Сонечка

               

    Говорить  о  ней  и  даже  писать  без  улыбки  нельзя.  Одним  словом, - Сонечка.  Мы  познакомились  с  ней  давно,  еще  в  ту  пору,  когда  я  много  (и  с  энтузиазмом!) шила,  берясь  за  любую  работу,  любой  заказ.  Мы  сидели  рядом  в  очереди  к  семейному  врачу .   Ждать  пришлось  долго, - в  кабинет  врача  вошли  сразу  несколько  эфиопских  женщин.  Две  из  них  держали   за   плечами   малышей,  как –то   сложно   (так  мне  показалось)  «прибинтованных»  к  их  спинам,  торчали  только  темные  кудрявые  головенки.  Они  пришли  после  нас,  шумной  стайкой  разместились  на  свободных  стульях  и,  не  переставая,  трещали  на  своем  птичьем  языке,  пока  из  кабинета  не  выглянула  врач  и  не  пригласила  их  войти,  сразу  всех!

 -  Вот – те  нате!  - проговорила  моя  соседка. -  Их  что?  Принимают  всем  кагалом?  Или  племенем?  Как  там  у  них?  -  и  обратилась  уже  ко  мне:  -  Это  всегда  так?

-  Не  знаю, - ответила  я, - я  вижу  их  впервые.

-  А  вы  здесь  живете?  Давно?  Откуда  приехали?   Этот  костюмчик,  наверное,  из  Америки  привезли?  -  посыпался  на  меня  град  вопросов. – Здесь  таких  не  шьют!  Здесь  шьют  ногами!  Как  сами  сшили?  Здорово!   А  можно  мне  сшить  такой?  У  меня  скоро  день  рождения,  юбилей.  Можно,  я  запишу  ваш  телефончик?
 
    И  знакомство  и  дружба  наши  длятся  уже  почти  шестнадцать  лет.  А  она  все такая  же, только  чуть осунулось  личико, погрустнели  глазки  и  погрузнела  фигура.

    Что-то  в  ней  всегда  было  такое, - и  сохранилось  до  сей  поры!  -  что  видят  и  чувствуют  только  мужчины,  всех  возрастов.

     Прошло  время,  я  забыла  об  этой  встрече,  о  Соне,  как  она  назвала  себя,   и  даже,  как  она  выглядит!  А  она  позвонила,  представилась:
 
- Я  Соня!  Помните,  мы  сидели  в  очереди  к  врачу!

    Когда  я  открыла  дверь, - передо  мной  стояла  маленькая,  ниже  меня  на  целую  голову,  женщина.  Темные  волосы  крупными  кольцами  обрамляли  светлое,  в  мелких  веснушках,  лицо,  черные, выпуклые  глаза, как  две большие  маслины,  смотрели  с   веселым   любопытством,  ярко  накрашенные  губы  растянулись  в  широкую  улыбку,  открывая  мелкие,  белые  зубы.  И  опять:

-  Я  Соня,  я  звонила  вам, -  сказала   сквозь  улыбку.

   А  мне  уже  захотелось  назвать  ее  – Сонечка,  иначе,  ну,  никак   не  получалось!  Так  она  и  до  сего  времени  для  меня, и  не  только  для  меня, - Сонечка.  И  с  первой  встречи  стала  я  для  Сонечки   и   «жилеткой»,  и  слушателем,  -  поглотителем, -  всех  ее  любовных  историй  и  приключений.  Ведь говорится  же, что врача  и  портного  стесняться  нельзя.  Вот  и  Сонечка,  не  стесняясь,  рассказывала  мне  (а,  может,  и  не  только  мне)  все.

     Приехала  в  Израиль  она  раньше  меня,  было  ей  уже  за  шестьдесят…  А  в  Израиле   шестьдесят – это  еще  не  возраст.  Я  опять  убедилась  в  этом,  когда  на  днях   услыхала  по  радио,  как   одна  светская   дама  (имя  не называется)  обвинила  известного  генерала,  воевавшего  на  фронтах  нескольких  войн,  в  сексуальных   домогательствах:   три  года  тому,  когда  ей   было  шестьдесят,  он  погладил  ее  по  ноге,  и  даже!   гладил  на  голове  волосы!  Что  уж  говорить  о  Сонечке,  если  и  сейчас,  в  свои  семьдесят  «с  гаком»,  она  не   перестает  рассказывать  мне  свои   истории,  и  не  те,  что  были  когда-то,  а  то,  чем  живет  она  сейчас,  вот  в  этот   момент,  когда   мы  встретились. Сколько  я  ей  шила  и  перешивала, - столько  же  я  и  слушала.

-  Свет!  Ну,  вот  скажи,  как  быть?  -  спрашивала  и  рассказывала  она. -  Ты  знаешь:  я  каждое  утро  хожу  гулять  в  этот  маленький  парк,  что  возле  школы.  Это  для  меня,  как  бальзам,  как  утренняя  зарядка. ( Сонечка  живет  одна,  сын остался  в  Украине,  здесь  только  племянники,  и  все  ее  заботы  лишь  о  себе).  И  вот…  Выхожу  как-то,  а  он  подходит  ко  мне, - вышел  из  машины, - и  заговаривает  на  иврите,  и  идет  за  мной. А  я  же почти  ничего  не  понимаю,  только  одно  слово  и  уловила:  ахава,  ахава! (любовь).  И  уже  неделю  встречает  у  дома  и  идет  за  мной!
 
-  Так  это  же  здорово,  Сонечка,  интересно!

-  Но  он совсем  молодой!  Ему  тридцать  два!(Она  уже  узнала  его  возраст!).  - Он  моложе  моего  сына…  Я  же  не  Алла  Пугачева!
 
  Через  некоторое  время  Сонечка  рассказывает  уже  о  другой  встрече:

-  Иду  на  днях  из  поликлиники  и  вдруг  останавливается  машина  и  мужчина, - вообще-то,  интересный, - что –то  спрашивает,  я  подошла  поближе,  а  он  говорит: дай  мне свой  телефон!  Подвез  меня. Потом чай  пили…  Вот,  посмотри! – она  показывает  мне  браслет  на  руке . -   Вчера  подарил…
 
-  А  как  же…? – и я  называю имя ее постоянного «бойфренда»,  семидесятилетнего  вдовца,  соседа.

-  Ай,  Света!  О  чем  ты  говоришь!  Это  разве  отношения?  Я  к  нему  со  всей  душой, он  ведь  понравился  мне  поначалу…  Очень! Только  потом…  Словом, - не  люблю  я  жадных  мужиков.  Я  ему  на  день  рождения  ищу  подарок,  с  каким – то  чувством  ищу,  не  думаю  о   деньгах,  хочется  что-то  хорошее,  памятное  подарить, - человек-то уже близкий…  А  он  в «электронке»  поздравляет  меня  с  днем  рождения  и  уже  там,  как  бы  оговаривает:    «…ты,  Сонечка,  прекрасный  человек,  большой  души! Я знаю, - ты  не любишь  дорогих  подарков…»  Откуда  он  знает!  Может,  я  как  раз  люблю  дорогие  подарки!   И  приносит  мне   на  день  рождения  три  розочки  и  плюшевого  мишку  за  десять  шекелей!  А  сам  далеко   не  бедный!   Упакован,  как   положено.   На  Мертвое  море  приглашает ,  на  неделю.  Я  и  спрашиваю:  сколько  это  стоит?  А  он: « Две  тысячи  на  человека». Я  и  говорю:  нет, я  не  найду  таких  денег, не  смогу.  Он  что,  не  знает,  что  я  живу  на  одно  пособие?  Мне  хватает  только  на  абонемент  в  бассейн,  чтоб  хоть  как-то  форму  держать… А  он  молчит!  Мол,  ну,  что  ж,  не  найдешь,  так  и  быть…  Он  приглашает  меня  на  отдых,  жить  с  ним  в  одной  комнате, спать  с  ним  в  одной  постели,  ухаживать  за  ним,  как  сейчас  дома  у  меня, -  и  еще  и  платить  за  это?!  Не –ет…  Дудки!  Послала  я  его!  Лучше  уж  одной  быть,  чем…  -  и  продолжает: - Тут  одна  рассказывала,  жаловалась:  решили  жить  вместе.  Оба  пенсионеры  уже.  Она  за  ним  ухаживает,  обстирывает,  убирает,  в  постель  ложится  с  ним…  А  он  курочку  купил  и - сколько  стоит , - пополам!  Она  эту  курочку  приготовила,  подала  ему,  убрала  за  ним…  А  он - пополам! - ее  глаза  негодующе  блестят,  а  рот  все  равно  расползается  в  улыбке.
 
   Мужа  Сонечка  похоронила,  когда  ей  было  тридцать  пять.  С  тех  пор  одна. Одна  вырастила  сына, помогала  растить внуков, и работала, -  секретарем-машинисткой  у  какого-то  большого  начальника.  Вспоминала:

-  Хороший  был,  добрый,  хоть  и  женатый…   Увозил  меня  к  себе  в  гараж…   Прикроет  на   заднем   сиденье  пледом,  чтоб  мужики  в  гаражах  не  видели… Любил…  Путевки  доставал  каждый  год  на  курорт.  Я  маме  Вовку  оставлю  и!…  Четыре  недели  живу  королевой  у  моря!

-  Так  ты  и  сейчас  живешь  у  моря,  и  тоже  почти  королевой:  никто  тебе  не  указ,  сама  себе  хозяйка.

-  Не  скажи!… - крупные  кольца  ее  волос,  сине -  черные, умело  покрашенные,  дрожат  надо  лбом  и  у  висков,  словно  тоже  участвуют  в  разговоре  (таких  густых  волос, - это  при  ее-то    семидесяти  с  …! -  я  ни  у  кого  не  видела). - Что хорошего  быть  одной? Ни  пойти  куда,  ни  поговорить.  Женщина,  когда    одна…  ну, как…  улитка, которая  свою  раковину  потеряла… Без  защиты. А  когда  мужчина  рядом!   Она  идет,  словно  флаг  несет!   Хотя…  часто  не  замечает,  что  в  руках  уже  одно  древко!  - помолчала. -  Вот  я  и  не  хочу  тащить  одно  древко.

   И  новая  история,  хотя  и  давняя:

-  Я  как  приехала,  познакомилась  тут  с  одним...  Правда,  ему  уже  почти  восемьдесят  было.  Ветеран  войны.  Квартира  большая,  три  комнаты,  кухня,  балкон, - хоть  танцы  устраивай, - большой! Позвал  жить  к  себе.  Пошла.  А  что?  Я  одна,  живу  на  пособии,  квартира  дорогая.  А  так…  Живу,  как  бы  на  квартире,  и  ничего  не  плачу  за  нее.  Он  хороший  был,  зубы  помог  сделать  новые,  золото  покупал,  даже  за  границу  один  раз  съездили…  И  дети  у  него  нормальные,  приезжали,  нравилось  им,  что  об  отце  не  надо  думать,  есть  кому заботиться  о  нем...   А  потом,  как  за  восемьдесят  перешагнул,    болеть  стал, -  старые  раны,  сердце...  Я  ухаживала,  как  нянька,  ублажала  все...  А  тут  ему,  как  ветерану,  как  престарелому  и  больному  «метапелет»  (сиделку,  помощницу)  из  «хевры»  (фирмы)  выделили.  И  пришла... молодая, - чуть за пятьдесят,  -  быстрая,  ловкая. Я  и  не  заметила,  как  она  все  к  рукам  прибрала, - и  дом,  и  его  тоже…  А  я  стала  лишней,  как  тряпка,  которой  попользовались…  Я  сама  ушла,  не  стала  ждать,  когда  подскажут…  Вот  тогда  и  решила:  ни  в  чей  «интерьер»  не  пойду!  А  так:  пришел,  побыл,  поели,  попили,  ну,  там…   Или  в  театр  пригласил,  в  кафе…  И  по  домам!  Спокойнее  так…    Я  понимаю…  Вот  если  вдруг:  ах!  Чувства  какие-то  там…  А  так, -  лишь  бы  не  одной, -  не  хочу…  Курочку  делить?  -  и  она  звонко  смеется.

  Недели  две  тому  встретила  ее  в  магазине. Мы  долгое  время  не  виделись, - я  уже  не  шью,  - нет  желания,  да  и  нашилась  уже    «по  самое  некуда».  Сонечка  все   такая   же:  улыбчивая,  в  веснушках,   в  черных  брючках   «в  обтяжечку»,  в  воздушной  лиловой  блузочке.  Пополнела,  округлилась,  чуть  обвисли  щечки, а глаза  все  те  же, - весело, с  любопытством  смотрят  вокруг.   И  походка  отяжелела.

-  Сердце, - поясняет  Сонечка.  - Со  стимулятором  живу.  А  так…  все  хорошо.

-  Одна? -  спрашиваю  ее.

-  Да,  одна.  Но  я  теперь  живу  в  хостеле  (доме  для  престарелых).

-  Там  подруги,  друзья  у  тебя  есть?  Общаешься?

-  Да,  конечно.

-  А  как  твой  «бойфренд»  бывший?

-  Приходит.  Он  тоже  живет  там  же.   Стучит…  Я  не  открываю.  Но  жалко  его  бывает,  когда  и  открою,  -  я  снова  слышу  ее  смех.
 
    Хороший  человек  Сонечка,  легкий…