Я смотрел на цветок. Вернее, на гигантский бутон, натуго спеленавший сам себя. Необъяснимая сила притягивала к нему, и в то же время что-то глубоко внутри меня кричало: "Берегись! Опасность!". Мои пальцы коснулись гладкой поверхности и тут же отпрянули. Бутон ожил. Края лепестков зашевелились и начали расходиться в стороны. Я почувствовал зверька в их тесноте и мраке. Он копошился, ворочался и потирал свою мордочку. Меня влекло туда, словно лягушку в пасть змеи. Глухой рокот послышался за спиной. Я оглянулся и увидел тигрицу. Она стояла совсем близко, но я ощущал только синее пламя, горевшее в её глазах. Я отскочил от цветка и выхватил стрелу. Тигрица исчезла. Лепестки вновь сомкнулись кольцом.
Я лежал на циновке.
- Это был лишь сон, - разочарованно подумал я и привстал.
Хижина была пуста. Кроме меня и обрывков моих видений в ней не было больше никого. На столе меня ожидал завтрак. Я вышел из дома и улыбнулся. Никогда раньше я не улыбался столь искренне. Может быть, лишь в раннем детстве. Потом улыбка превратилась в усмешку, в оскал защищающегося зверя.
Я улыбался каплям молока, падающего из груди ланки на землю. Оленёнок глазел на меня, позабыв сосать мать. Я замер, и малыш вновь зачмокал, нетерпеливо подталкивая носом грудь.
Сквозь закрытые веки в меня проникало тепло солнца, согревая моё сердце. Казалось, замёрзшее навсегда. Земля обхватила меня, как ребёнка, и стала покачивать, напевая. Я услышал голос своей матери, угасший, спрятанный в самый дальний уголок памяти. Мне было всего три года, когда она умерла. Дед, сумрачно поводя бровями, говорил, что от тоски. И вот сейчас её ладони снова гладили меня по голове, возвращая в прошлое.
- Фу, - стряхнул я с себя морок. - Совсем раскис! Того гляди, обрыдаюсь! Пора за дело браться. Тигрица показалась, значит она совсем близко.
Моя рука по привычке легла на покалеченное плечо, чтобы растереть шрам. Но кожа была ровной. Рваные края давней раны исчезли. Потрясённый, я стоял истуканом, скосив глаза себе на спину.
- Вот это чаровница! - ошеломлённо думал я. - Такого мастерства я ни у одного знахаря не встречал. А где же она? Надо поблагодарить за помощь.
Забыв о завтраке, я отправился на поиски. На траве, облитой росой, явственно выступали следы. Я почувствовал себя охотничьим псом, ловящим в воздухе тени запаха. Лес звенел птичьими голосами, постукивал и шумел, капал и взвивался визгом, урчал и стрекотал, смеялся и плакал. В общем, жил. И от этого тоже хотелось жить, распластываясь в почти бесшумном беге.
За кустами мелькнуло светлое пятно, и я выбрался на берег ручья. Совсем немного, и его можно было бы назвать речкой. Но, как говорят, нос не дорос. На другом берегу, на лобастом камне, сидела Лепесток Лилии. Она задумчиво покачивала босой ногой, что-то напевая. Непонятно почему, но я шмыгнул обратно. Девушка скинула с себя одежду и медленно вошла в ручей. Она плескала воду себе в лицо и на нежную грудь, улыбаясь от удовольствия. А ручей вокруг неё играл солнечными бликами, озоровал, прикасаясь к смуглой коже, подпрыгивал белыми бурунчиками. Я подался вперёд, и тут подо мной хрустнула сухая ветка. Я увидел, что девушка смеётся заливисто и откровенно. Сломанные кусты предательски показали мой обратный путь.
Я вернулся в хижину и стал дожидаться хозяйку.