баллада по мотивам древнегреческой легенды
С моря ветерок дышал прохладой, солёной влагой с ароматом засыпающих цветов в саду, воздух пропитав. Пигмалион на террасе остановился, постоял , вздохнул глубоко, тряхнул тяжёлой головой и к своим творениям искусства вновь вернулся.
Зажёг лучину и стал бродить вкруг мёртвых камня изваяний с отвращением к ним в душе своей. Не видел в них искусства совершенство, а только – след резца бездарного творенья.
В изнеможенье на сиденье опустился, тоскливо, безысходно голову подперев рукой.Так сидел он час, другой, потом со стоном, в пространство обратился: «Угасшая душа моя к творениям искусства омертвела. В груди,как будто у меня - пустыня, где спят пески в безветренные дни и под небом тихой тёмной ночи! И мысли дремлют в голове моей, покрыты чувством безразличья. Нет! Лучше умереть, чем жизнь влачить бесплодно в пустой и скучной суете среди вещей, сверкающих жемчугом и золотом холодным!. - он поднял голову, отбросив руку, и в сторону Олимпа с отчаяньем произнёс:
- О, боги! О, Зевс, Великий громовержец! Каким нечестным своим поступком прогневил Вас я? В чём вина моя? За что Вы покарали – светильник разума и чувство озаренья угасли в душе моей, куда исчезло вдохновенье?!
А когда богиня Эос – хозяйка утренней зари своим жезлом золотым Олимпа крышу позолотила, переступив порог, в который раз царица гордая к нему явилась.
Светлый лоб, нос маленький прямой с ноздрями нежной лани, большие чёрные глаза глубокой мыслью, иронией и властью непокорною сверкали, упругий гибкий стан, скрывающий огонь любви, горячий ветер страсти, которая из под тугой и с выпулой груди пламенем дышала.
И как только уста Пигмалиона закончили тоскливо-болезненную речь свою, с насмешкой продолжила царица:
- Да известно тебе будет, бедный скульптор, не Громовержец повелевает миром, а светозарная богиня красоты, любви и страсти всевластная Афродита! Она глуха к твоим мольбам, искусства преданнейший раб. Ты отвергаешь любовь земную, сердце в камень обратил и для любви недоступным сделал.
Пигмалион глаза припухшие поднял и устало с равнодушием промолвил:
- Это ты – опять царица? Всё ту же новость принесла – полная любви и страсти? Но я отвечу тем же словом: любви твоей не принимаю, любви земной не признаю, кроме любви к искусству.
Царица медленно идёт к нему, в глазах тоска мелькнула и с раздраженьем бросила она:
- Послушай, бедный скульптор, ты очень заблуждён в своих мыслях, черствых чувствах. Любовь- это божий дар! Огонь пылающий в крови и в сердце сладость мёда. Весь мир и даже боги перед ней – рабы, поклоняются её всемогущей воле! А тебе, художнику она необходима, как никому другому. Ты должен знать: вдохновение творца искусства соткано с нежнейшей шелковистой ткани, где любовь и творчество переплетены между собой!
Пигмалион с сиденья своего поднялся, на плече хитон поправил, глаза прищурил и с усмешкой возразил:
- На устах твоих, Прекрасная царица, как нимфа обнажённая из волн морских, Афродиты истина явилась, заразившей весь мир земной. Но послушай, что я скажу: Вдохновенье - это яркий факел Прометея, озаряющий труд творца искусств, проникающий в лабиринты души людей и разжигает в них пламень прекрасного порывы!
Царица подняла голову высоко и, сверкнув властными очами, с осуждением произнесла:
- Мне жаль тебя, несчастный скульптор! Во имя женщины на земле всё лучшее сотворено. Самой природой так дано. От любви и женщин возрастают блага на земле, человеческого рода продолженье, и жизнь счастлива и светла....
Усмехнувшись, Пигмалион перебил её:
- Нет, царица! Ну-ка вспомни,- троянская война столько бед наделав, кровавых рек по земле лилось и всё из-за прекраснейшей Елены! Если это – благо убивать людей и смотреть на трупы их, как на цветы, взращённые мечом и жестоким сердцем от жажды завладеть посредственностью плотской снаружи красивой женщины, а внутри пустой?
- О, жалкий раб искусства! -с раздражением промолвила царица:- Боги житейской мудрости тебя лишили, от человеческого счастья оградив, резцом коварным заменив, и стал слепою жертвою таланта , в одиночество пустое всю жизнь свою ты превратил!
В глазах Пигмалиона весёлая искорка сверкнула и с уверенной твёрдостью высказался он:
- Будь по-твоему, гордая царица. Но талант ещё - не всё. У таланта должен быть неуязвимый щит, выкован из нержавеющей железной воли, непрерывного бессонного труда, самоотверженной любви к искусству, и тогда талант сей на правильном пути, пути к наивысшим искусства совершенствам. Пусть тяжкий труд рождает муки. А порой в отчаянье впадая, безумцем выгляжу тогда я. Зато какое наслажденье процесс творения дарит, когда вдохновение нагрянет, и видишь ты, как из рук твоих выходит твоим сердцем и умом рождённое то самое олицетворение всевышней красоты, что в душе людей возвышенные чувства возбуждает! О, счастье! Ни в этом ли оно? Да, творение бессмертной красоты, что украшает жизнь всевечно! За эту красоту я готов и день, и ночь трудиться! Это и есть моя любовь, олимпийской красоты царица.!
Лицо царицы бледностью покрылось.
В глазах печаль мелькнула, из груди высокой с биеньем сердца горячее дыханье вырывалось. Она теряла волю над собой и, задыхаясь тихо прошептала:
- Любимый мой! Хочешь стану на колени, не смотря, что я царица!- и ,скользя руками по его рукам, на пол опустилась, и со страстью не владеющей собой, заговорила:- О, жестокий скульптор, своим сердцем ледяным огонь любви моей ещё больше в пламень превращаешь и мучительные страданья доставляешь мне. Я всю себя готова в жертву принести ради камня, глины – твоего искусства, если б только твоё сердце хоть чуть-чуть бы потеплело, растаяло ото льда, пьянящей сладостью, нежной лаской захлебнулось в любви ко мне, пусть не так пламенно и страстно, как сгораю я к тебе! Ты слышишь речь мою, мою волнующую душу, жар пылающий в груди моей?! Так обними меня своими крепкими объятьями и сожги дотла!
Растерянный Пигмалион смотрел в её глаза, заплывшие слезами.
Затем собравшись, молвил он:
- Встань гордая царица! Я не привык видеть на коленях пред собой даже раба, ни то, чтобы тебя всемогущая владычица
Не вняв словам Пигмалиона, с тоскою в сердце царица продолжала:
- От страсти, душевной боли я вся изнемогаю. О, как жажду любви твоей, жестокий скульптор. Возьми меня, прерви мои страданья и ты познаешь божественное счастье на земле! Вечным, лучезарным спутником твоим вдохновенье станет! Ваять великие творенья будешь на радость мне, богам в угоду и самому себе на удивленье! Твоей рабыней стану навсегда, покой твой вечно оберегая…
Скульптор не знал, что ей ответить, и в ужасе подумал про себя:: «Неужель любовь земная так властна и сильна, что человека в безумство обращает? Тем более, царица! Она же и душой, и умом сильна? Но как помочь ей, вернуть ей разум?! О, боги, помогите мне! Я растерян, я раздавлен!»
А царица продолжала речь горячую свою:
- Всю жизнь твою превращу я в светозарный день! Ласкать с утра до самой ночи, шептать красивые, нежные слова , а потом услаждать горячей страстью буду, только возлюби меня!
- О, прекрасная царица!- взмолился скульптор.- Как же можно ласкать, шептать красивые, нежные слова и это с утра до самой ночи, а потом всю ночь услаждать меня, а когда же я творить искусство буду, а кто станет царством управлять твоим? Ты вечно будешь занята, выдумывая ласки и красивые слова, и ночь проводить со мной в усладах? О, царица, образумься, оставь меня! Свои чувства, мысли, всю себя приведи в спокойствие!
Сверкнув очами, царица чуть отпрянула назад, убрала с ног его свои объятья, вскочила и, как прежде, стала властна и горда, со злобным гневом прошептала:
- О, жалкий раб искусства! Последний раз пришла к тебе я, венец коронный запятнав, унизив достоинство своё царицы, на колени пред тобою пав, любви твоей, как нищая молила! Так попомни мои заклятые слова! Афродите день и ночь молиться буду, чтоб Зевса упросила. И тогда великий громовержец громом грянет, железным звоном по судьбе твоей; вместо солнца в ней пятна ржавчины оставит, печаль и горечь, тоску испытать заставит! И ты узнаешь цену чувству, что называется любовь! Забудешь ты своё искусство, когда в твоё сердце Купидона стрела вонзится и ты познаешь танталовые муки, как познала я! – И, голову подняв высоко, гордой поступью к выходу пошла.
Пигмалион один остался и снова стал расхаживать взад перёд средь своих творений ненавистных. Что-то смутное в душе его происходило, в голове, как на море перед бурей, туман клубился.
Прошёлся раз, другой и не помня сам себя, резец взял в руки, кость слоновую поставил пред собой, наметил первый след, затем с горячностью увлёкся и стал ваять и день, и ночь.
И вот, закончил он своё творенье.
Перед ним необычной красоты стояла, точно божество олимпийского созданье, но без живой души.
Пигмалиона сердце в груди забилось так, что вырваться готово было прочь!
И вспомнил он последние слова царицы…
«О, боги, я влюбился!- воскликнул он и перед творением своим на колени пав к Афродите обратился:- О, всевластная богиня красоты, любви и страсти, прости меня за скверну слов, что выразил царице. Помоги! В это прекрасное созданье жизнь вдохни! Чтоб сердце в ней затрепетало, как трепещет в груди моей, и в глазах её любовь ко мне сверкала!"
И Афродите стало жаль несчастного раба, вдохнула жизнь в это искусства совершенство и Галатеей нарекла.В глазах которой любовь запламенела, на устах улыбка ожила и бросились они в объятия друг друга со страстью поцелуев, жара и огня!
Тут и Гименей на место прибыл, поздравил их и брак благословил.
Апполон в их честь торжественную оду на лире справил; Гермес крылатые сандалии подарил, чтоб Пигмалион своё искусство в одночасье по миру разносил, в сердцах людей гармонию, добро, любовь творил.
Пигмалиона вдохновенье теперь не покидало.Он счастлив был, любил и сам любимым был. Озорной мальчонка Купидон, начистив стрелы и, играя, брачное их ложе самозабвенно охранял. В итоге дочь у них родилась и именем Пафос нарекли её.
Так легенда эта Эллады древней в веках осталась, бессмертье обрела.
Возвышенные чувства, вдохновенье у художников, поэтов, в новых образах Пигмалиона, Галатеи ожила.
Всеволод Заковенко
Донецк 15.06.2011 г.