«О верховный Властитель! Боги, дарующие жизнь! Примите грешницу к себе и дозвольте жить с Вами. Всю жизнь она не почитала тех, кто произвел ее на свет. Крала, лгала, прелюбодействовала»,— хотел сказать жрец, погружая тело египетской царицы в сосуд с воском, но вымолвил совершенно иное.
Небритый, скверно одетый гражданин жарил на горящей покрышке голубя. Обугленная тушка птицы, проткнутая арматурой, пищала, поскрипывала и шипела. Резиновая копоть «Континентали» черным столбом подпирала вечернее небо. Красный от ржавчины гараж, с трудом удерживая на горбу кривые листы, с опаской наблюдал за костром.
На воротах под размашистой надписью «Убрать» было написано нецензурное слово. Ветер кружил в бесноватой пляске серыми перьями. Голова горлицы, свисавшая с шампура, смотрела стеклянными глазами на покрытые коростой ноги бомжа. Разбитые губы едока исходили слюной. Вспаханная шрамами голова топорщилась торосами засохших болячек.
Скрипнули тормоза УАЗика.
— Ну что Гришаня, майданишь? — худой высокий сержант ППС пнул мешок набитый сплющенными пивными банками.— Председатель опять заяву накатал. С трех гаражей провода срезали,— продолжил барабанить пальцами по автомату милиционер.
На его вытянутом лице блестели маленькие, близко посаженные глазки. Тонкая полоска усов спускалась к подбородку. В милицейской машине водитель разговаривал по рации. Играл шансон.
— Там на старом месте тебе подарочек,— чуть приблизившись, страж порядка скосил глаза на напарника.— Сделай всё как обычно.
Опухшее закопченное лицо Гриши казалось не проницаемым. Покрытые толстым слоем грязи руки цепко ухватились за жареное крылышко. Высосав мякоть конечностей, он принялся за грудку. Громко бзнув Гриша оглянулся. Менты стояли на месте.
— Хоть обосрись, пока пасть не откроешь, не отцеплюсь.
К сплюнутому сгустку костей подбежала рыжая дворняга. Псина, хрустела остатками дичи, виляя хвостом. Закатив глаза, бомж гладил животное по голове. На параллельной улице гаражного кооператива зажегся фонарь. Длинная тень облетевшего тополя уткнулась в колесо «дежурки».
— Ты когда расплатишься за прошлый раз? — от голоса бездомного повеяло холодом.— Я ведь её и откопать могу.
Сержант суетливо завертел головой. Увидев, что товарищ занят разговором, он произнес тише:
— Смотри, как заговорил, сука,— глаза у сержанта сверкали в сумерках.— Пожалел я тебя тогда. А зря.
— Себя жалей, служивый. Меня Бог пожалеет.
— Ну его на хр…н, Валер,— водитель сделал музыку потише,— я после него машину не отмою. У нас полчаса как дежурство закончилось, пусть им другая смена занимается.
Проводив равнодушным взглядом наряд, Григорий обнял собаку:
— Эльза, моя милая. Пойдем к мамочке.