОВ ; плод наших согрешений, кайтесь грешники!
Обидно, что многим неплохим по сути людям нравится так думать: это оберегает их психику от размышлений о нескончаемой подлости мира и уводит в туманное будущее в райских кущах Христовых. Какие вы, таков и ваш бог. Если вы спите, пуская розовые пузыри, то и бог ваш такой же, отсыпается вечно где-нибудь, не бог, а сплошная обманка: снаружи картинка, а внутри пустота, хоть обдолбись в него лбом.
***
Страсти по Шекспиру в сортире кинотеатра после просмотра «Короля Лира» (1971).
Рабочее название сценки:
"Сыкуны".
Действующие лица:
1. Дед. Сыкун-говорун.
2.Мужик со спортивной сумкой, играющий роль адвоката.
3.Человек запертый в кабинке. Молчащий.
4. Охранница.
Обстановка:
Сортир: одна кабинка с одним унитазом, два писсуара на стене, раковина напротив кабинки, один рулон туалетной бумаги внутри кабинки (прикручен шурупами к стенке). Пол и стены кафельные
Дед
(ломится в кабинку)
Ну чего ты там запираешься?! Дай бумажку взять! Ну дай бумажку взять, чего запираешься? Ну, чёрт! Женщина, наверно, какая-то!
Мужик-адвокат
Да зачем вам бумажка-то?! Оставьте вы его…
Дед
Конец вытереть! Как не тряси ; последние капли в трусы!
Мужик-адвокат
Я вот с собой беру.
Дед
Ну вы предусмотрительный, а я вот предпочитаю туалетной бумагой пользоваться… Вот заперся!
Мужик-адвокат
Ну может по большому надо ему…
Дед
Да не надо ему по большому, поссать он заперся!
Мужик-адвокат
Ну бывает, некоторые стесняются…
Дед
А не надо стесняться, жопа одна у всех! Да я вообще не понимаю мужиков, которые запираются!
Мужик-адвокат
Ну некоторым требуется интимная обстановка…
Слова деда замываются звуками сливного бочка. Запершийся выходит; за ним, кончив дела, идёт его бесплатный адвокат.
***
Человек из кабинки
(оборачиваясь)
Первый раз такого мудака вижу…
Мужик-адвокат
(на ходу)
Да я тоже! Заперся и заперся, это твоё личное дело, хочешь ссы, хочешь сри, хоть дрочи там! Нет, ломиться ещё!
(охраннице на выходе)
Спасибо, отличное кино! До свиданья!
Охранница
До свиданья! Ну что, никто не остался там?
Мужик-адвокат
Да дедушка там ещё… конец свой вертит.
P.S. Средневековье ужасно правдоподобно, когда видишь его в чёрно-белом, — глазами собаки.
***
Не так страшны аварии на дорогах (конечно, речь идёт о маленьких авариях), сколько то, что они производят. И речь, конечно же, не о тех случаях когда врезались два мудака или две тёлки и перегородили всю дорогу, в таком случае вся ненависть народная обрушивается на них, нелепых; но ; когда никто не виноват, просто упало, например, напряжение в проводах или колесо у троллейбуса сдулось, какая сразу поднимается суета и паника! Кто-то кому-то звонит и передаёт все свои волнения и ощущения на весь трамвай: «Сюзанна! Я в Аварии!» Кто-то предлагает свои сумасшедшие теории случившегося, возводя их в истину в последней инстанции, кто-то вспомнит похожий случай в другом городе, и понеслось: кто-то начал возмущаться, и пошли ругаться. А если ещё из соседней маршрутки доносится: «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…» То в такой день хочется умереть – просто упасть в пыль прохожих, затеряться у пассажиров в ногах, что та оставленная и забытая вещь, не забывать которую так упорно наставляют бдительные голоса. Лежать на полу, слыша этот самый голос, говорящий, сколько за прошедший год изъяли у граждан, не заслуженно пользующихся льготами, транспортных карт.
***
«Когда мы заводим себе бога, то читаем чем его кормить».
Библейская концепция рая ; это метафора уходящего детства. Рай ; это детское блаженство, не знающее ни смерти, ни горестей. Конечно, речь не идёт о беспризорниках, ибо библию писал благородный аристократ-философ и детство у него наверняка было достойным. Итак, рай ; это детство, Адам с Евой лишаются рая, как только вкушают плод с дерева знаний, осознают себя смертными и смешными без одежды людьми, отчего происходит и стыд, и закрытие причинных мест листьями. Интересно, что момент изгнания столь захватывающий сам по себе, что мало кто обращает внимание на то, что главных дерева в райском саду было два. Даже всякие картинки это подтверждают: Адам с Евой и Змием на фоне дерева с яблоками.
Но Бог, обращаясь к кому-то во множественном числе, говорит, что как бы Адам, искушенный и сознающий себя, не съел бы теперь плода с дерева жизни и не сделался бессмертным, «как один из Нас». Остаётся добавить только за него «Богов» ; и получим ненавидимый христианами многобожий греческий пантеон. Как один из Нас, Богов. Типичный античный сюжет: Боги собрали консилиум и решают судьбу дерзкого выскочки. Что же из этого следует? А то, что Адам никогда и не был бессмертным, Бог, стало быть, обманул его. Адам был всего лишь маленьким, а дети не знают смерти, поэтому и считают себя бессмертными. А теперь он всё понял, и вот уже, гордый, машет кулачком в небо, грозит седому старику на облаках, а старик собирает сходку и решает изгнать Адама из Рая: дескать, сам теперь как-нибудь, сынок, давай; пожили – и хватит, надо теперь и самому себе хлеб зарабатывать в поте лица, как водится это у честных людей.
Ту же «библию» не раз многие, наверно, слышали от своих родителей. В чём же греческие сказки (не вызывающие сомнения в своей сказочности у нас, христианизированных) о Пантеоне и Олимпе, о божественных приключениях отличаются от поэтической истории об Адаме и Еве? Почему многие умные и здравомыслящие люди, в силу привычки, верят в прекрасную эту сказку, которая, несмотря на все свои достоинства, всего лишь метафора райского начала нашей скорбной жизни.
P.S. Без умысла поскалить зубы, ибо от всего сего печаль в сердце великая.
Концепция детского Бога
Вы всё ещё кормите своего Бога? Ребёнку не надо объяснять Бога, он с ним на «ты», играет вместе с ним в игрушки на полу, просит от Бога подарков, как от деда мороза на Рождество, и прочее. Взрослый человек же, осознавший ничтожность свою с головы до пят требует Бога другого, подтверждённого догматически в постулатах и магических знаках-символах, систематического и последовательного, который упорядочил бы жизнь нашу суетную, заменив дурные привычки завораживающими ритуалами, крестнознамёнными жестами, ; Бога, обещающего религиозный экстаз и рай по ту сторону; который вошёл бы законным и праведным порядком в нашу надприродную жизнь.
P. S. Как не стыдно, взрослые люди, начитались сказок на ночь и спят себе спокойно в розовых пузырях.
***
Многими замечено, что русский отвечает не на вопрос «что?», а на вопрос «какой?». Даже если ты никто ; не русский солдат, не русский писатель и т. д., то ты имеешь полное право сказать, что ты русский человек. Если, конечно, не потерял ты лица человеческого и не хрюкаешь (в этом случае прилагательное «русский» остаётся ; опозоренным: выражение «русская свинья» и т.д.). То есть человеческое в русском первично, русский наднационален; поэтому нацизм в нас и не привился, все эти бритоголовые ; это не серьёзно, это юношеский максимализм с отсутствием воспитания. Плюс насаждение того, о чём говорить будет слишком долго.
Русский своей идентификацией всегда как бы извиняется за себя: такой же дескать человек я, как и все, только русский. Уж извиняйте, говорит, мне эту особенность. Немец же в первую очередь – немец, отличный ото всех, обособленный; в немце сильно развит индивидуализм; поэтому Италия ; родина фашизма, а Германия – страна, осуществившая его на своей и чужой земле в полной мере.
По этой же самой причине в этих и других европейских странах медработники прибывшей скорой могут по пятнадцать минут откачивать старуху, упавшую на тротуаре (в то время, как у нас бы её отвезли сразу в морг), отсюда вытекает и оборудованное для инвалидов метро, и прочее гуманное удобство (полезность этого, конечно, никто не оспаривает). Немец уважает в первую очередь себя, а значит относится к другим (своим) так, как хочет, чтобы относились к нему, когда он будет стареньким.
Иная картина у нас. Кто я? Да просто человек — русский. Какое там уважение? Любовь наша распыляется по ветру, не зацикливаясь на чём-то конкретном; русский, взведённый до крайней степени идеей коммунизма или какой другой, будет строить невиданные дворцы и поворачивать реки вспять, но зачем ему инвалид, когда завтра мы полетим в космос и больше не будет никаких никогда инвалидов? Наша любовь происходит от тотального непонимания мира вокруг и от осознания великой ничтожности своей в нём. Сущее превозносится нами выше нас самих, отсюда и любовь наша – от жалости: жалеть всякую тварь, как себя самого, бесприютного и безродного. Но ; никакой гордости и практичности.
***
Сухая осень, как девочка под партой с рисунками дождя и неба за окном. Сухая осень шелестит в ногах. И листья падают, и листья падают. Сухая осень разбужена, и листья шелестят под ногами, под ногами листья, листья под ногами, сверху, с деревьев листья летят. И падают. Листья. Сухие. Сухая осень. Под ногами. Солнце проснулось, птицы чирикают, осень сухая, осень сухая. Дачники за последним шашлыком отправились и два баллона водки с собою взяли. Осень сухая, но сопли мои пузырями, и штаны мои пузырями, и душа моя пузырями, и жизнь моя пузырями, и два алкаша под окном с пузырями так ругаются, что падают с подоконника некормлеными голуби. И разбиваются насмерть, о крыши, снесённые, алкобойцов, о грубые их, завядшие предплечья и плечи. И туда — в самую гущу, в самую пропасть осени, в ворохорот листьев, в ворохорот. Испей в этот день из сливного бочка, больше нет настоявшейся воды в доме. Осень сухая. А сопли повиснут на плече гирляндами праздничными. Осень шевелит ногами в тёплых носках. Осень подсохла и спит в летнем мареве солнца, что с теплотой и любовью вышло на улицу не в своих штанах. Осень сухая шелестит не по сезону листьями, шепелявит, как трухлявый интеллигент, что забыл с собой зонтик и будет ныть теперь до самого вечера, пока не напьётся перед сном вусмерть.
***
Молодой бродяга в достаточно модной, но грязной одежде залез в помойку Макдональдса и, перерыв там всё и не найдя ничего, пошёл дальше, гордо вознося своё люмпенское лицо в чёрных очках и с кепкой на макушке, руки засунув в большие карманы расстёгнутой с длинными полами куртки (или пальто), испачканной сзади в побелке. Новое поколение бомжей выросло.
***
Никогда не забуду беса, снявшего трубу от турника и бросившегося на... а именно на выпрыгивающего из тапочек человека и в воздухе уже начинающего сучить ногами в беге.
***
Я захожу в клуб, охрана значительно кивает, мол, проходи. Гибкие извивающиеся змеями тела кругом мелькают разноцветьем одежд. Я встаю за довольно липкий столик. В свете тахистоскопа… Не имеет заведомо никакого смысла.
***
Я заболел. Воспалилось горло. Помочь некому. Лежу, балдею по возможности. Пачка фурацилина стоит 52 рубля. Жиды душат Россию. Но многим всё равно.
***
Шершавыми пятками царапал её нежную кожу на ногах. Отсутствие какого-либо регламента обстоятельств дочерних им. Неувязочка и прочий колумбус. Дом на рассвете. Сигнал бедствия в ушке глухаря. Искусство должно быть искусственно.
***
Выражение "лёгок на подъём" приобрело в современном мире неприличную окраску.
И вы думаете на этом кончилось? Нет, история не так уж и коротка.
В этих выцветших обоях лишь очертание былого рисунка.
***
Не знаю, что первично – замысел власти поработить людей или их собственное стремление к обоюдному отчуждению. Но люди не верят друг другу, им легче подчиниться некому третьему лицу, чем обратиться за помощью к ближнему (всё от обиды на него). Это тяга к рабству. Каждый из нас становится индивидуальным рабом. Христианство – единственная преграда на пути к глобализации.
***
Бумаги мне хватало. Можно было вымарывать лист за листом. Сам отец писал в интернате на газетах, решал между печатаных строк примеры и задачки. Рассказывая об отце, хочется приобщиться своей жалкостью к его суровой жизни своей одомашненной комнатной душонкой. Я не скрываю того. В этом кабинете на папу напал один раз уголовник с финкой. Финка до сих пор среди семейных ценностей.
***
Поехали с друзьями на хоккей, и отец, как сыщик, проследил. Твоя коллекция… С этой финкой… Этот муляж пистолета, отобранный у хулигана… Шахматы ручной работы, подаренные честным зеком за сохранённую квартиру. О, папа, папа!
***
Сижу на краю бассейна, ноги в воде. Бабы пришли плавать. Ходят, шлёпают резиновыми об пятки тапками, переваливаются из стороны в сторону ягодицы – жуют плавки. Пальчиком поддела – выправила. Господи, дай мне силы! Чувствую себя в мясной лавке. Скорей под воду и не перепутать: выдох под водой, вздох – над.
***
Я ортодоксальный еврей. Сядем с братьями, обсудим Божью волю.
Ощущение, будто ты засунул член в консервную банку с сайрой.
Антисемитизм – это стадия, но не диагноз. Им можно переболеть.
***
Человек – богатое (духовной организацией) существо. Даже самый скупой на душевность представитель. Если в нужный момент, несмотря на то, кем был его родитель, брат, кем был он сам, - обратиться к нему должным образом, можно заиметь в нём... единомышленник — это плохое слово... – опору, друга. Но оскорби его, приравняй к ненавистным тебе (…), и он твой кровный враг.
Шлёпки и шлепки – ершовский заговор.
***
Я люблю женщин с ног. Возбуждает краснота подошв, пальцев с тыльной стороны, в тех местах, где начинается соприкосновение с миром. Мир через ноги. И мы должны идти к женщине с ног. Краснота на подушечках пальцев.
Генная память – возрождение русского рассказа.
***
Лежать в ногах той девочки, в глазах которой смерть, чёрная бездна океана, высосанная жадными щупальцами любви.
***
Подзатыльники унижают, поджопники развращают. Хочешь уважить человека, лупи его в морду.
***
Помню, как зашёл во двор, а там тётка мыла Ромку. Член торчал его, как кочерыжка. А сам Ромка смеялся, как дурак. Тётка намыливала его и сама, казалось, смущалась дури его.
***
Похоть съедает во мне человека.
Где они исполняли свой танец волос.
***
Барабанщик с разбитой губой на асфальте сидит с тамтамом в руках. Он похмельем разбит и играет через силу – возле метро одиноким трупцом.
***
Из чего получается человек? Из брызг и доверия. Стерпский старец (город Стерпск).
***
Не люблю, когда Богу указывают место. Иди с нами помолись, у нас здесь Бог, а в поступках твоих его нет.
P. S. Абонемент в публичный дом.
***
С Витей мы взяли бутылку водки и почали её в ближайших кустах, закусывая несолёными кошачьими консервами. Витя начал разговор, собравший нас вместе. "К Кате ты, друг мой, больше не лезь. А то мне придётся тебя убивать".
Я сказал что-то вроде того, что если она залезет ко мне в штаны, как я могу не лезть, придётся лезть и вые…
Витя принял моё условное соглашение. Мы допили пузырь и разошлись на время.
***
Как давно он не просыпался в тёплой измятой постели и отправлялся варить кофе, не целовал попы любимой женщины, призывая её к завтраку. Не прижимался к попе щекой, не теребил её, играя жирком. Давно-давно не испытывал он приятных домашних шалостей.
***
Дневниковые записи, как рецензии на дни. 11.03.2013г. Начало дня, как рождение. Не хочется просыпаться. Сладко и тепло под одеялом, как в утробе матери. Но потревоживший будильник уже не выходит из головы. Приходится выбираться. Известными маршрутами пробираться на работу – ничего нового. Приходишь домой – хочется спать. Поспишь – и бодрствуешь далеко за полночь, а вставать рано. Всё это – полная херь.
***
Ткань сознания, всех объединяет какая-то тотальная обиженность, все чувствуют обиду к ближнему, поэтому ищут посредников. Одни ищут посредника в Боге, для других посредником выступает государство.
***
Беда человека в сознании. Как только он осознаёт себя, так сразу прячется в одежду от стыда за то, что он из себя представляет. Одни культивируют стыд в религию, другие идеализируют своё тело.
***
Он собирал книги, начинающиеся с описания утра. Его комната была, как все комнаты. Четырёхстенная бетонированная коробка.
***
За соседним столиком стояла супружеская чета – толстый мужик с бабой. Они поглощали обильную жиром пищу. У каждого в руке было по бургеру. Я видел следы от укусов, и как исправно работали их челюсти. Почти синхронно. Я вспомнил прекрасных пловчих для сравнения. Под столиком стояли продукты из гипермаркета. Просвечивались готовые пиццы, пончики, булки для хот-догов и бургеров. Только сунь в микроволновку и поливай майонезом. Голову женщины украшал пучок волос, и видно было, как тонкой струйкой течёт из-за уха пот. Щёки мужика сотрясались, как попки пловчих. Но были, увы, не так аппетитны. Ночью они, наверное, занимаются любовью, ловят в постели пончик, махонький кренделёк.
***
Отец не хотел ещё одного ребёнка. Ему не нужен был я, тем более, если буду девочкой. Меня спасла тётка. Она приехала с Украины и уговорила мать не делать аборт. И я родился. Бабушка рассказывала, что «папка бросал меня до потолка». От радости, что мальчик. Верно, так оно и было. Позже он станет отдаляться, поняв, что я больше мамин. Так с самого рождения я ощутил враждебную настроенность мира. Хотя не знал долго об этом. О неудавшемся аборте и прочем. Теперь мне понятно, что смерть всё равно неизбежна. Не простая смерть, а смерть от воздействия мира на тебя. Скоро меня сотрут совсем. Меня уже стирают. Меня не оставят в ваших сердцах, и вас в моих.
***
Мужчина – это ключ, но замок только у женщины.
***
Из-за плеча тёти Али лучом падает свет. Тонким столбиком падает в мою кроватку. Я совсем ещё маленький. Она берёт меня, прижимает к своим пышным душистым грудям. Они пахнут морем и песком. Я чувствую на себе её прожигающий взгляд. Она целует меня, её губы касаются моих, её язык… В глаза набился песок, я содрогаюсь всем телом от кашля, чувствую, как по затылку течёт горячая вязкая кровь, камни падают на меня, я вижу их ноги, их пыльные ноги в сандалиях. В клубах пыли они кажутся мне такими основательными и правильными, что можно было бы за них зацепится и спастись (столпы). А пока только солнце, раскаляя его, погружается в мой затылок…
***
Немножко начинался день. Я встречал его, сидя в кресле, ноги выставив в окно, а руки заложив за голову, в ковбойской шляпе и сапогах. На столе дрожала остывшая чашка с кофе, покрывавшаяся мерзкой плёночкой, без сахара, но с молоком. Это дрожание – следствие близко промчавшегося под землёй поезда. Горизонт выплывает из сумерек красной полоской, как от пореза на руке. Дымят полосатые трубы заводов. Какие-то чёрные птицы вдалеке кружат над крышами с рогатками антенн.
***
Комнату озарял (блеклый) утренний свет. В нём мы казались друг другу привидениями. И я понял это, взглянув в глаза Гарику. Он сидел, положив ноги на стол, а руки за голову на заломленную на затылок шляпу. И ухмыляясь пускал дым в потолок. Полоски света сквозь жалюзи ложились поверх его клетчатой рубашки, создавая узор из ещё более мелких квадратов.
***
Чтобы никогда не было больше стыдно, задери рубашку мне, посмотри, я всё порезал для тебя, твоё солнце печалит мне душу. Я всё бы (пропил), но я не Бог. Я жалкий человечишко, страждущий путник, больной нищий. Тяжесть полуденных дней нависла над нами. Если бы я вовремя сказал, как люблю её, ничего не было бы, ничего не стало бы так криво и раком.
***
Каково отцу было чувствовать, как усвоенный им с детства мир рушится, как ломают незыблемый, казалось бы, авторитет. И это был веский повод пить и бить очередного задержанного хулигана. Если не поднимется рука на родного сына, зарисовывающего в букваре портрет Ленина цветными карандашами. И ладно бы жажда справедливости и правды им владела, но бесстыдное самооправдание, оправдание своей гнусности, тяги к бесстыдству (преступлению и лихоимству).
***
Уступать женщинам обворожительного свойства я согласен, поскольку такие женщины тебя окрыляют. И ты не просто поднимаешь зад, а порхаешь, взлетаешь, паришь. В то, что Есин положил взгляд на мальчугана я верю, но в то, что парень, поступивший работать руками, а значит, вероятно, откуда-нибудь из деревни, нравов традиционных, и тут вдруг, будучи приглашенный в кабинет ректора и за задницу потроганный, в раз опидорасился... В это извольте верить сами. Даже страшно жить-то так, страшно за себя.
***
Бывают ли среди хоббитов фут-фетишисты? Вопрос поставлен неверно. Хоббиты и есть фут-фетишисты в аду.
***
Холодно и ярко на улице, погода странная. Что-то между летом и осенью. Хотя только недавно дотаял последний снег.
***
Опечаленный девушкой юноша с оторванной пуговицей на сюртуке сидит на скамейке, сидит одинёшенек в парке с печалю своей. Капкан на сердце, застыла любовь, ненасытное выело вымя. В парке ночью огни не горят, не видно за шелестящей листвой, не слышно ни одного зайца. Лишь в окне, окаймлённом не слышным шёпотом...
***
Чем становишься старше, тем меньше возможности выйти на улицу просто так и без всего. В смысле, без рюкзака, сумки, телефона, паспорта. Я вполне уютно чувствую себя в комнате ; как вмонтированная в бетон жизнь. Но что-то требует выйти на улицу в выходной день и подышать. Хотя завтра и так на работу, и я в любом случае выйду из дома и с сознанием долга отправлюсь в метро. Я войду в него, как в море, затемно, а выйду, когда будет светить Солнце. Эта прекрасная метаморфоза так вдохновляет. Нет ничего поэтичнее, чем того чувства обречённости, когда врезаешься в толпу и вместе с нею одною случайной гурьбой идёшь на приступ автобуса. Криков и ругани с каждым разом и годом всё меньше. Я верю в совершенство прогресса. Он в конце концов победит. Люди перестанут сигать через турникеты и с почтением и гордостью будут предъявлять документы по первому требованию и, если надо, предъявлять к досмотру личные вещи. Ведь в итоге всё это оправдает себя, и мир примет форму всеобщего удобства. Комфорт и гармония. Вот что ждёт наших праправнуков. Никаких сумок и кошельков, карманов для ключей и бумажек, всё на электронном носителе, а носитель в тебе. Стоит только подумать, и он считывает мысль и преобразует её в действие, будь то звонок, выбор песни для прослушивания или проверка банковского счёта, всё в тебе самом, всё при помощи нанотехнологий. Конечно, сейчас об этом трудно помыслить, но прогресс неумолим, и сбудется время, когда общество придёт к законному и успешному саморегулированию, и несанкционированные и грязные помыслы будут пресекаться в зародыше. Вот тогда человечество истинно поймёт, кто оно, и осознает себя не второпях, а полностью. Теперь остаётся только смиренно ждать, ещё не обойтись без полиции, террористов, милиции и прочих побочных явлений. Да, сейчас стоя на ступеньки эскалатора и созерцая ближних (окружающее), я понимаю, что до гармонии ещё далековато. Я не могу пока почувствовать себя полноценной счастливой частицей общего здорового организма, успешно изготовленной деталью на конвейерной ленте, готовой к дальнейшей обработки и движущейся к полному единению с природой человека. Эх, как ещё далеко!
***
Я выхожу на улицу под предлогом купить что-нибудь покушать. На улице слякоть, мокрый снег, лужи, с крыш капает, приходится то и дело сторониться машин, не дающих свободно двигаться по дороге. Тротуары тоже ими заняты. Брызнет на штаны, ; ничего, легко отделался. Люди попадаются редко. В воскресенье, как и я, многие сидят дома. Это куда приятнее зимнего ненастья. Те не многие, что встречаются угрюмы и адекватны до невозможности. Кажется, если их спросить о чём либо, они станут ещё несчастнее, скривят такое лицо, что расхочется жить и пожалеешь, что вышел на улицу за хлебом в такой святой и беспечный день как воскресенье, чтобы ходить и беспокоить людей. Каждому легче быть изолированным, избегающим того бессмысленного трения, от которого даже дети не рождаются. Секса вполне достаточно для человеческого взаимодействия. Остальное должно происходить в параллельном виртуальном мире. Персональной страничке на Интернет-ресурсе недостаточно, чтобы полностью дублировать себя. Электронный чип, вот, что с радостью добропорядочного гражданина я дам вживить себе в лоб, чтоб увековечить свою личность в мировой системе координат. Я умру, сердце остановится или треснет пополам, а мысль останется в сети навсегда. Чип будет поддерживать жизнь физически. Она будет ощутимой материей, которую смогут понимать внуки, правнуки и праправнуки. Каждый человек обзаведётся тем, чего раньше были достойны лишь политики, спортсмены и деятели искусства.
10.02.2013г.
***
; Частица «анти» делает меня врагом, нападающим, а я не враг, я просто отстаиваю свою индивидуальную правду, своё виденья добра и зла. Это мир, он идёт на меня войной, он выбирает меня врагом и заставляет бороться. И я буду бороться, потому что я существую и должен заявлять себя таким, какой есть.
; Ты просто болен, и у тебя паранойя.
; Да, это и правда похоже на паранойю; иногда я поддаюсь панике по этому поводу, но ненадолго, скоро окружающий меня бред выдаёт себя, и я вижу, что он настоящий. Вернее, я настоящий, а он бред. Всё вокруг бредит, и ты бредишь, ты тоже часть этого бреда.
; Понятно, ну всё, счастливо оставаться! Хотя нет, пошёл ты!
(Забирает сумку, уходит.)
;Приставка «анти» делает меня врагом. А не я сам, не я сам. Приставка «анти». Умно придумано, сука. Приставка «анти» делает меня…
Молчание выпиющее.
; Когда это случилось с тобой?
; Ещё в детстве, когда я пересел с горшка на унитаз. Мне нравилось проваливаться в унитаз в свои какашки и мять попкой. Я сидел и возился в них. Потом меня вытаскивала мама и мыла, тихо поругивая. Потом это произошло со мной в техникуме. Я как-то пришёл домой с учёбы дико возбуждённым, включил порно, стал мастурбировать, и вскоре я был уже весь вымазан собственным дерьмом. Я и сам не заметил, как это произошло.
; Во, бля!
; Да уж…
***
Да, я ходил туда, а они, знаешь, что они мне сказали? Ты рассказываешь это с такой страстью, так возбуждаешься ; ты не хочешь избавляться от своей зависимости и идти к Богу. К Богу понял?
***
Прошло много лет, мы уже и не надеялись почувствовать вновь этот давно забытый вкус на зубах, мы смирились с суровой действительностью, рвали жадно щедро разбросанную по прилавкам деревянную колбасу с таблеточным жирком внутри и радовались, что зато много, хоть и не очень вкусно. Но вот свершилось, обыватель! Брось посыпать голову пеплом и рвать на себе одежды, ругая власть! Забудь печаль! В продаже снова появились прыскающие сосиски! Ты же помнишь, как это у Олешы: "Сосиска должна прыскать"? Она прыскает, обыватель, она снова прыскает! Ты кусаешь её зубами нежно, оттаскивая всё дальше в впадину рта, а она сочится, брызгает соком, это тебе не деревянная докторская, не жидкая любительская, это сверхновая сосиска 21 века! Возрадуйся же, обыватель! Утри слёзы печали с морщинистых щёк, теперь пришла и нам пора гулять в разноцветных одеждах Иосифа. Они, прыскают, брат! Они не умерли, они всё ещё прыскают!
Конечно, всё это не приобрело ещё массовый характер, но дело начато... Что? Что ты говоришь? Попробовать "Семёновские"? Молочные? Совсем, как раньше? Правда? Хорошо, я попробую "Семёновские".
P.S. Скоро начнётся праздник: сосисочные, котлетные, фекальные.
P.P.S. Раньше было плохо всё, кроме сосисок. Солженицын принципиально не писал о сосисках. Он предпочитал сосискам американскую тушёнку. Сидел себе под нарами, посасывая грубый зековский *** и представлял, что это такой хитрый американский леденец.
***
Быстрее всего обыватель выдаёт себя в поездке. Он не заходит в вагон, тупо бросив рюкзак и отправляясь курить в тамбур, а сразу же начинает обживаться: распаковывает сумки, стелет постель; гремя посудой, достаёт принадлежности; вываливает пахучую курицу на стол или рыбину в промасленной газете к пиву, подмигивает проводнице, сдабривая мимику хохотком. Всё с притопом, прихлопом ; с прибауткой.
Хлопоча, он ощупывает словесно соседа ; на предмет уживчивости с ним. Запасливый обыватель шуршит бумагой и заранее занимает очередь для вечернего туалета. Порядочный обыватель берёт с собой любимые тапочки и заворачивается в халат, как голубец в капусту. Ставит у окошка приёмник (с длинной антенной), подаренный мамой на сорокалетие, и слушает новости. Засыпает с детективом на груди и привычно посвистывая. Утром все просыпаются от его будильника.
***
Старое доброе правило, удачно сформулированное Экзюпери: «Совершенство достигнуто не тогда, когда нечего добавить, а тогда, когда нечего убрать» ; больше не в ходу. Каждое лишнее во всех смыслах слово, только прибавляет книги весу. Ценится умение сплетать слова в предложения без претензии на изящество формы. Тенденция, породившая газетных писателей.
Читая очередной роман Юрия Пошлякова (ты, мой поросёночек), я вывел мысль, что если раньше в честь писателей называли улицы, где они жили, то в будущем – суровом тоталитарном и прекрасном будущем ; улицы будут называть в честь писателей, которые на них умерли. Причём насильственной смертью. Видите, дети, этот фонарный столб? На нём качался писатель Юрий Пошляков. А у этой клумбы пристрелили писчиху Римму Дурину. А с этого дома прыгнул вниз головой гениальнейший Эдуард Содомов.
P. S. Юра, ты позволил себе протащить в роман мысль: что у Будды был ничтожно маленький ; размером с пипетку? Что ж, ты как собиратель русского фольклора должен был слышать поговорку: «Кто сосал, тот знает».
***
С тех пор как от излишней любви к людям я стал наедаться с утра чеснока, у меня открылись на них глаза: сколько, оказывается, вокруг бесноватых! Стоит чуть напустить в вагон инквизиторски чистейшего духа, как они, одержимые, начинают строить гадливые рожи, отсаживаются нервически, некоторые того и гляди гавкнут на тебя. Только нечистые могут бояться так целебного чесночного духа (в старину даже евреи специально натирались сыром и чесноком, они-то понимали толк в народной медицине).
И это при том, что мы, если верить рекламе, только и делаем, что жрём, болеем и нервничаем. И это сущая правда, стоит кому-нибудь в метро устрашающе высморкаться, надеясь, возможно, тем самым отсадить от себя тучного соседа, но не тут-то было ; сосед в ответ, недолго думая, как следует – с отщеплением мокроты ; прокашливается, а за ним, глядишь, и ещё кто-нибудь из дальнего угла чихнёт, и вот уже целая сморкательно-харкательная симфония звуков заиграла!
Почему в метро до сих пор нет аптечек? Одни только огнетушители. Как было бы приятно! Вздулся у кого-то живот, и уже по рядам передают «Эспумизан». «Передайте, «Ново-пасситику», у девочки истерика!» ; кричит дородная maman. «Спирта, антисептического, умираю!» ; с хрипотцой рычит, закутавшись бушлатом, бродяга с углового места.
***
Какой мы знаем Россию? Россия благословенная и благодатная, Россия Богом данная и хранимая, Россия – добрая душа; проклятая Россия, немытая Россия и т.д. Надо смахнуть все эти слащавые и горькие эпитеты величественным жестом вчерашнего варвара и усвоить, что Россия – она, в первую очередь, пучеглазая. Ибо подобно она ребёнку, сидящему на горшке и наблюдающему первый в жизни своей снег за окном.
Помните, как это было? Первый снег…
Падает снег на Россию ; припорашивает. А Россия ; обездвиженный инвалид, Илюша Муромец на печке, целый день все над ним колдуют, змеи катетеров ползут к нему из разных сторон. Но не понимает Россия, что с ней происходит и откуда она вообще такая; попы над ней кадят кадилами, причитают, жуя бороды, ; не продохнуть. Но лежит тело, и нет ему дела ; пучит глаза на всё в бессловесном бессилии и незнании круглом. Переворачивают его кверху попкой, ставят клизмы очистительные, целебные; цепляют пиявки к носу врачи заморские, но ничего не помогает. Лежит Россия грузным телом поверх мира, и никуда не девается ; спит, но не умирает совсем.
Эх, Москва златоглавая, Россия пучеглазая! Айда в пляс, босая, по первому снегу!
***
Шаурма как фаллический символ мегаполиса. Обратите внимание на эти перекошенные челюсти, застывшие в момент куса – эти звериные челюстные изгибы, сведённые в сладострастный момент вкушения плода запретного. Всмотритесь в выпачканные майонезом губы, усы, бороды, в не ловко, опрометчиво и скоро затирающие следы салфетками грубые ; с волосцой ; мужские рабочие пальцы. Истинно говорю вам: шаурма – это вам не просто так. Никуда не денется.
***
Иная география лиц у наших стариков, иное сечение морщин.
***
Бывают такие мелкие насекомые (заводятся в ванной), которых и раздавить не всегда удаётся; бывают и такие мелкие мушки в комнатах, и если ты с похмелья лежишь один и видишь такую мелочь, зная, что бывает такая штука как белая горячка, то можешь и правда поверить, что сейчас с тобой происходит именно она. Всё дело во внушении.
***
Погода в родной Тартарии кажется налаживается.
***
Ребёнок в рекламе – это предвестник Апокалипсиса. Априори чистейшие детские голоса становятся отвратительны и лживы, когда слышишь их задействованными в таком гнусном деле как реклама; за своей беззащитностью и безобидной невыговариваемостью некоторых букв они скрывают алчность и пошлость в перспективе.
Детский голос, рекламирующий какую-то пагубную дичь, погубит человечество. Последнее святое начнут ненавидеть ; даже детей. И когда явится человек, поедающий младенцев на завтрак, население, конечно, заохает и заахает в содрогании дружно перед телевизором, и государственность, непоколебимая, конечно, рукой правосудия грозно накажет преступника. Но что толку, но что же толку-то?
***
Вместо головы у меня трёхлитровая банка, а в ней мозги плавают в физрастворе, как гриб искусственный питьевой.
***
Мы все любим находится в специализированной среде, как рыба в воде, но если первыми твоими редакторами были сумасшедшие, которым ты читал стихи на батарее, пока они срали, сидя на толчках и покуривая в ночи, то твоё место и дальше среди них – сумасшедших.
***
В метро со мною сидела баба ; каменная баба. Соляная баба. И локти были её из камня, и чресла были её из камня, и слова, если были, то тоже из камня. В такую же солёную бабу превратилась жена Лотова, обернувшаяся на горящий Содом.
***
Конечно, приятно быть в специализированной среде, быть своим среди своих, уметь делать что-то, что ценится твоим окружением, что требуется твоему окружению, за что ты будешь получать ежемесячные поглаживания по умной головке. Очень это хорошо, если ты не начал своё творчество в психбольнице, если ты не сидел там ночью в туалете, единственном помещении, где ночью горит слабый свет. Если ты не сидел там, прижавшись спиной к батарее и не пописывал дерзновенно в свой блокнотик или помятую тетрадочку, то не поймёшь никогда, как это быть рыбой на суше, как это плыть птицей в воде. Тебе нужна специализированная среда, нужна книжка как обёртка для твоего творчества, тебе нужно быть признаваемым.
Но что такое нынче книжка? Сборник мелких заметок, время фундаментальных романов прошло, откуда героев можно выносить охапками, нынче ; время скручивания книжек из кусков писанины, выдача мелочи за нечто, за мелочь в кубе. Это подобно интернету, когда ты выкладываешь что-то в интернете; это подобно тому, когда сидишь в туалете психбольницы и заходящие время от времени алкоголики спрашивают тебя: «Что пишешь?» ; ты читаешь им, и они что-нибудь говорят, несчастные сумасшедшие. Так же и в интернете, на каком-нибудь сайте, бросишь что-нибудь в пустоту, вдруг вынырнет кто-то с сигареткой на толчке. Харкнет в спущенную воду сливного бочка, бросит под водопад пару слов: «О, прикольно!» Или проклянёт тебя, бурча, и скроется снова в ночи, шурша тапочками и длинной каскадно сползающей с тела пижамой по полу.
Интернет – это канализация. Так любят говорить те, кто публикуются в журналах, печатаются в книжках, кто живёт в специализированной среде. Но разве канализация – это плохо? Слава канализации! Героям канализации слава! Это вам не ля-ля-тополя! Это, как рыба на суше, ; задыхаться среди сумасшедших, ибо не ищем мы легких путей. Попробуй заслужить доверие психов, а не специализированных критиков. Хотя какая разница, все они одной породы, и только до времени, до времени ходят в дамках, покамест не взяли за шиворот: «Попался, голубчик, надевай-ка пижамку!» И тогда встретимся в туалете ночью, где единственный свет и журчанье воды. Встретимся после очередного приступа белой-белой, самой белой горячки.
***
Я сумасшедший горожанин. Житель мегаполиса. Я не люблю много людей ; когда очень много людей, но приходится жить в куче людей — постоянно, но, когда я дома один и нет вокруг меня больше людей, я включаю всё, что можно, ибо не могу переносить тишину. Я включаю телевизор, радио, интернет – всё должно шуметь вокруг меня, ни единого кусочка тишины не должно пропасть даром – остаться не заполненным, не одного отрывочка, вся тишина да будет поглощена шумом. Когда я слышу дождь, мне хочется писать, чтобы быть с дождём одним целом, одной плывущий куда-то водой, но мы разбиваемся бессмысленно обо асфальт, не попадая в почву; когда листья шуршат, что-то переворачивается во мне, будто поддатый дворник залез мне лопатой в грудь и ворошит там ворох листьев, и от этого больно. Когда я слышу, как плачет солнце, когда я чувствую его тепло глазами, мне хочется надеть очки, мне хочется взять табуретку и, встав на самый краешек, соскочить с неё, подвязанным к потолку за горлышко. Мне хочется смешно кукарекать в таком подвешенном и глупом положении, заглатывая последние глоточки воздуха. И чтоб из самой-самой поднебесной пели по мне дикие ангелы вместо телевизора, радио и интернета.