В своей производственной деятельности мне пришлось сталкиваться со многими удивительными людьми. В шестидесятых еще работали легендарные оборонщики, которые вытянули войну в нечеловеческих условиях, но их уже постепенно заменяла когорта молодых генералов от промышленности, блестящих инженеров и толковейщих руководителей. Вот с одним из таких мне и пришлось столкнуться в начале своей карьеры.
В апреле 1972 года, отслужив два года лейтенантом после института, я вернулся на родину в Башкирию. Моя специальность по институту - инженер химик-технолог – вполне подходила для работы на Салаватском нефтехимическом комбинате. И тут возникли серьезные проблемы. На двадцатитысячном комбинате не нашлось ни одной ИТРовской вакансии. И это притом, что мой старший брат работал в управлении комбината на видной должности. Он был заместителем начальника ОТиЗа, и все штаты и премии по заводам шли только через его визу. Поэтому все директора заводов комбината старались с ним дружить и были рады ему помочь. Но и у них не оказалось никакой завалящей вакансии.
Пришлось устроиться в родном городе Кумертау на брикетную фабрику и ждать, когда появится место на комбинате. Только в августе меня пригласили туда в качестве рядового инженера на Опытном заводе в отдел синтеза на базе ацетона. Не скажу, что я был в восторге от этой должности, имея вполне приличный диплом дневного Ленинградского технологического института. Но выбора не было. С чего-то надо было начинать.
Быстро сошелся с работниками завода. И через несколько месяцев меня переманили в отдел пиролиза углеводородов того же Опытного завода. Перспектива меня устраивала. Я получал должность старшего инженера и самое главное, что этому отделу поручалось ответственнейшее задание самого Генерального директора Сисина Михаила Федоровича. Он был в командировке в Японии, и там ему показали действующую установку пиролиза нефти в среде перегретого до 2000 градусов Цельсия водяного пара. Выход этилена с этой установки не впечатлял. Он был ниже, чем при пиролизе прямогонки и тем более чем при пиролизе этана. Но имелась информация, что пиролизная смола от этого процесса являются очень хорошим сырьем для производства углеродного волокна, а это уже меняло дело. Оборонка в те годы решала все. Поэтому и было принято решение на самом верху: «Я, Вань, такую же хочу».
О Михаиле Федоровиче уже тогда ходили легенды. Отмечался его крутой нрав. Но я резонно рассудил, что в случае неудачи его карающий меч не достанет меня. Выше меня кандидатов на откручивание голов и отрывание некоторых других выступающих частей мужского организма была целая куча. А даже просто поработать под его непосредственным руководством для меня было заманчиво: будет потом, что внукам рассказать. И в своих расчетах я не ошибся.
Начинали так. В Салавате было проведено большое совещание с приездом руководителей практически всех ведущих научно- исследовательских институтов Нефтехимпрома. Собрались в знаменитом зале для совещаний с огромным овальным столом. В голове стола сидели все боссы и живо обсуждали вопросы исключительно по нефтехимической тематике. Звучали слова: ..этилен.., пиролиз…, смолы…., огнеупоры… На другом конце стола, где сидела мелкота, вроде меня, а также всякие младшие и старшие научные сотрудники, тоже шло очень живое обсуждение, правда, я бы сказал, - с ботаническим уклоном. Были слышны фразы: да нет, рябина супротив вишни…., а если добавить чуточку крупноразмолотого кофе…., не убеждайте меня, смородинка тоже хороша…. Там решали еще более глобальную проблему: чем модифицировать этиловый спирт, чтобы повысить его питейные качества. Обсуждали тихонечко, но не менее жарко, чем во главе стола. У всех были свои заветные рецепты, и каждый старался убедить всех оппонентов в их преимуществах.
А проблем для срисовки этого процесса было предостаточно. И самая главная – параметры процесса. Пиролиз нефти в среде пара при 2000 градусах Цельсия. А это значит, что нужно каким-то образом нагреть пар. Напрашивавшаяся рекуперационная схема требовала применения огнеупоров, работающих при температурах до 3000 градусов Цельсия. Здесь не проходила даже окись алюминия. Из справочной литературы было ясно, что необходимо применение только двуокиси циркония.
Вот здесь я и высунулся. Не помню, откуда, от кого, и когда-то слышал или вычитал, что чем–то похожим занимается Институт высоких температур Академии наук. (ИВТАН). Они грели воздух до состояния плазмы, а потом пускали ее на МГД генератор. В семидесятых годах прошлого века это была очень модная тема. Местонахождение подобной установки тоже было приблизительным. Где-то за кинотеатром Ударник, в самом центре Москвы. Поэтому меня тут же снабдили кучей незаполненных бланков с подписями руководства и быстренько отправили в Москву. А почему не с заполненными письмами - да просто потому, что не знали, на кого писать.
Везение продолжалось. Я весьма скоро нашел этот объект. Приняли меня хорошо, даже очень. Они действительно грели воздух рекуператорами, заполненными циркониевыми шариками до состояния плазмы. На мой вопрос, а не соблаговолят ли они погреть нам пар до двух тысяч, ответили, что запросто. Нужна небольшая реконструкция их паровой системы с установкой РОУ (редуцирующего охлаждающего устройства) и политическая воля руководства института. Дело копеечное и простое. Ничего изобретать не надо. Меня даже подвели под светлые очи Академика Александра Ефимовича Шейндлина – директора ИВТАНа. Естественно, это была не моя заслуга. Причина простая. В те годы академическую науку подвигали на связь с производством, и мое предложение им было в струю. А уж когда их директор прочитал слово «Генеральный» на моем письме, то тут даже ко мне уважение повысилось. Он-то прекрасно знал, что титул Генеральный давался только через ЦК, да и то не каждому. Из разговора в этом высоком кабинете стало ясно, что, конечно, они рады моему появлению, и даже почти безмерно счастливы, но неплохо бы было пообщаться с кем-нибудь из руководства орденоносного комбината - в идеале с самим Генеральным, а не с рядовым, хотя и очень старшим, инженером. Это сейчас генеральных, как собак нерезаных, на порядок больше, чем хороших станочников или толковых слесарей. Любой владелец пары торговых палаток непременно числит себя генеральным директором.
Вдохновленный своей удачей, я доложил обо всем Руководителю и координатору группы по разработке процесса Мухиной Татьяне Николаевне - сотруднице НИИССа, совершенно обаятельной и красивой женщине, да к тому же еще и умной. Согласитесь, редчайшее сочетание. Она оценила мои успехи, а на сетования по поводу желательности общения ИВТАНовцев с руководством комбината сообщила, что Михаил Федорович в Москве и найти его можно в гостинице «Россия». На мой вопрос об этичности визита простого инженеришки к самому Генеральному в тот момент, когда он, возможно, отдыхает, ответила: «Он примет».
Она не ошиблась. Набравшись наглости, я приперся вечером в гостиницу и быстренько получил у администратора координаты номера, в котором остановился Михаил Федорович. Стук в дверь. На пороге сам Михаил Федорович. Мой краткий рассказ о том, чего я накопал. Я и раньше знал о его фантастической способности моментально схватывать суть проблемы. Вот и тут он сразу понял, что с наличием действующей полупромышленной установки решается масса вопросов, а еще важнее – существенно сокращается срок разработки процесса. Ведь без решения проблемы нагрева пара невозможно было идти дальше. А я со своей стороны увидел другого Генерального. До этого я уже на раз присутствовал на совещаниях, видел его строгость, жесткость, требовательность, нелюбовь к болтовне. Он потянул меня во вторую комнату номера, усадил за стол, кое-чего налил и пододвинул ко мне огромное блюдо с вареными курочками из гостиничного буфета. В номере, кроме нас, оказались еще около десятка мужчин. Мне Генеральный почему-то напомнил доброго дедушку, к которому неожиданно приехал любимый внучек. Ему было даже немного неловко, что он не может достойно встретить своего родненького из-за наличия других гостей (другими были такие же Генеральные возглавлявшие не менее важные флагманы нефтехимической индустрии, прибывшие на коллегию Министерства). Откушав курочки и выпив пару рюмочек, я откланялся, получив наказ быть на следующий день в Министерстве и ждать момента, когда у него появится окно.
Этого окошечка пришлось ждать больше недели. С утра я занимал место в конце коридора и наблюдал, как Михаил Федорович носится по кабинетам Министерства. Пробегая мимо меня, он немного виновато улыбался, говорил, что пока не получается и просил подождать еще. А мне-то что - жил я в служебной квартире, любезно предоставленной мне ИВТАНовцами. На те командировочные в министерской столовой можно было скушать столько, что второй раз в день не захочется. Вечерами культурная программа. Пересмотрел весь репертуар Театра сатиры. В общем, живи и радуйся. Я живо представляю, что бы я делал на сегодняшние командировочные в Москве. По-моему, в России есть две абсолютно неизменяемые вещи. Это прическа Иосифа Кобзона и нормы командировочных расходов. Как установили, кажется, при Гайдаре, так уже лет пятнадцать забывают их пересмотреть. Индексируют все – коммуналку, цены на все товары, даже пенсии. А вот командировочные, уровень которых опустился до цены четырех трамвайных билетов, почему-то забывают. Ну ладно, отвлекся.
А пока я сидел у окна и наблюдал, как Михаил Федорович носится по кабинетам. Для интереса я смотрел на таблички у дверей, в которых скрывался Михаил Федорович. Проанализировав ситуацию, я сделал, кажется, несложный вывод. У него были сильные директора заводов (Боруленков, Тюгаев, Елизарьев, Вышеславцев, Смородин, Гальперин) и откровенно слабые заместители (за исключением Гудкова). Поэтому ему приходилось пахать и за себя и «за того парня». Другими словами, - работа на износ.
Наконец, в начале следующей недели появилось заветное окошечко. Извещенные ИВТАНовцы утром подали персональную машину Академика к подъезду гостиницы «Россия». Сопровождал нас зам. Академика по науке Евгений Шелков. И вот состоялась эпохальная встреча Науки и Производства. Науку представляли Академик и его заместитель по науке. Производство – Генеральный директор и старший инженерик Вася.
Я сидел за столом и тихо радовался во, куда меня занесло,- с живым Академиком на одной ноге, с Генеральным рюмочкой чокаюсь. Куда там Ивану Александровичу Хлестакову до меня. У него только выдумки и фантазии, а у меня-то все в натуре. На столе хороший коньячок и легкая закуска. Старшие товарищи вполне искренне принимали меня за своего и задавали кое-какие вопросы. Я отвечал и даже впопад. А уж когда произнесли тост за меня, человека приложившего руку к организации высокой встречи, то я тут совсем сомлел.
За звоном рюмочек и мельканием вилочек было принято решение о том, что Наука направит на Производство представительную делегацию своих специалистов, и не только для решения проблемы перегрева пара, но и по другим возможным направлениям содружества. На этом и расстались.
Вернулся в Салават «со щитом». Вызвал меня директор Опытного завода, мой непосредственный начальник, и сообщил приятную новость: «Есть распоряжение Генерального премировать тебя. Ты же в командировке потратился». Особых возражений с моей стороны не последовало, а на вопрос директора, какой размер премии меня утешит, я скромненько назвал сумму в двести рублей - полтора моих оклада. А вот мой начальник отдела, в котором я работал, Ионов Юрий Викторович, покрутив пальчиком у виска, не очень лестно отозвался о моих умственных способностях и сказал, что нужно было просить пятьсот. Это же личный фонд Генерального. Пришлось утешиться тем, что скромность тоже украшает. А магнитофон Комета (вполне приличная подделка под немецкий Грюндиг), мечта всей моей студенческой юности, наконец, появился в моей общежитской комнатенке.
Как было согласовано в Москве, в Салават приехала большая команда ИВТАНовцев во главе с Замом по науке Шелковым. Памятуя о прекрасной встрече на московской земле, Михаил Федорович не мог позволить прием гостей хуже, чем нас встречали в Москве. Я был вызван в его Большой кабинет. За мной закрепили два микроавтобуса, и я несколько дней катал гостей по объектам. В целом был подписан ряд договоров и по другим направлениям сотрудничества, не говоря уже о том, что полностью решался вопрос испытания оборудования по перегреву пара.
Заодно и я повысил свой авторитет в глазах коменданта седьмого общежития на улице Островского, где проживал. Я и до этого нагло заявлял ему о нежелательности подселения ко мне в комнату кого-либо, не имея на это абсолютно никаких законных оснований. А теперь, когда за мной ежедневно подлетал новенький РАФик, я вообще милостиво разрешил ему переселить меня в изолятор на первом этаже. Достоинством этой рокировки было то, что там было тихо и, главное, был отдельный вход, к которому я быстренько подобрал свой ключик. Поэтому теперь все мои гости и, особенно, гостьи попадали ко мне, минуя вахту. Кто жил в общежитиях, те оценят преимущества этого переселения. Действительно имелась некоторая разница между тихим изолятором и комнатой на втором этаже. Второй этаж принято считать престижным, но если учесть, что в остальных комнатах этого престижного этажа проживало 46 детишек в основном садовского возраста, то можно себе представить, что творилось вечером в коридоре, который был превращен в трассу формулы один, ипподром, велодром и легкоатлетический манеж, все в одном стакане. Естественно, коменданту было твердо предложено забыть о том, что в моей изолированной от шума комнате свободны еще три койко-места. Слово свое комендант сдержал вплоть до моего переезда в гостиницу для иностранных специалистов, которая располагалась за тридцать третьим гастрономом и, честно говоря, на нее у меня было еще меньше прав. Ну ладно, что было, то было. Я к этому времени занимал вполне приличный пост для своего возраста по производственной иерархии.
А по завершении визита высоких гостей Генеральным был дан банкет. Все, чем богата башкирская земля, было на столе. Банкет был организован на турбазе комбината в зале приемов на втором этаже. Это даже заметно осложнило в конце ужина депортацию гостей, из которых многих просто пришлось выносить по крутой лестнице на руках после неумеренного приема горячительных напитков. Так что хозяева тоже не ударили в грязь лицом.
И опять меня удивил Михаил Федорович. Во время банкета он превратился из сурового руководителя в хлебосольного хозяина стола. Много шутил, рассказывал забавные истории из своей научной деятельности. В это время он уже был кандидатом технических наук, и у него вполне успешно готовилась докторская диссертация по новому топливу для Космоса. Запомнился его рассказ о том, как они на небольшой пилотной установке подбирали насадку для абсорбера. Перебрали все мыслимые и немыслимые варианты насадок. Но результат не просматривался. И тут кто-то сыпанул в абсорбер пару горстей шурупов валявшихся в лаборатории. И этот вариант сработал. Причем с очень хорошим результатом. Сложности начались позже. Не будешь же в научной статье писать, что в качестве насадки использовали шурупы и смешить коллег ученых. Поэтому пришлось изобретать многословное название, точную формулировку которого я, к сожалению, забыл. Что-то вроде «металлическая насадка спиралевидной формы с концентрическими обводами и т.д.». Непонятно? Но зато как звучит эта ахинея, очень даже по научному.
Работы по пиролизу нефти шли своим чередом. Мотался по командировкам в поисках огнеупоров, футеровали реактор пиролиза. Но почему-то Михаил Федорович решил, что раз я работаю с ИВТАНом, то значит умный и должен разбираться во всех тепловых процессах. Я действительно вынес из института неплохой багаж знаний по теплопередаче. Учебник «Процессы и аппараты химической технологии», написанный преподавателями нашей институтской кафедры был переведен больше, чем на тридцать языков. Да и первую пятерку в институте я получил на экзамене именно по процессам и аппаратам. Чувствовал расчеты, и сам их вполне квалифицированно делал. В принципе база была. Спустя несколько лет я даже смог подготовить и прочитать курс лекций по энерготехнологическим схемам студентам пятого курса на факультете теплотехники в Томском политехническом институте.
Однажды мне было предложено срочно явиться к Генеральному. У него шло совещание, но меня запустили. Михаил Федорович моментально озадачил. Ты вот там работаешь с ИВТАНом, сходи-ка на риформинг и разберись, почему у них печи горят. Всего-навсего! Там годами профессионалы ломали головы и не могли понять, в чем дело. А ты иди и разберись! У руководства цеха мое появление не вызвало энтузиазма. Болтаются тут всякие, не до них. Статус старшего инженера Опытного завода не привел их в умиление. Своих головных болей хватает, а тут еще один надзиратель. Но спорить с человеком, которого прислал Генеральный директор, было себе в убыток. Цеховики покривились, но вынуждены были подпустить меня к разбору причин прогаров труб в радиантной зоне печи риформинга. На фоне зубров нефтянки я выглядел птенчиком. Цеховики действительно были классными специалистами, но и мне нужно было как-то поддержать свое реноме. Я не стал регулярно мелькать перед глазами руководства цеха, а скромненько попросил у них все режимные листы за последние несколько лет. За этот период произошло 13 прогаров. Цеховиков я не дергал, и они даже стали мне улыбаться, мол, давай, Наука, если такой умный. Ломай себе шею. За пару недель я перелопатил гору режимных листов и вырисовал график по единственному параметру. Перепад температур на входном холодильнике по сырью. И тут все стало понятно. Как только перепад заметно снижался, то жди через пару дней прогар. Причина очень даже простенькая. В этот момент с сырьем поступала какая-то бяка, точнее непредельщина. Сначала закоксовывались трубки на входном холодильнике, а следом и на печных, и, как результат - прогар. Начали выяснять, а какое сырье подавалось в это время? И вот по одиннадцати прогарам установили совершенно четкие причины. Два прогара не смогли идентифицировать, но здесь следовало учесть то, что среди внутри комбинатских потоков и Ишимбай тоже имел перемычку с Салаватом, а уж что они там смогли забросить, выяснить было невозможно. Так что и здесь Михаил Федорович не ошибся, поверив в науку.
После достаточно частого общения с Михаилом Федоровичем я сделал несколько неожиданный вывод. Строже всего он относился к старшему руководящему составу комбината, директорам, главным инженерам заводов. С начальниками отделов он был заметно либеральнее, а уж с рядовыми специалистами, к которым я относил и себя, вел себя совсем мягко. За два с лишним года я не получил от него ни одного серьезного разгона, хотя с моей стороны случались и явные промашки.
Поражала его удивительная работоспособность. Когда мы в девятом часу вечера, после двенадцатичасового рабочего дня шли из цеха домой, то мы представляли себя настоящими героями труда. Шли мы мимо темного управления комбината, в котором всегда горел свет только в одном месте - на втором этаже в кабинете Генерального, где начиналась обычная планерка с директорами заводов.
В начале своего повествования я не зря указал, будет внукам что порассказать. Прошло почти сорок лет с тех времен, когда мне приходилось общаться с Михаилом Федоровичем. А у меня до сих пор сохранились самые теплые и светлые чувства о периоде работы под его непосредственным руководством. Схожие чувства пришлось испытать и моему другу Виталию Захарову, тоже поработавшего в девяностых на должности Генерального в Салаватнефтеоргсинтезе. Хотя он пришел на комбинат после отъезда Михаила Федоровича в Москву, ему удалось несколько раз повстречаться с ним в последние годы. Он был поражен его жизненной силой, оптимизмом, энергией. С его слов – это был удивительный СВЕТЛЫЙ ЧЕЛОВЕК. Здесь я полностью соглашусь с Виталием Александровичем. СВЕТЛЫЙ ЧЕЛОВЕК И СВЕТЛАЯ О НЕМ ПАМЯТЬ.