— Вы упрекали нас в недоверии, господин глава администрации, — подчёркнуто официально обратился Дун Ли к Левенталю, — в том, что мы о вас невысокого мнения. Позвольте мне заметить, что ваше мнение о нас — гораздо ниже. Только что вы разжигали нашу неприязнь к Совету и, кажется, пытались нас убедить в том, что мы не хуже них можем решать не только свою судьбу, но и судьбы всей Галактики. Кажется, именно к этому вы стремитесь и уверены, что такая перспектива может прельстить любого из нас. В вашей пламенной речи вы вскользь упомянули о том, что возвращение на Землю стало бы для нас верной смертью — это ли не лучшее подтверждение вашей теории? — Дун усмехнулся. — Те, кто почти уничтожили собственный мир, конечно, лучше всего подходят для того, чтобы вершить чужие судьбы!
— В том, что случилось с Землёй, нет нашей вины! — не выдержал Левенталь.
— Да? — изумился Дун, не дав ему продолжить. — Вероятно, в этом тоже виноват ВС! Вы, конечно, хотели сказать, что мы не виноваты в том, что сделали наши предки, но, судя по вашим словам и делам, мы недалеко ушли от них. А если и ушли, то не в ту сторону… Когда не можешь или не хочешь решать свои проблемы, лучше всего заняться чужими — это ваш девиз, Левенталь? Надеюсь, здесь немногие готовы взять его на вооружение. Вас раздражают условия колонизации Купавы, визиты инспекторов… Вероятно, в заботе об экологии Купавы вы усматриваете особенно яркое проявление деспотизма ВС. Вы также упомянули о том, что келлны, возможно, мудрее Высшего Совета. Может, и так, хотя лично я уверен в обратном, а ещё я уверен в том, что их судьба, равно как и их мудрость, была бы вам абсолютно безразлична, если бы решения принимал не ВС, а Аст Левенталь собственной персоной. ВС защищает их интересы, и вам это не нравится, потому что вы хотели бы распоряжаться на Фрайме так же свободно, как в собственном кармане! А мне — нравится! Да, представьте себе, — мне это нравится. Я верю, что большинство присутствующих мечтает о том же, о чём и я — не о власти, которой вы хотите нас соблазнить, а о том, что наши дети восстановят Землю и наши внуки смогут свободно жить на ней, если захотят, а если не захотят — они смогут жить здесь, на Купаве или где-то ещё, в мире и согласии и с аборигенами, и с Высшим Советом. Это то, чему мы учимся, чему мы обязательно должны научиться — жить в мире и согласии, без стремления властвовать и подавлять. И ВС будет защищать наши интересы так же, как защищает интересы келлнов. Если кто-нибудь задумает отнять у нас Землю — эту жемчужину Галактики! — ВС встанет на нашу защиту. Если на Атлантиду нападут навры, Космический Флот ВС, чья мощь так раздражает главу нашей администрации, ринется нам на помощь по первому зову. Я думаю, даже вы не будете этого отрицать. Итак, после всего, что я здесь услышал, уже ничто не может изменить моего мнения. Я убеждён, что Аст Левенталь должен быть немедленно отстранён от руководства! Если то, о чём он нам только что рассказал, — правда… тем хуже!
Собрание продолжалось до глубокой ночи и закончилось открытым голосованием. Всем было ясно, что новых выборов не избежать, оставалось только решить, останется ли Левенталь на своём посту до того времени, когда будет избран новый глава администрации.
В сущности, это была формальность. По уставу колонии, если бы Аста сместили немедленно, его место занял бы заместитель, который, как всем было хорошо известно, лично предан Левенталю и всегда во всём с ним согласен.
Другой выход: немедленно избрать временно исполняющего обязанности — не был предусмотрен уставом и попахивал революцией. Этот запах никому не нравился, поэтому жители Атлантиды ограничились законным волеизъявлением, которое, в любом случае, не могло отстранить Левенталя от реальной власти до официальных выборов.
И всё же это голосование не было только формальностью. Оно являлось чем-то большим, и это чувствовали все. Левенталь нервничал, ожидая момента, когда должно решиться его будущее. Если против него проголосуют все, то это конец его замыслам. Он был уверен только в пятерых, но этого недостаточно.
Так сказал ему Наг, а значит, так и есть. Левенталь доверял вождю келлнов в таких вопросах: здесь речь не о физической или юридической поддержке, а о вещах совсем другого рода. Только поэтому он и рассказал им правду.
Они должны захотеть, иначе ничего не выйдет. Слово "власть" должно прозвучать и быть услышанным, должно вызвать отклик, поманить за собой, неотразимое в своей притягательности…
Конечно, большинство будет против, по крайней мере сейчас, но для начала достаточно и десятой части. Этого же количества хватит и для того, чтобы сохранить власть до выборов, на которые эти глупцы так надеются. Они ещё не понимают, что никаких выборов не будет.
У них был единственный шанс положить конец всем его замыслам — забыть про устав и отстранить его немедленно, заменив кем-нибудь вроде Дилано или Ли. Если бы за это проголосовали все (пять человек, в которых он уверен, не в счёт) — тогда, пожалуй, они могли бы…
Но Левенталь уже видел колеблющихся, которые словами и мыслями об общем благе, о том, что нельзя упускать такую возможность и что стоит попробовать, а там видно будет, — маскируют разгорающийся внутри недобрый огонёк, вспыхнувший от одной искры — слова "власть".
Пусть обманывают себя и других, баюкая свою совесть. Он постарается помочь им в этом, раз уж они не имеют решимости взглянуть правде в глаза и признаться, хотя бы самим себе, в том, чего хотят на самом деле.
Голосование началось, и пять рук бодро взметнулись вверх, выражая доверие главе администрации. Пауза… и вот одна за другой стали подниматься другие руки — пять… десять… двадцать…
Они поднимались медленно, словно нехотя или через силу, но поднимались. Двадцать пять… тридцать…
Они поднимались, подписывая смертный приговор некоторым из тех, кто сидел сейчас рядом, и ещё более страшный приговор — самим себе.
В Зале Собраний было очень тихо, как-то неестественно тихо. У некоторых из присутствующих возникло ощущение, что всё происходит или во сне, или… в каком-то другом мире, другой реальности…
Людей охватило странное оцепенение, и казалось, что они уже не в силах повлиять на движение собственной руки, которая поднималась, словно что-то тянуло её вверх — что-то, обнаружившее в душах этих людей надёжную для себя опору.
Резко дёрнувшись, будто сбросив невидимый груз, одним из последних поднял руку и Гэри Вон. Рэй, сидевший позади него, смотрел на это в немом изумлении.
Расходились молча. В последние дни все наговорились досыта и сейчас чувствовали себя уставшими и опустошёнными. Рэй махнул рукой деду, прежде чем повернуть к дому Алины, которую провожал. Мирослав кивнул в ответ.
Этот немой диалог был последним в их жизни.
Рэй попытался найти взглядом Гэри, но того нигде не было видно. На душе было тяжело и холодно. Казалось, что он стал свидетелем какой-то мерзости, не понимая толком, в чём именно она заключается и что с этим делать.
Алина не предложила ему остаться у неё, да он и не хотел этого. Провалиться в сон, ни о чём не думать и не помнить — единственное, чего ему сейчас хотелось, и, кажется, Алина испытывала то же самое.
Где-то неподалёку завыли кенуры. Рэй уже слышал их вой, но тогда он звучал иначе и походил скорее на сложнейшую оперную партию, чем на то, что обычно называют воем.
Кенуры были настоящими виртуозами, их голоса то поднимались до кристально чистых верхних нот, то опускались почти до баса, хрипловатого и гулкого, поражая слушателей диковинными переливами странных мелодий, позволявшими кенурам передавать массу информации своим собратьям.
Но сейчас их вой напоминал тревожную сирену, звучащую на одной ноте, пронзительную и невыразимо тоскливую. Хотелось зажать уши, а ещё лучше — бежать, бежать до тех пор, пока не затихнет вдали терзающий слух и душу звук.
Дома было темно: дед ещё не вернулся. Рэй подумал, что его, должно быть, задержал кто-то, кто ещё в состоянии шевелить языком и слушать, хотя и казалось, что таких уже не осталось.
Закрыв окно, чтобы не слышать душераздирающего воя, Рэй без сил повалился на кровать. Что-то душное, гнетущее навалилось на него, что-то, лишь отдалённо похожее на сон.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/04/24/2160