Цена жизни.
Воспоминания мамы о загубленной жизни брата Ивана Поля слышала часто, но лишь с годами стала осознавать весь трагизм его судьбы.
Иван родился сразу после Шуры, рос крепким озорным мальчишкой, да и не могло быть иначе, Домна и Николай имели крепкие фамильные корни.
Домна из рода Илюшкиных, внучка почитаемого сельчанами деда, прозванного Григорием Распутиным, за умение врачевать и заговаривать болезни.
Знахарское умение он передал и Домне. Переписанные ее рукой в тетрадку заговоры, рецепты были у всех дочерей, и у матери Поли тоже.
Сестра деда Григория была "золотошвейкой", она обшивала господ в дореволюционные времена. Только вот богатства Илюшкины так и не нажили, завидной невестой Домашка не была, к тому же ее отец до революции служил в церкви священником, а с приходом советской власти церковь закрыли.
Родословная линия Николая происходила из древнего рода Судаковых. Все потомки внешне были сухощавы, высокорослые и осанистые, преимущественно с правильными
чертами лица, сероглазые и светловолосые с прямым носом, работящие и непьющие, что было нехарактерно для сельчан.
Рукастые, так их называли, привлекая на строительстве соседских изб. Грамотных в селе можно было по пальцам перечесть. Судаков Николай,окончивший церковно-приходскую школу, помимо образованности, еще отличался своей внутренней организованностью и умением целесообразно выстраивать процесс любой работы.
Авторитет его на селе был обоснован. Закономерно,что Николая выдвинули на должность председателя колхоза,на которой он добросовестно решал все проблемы становления коллективного хозяйства почти с нуля.
Напряженная работа отнимала много сил и времени, дома его почти не видели. Когда появилась возможность перейти в заготовители сельхозпродукции, он перешел в этот кооператив, куда входил также и сельповский магазин.
Для семьи, после его перехода в сельпо, началась другая жизнь. Сначала у них отобрали личный скот и лошадей, оставив только корову и несколько овец. Потом лишили возможности пасти корову на колхозном пастбище. Теперь Шуре приходилось вставать в четыре часа утра и выгонять ее на конец деревни Арги , где был сбор коров сельчан, работающих на спиртзаводе , молокозаводе или сельпо. Затем пастух это стадо коров перегонял на пастбище в село Вялсы, в пяти километрах от Арги.
Эти неудобства не мешали семейному счастью. Дети у них рождались один за другим. К началу Великой Отечественной войны в их семье было уже шестеро детей.
Когда Николай ушел на войну, старшему из сыновей Ивану едва исполнилось четырнадцать лет. Взрослеть ему пришлось, минуя детские забавы.В военные годы все подростки работали, кто на узкоколейке, кто на пилораме.
В конце войны Ивану исполнилось восемнадцать лет. На его плечах была вся мужская работа, даже победа не позволяла ему расслабиться.
Известие, что Николай вместе со своим взводом попал в плен к немцам в 1942 году под Сталинградом, держало всю семью в напряжении. Из плена он вернулся домой только в 1949 году, похожий на живой скелет. А тут еще объявили в селе о наборе парней на работы в шахты. Пять парней должны были уехать в Донбасс из их села.
Включая Ивана, в селе было всего шесть парней, достигших совершеннолетия, один из которых был сыном председательши. Ее муж также вскоре вернулся с фронта после ранения.
Всех парней вызвали в сельсовет и огласили утвержденный список будущих шахтеров. В нем сына председательши не было, а Иван был. Попытки отчаявшейся матери Ивана оставить сына дома, ни к чему не привели.
Решение сельсовета уже было отправлено по инстанции выше, его отменять никто не собирался.
Два брата, Иван и Павел, которому не было и шестнадцати лет, решили отомстить председательше.
Ночью они прокрались к ней в хлев, где она держала корову, осторожно вывели ее за село и закололи. Зачем? Никто не понял этот отчаянный безрассудный акт протеста. И хотя корова была уже старая, молока давала мало и председательша сама осенью собиралась ее забить, случай приобрел политическую окраску. Отец в плену, отказ от трудовой повинности, это по меркам военного времени, расценивалось, как преступление против власти.
Но Иван, идя на такое преступление, рассчитывал, что раз все равно ему скоро уезжать, то его месть сочтут ребячеством.
Наутро, когда все раскрылось, да Иван и не отпирался, что это они с Павлом украли корову, председательша сначала и не собиралась заявлять в милицию о происшествии, тем более что тушу разделали на мясо почти сразу же.
Со стороны правления и парткома началось давление на нее:
-Власть подрываешь! Попустительством занимаешься! Смотри, пулей слетишь с поста за укрывательство преступников!
Вызвали следователя из района. Завели уголовное дело. Дали Ивану десять лет тюрьмы, а Павлу пять.
Мать и без того, рано поседевшая во время войны, совсем стала белой. Лишиться сразу двух сыновей, крепких, юных, родных ее детей.
Ее поездки на свидания к сыновьям в тюрьму рвали ей сердце, когда она видела их потухшие глаза, ввалившиеся скулы, а главное нежелание жить, особенно это проявлялось у Ивана.
Минуло пять лет тюремного заключения. Вернулся домой Павел. Осторожный, теперь запятнанный, с подорванным здоровьем. В его годы он мог бы быть завидным женихом, будучи стройным, с волнистой шевелюрой и доброй улыбкой, но клеймо бывшего заключенного, отпугивало молодых девушек от него. Только уехав в город Сасово, он наконец-то женился на девушке из Мордовии.
К этому времени и отец Николай вернулся домой из плена. После многочисленных проверок, лечения полученной в плену язвы желудка в госпитале, исхудавший, уставший.
Павел на одном из свиданий с Иваном, рассказал ему о способе, как облегчить свое пребывание в заключении. О нем он узнал, отбывая свой срок, от своего сокамерника: "Надо истолочь сахар в пудру и вдохнуть ее так, чтобы она попала в легкие. Кашель будет таким невыносимым, что попадешь в лазарет на лечение, а это лучше, чем с утра до ночи работать в грязных, залитых мазутом, цехах."
Ивану оставалось до освобождения года три. Но видно отчаяние было настолько сильным, что он рискнул применить на себе этот губительный сладкий порошок. Организм был слишком слабым, чтобы сопротивляться зелью, или нежелание спасать какого-то заключенного, но спасти Ивана не удалось.
Когда мать с отцом принесли ему передачу, принимать ее уже не стали, буднично промолвив:"Заключенный Иван Судаков умер".
Ему было двадцать пять лет. Его жизнь была отдана за корову.
Вдумайтесь, за корову, правда, принадлежащей представителю власти. Эта власть решала, кому жить, кому в тюрьме гнить, кому умирать.
"...Лес рубят, щепки летят..." Жизнь Ивана была лишь щепкой для той страны, строящей коммунизм. А стать мощным дубом или кленом в саду будущего ему не позволили.