Вновь и вновь я убеждаюсь, что могу писать только о том, что непосредственно происходило со мной, или в какой-то мере соприкасалось со мной.
Я уже где-то писал, что работал на заводе. Вначале рабочим, потом поступил в институт. На заочное отделение. Получил повышение на службе. Был назначен начальником небольшого цеха.
На работе меня очень поддерживал главный инженер завода. Ему очень нравилось, что я учусь и он, как мне казалось, весьма охотно помогал мне, когда я что-то недопонимал в институтских премудростях.
В те годы в стране шли очень активные преобразования управления промышленностью, инициатором которых был Н.С. Хрущев.
Очень скоро нашего главного инженера перевели в новый управленческий орган по машиностроению, равный по своей структуре и функциям министерству.
Через некоторое время он пригласил меня перейти на работу в это ведомство, в департамент, который он возглавлял.
После некоторых колебаний, я принял это приглашение. Таким образом, студент 3-го курса заочного отделения оказался в кресле инженера министерства.
Надо сказать, что эта «контора» была подобна закрытому клубу. Без диплома не было никого, кроме меня. Ведущие должности (негласно), как правило замещались членами партии. С этим вопросом у меня все было в порядке. Меня еще в Армии приняли. Когда я познакомился со своими новыми коллегами, то даже немного опешил.
Во-первых, никого не было моложе 50-и лет.Во-вторых, все они бывшие директора, или главные инженеры каких то предприятий.
Считалось, что уровень руководства должен быть таким, что с ним смогут справиться только люди, имеющие за плечами солидный опыт руководящей работы.
Вполне естественно, что я не соответствовал этому критерию по своему возрасту (28 лет), и опыту работы. Кроме того, и самое главное, у меня ведь не было диплома.
Господи, Боже мой! Сколько горьких минут, к счастью зачастую завуалированных, я натерпелся из-за отсутствия диплома. До сих пор не знаю, как удалось тогда убедить министра взять недоучку в центральный аппарат.
Функции были распределены таким образом, что за каждым инженером закреплялась группа заводов, которые он должен вести. Каждого из нас называли куратором этих заводов.
Необходимо было хорошо владеть ситуацией на заводе, и помогать ему решать любые вопросы, обеспечивающие выполнение плана.
В этих целях Министр еженедельно проводил т.н. «планерки», на которых каждый куратор должен был докладывать о положении дел, на ведомых им предприятиях, ставить вопросы, требующие вмешательства руководства Министерства, и, самое главное, давать свои прогнозные оценки по выполнению плана.
Все это требовало достаточно предметного знания и предприятия, и ситуации на нем.
С первых же дней работы, я стал выпадать из общей обоймы.
Будучи воспитанником завода, я привык, что любой вопрос надо решать быстро, немедленно, ибо иначе он может потянуть за собой целый шлейф проблем.
Этот же стиль, я считал необходимым и здесь.
Допустим на «планерке» был поставлен вопрос, что надо срочно обработать турбину ГЭС. Требовалось уточнить на каком заводе по его технической оснащенности, может быть выполнена эта работа.
После совещания, я сразу поехал на свой завод. Все посмотрел и к концу дня вернулся с подробным докладом.
А к этому времени никто из них еще и не подумал поехать на свои заводы.
На второй день посетили, сnали докладывать.
Один доложил, что на заводе есть карусельный станок, подходящий по диаметру. Последовал вопрос: «А кран там, какой? Он сможет поднять турбину весом 4,5 тонны?» Ответа нет. Надо ехать вторично. Затем возник вопрос, а большегрузная машина сможет развернуться около цеха, въехать в него?
Опять ответа нет.
Разница была в том, что я только вчера со своего завода. А ведь там совсем другая школа Там мало кого интересует информация. Вопрос в том, что надо сделать. В крайнем случае, если это выходит за пределы твоих возможностей, то надо представить предложения, как это сделать, и что для этого надо. То есть надо понимать технологию. А здесь все было по-другому. Но я продолжал работать по заводской схеме.
Скоро я увидел, что такой подход и начальнику больше по душе. Он стал давать мне самые сложные поручения. Иногда даже сводные материалы готовить.
Это загружало меня больше других, но служило той школой, которая впоследствии помогла мне в карьерном росте, и не раз выручала меня при сложных ситуациях.
Но одного я тогда не смог учесть. Никто не любит, если среди них кто-то выделяется, да еще и в лучшую сторону.
Мои коллеги видели и чувствовали, что новичок их опережает, и, очевидно решили поставить его на место.
В рабочей комнате мы сидели в затылок друг другу, как школьники за партой. Два ряда по четыре стола. И лицом к нам, как учитель в классе - начальник. Чтобы не мешать друг другу, разговор допускался только шёпотом.
Однажды я что-то делал, или чертил, и мне понадобилась резинка.
Ее у меня не было. Я обратился к впереди сидящему, но через один стол: «Васо, кинь мне резинку».
И тут со второго ряда, самый старший среди нас по возрасту, вдруг накинулся на меня
"Что Вы себе позволяете? Мальчишка. Неуч. Невоспитанный. Я старше Вас в два раза, но если мне нужна резинка, я не кричу, через весь зал, а подхожу и тихо беру ее. А Вы зазнались Даже на «ты» иногда обращаетесь. Много о себе думаете. Не понимаете старшинства". И много другого в этом духе. Я все выслушал молча. Убрал бумаги со стола, закрыл его и ушел. На следующий день на работу не вышел, сославшись на недомогание .
Еще на следующий тоже. При этом «Аутодафе» начальника не было. Но кто-то ему доложил. Он прислал ко мне человека, но я сказал, что больше на работу не считаю возможным выходить, а заявление принесу лично.
Начальник прислал мне письмо, в котором объяснял, что если я не вернусь, это будет означать, что я поломался и зарубит все мое будущее.
На следующий день я вышел на работу. Ни единого слова по поводу инцидента не было сказано ни с одной, ни с другой стороны.
Но все эти ночи я почти не спал. И перед Всевышним дал клятву: «Будь я проклят, если кому нибудь скажу «ТЫ», будь я проклят, если с кем нибудь нарушу дистанцию общения, и будь я трижды проклят если когда-нибудь, в чем нибудь буду выказывать свое преимущество».
Кстати, на заводе, если человек был даже в два раза старше меня, но мы вместе работали, было принято обращаться по имени отчеству, но на «Ты».
Вскоре после этих событий, я даже получил повышение, Должность ведущего инженера, что было достаточно престижно. Еще лет 5 мы продолжали работать вместе.
Бывали на совместных застольях. Постепенно они иногда стали ко мне обращаться с вопросами, когда дело касалось технологии. В отношениях больше осложнений не возникало.
Более полувека прошло с тех пор. Я действительно почти никому не говорю «ТЫ».За исключением тех, кого знал до этого. Дистанция стала моей второй натурой. Плохо, что я механически распространяю ее иногда и на родственников.
Я часто думаю, что без той суровой и безжалостной выволочки, у меня возможно и жизнь и карьера сложились бы по-другому.
А так, я в концентрированном виде получил представление о том, как люди думают, то есть обо всем том, что принято называть таким емким словом, как «Менталитет».
Более того, мне дали понять, как надо вести себя, чтобы тебя терпели в соответствующем обществе.
Мне вспоминается, как на коллегии министерства выступил один пожилой академик, гость, специалист по животноводству. Обсуждался вопрос о механизации. То, что он говорил, была прямая нелепица. После него слово дали мне. А это была моя область, которую я хорошо знал. И я безжалостно показал все невежество человека, который вторгается в чужую область. Даже во время своего выступления, я увидел, что люди прячут глаза.
После коллегии Министр сделал мне, правда, в мягкой форме, замечание «Зря Вы публично, так безжалостно расправились с уважаемым человеком». А я то думал, что меня похвалят.
В некоторой связи с этим, я вспоминаю, что много лет назад к нам приехали гости из Перми. Муж и жена.
Она была наша дальняя родственница. А он деревенский парень, который не успел обтесаться за годы учебы в университете. Недавно защитил кандидатскую диссертацию, но все же больше был похож на колхозного бригадира, чем на ученного.
Он мне поведал, что скоро собирается защищать докторскую на какую-то тему, связанную с космосом.
При этом, у них какой-то начальник, то ли ректор, то ли проректор, пару лет назад защитил диссертацию на сходную тему, так вот половина, или даже большая часть его диссертации идет на опровержение этого труда, который он считал неправильным, и меньшая часть на новые доказательства.
Я засомневался, выпустят ли его с такой диссертацией. «Не выпустят, прямо в ВАК пойду» «Этично ли позорить коллегу?» Ответ лаконичен. «А науку позорить этично?»
Мы, конечно, не могли договориться.
Я в той, или иной степени уже исповедовал тот менталитет, который с таким трудом осваивал. А он поставил на ноги весь университет, защитился когда хотел, и вопреки всем, получил звание доктора и профессора.
Здесь уже во весь рост проявил себя иной менталитет.
Прошли годы. Мы не поддерживали активной связи. А когда, несколько лет назад, я поинтересовался его судьбой, мне сказали, что он уже давно работает в США в космической отрасли.
Глядя на его фото и одежду, практически невозможно узнать того скромного деревенского паренька, которого я когда то видел.
Еще несколько слов о менталитете.
Бенджамин Франклин вспоминал, что в юности он был один из наиболее яростных спорщиков, почти всегда умевших доказать свою правоту. Умные люди подсказали ему, что этим путем он успехов не достигнет.
И он с большим трудом приучил себя перестать спорить. Даже имея 100% возможность уложить противника на лопатки, он не делал этого, никогда, никому не показывал своего превосходства, и этим путем достиг всего, что достиг.
Мне это искусство давалось с большим трудом, если вообще давалось. Спасало то, что с годами мне это стали списывать.
Вспоминаю, что я почти восторг испытал, слушая выступление крупного специалиста, после высокого должностного лица. «Я, конечно, не позволю себе, ставить под сомнение высказывания такого авторитета, как господин Х, но здесь есть некоторые небольшие нюансы...». Хотя большинство хорошо понимало, что он пытается в этичной форме покрыть ересь.
Много раз в жизни я повторял про себя «Восток, дело тонкое».
Несколько строк на другую тему, но тоже связанную с препятствиями в пути.
Надо сказать, что при Советской власти все делопроизводство в национальных Республиках, велось на русском языке. Поэтому русскоязычная публика национальными языками не владела. (И очень жаль.)
Но Министерство сельского хозяйства было исключением. Там все велось на грузинском языке. Мне любые иностранные языки всегда давались очень трудно. Читать я, с горем пополам, научился. А писать, к тому же грамотно, нет.
В Главк, который мне поручили возглавить, ежедневно поступало не менее 100 писем. Каждое надо рассмотреть и на большинство ответить. Но как? Поскольку почти вся входящая почта касалась ресурсов, я подготовил около 10 типовых резолюций, их тщательно перевели (в другом месте), я их заучил.
Рассматривая почту, и поняв суть вопроса, я подбирал одну из заготовленных резолюций, которая точно подходила, и ставил ее на письме. Однажды шеф был поражен. Я поставил резолюцию в его присутствии.
Он взял у меня из рук письмо, внимательно прочел его, потом посмотрел резолюцию. Грамотно. По существу. «А мне говорили, что Вы не знаете языка.» Возможно грех на мне, но я ему не сознался в реальном механизме.
А в оперативной работе плохое знание языка не слишком мешало, что позволило мне почти 10 лет отработать в Агропроме, и сохранить о нем добрую память.
За прошедшие годы чему-то научился, чему-то нет. Очень может быть, что без того страшного «избиения младенца», я бы и не смог работать в аппарате, где своя мораль, свои правила, и почти свое вероисповедование.
Я не берусь судить оно плохое, или хорошее, правильное, или неправильное. Но это объективная реальность, по крайней мере, Советского времени.
А на счет нынешних времён ничего сказать не могу. Не работал в них. Любопытно другое. Сейчас, когда я очень постарел, и единственное что еще делаю, то только эти записки, моя позиция о правилах общения со мною, как мне кажется, полностью стала совпадать с той, которую в свое время, в меня столь болезненно «Впихивали». Никакой фамильярности, или свойского обращения. Все так, как они меня учили. Поэтому я и думаю, что мне, наверное, даже «Спасибо» надо бы сказать им, но уже давно некому.