Часы ожидания на вокзале отправки поезда не проходят бездарно. По крайней мере, для Риты и Жени. Они постоянно о чём-то разговаривают друг с другом, обнимаются и целуются. Меня грызёт жуткая зависть, от которой я просто не в состоянии избавиться. Женя оказался не так плох, как я первоначально думала. Он заботится о своей девушке, потому что любит её. У меня никогда такого не будет, потому что вся моя жизнь — сплошное дерьмо. Тем более кому нужна такая, как я? Такая неудачница? Та, которую обманули, предали, изнасиловали… Я слишком испорченная. Как морально, так и физически. Во мне нет ничего святого. Ничего хорошего. Совершенно ничего.
— Я выйду, покурю, — сообщаю Рите с Женей, и девушка кивает с таким выражением лица, словно она меня отлично понимает. Словно чувствует сейчас то, что в данный момент чувствую я. От этого мне немного не по себе. Не хочу загружать её своими проблемами. И так ей всё уже выложила, куда хуже-то?
Я выхожу на улицу, вдыхая в лёгкие свежий воздух осеннего раннего утра. Сейчас примерно полшестого, если не ошибаюсь. А поезд отправляется только в восемь. Два с лишним часа… Нам троим сидеть на этом чёртовом вокзале два с половиной часа! Я этого не вынесу… Кажется, что сюда сейчас приедет Дмитрий Владимирович, который заберёт меня. А потом… Ох, я даже боюсь представить, что же этот ублюдок может со мной сотворить.
Сажусь на деревянную лавочку, которая, к счастью, свободна в отличие от остальных, и запускаю в рот уже зажжённую сигарету. Привкус горечи во рту доставляет мне небывалое удовольствие! Я наблюдаю за людьми, которые всё ходят и ходят, мечутся и мечутся, мельтешат перед глазами, как какие-то насекомые. Мелкие букашки. Они даже представить себе не могут, что я о них думаю. Насколько ничтожными я их считаю. Это глупо, да, осуждать того человека, о котором ничего не знаешь, но это… весело, хах. Особенно когда дело касается иностранцев. Негров там каких-нибудь или узкоглазых… Ахаха…
Серый дым плавно плывёт в воздухе, постепенно растворяясь. Мне бы хотелось стать этим дымом, хотелось бы… просто также раствориться и ни о чём больше не думать.
— Ты выглядишь такой опустошённой… — шепчет кто-то со стороны. По голосу я узнаю, что это бойфренд Риты, причём без присутствия самой девушки. Неужели он оставил её одну? Ну надо же… — Эта поездка точно пойдёт тебе на пользу, — он говорит это с такой уверенностью, будто знает, какой я человек. Аж тошнит, вот честное слово!
— Ты даже наверняка не знаешь, что именно может пойти мне на пользу, — резко огрызаюсь я, туша остатки сигареты в собственной ладони. Больно, но вполне терпимо. Во всяком случае, на теле у меня не так много шрамов, как в душе. — И вообще, шёл бы ты отсюда, мне хочется побыть одной, — сама поражаюсь своей грубости, но так надо. Это нам обоим только на пользу пойдёт. Нельзя, чтобы люди ко мне привязывались, особенно хорошие. Это принесёт им несчастье.
— Ты очень несчастна, я вижу это в твоих глазах, — не обращая внимания на то, что я его отвадила, парень присаживается ко мне на лавочку и продолжает этот, как по мне, совершенно бессмысленный разговор. — Ты видишь, что мы с Ритой счастливы, и тоже хочешь обрести собственное счастье. Хочешь, чтобы тебе шептали комплименты на ухо, чтобы тебя тоже кто-то обнимал, ласкал, целовал, любил… — да он, блин, мысли, что ли, умеет читать?! А я молчу просто потому, что боюсь снова нагрубить ему. Но потом на меня что-то находит…
— Я любила одного человека. Очень хорошего человека. Он был полицейским, — усмехаюсь сама себе, не веря, что я говорю это именно Жене. Он с нахмуренными бровями внимательно меня слушает. — Очень красивым, нежным, добрым и заботливым. Можно сказать, это именно он спас меня после… смерти моих родителей, — мне становится почему-то именно жарко, и я начинаю тяжело дышать, ощущая горькие слёзы на щеках. Воздуха не хватает… — Я думала, что он тоже любит меня, но это оказалось не так. Он уехал к своей невесте и бросил меня. Как раз в тот момент, когда он мне нужен был больше всего. Позже я начала влюбляться в ещё одного человека. Он тоже казался мне таким хорошим и тоже предал меня. Теперь же я их обоих ненавижу, — бросаю на юношу мимолётный взгляд, а потом быстро отворачиваюсь, наблюдая за тем, как вроде бы американцы ссорятся между собой. Смешное зрелище, вот, ей-богу, смешное! — Хотя счастье было так близко… Не понимаю, как они могли со мной так поступить? Что плохого я им сделала?
— Может, они любили тебя настолько сильно, что даже не понимали, как себя с тобой вести? — предполагает Женя. — Может, ты их первая реальная… любовь.
— Это какой-то бред, — резко срываюсь с места, но юноша следует за мной, а потом в поле моего зрения попадает знакомый чёрный джип и я замираю на месте, не в состоянии пошевелиться. Все конечности как будто отказали всего лишь за одно мгновение, что просто нереально. — Скажи, мне это кажется? Или нервы решили на мне отыграться? — показываю дрожащим указательным пальцем на машину, которая только что остановилась совсем неподалёку от нас.
— Ты о чём? — не понимает брюнет.
— Я о той машине! — срываюсь на крик, продолжая показывать пальцем на джип. — Ты видишь её?! Огромный чёрный джип, ты его видишь?!
— Да, вижу, конечно же, но я не понимаю, в чём дело, — качает головой парень.
— Это его машина… Он приехал за мной… Эта сволочь меня всё-таки нашла… — шепчу, в буквальном смысле сев задницей прямо на асфальт. Люди, проходящие мимо, подозрительно и осуждающе на меня таращатся, но, откровенно говоря, мне на них просто насрать. Пусть смотрят. Пусть завидуют, что они не могут быть такими же психопатами, как я. У них наверняка не такая беспокойная и идиотская жизнь, как у меня. Копчик начинает побаливать, поэтому я встаю и начинаю со всей скорости, на которую сейчас способна, бежать туда, куда только глаза глядят. Слёзы… Много слёз мешают мне нормально сосредоточиться на дороге, и мне приходится множество раз проводить по лицу трясущимися ладонями, чтобы унять эту дрожь, чтобы остановить эти рыдания, которые, кажется, уже никогда не закончатся. Кто-то окликает меня справа, но я делаю вид, что не замечаю его, продолжая бежать, бежать и бежать… Кажется, это будет продолжаться до тех пор, пока я не сотру ноги в кровь, а усталость, пот и лёгкие, в которых уже не осталось воздуха, — всё это ничего не значащая ерунда по сравнению со всем остальным.
Лёгкий прохладный ветерок, начавшийся только что, даёт мне сил на дальнейший бег. Я благодарна матери-природе за то, что она помогает мне хотя бы сейчас. Но не успеваю я сделать хотя бы ещё один шаг, как меня сзади внезапно перехватывают две сильных руки, прижимая к телу, от которого исходит знакомый приятный запах одеколона. О нет… только не это… Я не хочу его сейчас видеть! Кого угодно, но только не его! С меня хватит!
Я начинаю пинать ногами со всех сил, какие у меня только есть, этого урода, который, к моему удивлению, даже не сопротивляется и спокойно принимает наказание, терпит боль, которую я причиняю с каждой секундой всё больше, всё сильнее и ожесточённее. Я кричу что-то типа: «Я тебя ненавижу! Убью, сука!», продолжая избивать его. А он лежит, прижатый спиной к асфальту. Но потом меня так внезапно бросает в смех. Громкий девичий хохот разносится по всей округе. Люди… Как же их много… Они везде. Некоторые даже фотографируют нас. Конечно, кто бы мог подумать, что известного бизнесмена избивает собственная дочь! Даже не могу представить, какой же заголовок будет у всех газет, которые выкладывают новости о знаменитостях. Но в любом случае это будет более чем просто смешно.
— Теперь ты меня простила? — закашлявшись от крови, выступающей прямо изо рта, охрипшим голосом спрашивает Дмитрий Владимирович. Я в ответ коварно ему улыбаюсь и показываю средний палец в то время, когда журналисты продолжают нас фотографировать.
— Нет, я никогда тебя не прощу, — грубо отвечаю я, брезгливо сплюнув на асфальт. — Таким, как ты, нет прощения. Эгоистам, лжецам, убийцам и… насильникам. И вообще, что ты тут забыл?! Я, кажется, чётко дала тебе понять, чтобы ты больше никогда не появлялся в моей жизни… Или такие, как ты, уже не понимают простых слов?! Всё обязательно надо решать через тюрягу? Ну что ж, ты сделал свой выбор, — я демонстративно всем улыбаюсь гораздо шире прежнего. — Я сейчас же позвоню одному копу, и…
— Своему Серёженьке?! — грубо перебивает меня мужчина, явно разозлившись. Отряхиваясь, он медленно встаёт на ноги. — Я ему все кости переломаю, если узнаю, что этот сосунок до сих пор за тобой таскается! — нифига себе сосунок! Двадцатишестилетний сосунок! Ой, как смешно!
— Да не боись ты, папочка, — последнее слово выделяю с особой интонацией. — У нас с ним уже всё давным-давно закончилось. Да и, в общем-то, ничего не было. Так что… всё на этом… оставь меня… — я устало плетусь к зданию вокзала, но на этого урода мои слова, видимо, никак не повлияли, раз он снова набрасывается на меня со спины. Я хочу столкнуть его с себя точно так же, как и в прошлый раз, но ничего не выходит. Что за чертовщина-то, в конце концов?!
— Я специально поддавался тебе, девочка моя, — шепчет мне прямо в ухо опекун, обжигая шею своим горячим дыханием. — Чтобы твои силы иссякли, а потом мы смогли бы с тобой нормально поговорить, — снова пытаюсь его с себя столкнуть, но его объятья слишком крепкие. Чёрт бы побрал этого придурка…
— Нам не о чем с тобой разговаривать. Уходи отсюда. Сейчас же, — шепчу озлобленно я, встав наконец на месте, чтобы передохнуть. — Ты для меня теперь никто. Пустое место, — эти слова выговариваю чуть ли не по слогам и с хорошо выраженным отвращением. — Я тебя ненавижу.
— М-да… — искривляет тонкие губы в хитрой ухмылке. — Только давай все матерные словечки оставим на потом, потому что твои друзья сейчас, межу прочим, у моих ребят. Тебе же не хочется, чтобы с ними что-нибудь случилось?
— Сука! — выкрикиваю это настолько громко, что даже горло начинает першить. — Ненавижу тебя, ненавижу! Не смей к ним даже своими мерзкими пальцами прикасаться! — урод, как он мог? Как у него только совести хватило на такую подлость? Я не понимаю. Как можно быть такой сволочью? Как можно вести себя так подло? Как его до сих пор от самого себя не тошнит-то? Так… мне нужно что-то срочно сделать. Я не хочу, чтобы Рита с Женей пострадали из-за меня. Из-за такого грязного и испорченного человека, как я.
— Слушай меня внимательно, девочка моя, — как же меня уже тошнит от его голоса! Раньше он был красивым, а сейчас кажется таким противным и мерзким. — У тебя есть два варианта: либо ты перестаёшь сопротивляться и мы с тобой спокойно отсюда уезжаем, либо же ты продолжаешь материть меня и брыкаться, но в таком случае твои друзья… — он делает недолгую паузу, прежде чем шёпотом продолжить: — Умрут. Мои ребята как раз давно не разминались, хоть будет на ком боевые движения отработать.
— Какая же ты всё-таки тварь… — от ярости я сжимаю зубы. Даже кажется, что они уже скрипят, соприкасаясь друг с другом.
— Ты принадлежишь мне, Екатерина, — властно произносит он, отчего неприятные мурашки пробегают по телу. — Принадлежишь с тех самых пор, как согласилась стать моей дочерью. Я привязался к тебе… — мужчина блаженно вдыхает запах моих волос, проводя по ним своим прямым носом. — Привязался настолько сильно, что просто не могу отпустить тебя. Ты моя, только моя, понимаешь? — да он точно извращуга, педофил, как я его и назвала перед Ритой. — И если с тобой что-нибудь случится, пока ты неизвестно где бродишь с этими детишками, я этого не переживу. Они не могут гарантировать мне твою безопасность, — хм, а он будто бы может, ублюдок хренов!
— Не смей так говорить о них, сукин ты сын! — снова срываюсь на крик, заливаясь слезами и содрогаясь в судорогах. Меня всю трясёт. Я больше не могу стоять к нему так близко! Не могу снова вспоминать о той боли, которую он мне причинил… Я… устала… Мне снова хочется что-нибудь с собой сделать. Может, стоит попробовать отобрать у него пистолет? Нет, дохлый номер, сомневаюсь, что у меня получится. А ведь так хочется!
— А ты их как будто бы хорошо знаешь, — снова этот грёбаный и высокомерный тон, смешанный с шёпотом, который, ****ь, уже в печенке у меня застрял!
— И как ты можешь гарантировать мне их безопасность?! — этот вопрос в очередной раз выкрикиваю.
— Никак, — спокойно отвечает тот, что вводит меня в ступор. Нет, это меня просто бесит! — Но мне незачем их убивать, не хочу снова марать руки. Но если ты не согласишься на мои условия, я с огромным удовольствием это сделаю, — и как я, интересно, должна его понимать? Он вроде бы хочет убить Риту с Женей, но при этом не горит желанием марать свои и без того мерзкие ручонки. Как это, чёрт подери, понимать?!
— Ладно, я согласна, — вынужденно шепчу, ощущая, как пустота снова начинает заполнять всё тело. В груди вновь появляется болезненная, колющая, давящая на сердце дыра, которую уже никто не в состоянии залечить.
— Вот и чудненько! — Дмитрий Владимирович легонько касается губами моего виска, но отстраняться от меня не спешит. Набирает на телефоне чей-то номер и довольно в трубку мурлычет: — Ребята, можете отпустить тех двоих, возвращайтесь к машине, — мужчина хватает меня под руку и направляется, судя по всему, в сторону своей машины. А я обвожу отчаянным взглядом всю улицу, не переставая плакать.
— Ну зачем вот я тебе сдалась, а?! Ты мне хоть это можешь объяснить? — захлёбываясь собственными слезами, почти неразборчиво бормочу я, когда он небрежно запихивает меня в свою машину.
— Ты сама знаешь ответ на этот вопрос, девочка моя, — садясь за водительское сидение, довольно объявляет опекун.
А вот хрен тебе! Ни фига я не знаю! И вообще, я почти не слушала твою нудную болтовню после того, как ты сообщил своим телохранителям, чтобы они не трогали Риту с Женей! Хотя… пофиг. Какая мне разница, учитывая то, что мне совершенно наплевать на этого гнусного урода?!
Прошло четыре года.
Его руки властно путешествуют по моему телу. Нет ещё ни одного уголка, к которому он бы не прикоснулся. Грудь к груди, губы к губам… Языки страстно и влажно сплетаются, не давая друг другу никакой свободы. Я пытаюсь издать стон наслаждения, но мой рот слишком занят для этого. Его сильное и вспотевшее из-за несколькочасового секса тело прижимается слишком тесно к моему, в желании не отпускать меня от себя ни на единый шаг. Но это пока что…
Он красив, богат и сексуален, и я ничего плохого не вижу в том, что трахаюсь с ним вот уже три года. А ему, гадёнышу такому, всё мало и мало… Он требует от меня всё больше и больше, но я не могу полностью раствориться в этом мужчине, во-первых, потому что он мне как бы отец, хоть и не кровный, а во-вторых, потому что я… его не люблю. Была чуточку влюблена в него когда-то, но ничего более.
Я сплю с ним от безысходности, потому что больше ни один мужчина не захочет быть со мной, когда узнает, что меня когда-то изнасиловали. А этот… ему всё равно, потому что это он лишил меня девственности, хоть и насильно. С годами практически все обиды забылись, ведь Дмитрий относится ко мне как к зенице ока, но я до сих пор ненавижу его, как бы ни пыталась выбить из себя это мерзкое чувство.
— Ты очень красивая, — шепчет он мне в ухо, облизывая раковину скользким языком, и я слегка морщусь от непонятных ощущений. Странно… Раньше он ведь никогда такого не делал. — И сексуальная. Я постоянно хочу тебя… Ничего не могу с собой поделать, — его губы вновь накрывают мои. Слишком требовательно и грубо. Слишком больно. Я резко отталкиваю мужчину от себя и, отвернувшись от него, шёпотом отвечаю:
— Ты делаешь мне больно… Я очень устала и хочу спать, — зевая, уже прикрываю глаза, но его пальцы путешествуют по моему позвоночнику, вызывая во мне волну дрожи, и я вздрагиваю. Заметив это, брюнет усмехается и продолжает пытку, мягко спросив:
— Тебе нравится, когда я так делаю? — я хочу сказать «да», но что-то меня останавливает. Наверное, разум, который ещё не до конца помутнел. — А так? — касается губами шеи, спускаясь всё ниже и ниже, к самым ягодицам.
— Пожалуйста, перестань, — тяжело вздыхаю, при этом прикусывая нижнюю губу и втайне наслаждаясь его прикосновениями. — Я очень хочу спать, правда. Тем более завтра рано вставать…
— Да-да, — вяло соглашается мужчина, словно не слушая меня. — Я понимаю, но у тебя такая соблазнительная попка… Может… — он замолкает, видимо, боится продолжить. Странно, что это на него нашло?
— Что «может»? — требовательно спрашиваю я, не выдержав и повернувшись к нему.
— Попробуем анальный секс? — я захлёбываюсь собственной слюной после подобного предложения и поражённо распахиваю глаза, хоть и знаю, что в темноте Дмитрий всё равно не сможет разглядеть шокированное выражение моего лица. — Я знаю, что это очень больно, но зато потом так приятно…
— Нет, определённо нет, — качаю головой, вновь отвернувшись от него и ощущая, как ночная тьма моментально отправляет меня в царство Морфея.
Ранним утром меня будит низкий голос опекуна:
— Вставай, девочка моя, завтрак уже готов, — он целует меня в губы, и я распахиваю глаза, быстренько соскакивая с кровати и пробубнив себе под нос:
— Я тебе уже не девочка.
На завтрак… не поверите… сами кабачковые оладья Марьи Прокофьевны! Странно это как-то… Почему она приготовила именно их именно сегодня?! Это словно какое-то предзнаменование…
— Вы же знаете, что я их не люблю, — недовольно смотрю на бабульку, которая, облокотившись спиной на кухонный гарнитур, задорно улыбается и, пожав плечами, спокойно отвечает:
— Зато Дмитрий Владимирович их просто обожает! — ну кто бы сомневался… Кстати, а куда исчез сам хозяин дома? Мне вот просто интересно… — Ладно, я уже опаздываю в поликлинику, — бабулька встревоженно поглядывает на свои наручные часы и, легонько поцеловав меня в лоб, незамедлительно удаляется с кухни, а в следующее мгновение ко мне за завтраком присоединяется сам Дмитрий.
— Завтра, дорогая моя, поедешь в Питер вместо меня, — сообщает он, уминая по обе щеки завтрак, я же к оладьям ещё не притронулась. Ненавижу их! Фу, гадость-то какая!
— Одна? — удивляюсь я, стараясь не выдавать своего счастливого настроения.
— Ну… фактически да, только с личным водителем. Видишь ли, у меня здесь завтра состоится очень важная встреча, а в Питере она не менее важная. Не могу же я разрываться на несколько частей, в конце концов! — возмущается, обмакнув один оладушек в малиновое варенье и запустив его к себе в рот. — А тебе я могу довериться, ты же моя дочь как-никак, — ну да, вот только спим мы вместе далеко не как отец и дочь. — Подпишешь кое-какие бумаги, сходишь на праздничный вечер с новыми коллегами, заберёшь у них договор о сотрудничестве, и дело в шляпе!
Неожиданно я замечаю остатки варенья на его нижней губе и тяну руку к его лицу. Мужчина смотрит на меня звериным взглядом и перехватывает мою руку, нежно целуя каждый пальчик. А потом один из них он засовывает к себе в рот и сосёт его с огромным вожделением, словно самый вкусный на свете леденец.
— Ты очень вкусная… — вздыхает и тянется к моему лицу, полностью потеряв над собой контроль. Но на этот раз его поцелуи не такие грубые и болезненные, как предыдущие, а нежные… Я обмякаю, когда оказываюсь в его объятьях, но мне кажется, что это не Дмитрий… Что Сергей сейчас сидит на этом стуле. Он был нежен со мной, как никто другой. Странно… Почему же я вспомнила о нём именно сейчас? Мы с ним больше никогда не увидимся, не стоит об этом даже думать. Это была мимолётная влюблённость, которая испарилась так, словно её никогда и не было.