Кто мог в Узбекистане преподавать великий и могучий? «Липатов,
у Вас твердая тройка»,— картавя, произносила Абрамова. Откуда ей быть, четверке? Весь ликбез проходили на улице. Бешеный самаркандский акцент, русские, узбекские и таджикские слова вперемешку — язык, на котором мы общались.
Однажды, в восьмом классе, посещая с туристической группой на каникулах Москву, этот язык мне даже помог.
В Домодедово прилетели под вечер. Город встретил нас прохладой улиц и теплым автобусом. Гостиничный комплекс, в который нас определили, находился недалеко от ВДНХ. В назначенное место прибыли к полуночи. Расселив самаркандскую группу, состоящую из школьников старших классов, по комнатам в гостинице, старшая группы спустилась к администратору.
Нам с Бахтияром досталась комната на втором этаже. Осмотревшись, пришли к выводу: простенько, но со вкусом. Шкаф, два стула, стол и две красиво застеленные кровати. Завтрашний день, сполна насыщенный экскурсиями требовал хорошего отдыха. Легли спать не поужинав.
В девять утра мы всей группой стояли в очереди к Мавзолею. Не выспавшиеся милиционеры пропускали к основной очереди группы по 20 человек. Толпа перешептывалась «могут не пустить». Жаль, думалось мне. Поездка в Москву у меня ассоциировалась
с тремя вещами: увидеть Ильича, поесть бананов и привезти «докторской» колбасы. Посетить Мавзолей надо было еще и потому, что наш общий знакомый Жорик слезно просил рассказать, какие ботинки надеты на вождя пролетариата. Он зациклился на этом вопросе и у каждого прибывшего из Москвы после бананового вопроса спрашивал о ботинках.
Все отвечали по-разному, самому хотелось узнать какие. Провокационность вопроса поняли, когда зашли в «святая святых» нашей Родины. Предварительно сдав ручную кладь в камеру хранения на Красной площади и накарябав ножом (пока стояли в очереди) на стене здания из красного кирпича «Самарканд-79».
Не было никаких ботинок, вся нижняя часть вождя находилась под черным покрывалом. Жорик проверял, посещал ли действительно кто Москву или нет.
Бананы на вкус напоминали душистое мыло, «докторская» колбаса понравилась всем. Придя в гостиницу после «тяжелого» дня и пригласив к себе в комнату еще двух ребят из нашей группы, решили отметить долгожданное событие. Джентльменский набор «деньги не на ветер» дополняла колбаса, порезанная крупными кусками и лежавшая горкой на столе. После третьего тоста Руслан, один из приглашенных, хвалясь молодецкой удалью, принялся демонстрировать нам удары руками
и ногами по воображаемому противнику. Его отец работал тренером по каратэ в Самарканде, и Руслик лучше нас владел данными ударами, чем не преминул похвастаться. После того как водка с пивом закончились, Руслан на спор хотел ребром ладони сломать спинку стула в комнате. Посмотрев на плотное дерево, Бахтияр предположил, скорее сломается рука, чем спинка стула.
И тогда я, шутя, предложил ему стукнуть в стену за шкафом, чтобы не было видно последствий удара. Моя шутка удалась. Руслан с Бахтияром, отодвинув шкаф, с криками «кийя» подпрыгивали и принялись бить в стену ногами. Внезапно с обратной стороны стены послышались ответные стуки. Стена дрожала после каждого удара ногой с той и этой стороны. Я улыбнулся, вспомнив популярные тогда пионерские страшилки: «С криком «кийя» и ударом ноги папины яйца стекли в сапоги».
Не знаю, сколько звездочек имел наш отель «Атлантик», но стены в комнате были сделаны из гипсокартона. Падая, Руслан застрявшей босой ногой увеличил отверстие в стене, образовавшееся после его последнего удара. На какое-то мгновение в комнате воцарилась тишина. Из дыры в стене размером с кулак послышалась речь на непонятном нам языке.
После некоторого замешательства, услышав иностранную речь, мы заглянули в эту дыру Европы. Это сейчас я знаю, что двадцатого апреля — день рождения Адольфа Г., а тогда, увидев здоровенного детину в немецкой каске времен второй мировой войны, я аж присел. Судя по акценту, с которым наши соседи через пролом в стене произносили в наш адрес русские слова с матом, перед нами находилсь представители одной из прибалтийских республик.
О неоднозначном отношении прибалтов к русским я догадывался и раньше. Я знал латыша, родителей которого коммунисты сослали в Сибирь. Лет через десять семья перебралась в Самарканд. Честно говоря, и в нашей республике, чем ближе к горам, тем власть меньше всего напоминала советскую. Не зазорно было похвалиться предком, боровшимся с нынешним режимом.
Бахтияр хвастался дедом басмачом, показывал нож с запекшейся кровью комиссара. Я хоть и кивал ему головой, но душой, как и все мы, принадлежал третьему Интернационалу.
Тем временем из дыры в вместе с плевками слышались похотливые пожелания в адрес наших матерей, сестер и братьев. Придя в себя и брызжа слюной, перебивая друг друга, высказали в дыру примерно то же самое, исключив только братьев.
На следующий день, после знакомства, показывая альбом с фотографиями его родной Риги, Миервалдис сказал, «вооруженная зондер-команда» приехавшая на празднование дня рождения их вождя, не тронула нас потому, что мы узбеки.