Поезд медленно набирал ход. Тронулся с места и поплыл назад перрон, красное кирпичное здание вокзала, люди и чемоданы. Раздался первый робкий перестук колес. В таком поезде я никогда не ездил и не знал, что такие бывают. Купе на четверых. Мне были привычнее покрытые инеем болты теплушек. Два места пока пустовали. Поезд набирал ход и уносил нас навстречу вечности.
За все утро мы не произнесли ни слова. Мы молча покинули особняк. Никто нам не препятствовал, никто нас не сопровождал. Женщина протянула нам пакет с едой в дорогу. Сухпаек. У них так заведено. Те двое, которые сегодня дежурили, даже не вышли из своей комнаты. По пути мы зашли в магазин, и я взял две бутылки водки. Дорога предстояла дальняя.
На первой остановке к нам подсел попутчик, дед с маленьким мальчиком лет четырех. Мы уже разложились на столе, я достал бутылку и разлил на троих. Дед радостно заулыбался.
Я смотрел на нее и не мог насмотреться. Невзрачная пигалица превратилась в самую красивую и желанную для меня женщину. Странное чувство овладело мною. Сейчас она была со мной, не с тем молодым и зеленым бунтарем, не с каким-то стройным капитаном, не в шумной компании. Она была здесь рядом, стоило только протянуть руку, чтобы коснуться ее. Но я знал, в этот раз она уйдет не со мной. Ее придется отдать. Системе. Можно бороться с человеком. Самым сильным и самым коварным. Но нельзя бороться с системой. Если система решила ее забрать. Она ее заберет.
Она чувствовала мой взгляд. Женщины расцветают под любящим взглядом. Распускаются, как цветы под теплыми лучами солнца. На лице у нее играл легкий румянец.
Она о чем-то говорила с дедом. Мальчик получил место у окна и леденец в придачу и был счастлив.
- Внук, - заговорил дед. – Забираем к себе. Мы с женой под Москвой живем. Недалеко от Щербинки.
- Соскучились?- она нарочно избегала моего взгляда.
Я налил еще. Дед взял в руки граненый стакан.
- Сын служил в части, где мы садились. Станция Орначицы. Летчиком был. Старший лейтенант Кассатонов. Разбился год назад. Они новые самолеты осваивали. У них это называется отказ техники. Невестка осталась с внуком. Он еще не понимает ничего. Говорит, дяди к мамке приходят. Ночуют иногда… Вот мы и решили забрать его. Пусть она устраивает свою жизнь. Молодая еще. Что ж тут поделаешь.
Выпили.
- А вы что же? На мужа с женой не похожи.
- А чего так, дед?
- Муж с женой одинаковые, а вы разные.
- Так и есть. Не жена ему я. Я его должница.
Дед ничего не понимал.
- И много должна?
- Десять лет. Десять лет жизни. Десять лет он отсидел за меня. Теперь вот отдавать долг нужно. Не знаю, как.
Дед заметно напрягся и через силу улыбнулся. Как отдать долг? Очень просто. Вечно эти женщины все усложняют.
- Да и времени, пожалуй, не осталось. Не успею. Чтобы сполна. Чтобы за все десять лет.
- А что предала его или как?
- Предала, и это тоже, и не ценила. А еще испугалась. Да испугалась, струсила. Сбежала. На него все бремя переложила.
- Испугаться для женщины не зазорно. Так что, пущай прощает. Если настоящий мужик – простит.
- Так он-то простит. Он настоящий. А мне с этим как …. Наливай, Ваня, - не знаю, насколько она была искренней. На словах у нее все было красиво. Всегда.
Мы пили. Не много, но долго. Весь день. С небольшими перерывами. Нормальный русский запой. Поезд был скорый, почитай литерный. Все мчался и мчался. Колеса все стучали и стучали. Вагон размеренно раскачивался из стороны в сторону. Мы выходили покурить. Дымили в тамбуре. Целовались до умопомрачения. Возвращались в купе и снова пили. Заходили еще какие-то люди. Вели какие-то разговоры. Куда-то уходили. Наша водка давно кончилась. Но мы все пили и пили. Два раза проводник приводил деду мальчика, который все норовил погулять по вагону. И одиноко маячила фигура у окна в дальнем конце вагона. Один раз мы встретились взглядом, и я понял, кто он. И он понял, что я понял. Но его это не смутило. Нас сопровождали и особо не прятались.
Поезд замедлил ход, поезд медленно вползал в черту большого города. Водка закончилась. Гости разошлись. Вечерело. Мальчик мирно дремал на нижней полке. Дед рассказывал историю про свою дочь. Дед крепенький попался. Сильный духом. Ему пришлось немало пережить, судя по его рассказам. Но он не унывал. Что поделаешь? Судьба.
- Работа у нее хорошая. В торговле работает в Москве. И должность хорошая. Только одна проблема - замуж не может выйти. Она уже привыкла одна. Трудно ей будет. Она властная. Ей мужа надо такого же. Чтобы взял ее сразу в оборот. С другим она не уживется.
Поезд еле полз и, наконец, совсем остановился. К платформе напротив подошел встречный и закрыл собой здание вокзала. Заметались люди на перроне, высматривая свой вагон.
- Стоянка поезда двадцать минут,- объявил нам проводник.
- Ладно, дед ты посиди. Мы выйдем воздухом подышим.
- Ага, подышите. А я к проводнику схожу. Может, разживусь чем.
- А ты что дед, спать не думаешь?
- А вы?
На перроне, несмотря на поздний час, царило оживление. Сновали носильщики со своими тележками. Кто-то кого-то встречал, кто-то кого-то провожал. И в этой толчее я его прозевал. Я ничего не почувствовал. Ни взгляда чужого, ни присутствия. Ничего. Может, выпитое сыграло свою роль, может просто усталость.
- Попить чего-нибудь хочется. Пойдем внутрь. Тут буфет, наверное, какой-нибудь имеется, - предложила она.
- Как? Поезд обходить нужно. Или под поезд. Но рисковое дело, вдруг дернется. Давай я сам сбегаю, а ты подожди здесь.
- Нет, пойдем вместе. Там через тамбур. Видишь, люди проходят.
И действительно проводник встречного поезда открыл обе двери в тамбуре и люди проходили с платформы к зданию вокзала. Обычное дело. Прошли и мы. В здании женщина торговала газированной водой. Аппарат с двумя высокими колбами. С сиропом и без сиропа.
-Тебе как? Два с сиропом и один без, - сказала она. Продавщица ловко поставила стакан вверх дном на круглую решетку, повернула рычажок, несколько тонких струй ударило внутрь стакана. Я положил мелочь на прилавок.
Она пила и не могла утолить жажду. Первый стакан выпила залпом. Я протянул ей второй. Второй она пила медленно наслаждаясь каждым глотком.
- Еще?- улыбнулся я, протягивая ей третий стакан.
- Нет, этот тебе. Я все. Это бы донести … Для меня в детстве газировка была праздником, а мороженое большим праздником. Очень большим праздником. Я помню с мамой…
- С мамой?
- Да, представь себе с мамой. А чего ты так удивился? У меня мама была финка, отец русский, а мама финка.
- Финка? На самом деле финка?
- Да, у меня такая замечательная легенда была, с этой легендой можно было… я его упустила в лесу. Все, все испортила. А они его не найдут, он им не по зубам. Вот старик нашел бы… Дед человека насквозь чувствовал. И ситуацию на четыре хода вперед просчитывал… Вот как он мне говорил, так и получалось. Говорил, вот сделаешь так, а они тогда сделают так. Я говорю, но это же не логично. А он, вот посмотришь. Так хорошо все шло. А этот гад … А я видела, как ты на меня смотрел. Ты меня уже похоронил. Я точно знала, он меня с собой возьмет. Не поверит. Десять раз потом проверять будет. Но возьмет. И в конечном итоге в перспективе все сработало бы. А знаешь почему? Потому что жемчужину не выбрасывают, даже если она в дерьме. Так мне старик сказал. И так оно бы и было.
Мы поспешили обратно, не опоздать бы.
-Ты мне не верь, - она вдруг сменила тон. - Ты никому не верь. А хочешь, Ваня я тебе всю правду расскажу?
Не хочу. Зачем мне твоя правда?
- Это наши расстреляли тогда всю диверсионную группу. И его хотели подстрелить. Не вышло. И нигде я не пряталась эти годы. Я жила сытной жизнью. Не скажу, что спокойной, но сытной.
Понял. Не дурак. Давно уже понял.
- А знаешь почему?
Вот этого я не знаю. И знать не хочу. Чем меньше знаешь, тем крепче спишь.
- Наши тогда в 44ом радиоигру с немцами вели. От имени командира немецкой группировки, которая якобы оказалась окружении в нашем тылу. Немцы продовольствие им с самолетов сбрасывали, боеприпасы. Людей для координации действий, ну и чтобы проверить. Наши всех «встречали» конечно. Кого-то удавалось перевербовать. И вдруг наш «вражина» с диверсантами направляется в зону, где должна была находиться немецкая группировка. Представляешь? Все считали, что его за линию фронта выводить будут. А они на север двинули. Этого нельзя было допустить ни при каких обстоятельствах. А все остальное правда.
Похоже на исповедь. К чему это?
Встречный все еще стоял. Я поднялся первым и подал ей руку. В тамбуре спиной к нам стоял какой-то мужчина в форменной фуражке. Сначала я подумал проводник. Мы прошли мимо. Я снова впереди. Спрыгнув на платформу, я обернулся. Она начала спускаться, держась за поручень, за спиной у нее выросла фигура в форменной фуражке. Он медленно доставал руку из кармана. Пистолет. Я ничего уже не мог сделать. Ничего. И он это понимал, и даже не смотрел на меня. У меня промелькнула мысль: «Так вот ты какой «вражина». Его рука поднималась, он стрелял ей в затылок, практически в упор. Я схватил её за руку и рванул на себя. Мы оба упали. Она, наверное, сильно ударилась, подумал я еще тогда, прикрывая её собой. Пули вошли мне в спину. Сквозь пелену боли я слышал ещё выстрелы. И какую-то возню. Или мне только казалось…