Глава из романа "Белые бураны"
На следующий день, чуть свет, на работу в поля поднялось все взрослое семейство Жигуновых. В землянке на нарах остался спать лишь один их отпрыск, самый младший – Женька. Женьке исполнилось к этому времени всего лишь три года. И он мирно, безмятежно и сладко спал, улыбаясь и вкусно причмокивая, видя, наверно, во сне что-то приятное, например, белую булку с кружкой молока или горсть маленьких яблок-ранеток с дикого сада. Его детскому уму было еще, как говорится, невдомек, что творится там в окружающем мире, что где-то идет война, куда-то спешат, о чем-то тоскуют и тревожатся взрослые люди. У него были свои заботы и интересы: булка с молоком, щенок Индус и пойдут ли они сегодня с Виктором в поля – искать норки сусликов, чтобы в дальнейшем поймать какого-нибудь из них… Во сне он наверно это и видел, поэтому и улыбался от удовольствия.
А у взрослых было другое на уме. У Ивана с Александрой – тревога за своих взрослых сыновей, ведь война, от которой они уехали в Сибирь уже докатилась и сюда, и стучится снова в их дверь. Не сегодня, так завтра заберут на фронт и их сыновей… А сыновья, они ведь еще совсем юные и неокрепшие мальчишки…
А сыновья: Борис с Валентином думали как бы поскорее отработать день на колхозном поле в этом жарком и пыльном вертеле, и встретиться потом вечерком где-нибудь в укромном месте с друзьями и девчонками – погулять и поболтать с ними. Война в их душах и чувствах еще никак трагически не отражалась, и пока их не коснулась.
У конторы, где Жигуновы ждали распределения на работу вместе со всеми колхозниками собралось много людей. Председатель назначил их на работу раздельно: Александру на свинарник, Ивана на ток и обмолот, а Бориса с Валентином в поля на покос и уборку урожая пшеницы, овса, ячменя. Их отправили в разные, но смежные бригады: Валентина в бригаду вместе с Машей, а Бориса с Дарьей. Председатель, наверное, все-таки узнал о из вчерашних частушечных распеваниях, и сегодня отыгрывался на них, посылая под палящее солнце на самые горячие участки работы. А так как Борис с Валентином ничего не соображали в сельскохозяйственных работах, то их просто посадили на лошадей, которые везли сенокосилки, чтобы они погоняли и управляли ими. Девчата подбирали за ними скошенную пшеницу, связывали в снопы, ставили эти снопы вертикально друг к другу колосьями вверх – сушиться. Собранное зерно не должно было быть влажным – оно должно было подсушиться и затем идти на обмолотку, иначе на долговременное хранение на элеваторе его не принимали.
Лошади, таскавшие сенокосилки были без седел, а их худые костлявые хребты были такие острые, что уже к обеду у Валентина с Борисом от мозолей болели и щемили их совсем не такие уж и мягкие юные задницы. И они, сойдя с лошадей, ходили меж девчат в раскорячку, постанывая и расставляя широко ноги, совсем как проскакавшие несколько суток без отдыха монгольские всадники. Словоохотливые колхозные бабы подшучивали над ними и посмеиваясь говорили:
- Что это вы так, мало мышц у себя между ног нарастили. Ведь так можно на всю жизнь холостыми остаться, ведь себе все способности поотбиваете!
А братьям было не до смеху: председатель таки достал их и выместил на них свою завуалированную злость за вчерашние гуляния и острые частушечные слова девчат в его сторону.
В полдень, остановив косилки на краю поля в тени красивых высоких берез, братья выпрягли своих лошадей и пустили их пастись неподалеку, на лугу возле рощи, а сами, охая и ахая, поспешили к копенкам сена у края поля…
И попали как раз на обед к Машке и Даше, которые удобно расположились именно там, у копны на сене. Девчата, увидев их обрадовались, а поняв, что Борис и Валентин голодные, и еды с собой не прихватили, сразу же начали угощать их своими завтраками.
- Идите, идите сюда, мальчики, присоединяйтесь к нам, - встретили они их. - У нас все есть и всего хватит, - смеялись они, - и места, и еды для вас.
И братья, еле дотащившиеся до их копенки, бессильно упали рядом. Стесняться и сопротивляться у них уже не было сил.
- Бедные, голодные наши работнички, вы же еще ничего не ели, - заголосили и кинулись к ним девчата. – Вы ведь устали и выбились из сил.
- Славные вы наши, городские заморыши! Сейчас мы вас накормим и напоим, - весело галдели и тараторили они, набрасываясь на братьев.
- Нате, вот ешьте: яйца, картошка, пироги, огурцы, - предлагали они наперебой Валентину и Борису свою провизию.
Те сначала стеснялись и отнекивались. Потом все-таки голод взял свое и парни навалились на еду вместе с девчатами. Им стало весело и хорошо. А когда, наевшись, еще и отдохнули, то появились и новые силы, и новые желания. Лежа на сене рядом с Дарьей, Борис видел ее красивые упругие формы тела, скрытые под складками простой крестьянской одежды, а некоторые части ее ног немного оголились и соблазняли его своей таинственной нежностью. Он ощутил внезапный прилив сил – потянулся и смущенно затих. Дарья, словно пугливая лань, почуяв этот призыв, поднялась и сказала Маше:
- Ой, что-то мне не спится и не лежится. Чего-то вкусненького хочется. Ягод, что ли? Пойду-ка я в лес, может, ежевики и или смородины там насобираю. Боря, ты меня не проводишь? – обратилась она к Борису, умиленно потягивающемуся.
- Даша, да я всегда рад тебе послужить, - охотно встрепенулся тот.
- Тогда пойдем, - сказала Дарья. – Маша, подай-ка мне лукошко. Маша понимающе посмотрела на Дашу и вздохнула.
- Эх, охота вам сейчас по околку шляться! Лучше бы отдохнули… Дашка, ты совсем, что ли, с ума съехала, - повертела она пальцем возле своего виска, - парень ведь еле на ногах держится!
- А мы уже отдохнули, правда, Борис? – сказала Дарья, загадочно глядя на Бориса. А у того аж мурашки пошли по телу от этого взгляда.
- Да, - сказал он, забыв про усталость и воскрешаясь в чувственном своем желании, словно птица феникс.
Валентин, который не брал участия в их разговоре и лежал, притворившись, что он спит, следил за всем этим сквозь щелки глаз и думал: «Ну, Борька и попался! Дашка его точно сейчас окрутит…». Потом, ехидно улыбнувшись, решил: «Пусть испробует и испытает это – когда-то ведь надо и ему начинать… Он меня все упрекал тогда в Топчихе, когда я с Юлькой встречался… Не знал, совсем тогда пацаном был, а теперь вот и он мужает. Эх, братуха, – вздохнул Валентин, - всему свое время».
А Даша, схватив Бориса за руку, потащила его в лес, и лишь только кусты с деревьями скрыли их, притянула его к себе и вглядываясь с надеждой в его глаза, шепнула:
- Давай, бери!
Но, увидев в его глазах лишь мальчишеский испуг с щенячьим удивлением, уразумела, что трогает саму невинность. Поняв это, она захохотала и отстранилась от него.
- Что, испугался? Подумал, что я тебя съем? – спросила она, открыто глядя ему в глаза и, отталкивая, добавила:
- Не бойся, не съем! Зеленые ягоды я не кушаю… Буду ждать, пока сам созреешь.
А Борис, опомнившись от столбняка, промямлил:
- Даш, а, Даш, а что ты хотела?
Даша лишь улыбнулась и махнула рукой.
- А так, ничего… Вкусных ягод хотела. Иди, теперь ищи, Боречка, сам!
- А я и не знаю, где их искать, - сказал он, наклоняясь к ней, - покажи, где?
- Где, где, знаешь где? – захохотала она. – Там… в густой траве!
Увлеченный ее веселым смехом, Борис и сам расхохотался.
- А ведь действительно там и надо искать… Вот ведь дурак я, а? – крикнул он ей.
От этого искреннего признания они оба еще сильней расхохотались и замерли, прикоснувшись друг к другу телами.
- Даша, а, Даш, - сказал Борис, посерьезнев, - дай я тебя поцелую, - и начал прижимать ее к себе.
- Нет, не… не, - шептала она, сопротивляясь, и млела, чувствуя, как он обнимает, оголяет ее и увлекает в горячую сухую траву рядом со спелыми ягодами.
- Куда ты меня на ягоды-то, ненормальный, - шептала она. Потом замерла и покорилась, растворяясь в сладкой истоме.
- Даша, а, Даша, - спросил он ее потом, запыхавшийся и взволнованный, глядя на раздавленные ягоды. - Ты на меня не сердишься? Глянь, что мы наделали?
- Зачем, зачем ты это все говоришь, глупый, - отвечала она, гладя его волосы. – Я не сержусь и ни о чем не жалею.
- Какие все же вкусные были эти дикие ягоды! – добавила она, улыбаясь. – Жаль, что их осталось уже так мало…
- Пойдем вглубь, там мы их еще найдем, - предложил Борис.
- Пойдем, - согласилась она, воспрянув, - только я пойду первой, а ты следом, иначе ты мне все ягоды попортишь.
Они зашли вглубь рощи и стали искать и рвать ягоды. И когда она наклонялась за ягодами, обнажая сзади свои молодые и соблазнительно красивые ноги, у него все воздымалось и замирало в груди. И он, млея, бросался к ней, хватал ее и они снова падали в траву, позабыв про все на свете и даже про эти ягоды… А потом вновь сокрушались, что так сильно и много их помяли.
А Валентин сидел с Машей у копны с сеном и спокойно с ней разговаривал. Маша заметила у него на руке выколотую синей тушью татуировку: только одно слово – Юля. И прочитав его, спросила:
- Это что за имя выколото у тебя на руке? Так зовут твою девушку?
- Да, это так – подруга школьных лет, - ответил он неопределенно. – Уже год как не виделись. Не знаю, может, и замуж уже вышла.
- А где она живет? – спросила Маша, заинтересовавшись.- Наверно далеко, где-то на Украине?
- Нет, Маша, недалеко, совсем рядом, в Топчихе. Да, мы были там недавно, проездом. Вот только встретиться с ней я так и не смог. Мои родители с отъездом сюда так спешили, что нельзя было и отлучиться, - сказал он. – А теперь, вот, жалею…
- Ну ладно, ты это… не горюй, - начала успокаивать его Маша, - и не жалей – встретитесь еще. Письмо ей напиши, укажи, где находишься. Так договоритесь, где встретиться.
- Что-то Дашка с Борисом долго не возвращаются – наверно ягод много нашли, - поднялась она, глядя в сторону рощи, куда удалились Борис с Дашей.
- Придут, придут – куда им деться, - сказал ей Валентин,- ты вот мне лучше расскажи, что за девушка эта такая необычная – Марфа, которая с вами позавчера была у нас? Какая-то она не такая, как все – чужая какая-то, нездешняя… Живет на отшибе и глаза раскосые. Тунгуска, что ли?
- А-а, Марфа? Это дочка алтайской шаманки, - ответила Маша. – А что, она тебе понравилась? Смотри, не влюбись. Шаманки – бабы не простые, с духами общаются, да, и мужья у них долго не живут. Вон, отец у них ушел на фронт и бесследно исчез. Да, и сама мать ее, шаманка, тоже ушла как-то на Алтай и до сих пор не вернулась. Бедная Марфа теперь одна-одинешенька, без родителей мается. Но чего нельзя у нее отнять, так это то, что девка она порядочная, серьезная и работящая. Умеет лечить и ворожить. Одним словом, полная загадка. Не даром же она одна на отшибе и почти в самом лесу живет. Не боится ни духов, ни зверей – значит, с бесовскими силами связана, - засмеялась Маша.
- Да нет, Маша, - произнес Валентин, - такие молодые и застенчивые девушки колдуньями не бывают.
- Еще как бывают, - улыбнулась Маша. – Если честно тебе сказать, Валечка, то мы все женщины в какой-то мере в жизни являемся настоящими колдуньями. Мужиков привлекаем, привораживаем их к себе, потом водим их «за нос», командуем как хотим. Разве это не колдовство? Но колдовство это нужное, полезное и доброе, умножающее нашу жизнь и наше население.
Валентин поднялся и рассмеялся.
- Ну, Машка, ты и дала! Сейчас ты открыла мне все сокровенные тайны вашего женского рода. Я ни за что теперь не влюблюсь ни в одну женщину. Ведь жена, как ты сказала – чародейка! А семья – сплошная кабала!
- Нет, дорогой Валентинчик, чары – это когда ты еще молодой и холостой, по бабам бегаешь, а когда уже набегался и женился, то это уже не чары, а только долг природе отдаешь… А долги, они такие… их нужно всегда и всем непременно отдавать! Потому что не отданные долги наши потом в наши несчастья превращаются.
- Да ладно тебе, Маша, не надо такими словами бросаться-то, - возразил Валентин.
- Не веришь, - повернулась к нему Маша, - спроси тогда у своей одинокой соседки Марфы, - улыбнулась она. Тебе ведь, я вижу, лишь она только нравится... Вот она тебе более подробно об этом и расскажет.
Затем, повернувшись к роще, Маша воскликнула:
- А вон и наши пропавшие беглецы возвращаются. Видать, много ягод насобирали… Ишь, какие веселые и довольные идут… Ну, давайте, ребята, несите! Сейчас и мы немного поедим, - крикнула она, махая рукой приближающейся к ней парочке – Борису и Даше.
А Борис с Дашей ягод все-таки насобирали и принесли, но не так много, как хотелось неуемной Маше – всего лишь с пол кило на дне корзинки…
- У-у-у! – разочарованно протянула Маша. – Почему так долго были и так мало насобирали?
- Потому что уже все ягоды отошли и осыпались, - ответила Даша. – А потом, мы ведь и сами с Борисом их ели, поэтому и мало…
- Ах, не юли, Дашка, знаю я, чем вы там с Борькой вместо ягод занимались, - сказала, улыбаясь Маша.
- Ну, раз знаешь, так и молчи, - ответила ей Даша, показав язык. Давай, доедай и пошли работать. Обед закончился, надо хлеб убирать.
Борис с Валентином неприязненно посмотрели на распряженных лошадей и стоящие возле поля косилки и, обреченно вздохнув, пошли готовить их к новой работе. Надо было убирать хлеба и давать норму… Усталость прошла, но их спины, руки, ноги и особенно натертые промежности еще ныли от напряженного сидения и ерзания на костлявых хребтах лошадей.
Постепенно подошли и другие колхозники – члены их бригад. Одни ходили обедать на колхозный стан, в полевую колхозную столовую, другие отдыхали прямо здесь же, под соседними копнами сена, и для братьев началась новая испытательная уборочная компания – страда в прямом смысле этого слова. Но они, отдохнув, с честью выдержали это первое трудное хлебоуборочное колхозное испытание. К концу дня, когда они уже заканчивали работу на выделенном им для уборки участке поля, подошел бригадир с блокнотом в руках, записал данные по выполненной ими работе и, улыбаясь сочувственно, спросил:
- Ну как, ребята, освоились с работой в поле?
Те, натянуто улыбаясь, неопределенно кивнули. Понимая их состояние, он весело продолжил:
- Ничего, ничего, не унывайте. Это скоро пройдет, - показал он на их ноги, - день другой, и вы будете настоящими сибирскими мужиками, а не городскими паиньками.
Вскоре подъехал на машине и сам председатель колхоза Устюков. Вылез из машины, поздоровался с собравшимися возле поля колхозниками, подошел к молодежи: Жигуновым и стоящим рядом с ними Машке и Даше, похвалил братьев.
- Молодцы, Жигуновы, - сказал он, пожимая им руки, - вы с честью выдержали первые трудные колхозные испытания. Теперь дела у вас пойдут получше. Главное не пасовать при первых неудачах. Но я вижу, вы ребята серьезные и работящие. Только не сильно поддавайтесь влиянию нашей местной колхозной молодежи.
Тут он многозначительно посмотрел в сторону Маши и Даши, и продолжил далее.
- И выполняйте требования колхозного руководства…
- А тебя, Борис, - обратился он к младшему Жигунову, - я думаю перевести в наши колхозные мастерские. У нас в мастерских специалистов такого профиля, как у тебя, очень мало.
- Ну да! А как же мы тут, в поле, без Бориса и Валентина на косилках будем управляться? – закричали Дашка с Машей. – Только сработались с парнями, а вы их, Степан Григорьевич, от нас забираете. Это не честно!
- А я Валентина от вас не забираю, - парировал председатель. – И потом, девчата, не галдите! Меньше надо ходить там и распевать разные веселенькие сатирические частушечки. Надо лучше работать…
- Какие это мы там веселенькие сатирические частушечки распевали? – смело бросились в наступление обиженные девчата.
- А такие, например, как «… ходят трое: председатель с геморроем, агроном и бригадир…». Что это: это что за выражения такие? Да у нас в роду, а у меня в особенности, с детства никогда никакого такого геморроя не было. Это, может, вон, у нашего счетовода или бригадира он есть. Они целый день на сидениях ерзают – один в конторе, а другой на колхозном стане в столовой, - распалился председатель.
- Э-э-э, Степан Григорьевич, я в этой частушке в строю на третьем месте после вас нахожусь, так что, ко мне это выражение «с геморроем» вроде бы совсем не относится, - возразил возбужденно бригадир.
- А ты, Шохин, сильно-то от этого не радуйся, - сказал, обращаясь к бригадиру, председатель, - даже если геморроя у тебя и нет, все равно ты в этой песне вместе с нами участвуешь.
- Да, это вовсе не мы так пели, а наши ребята над вами подшучивали, - ответили девчата. – У нас в частушках были лишь такие слова: «… председатель с бородою, агроном и бригадир…» - вполне приличные слова, - продолжали оправдываться они.
- Ну, а «…по колено борода – лезет целоваться…». Что это? Я что, вам такой уж древний старик как Кащей Бессмертный, а? – остановился председатель. – Да мне ведь всего-то пятьдесят шесть лет недавно стукнуло. И борода у меня совсем не большая. Это ведь только у колдуна Черномора была такая борода. Так ведь?
Девчата, услышав его довод, рассмеялись.
- Не то, совсем не то вы услышали, Степан Григорьевич. В ваши пятьдесят шесть лет вы еще так молодо выглядите и хорошо себя чувствуете, что как выпьете, так сразу и лезете целоваться к молодым девушкам.
- А-а-а! Вон оно что. Ну, так это совсем другое дело, - повеселел председатель. – Это уж у нас, Устюковых, такое родовое – до шестидесяти лет гормоны играют. Ну, а «… за мной трое ходят строем…», это ж ужас, очередь какая-то неприличная получается? – уже весело и без обиды стал комментировать председатель слова частушек.
- Нет, нет! Меня исключите из этого строя, Степан Григорьевич, я вам не участник и не соперник в таких делах, - запричитал бригадир. – Я пойду к парторгу жаловаться.
- Погоди, Николай Филимонович, если у тебя нет дефектов наподобие геморроя и нет желания иногда ухлестнуть за молодыми смазливыми дамочками, то ты уже и не старый «бабер», а настоящий скопец получается, поэтому не мешай другим развлекаться… Ну, ладно, девчата – посмеялись и хватит, - посерьезнел председатель.
- Давайте подсчитаем, сколько мы сегодня в поле хлеба собрали.
- Да, все нормально, Степан Григорьевич, - ответили девчата, - мы свою норму дали – трудодень заработали. А что завтра?
- Вот и хорошо. Идите, отдыхайте, - сказал председатель, - а завтра снова в поля, пока все хлеба не уберем… Это наш фронт работ, - вздохнул он, - только на вас и надежда, девоньки и дорогие бабоньки вы мои.
- Пойте, смейтесь и бейте меня, мне это уже не столь важно, только работайте хорошо, усердно. Норму давайте и перевыполняйте ее – это сейчас самое главное.
Так и закончилась хорошо, по-дружески эта встреча в поле и разборка с молодежью председателя, до этого готового было найти и сурово покарать своих неугомонных недоброжелателей.
Вечером, сидя за столом в землянке и ужиная, Борис с Валентином наперебой рассказывали отцу и матери об этом смешном эпизоде на краю колхозного поля с участием их председателя. Рядом сидел и слушал их рассказ и маленький Женька в обнимку с дружелюбным щенком-овчаркой Индусом. Все расслабились и отдыхали… И вдруг в дверь землянки кто-то неуверенно и неожиданно постучал… Индус, насторожив уши и уставившись на нее, залился лаем. Все смолкли и затаили дыхание.
- Кто там? – крикнул Иван Яковлевич.
- Пустите погреться, добрые люди, - послышался голос из-за двери.
- Если доброжелатель, то смело входи – не бойся! А если враг и грабитель, то лучше иди прочь своей дорогой – у нас тут злая собака и ружье, - предупредил стучащего в дверь Иван Яковлевич.
Землянка Жигуновых находилась на краю села недалеко от березовой рощи, и всем отдыхавшим и никого не ожидавшим было немного тревожно и боязно: кто там стоит за закрытой на крючок дверью…
Страх был вполне обоснованный, ведь в этих местах почти безлюдной земли где-то недалеко находился и печально известный всем людям Сиблаг – Сибирский лагерь заключенных. А рядом находилась железная дорога, единственный путь, по которому могли идти беглецы…
Иван взял в руки железный шкворень а старшим сыновьям молча указал глазами взять в руки вилы и топор, подошел к двери и грозно спросил:
- Эй, путник или путница, как тебя там звать? Какого ты пола? Кого ты ищешь и откуда идешь? Отвечай!
- Я Мирра, гадалка. Я женщина. Иду с самого Алтая. Ищу девушку по имени Марфа… или Марта… или Мара. Хочу исполнить свой священный долг и передать ей весть о ее матери Алсе…
- А-а, ну если ты женщина и гадалка, то это другое дело. Тогда заходи! – сказал Иван, открывая ей дверь и махнув рукой сыновьям, чтоб они убрали свои орудия труда и защиты.
Дверь открылась, и в землянку, остерегаясь, вошла женщина лет сорока-сорока пяти, похожая на цыганку, в цветастом восточном сарафане, кофточке и в полушалке, накинутом на плечи. В руках она держала небольшой узелок и посох – палку для защиты в пути от зверей или бездомных собак.
- Мир, счастье и радость вашему дому! – поклонилась она хозяевам с порога, сложив руки молитвенно: ладонями вместе, как все восточные праведники, в приветственном поклоне.
- Не дадите ли попить водицы жаждущей страннице, добрые люди? – спросила она как-то витиевато и по-старинному, как человек надолго отлученный от современного раскрепощенного общества.
- Заходите, заходите, путница. Отдохните у нас, - предложил Иван женщине, приглашая ее сесть к столу. – Вот вам стул… И вода сейчас будет.
- Шура подай страннице кружку воды! – велел он Александре.
Та подала гадалке воду. Женщина напилась, поблагодарила ее и, устало вздохнув, спросила:
- А не знаете ли вы, добрые хозяева, такой девушки по имени Марфа или Мара, живущей в вашем селе.
- Знаем, конечно знаем, - сказала Александра. – Она живет в небольшом доме на околице, совсем недалеко отсюда. А вы кто ей будете?
- Я подруга ее матери и выполняю ее священный наказ: прийти, встретиться с ее дочерью, рассказать ей все о матери и попросить прощения. Пожалуй, я пойду, - заторопилась путница и встала, - пока совсем не затемнело. А то, впотьмах-то, и дом ее не найду.
- Мы вас проводим, добрая женщина, - сказала Александра. – А то вы и впрямь там в этом лесу можете заблудиться.
- Иван, Валентин, давайте проводим к Марфе подругу ее матери! – обратилась она к мужу и сыну. Те согласно кивнули и встали.
- Захвати с собой вилы, а я возьму шкворень, - сказал Иван Валентину. – Вдруг ночью в лесу волки или еще какие-нибудь другие твари встретятся, будет чем обороняться, - добавил он. – Места здесь обширные и безлюдные, глухие и дикие. Можно рассчитывать лишь на себя.
Жигуновы вышли из землянки и направились к Марфе. Уже почти совсем стемнело. Взошла луна и дорога к Марфиной роще хорошо просматривалась. Через несколько минут Жигуновы вместе с гадалкой были уже у дверей Марфиного дома. В окне ее дома горел огонек.
- Слава Богу, Марфа дома и еще не спит, - сказал Иван.
- Да, - сказала Алексндра, - быстро управимся и скоро вернемся.
Они постучали в окно и приветственно замахали руками, когда увидели, что Марфа выглянула в окно и их узнала…
Взволнованная, она быстро открыла им дверь и пригласила войти в дом.
- Какая неожиданность для меня! – лепетала она. – Входите, входите, тетя Шура, Иван Яковлевич, Валентин. Садитесь за стол, сейчас я вас угощу чаем с ватрушками и малиновым вареньем.
- А что это вы так поздно пришли ко мне? – забеспокоилась она. – У вас что-то случилось? – вдруг задала она им вопрос, и остановилась как вкопанная, увидев пришедшую с ними гадалку.
- Да, милая Марфа, именно случилось, - сказал Иван Яковлевич. – Мы привели к тебе женщину, которая пришла сюда из Горного Алтая и говорит, что она является подругой твоей матери.
Марфа остановилась перед гадалкой.
- Вы действительно видели мою маму? – спросила она удивленно. – Что с ней? Где она сейчас?
- Мужайтесь, девочка, и примите плохую весть… Ее уже нет в живых… Она покинула нас… И с этим надо смириться. Мы дружили, и она рассказывала мне о вас. Последний раз, когда мы встретились с ней, она, уже больная, видно предчувствуя свою скорую кончину, взяла с меня слово, чтобы я дошла до станции Топчиха, нашла ваше село и встретилась с вами. Рассказала вам о ее жизни, попросила прощения, передала некоторые ее вещи и сказала, что она любила и помнила вас, и забрала эту любовь с собой. А покинула она вас с вашим отцом, потому что он был не согласен и дальше следовать за нею. У нее было предназначение свыше помогать людям избавляться от болезней и несчастий через осмысление своего предназначения и обретения правильного пути в этой жизни…
Она, свершая камлание, связывала небо с землей и путешествовала в мире духов. И духи говорили ей всю правду о каждом из нас… Мне она многое передала и теперь я могу тоже предсказывать многие события в жизни людей и в этом мире. Только она гадала и предсказывала судьбу по костям и рунам, а я гадаю по тибетским таблицам – небесным картам.
- Вот ее вещи, которые она велела передать вам, - сказала гадалка, развязывая перед Марфой свой узелок в который были завернуты ее личные вещи и вещи матери Марфы.
- Это фотография, где вам еще всего шесть лет. Вы на ней вместе с родителями и улыбаетесь… Это ее гребень, как память о ней. Он будет всегда избавлять вас от всяких болезней… Это ее перстень – родовая реликвия… А это волшебный камень, который помогал ей связываться с иными мирами… Это все вещи, которые она мне передала. Берите их, владейте ими и помните о вашей матери… Пусть они помогут вам в вашей жизни, - закончила гадалка.
Марфа, поглядев на фотографию влажными глазами и узнав там себя и своих родителей, приняла от женщины последние дары своей матери. Немного постояла молча, прижав их груди, затем сказала:
- Спасибо вам, тетя Мирра, добрая странница, за ваш великий труд и желание, вложенные в эти долгие километры пройденного пути, за эти дорогие мне вещи, принесенные вами, которые теперь уже будут для меня как память о жизни моей матери. Я благодарна вам за это. И еще благодарю вас за ту честь и дружбу, которую вы так щедро разделили с моей матерью. Проходите, садитесь за стол, располагайтесь здесь как у себя дома. Вы желанная гостья в моем доме. И вы, тетя Шура, Иван Яковлевич, Валентин, мои друзья и гости, тоже проходите и садитесь за стол. Ведь я вас так просто отсюда не отпущу. Вы сегодня сделали мне большой подарок. Только, тетя Шура, - обратилась она к Александре, - пожалуйста, помогите мне накрыть на стол.
Женщины засуетились. Марфа достала скатерть, покрыла стол и стол засиял… Потом они с Александрой вынесли уже пышущий жаром самовар с чаем, пироги и шаньги с малиновым вареньем, а еще картофель, хлеб и соленые грибы с рябиновой настойкой.
- Угощайтесь, гости дорогие, - усаживала всех Марфа, приглашая к столу.
Все так вкусно пахло, что гостей не нужно было и просить. Через несколько минут застолья, наевшись и напившись, они разговорились… Говорили о наболевшем: о войне, о трудной жизни, о судьбе, которая ждет последующие поколения и их детей… Гадалка поднялась и предложила Александре:
- А давайте-ка я вам погадаю на ваших сыновей! В знак благодарности за ту помощь и участие, которые вы мне оказали в моем стремлении найти дочь моей приятельницы.
Александра согласилась. Тем более, что она с детства верила в разного рода чудеса – приметы и гадания. Гадалка раскрыла карты и, немного помолчав, сказала:
- Война на Западе закончится не скоро, пройдут долгие четыре года, прежде чем ушедшие на фронт мужья и сыновья вернутся домой. А многие и не возвратятся. Россия победит. После победы вы уедете отсюда далеко – на Запад к сыну. Вы, Александра, проживете долгую жизнь, почти 85 лет. Среднего сына у вас не станет, старший сын будет жить не с вами. Вы с мужем и двумя младшими сыновьями будете доживать свой век вместе. Кормильцем же вашим на старости лет станет самый младший, самый маленький сыночек, который сейчас еще только под стол лазит. Сыновья у вас все хорошие и все талантливые. А второй сын ваш просто воплощенный ангел – художник, ваятель и бесстрашный воин. Его скоро заберут небеса. Третий сын – художник и музыкант, четвертый сын, ваш будущий кормилец, рожденный 22 октября под знаком Вселенского учителя, будет поэтом и писателем. Таким людям понятны земные и небесные законы. И будет он умный, чуткий и нежный как женщина. Не даром имя ему дано Ев-Гений, состоящее из определяющих слов: Ева-праматерь и родительница всех сущих на земле людей и Гений – высшая божественная степень таланта. А старшего сына вашего скоро, очень скоро заберут в армию. Он уедет на фронт и будет там командиром. Давайте я его заговорю и его ни одна пуля, ни один снаряд не возьмет и даже не коснется…
Александра, слушавшая в изумлении рассказ Мирры, просто аж вскрикнула:
- Давай, давай, милая! Сделай это!
- Хорошо, - сказала шаманка.
Она отстригла у Александры маленький локон волос, сосредоточилась и начала петь над ним какие-то заунывные гортанные шаманские заклинания, произнося слова: ОМ, МАНИ ПАДМЕ ХУМ. Затем спросила:
- У вас есть какой-нибудь семейный медальон с крестиком?
Александра утвердительно кивнула.
- Положите в него этот локон и крестик, и он будет беречь вашего сына всю войну.
Александра, полностью очарованная ее рассказом и действием, рассыпалась перед ней словами благодарности.
А Иван с Валентином, хоть и не верили этим словам гадалки, все же приняли ее оберег. Александра вложила локон с крестиком в свой медальон и надела его на шею сына.
- Ну вот, теперь я довольна, что выполнила свой священный долг и слово, данное своей подруге и наставнице Алсе, матери Марфы. Теперь я спокойно могу удалиться, вернуться назад, в родные Алтайские горы, - сказала гадалка и шаманка Мирра.
- Ну, что вы, - встрепенулась Марфа. – Оставайтесь пока у нас, погостите у меня хоть немного.
- Ну что ж, может и останусь на несколько дней, если я вам не буду в тягость, - сказала шаманка, - но все равно мне нужно скоро возвращаться к своим кочевьям, к святым местам, где я родилась и где меня многие ждут…
Все замолчали… Часы с кукушкой в доме Марфы пробили полночь и Жигуновы засобирались – им тоже нужно было возвращаться домой. Марфа проводила их на крылечко. Было темно и где-то в притихшем лесу закричал филин: У-гу! У-угу! Жигуновых, схватившихся за свои орудия, аж дрожь пробрала, а Марфе было «хоть бы хны».
- Не бойтесь, это наш Филя, - сказала она улыбаясь. – Он часто кричит, на зайцев охотится.
- Марфа, - обратился Иван к хозяйке, - а тебе не страшно здесь жить одной на краю леса? Ведь сюда могут прийти и звери, и злые люди – разбойники, сбежавшие из Сиблага, и даже, может, и нечистая сила, гуляющая по лесу.
- Нет, - усмехнулась Марфа. – А что нам бояться, мы ведь люди таежные, охотничьего рода, ко всему привыкшие. К тому же, вы наверно не забыли, что я дочь шаманки. Нечистую силу мы угомоним – крест наложим, а на зверей и разбойных людей у нас и ружье с патронами есть, еще от отца сохранилось. Так что, мне никто не страшен…
- Молодец, - сказал Иван, прощаясь с ней. – Отважная ты девушка, Марфа. У меня Борис такой – сорви голова! Кстати, как тут у вас насчет охоты… На рябчиков или на зайцев Бориса с Индусом послать бы… Ружье не дашь ему? А то у нас харчи не ахти какие, скудные: все картошка, капуста, да черный хлеб.
- А чего ж не дам, пусть приходит. Я и места ему могу показать,- обрадовалась Марфа.
- Ладно, я ему скажу. Пусть придет, попробует поохотиться, - ответил Иван. – Ну, всего тебе хорошего! – попрощался он с Марфой и они втроем: Александра, Иван со шкворнем, а Валентин с вилами в руках отправились домой по ночной дороге…
Два дня еще потом Валентин работал в поле на косилках, убирал хлеба и не знал, что в деревне уже давно голосили матери, провожая своих сыновей на войну. Всем их сыновьям призывного возраста пришли повестки – явиться в военкомат, а Валентина никто не трогал… Александра даже обрадовалась:
- А может не возьмут!
- Ну что ты выдумываешь, - сказал Иван. – Тут что-то не так. Надо идти в сельский совет и узнать! Парни, вон, уже третий день гуляют, а наш вкалывает на поле.
Собравшись, Иван пошел в сельсовет. Оказалось, что там на столе уже два дня как валяется повестка на имя Жигунова Валентина Ивановича, которую никто не знал кому вручить. Ведь Жигуновы недавно прибыли сюда и их еще не знали по фамилии…
На следующий день призывники должны были уже отправляться на станцию Топчиха. Когда Иван принес повестку домой и сказал Александре, что Валентин уже завтра утром отправляется в армию, она заголосила:
- Что ж это такое получается! Другие три дня уже гуляют, а мой сынок даже и дня не отдохнул! Никто не сообщил! Что же теперь нам делать, - плакала она, - его ведь сегодня нужно готовить в дорогу, а у нас ничего нет. Была бы мука, ну хоть немножечко, и я бы смогла испечь ему пирожки а у нас ни хлеба, ни сухарей в дорогу нет – хоть шаром покати. Иван, пойдем к председателю, может, он нам чего-нибудь даст, - сказала она.
Вместе с Иваном они побежали в контору правления колхоза к Устюкову. Он с завскладом и счетоводом как раз был в конторе.
- Степан Григорьевич, выручайте, - кинулась Александра к председателю. – Сына нашего забирают в армию, завтра отправка, все гуляют, а у нас даже хлеба белого нет! Не с чем проводить его в дорогу. Муки хоть дайте, чтоб испечь ему пирожков!
- Антон Савельевич, ну что же это такое получается! Почему никто не сообщил о повестке Жигуновым. Три дня ведь как пришли повестки – все гуляют, а он работает… это же разгильдяйство какое-то, - вскипел и начал ругать всех председатель. – Как такое могло получиться, а?
- Повестки пришли в сельсовет, а Семин заболел, поехал в Топчиху лечиться. А мы ведь кто такие Жигуновы не знали. Думали, что это какая-то ошибка с адресом вышла – в наше село чужая повестка попала.
- Вот так у нас всегда и получается. Ничего и никого не знаем! И не хотим знать. Живем как в пустыне! А у людей ведь беда могла бы быть! Не явился бы Жигунов на призывной пункт вовремя и его неявку за уклонение или даже за дезертирство бы приняли. А это в военное время у нас судами грозит. И нам тоже всем, Антон Савельевич, за это попало бы, потому что мы разгильдяйство здесь у себя в правлении развели…
Покричав немного и успокоившись, председатель повернулся к Ивану и Александре.
- Простите, дорогие мои, Иван и Александра! Видите, как у нас все нехорошо получилось, но, что поделаешь, мы все в этом виноваты. Все заняты, спешим, всем некогда, а я не могу за всеми своими людьми углядеть. Еще раз простите нас. Вы просите выделить вам немного муки? Да?
- Крюков, - обратился председатель к завскладом, - что там у нас еще есть на складе в наличии из продуктов? Мука, хлеб? Надо выделить Жигуновым!
- Кроме меда, соли и спичек у меня на складе уже ничего нет, все припасы людям раздали, ведь три дня уже как все гуляют, - ответил тот.
- Ну вот, милые, видите? И тут я вам ничем не могу помочь, - расстроился Устюков. – Берите хоть мед, что ли, пока он еще есть на складе.
- Давайте уж мед, Степан Григорьевич, пусть сын хоть чаю с медом в дороге попьет! – согласилась Александра.
- А у вас с собой хоть посуда какая-нибудь есть, куда мед вам можно было бы налить? – спросил завскладом.
- Нет, и посуды нет, - снова расстроившись, заплакала Александра. – Ничего у нас здесь нет – ничего. Все там оставили.
- Ну ладно, ладно, мать, не расстраивайся. У всех такое же горе! – сказал председатель. – Бери, на вот, мой эмалированный чайник! Получай, и неси сыну мед! Я дарю ему за хороший труд свой чайник. Пусть помнит Устюкова! Крюков, выпиши Жигуновым три килограмма, то есть, полный чайник меду, понял? Иди, да побыстрей – они спешат!
- Понял, Степан Григорьевич, бегу,- кивнул завскладом и, махнув рукой Жигуновым, сказал:
- Пойдемте на склад, я вам там хорошего сибирского меду налью.
- Ну вот, Жигуновы, идите, получайте и не обижайтесь на нас. Чем смогли – помогли. Рады бы больше, но у нас самих ничего нет,- сказал на прощание председатель. – Провожайте и угощайте сына.
Вечером в землянке у них еще долго горел огонек керосиновой лампы. Все Жигуновы сидели и задумчиво с грустью вспоминали прошлые дни, дела, поездки: из Запорожья в Казахстан и Среднюю Азию, и те далекие прожитые там годы.
Утром, когда совсем рассвело, Валентин один вышел из землянки во двор, посмотрел вокруг, поклонился, не таясь, земле, полям, околкам, своему убогому жилищу, росшим неподалеку белым березкам и сказал:
- Прощайте, колхозные дали! Прощайте, березки, землянка и эти пшеничные поля вокруг, прощайте, мои родные: отец, мать, все мои братья, а также хорошие девушки: Даша, Маша и Марфа. Теперь наверно я больше не увижу вас. Да, точно не увижу! Но там, в далекой стороне, на войне в неизвестном мне крае и времени, я буду долго с любовью и благодарностью вспоминать всех вас.
В это время из землянки выскочил их пес Индус и, лая и виляя хвостом, бросился встречать Марфу, которая узнав об отъезде, пришла проводить Валентина. Все Жигуновы, а также и Марфа, теперь уже последний раз собрались здесь, в уютной землянке Жигуновых за одним столом, попили немного горячего крепкого чаю с медом и отправились к сборному пункту возле правления колхоза.
Там уже собралась огромная толпа – множество людей, почти все трудоспособное население колхоза: новобранцы с мешками, их родители, девушки, провожающие своих парней, дети и парни-подростки – друзья отбывающих в армию новобранцев.
Подъехала машина-полуторка. Отъезжающих было человек двадцать… Все кричали, смеялись, говорили и плакали, прощаясь с новобранцами. Последовала команда: по машинам! Заголосили матери и отъезжающие быстро стали грузиться в машину.
Маша, находившаяся радом с Валентином, за руку которого держалась его плачущая мать, сказала ему с грустью:
- Давай, Валя, раз нет с тобой любимой девушки, хоть я тебя поцелую за твою Юльку, с которой ты как и не встретился… А мы с тобой если и встретимся, то теперь уже только после войны. Пройдем мимо и друг друга, быть может, не узнаем… Прощай, Валентин!
Она поцеловала его в щеку и он, освобождаясь от всех повисших на нем плачущих женщин, полез в кузов машины. Машина тронулась… И все, что было и происходило с ним, чувствовалось и виделось до этого, осталось позади… Огонек лампы в старой землянке, березы возле нее, он с Машей у копны сена, их разговор, лошади с сенокосилками на поле и даже Индус, встречавший только что Марфу у рощи на дороге. Все это было и принадлежало уже не ему и не его реальному теперешнему времени, а совсем другому миру, и другому человеку из другого ушедшего времени. Впереди была неизвестность. Впереди была война…
В Топчихе всех прибывших из окрестных сел новобранцев собрали и направили на медкомиссию. А доктора, погоняв их с часок голыми по кругу медицинского осмотра, стуча их молоточком по коленкам, затем щупая в паху и под ложечкой, поставили, наконец, штамп в карточке осмотра «годен к несению военной и строевой службы». Затем, уже военкомы, определяя грамотность и интеллект каждого отобранного и поступившего в их распоряжение «товара войны», если конечно можно сравнивать слово «товар» с популярным тогда в Союзе словом «товарищи», направляли их на службу в разного рода войска.
Бравый военком, сидя за столом и сверяясь с лежащей перед ним разнарядкой по распределению, спросил Валентина:
- Жигунов?
- Да, - ответил Валентин.
- Не «да» и не «нет», а «так точно, товарищ военком». Забудь слова «да», «нет», «хорошо», а повторяй «есть», «слушаюсь», «никак нет» и «так точно». Привыкай! Теперь ты в армии. Понял?
- Так точно, товарищ военком! – отчеканил Валентин.
- Это хорошо… Сколько классов кончил? Алгебру, геометрию и тригонометрию проходил? Угол, синус, косинус, тангенс, котангенс и как искать координаты по оси абсцисс и ординат знаешь?
- Так точно, знаю! – ответил Валентин.
- Направляю тебя в артиллерийское училище ускоренного обучения. Шесть месяцев учебы и ты офицер. Доволен? – спросил военком.
- Доволен, - сказал Валентин. – А где учиться-то?
- Город Барнаул, напиши матери…