Мамино письмо. ч. 3. Жёнки. Окончание

Лилия Синцова
Дальше, Тонюшка, у тебя Лизавета. Медичка наша. Тоже хорошая жёнка. Всегда на вызов прибежит, давление смеряет, если надо и укол сделает. Простил её Егорко. Той же осенью, после своей болезни и простил. А перед самым Новым годом они в сельсовете записались. Свадьбу устраивать не стали. Посидели малёхонько своима, и ладно. Лизавета года с три не беременела. Говорят, что у неё после первого выкидыша пошло какое-то воспаление по женски, но она ездила на какие-то грязи в санаторий, и вот те на! Сразу же двойников принесла – две деушки. Большенькие они уже стали. Хорошо живут с Егором, дружно. Дай Бог всем такого житья.
У Агафьи уже пятеро робёнков, а мужик её всё «куколкой» зовёт. Он когда из своего «вольного поселения» пришёл, долгое время в рот капли не брал. А, когда Агафья ему после трёх девок родила сразу двоих парничков, тут он на радостях и завёлся. Надо жёнку из родилки забирать, а он распьянёхонек. Брат неговой ездил за Агашкой. Вот позорище-то. Ну и показала нему потом Куколка «седьмую не полную». На колинчиках прощение у жёнки вымаливал. Но попивать с тех пор стал. И как-то раз перевернулся пьяный на тракторе, обе ноги себе сломал  паразит эдакой. В больнице долго лежал, а жёнка одна билась дома с эдакой оравой. Хорошо, что первые девки народились, всё матке помощь. Сейчас опять давненько не пьёт. Агафья держит его в ежовых рукавицах. А как же иначе-то?  Он – то в тюрьме от пьянки, то в больнице. Матка у него давненько умерла, ты её наверно и не запомнила.
Степанида. Бедная её головушка. Тут тоже была разлучная любовь. Да только не повезло жёнке в жизни. Привёз её Филипп из другого района с девчонкой Романовой. А Рома смекнул: не егов ли робёнок? Разбираться пришёл. Филипп его выставил, сказал, что это его дочка, Филиппова. Роман не поверил. Тогда Филипп со Степанидой наплели ему, что согрешили, когда Степанида поварихой работала, и поэтому она уехала из деревни. Поверил им Роман. А девчушка подрастает, и подумай токо – копия Роман. Ох, и бранился же тот с ними, да ничего не доказал. Те стоят на своём: не твоя, и всё тут! А сходство, так это простая случайность. Года через два родила Степанида ещё девочку, а через год мальчика. И всё бы хорошо, живи да радуйся. Парнишке годика три было, как утонул Филипп. Плыли они на  лодке за Двину. Там на острове телёнки совхозные паслись, везли отруби – сколько-то мешков, да ещё двое пастухов на смену. Пастухи менялись раз в сутки. А Филипп, он всё время так и бригадирил, видно поехал посмотреть, как там дела. И как на грех, налетела вдруг парусина, поднялась волна, лодка и перевернулась. Пастухи спаслись, а Филиппа видно протез на дно утянул, да и сапоги-то ему было самому не сопнуть с ног. Не знаю уж из чего этот протез и сделан, да только пропал человек ни пошто. Хватились мужики на берегу – нет бригадира. В кои-поры утонул человек – и не заметили. Спасились сами, а о безногом и не подумали. Водолазы приезжали. Долго искали. Утопленники бывает, что сами на третьи сутки всплывают, а он с протезом да в сапогах. Но всё-таки нашли.
Мы думали Степанида ума шанётся. Не шанулась. Запила Степанида. А когда запила – никто и не заметил. Жалели неё жёнки, домой приходили, сочувствие высказывали, а иная и с бутылочкой придёт. Раз да под раз, и втянулась жёнка. Не зря говорят, что пьяному море по колено. Так же и тут: выпьет Степанида, вроде и полегчает. Стали к ней и местные выпивохи похаживать. Я как-то зашла к ней, Батюшки светы, что творится! Дома грязище, три мужика за столом, курят, дыму – хоть топор вешай. А она с Веркой-гулькой песни поёт. «Чего пришла? – справивает Степанида у меня « А я растерялась, и не знаю, что сказать. «Где робёнки у тебя? – спрашиваю» «А какое тебе дело до моих детей?» «Степанида, образумись, – говорю я ней. – Отберут у тебя робёнков». А она послала меня подальше и снова запела. Вышла я на улицу, а слёза так сами и катятся. Вот что горюшко с жёнкой сделало. Надо бы пособить, а как – не знаю.
Очнулась Степанида, когда малых робёнков в детдом увезли, а Роман пришёл и забрал свою дочку. Что он девчушке там наговорил, токо пошла она к нему жить. А когда Степанида пришла за дочкой, та к ней обратно вернуться отказалась. Насмотрелась видно материных пьянок с мужиками да с бабами. А Роман и радёхонек. У него с новой жёнкой робёнки не получались. А тех двоих Степаниде отдали, но условие поставили, что она дом оберёт, на работу устроится, да пить перестанет. А если ещё раз сорвётся, то отправят её в ЛТП. Года три она продержалась, да только говорят: где вода была, всё равно там будет. Сорвалась Степанида и опять пустилась во все тяжкие. И так и эдак уговаривали её учителя с участковым: «не пей жёнка, отберём ребят», а ей всё до лампочки, пьяной-то. В сельсовете подали бумагу, чтобы отправить Степаниду на принудительное лечение в ЛТП. Тоня, да ведь говорят, что бабу хуже от вина отучить, чем мужика. Был суд, отправили неё на два года, а детей опять в детдом увезли. А Роман старшую девку так против матки настроил, что она к Степаниде и носу не показывала, даром, что та и не пила было. Может из-за этого и сорвалась жёнка, потому, как дочка-то эта принародно сказала ей: «Какая ты мне мать? У меня  папа и мама дома». «Доченька, да что ты такое говоришь? – со слезами взмолилась Степанида». А она, вертихвостка маленькая, даже ответить матке не удосужилась.
Прошли два года, приехала Степанида домой. Ходит по деревне какая-то тихая, понурая. Я спросила у неё, что она дальше думает, когда детей заберёт, а она усмехнулась: «А надо ли мне их забирать? Их в детдоме кормят, поят, одевают, обувают». «Да что ты эко, Стеша говоришь, опомнись, девка, – говорю я ей». А она усмехнулась, и прочь пошла. Ох, горюшко, как подменили жёнку. А утром, повела корову на волю, а Нюрка-брекотуха уж с новостями бежит. Мы стоим с коровами, пастуха поджидаем, а она вперёд своей коровёнки несётся: «Жёнки, жёнки, чули новость? – а саму всю распирает: надо первой рассказать». Мы не спрашивам, ждём. «Степанида-та, вот беда-та. Степанида-та!» «Да говори ты ладом, – одёрнула её Марья Пирогова». «Дак задавилась Степанида!» Мы и опешили. Не пережила бедная жёнка своей беды-горюшка. И руку никто не протянул, чтобы пособить. Дак это ещё не всё. Мужикам, что могилу копали, дали авансом две бутылки водки, и они сволочи нажрались. Тонюшка, привезли мы Степаниду хоронить, а могилка-то токо наполовину вырыта, а они распьянёхоньки, едва на ногах держаться. Позорище. Пришлось самим провожающим докапывать. Хорошо, что Роман пришёл проводить первую жёнку, не погордился. Детей из детдома никто и не догадался привезти, чтобы с маткой простились. А дочка, что отказалась, была на проводинах, но ни единой слезинки не выронила. Жалко Степаниду, сломила её смерть Филиппова.
Матрёна. Ты представляешь, Тоня, у неё в юности был друг, с которым судьба развела. Он приехал через много лет к ней на юбилей. Жёнки сказывали на шикарной машине, с букетом и прямо к ней в клуб. Помнишь, она клубом заведовала. С часок токо и побыл там и уехал. Он вскоре умер, а Матрёне много денег в наследство оставил. Так она что сделала: Отдала все эти деньги, до единой копеечки в сельсовет и сказала, чтобы на них построили дом для одиноких сердец. И чтобы так его назвали. Короче на дом для престарелых. Теперь она в этом доме и коротает век. Сын-то у неё где-то в Германии живёт, и я не помню, чтобы он мати навещал.
Теперь у тебя Алевтина. Она давно померла от старости. Сыновья её похоронили честь-честью, а дочи из Москвы так и не приехала с маткой проститься.
Евгения. Тоже не сладкая судьбинушка у жёнки. Долго она одна жила. Иван сперва клинья к ней снова подбивал, когда от Верки ушёл, да только Женька не приняла его обратно. Говорят: отрезанный ломоть обратно к буханке не приставишь.
. А тут овдовел Василий Лазарев, совсем молодой.  Детей у них было трое. Жёнка у него косила свой участок на лугу, в неудобьях, а в это время случилась сильная гроза, она и запереживала, как там робёнки одни и побежала домой. А на плече косу несла. Дорогой в лезие косы ударила молния, да так сильно, что платок на головеу Даоьи сгорел вместе с волосами. Её даже в землю закопали, думали, отойдёт – не помогло. А Василий в это время был на работе. Он трактористом в колхозе работает. А дома у него и у Евгении рядышком стоят. Куда бедному мужику с оравой? Правда мать у него приходила, приглядывала за робёнками, да она совсем худо слышала, а те и прасолят что-нибудь. Один раз огоньчик развели на задворках, почти у самой стены, едва дом не спалили. Евгения зачастую присматривала за ними. А робёнкам матка нужна. Через полгода позвал Василий её к ним жить перейти. Она не пошла, сказала, чтобы сперва жёнке годовой провёл, а там видно будет. После годового они и записались. Евгения ещё ему девочку родила. Хорошо живуд, больно добро.
Тонюшка, Степановна следующая. Вот уж справедливая жёнка была, Царствие ей Небесное. Жить ещё да жить, дак сбила её своя же корова с ног, да прямо на живот и наступила ей. Года два, как померла. Семён живёт с сыном да со снохой. Васька после армии женился на Нине. Вроде и хорошо живут, да погуливает Василий от жёнки. А она столь тихАя, что и не перечит ему. Терпеливая. Пока жива была Степановна, Васька жёнки держался, а вот теперь и навёрстывает упущенное паразит эдакой. Нина ему ещё двоих родила – мальчика и девочку.
Ну, вот, а на последней сточке у тебя стоит Марфа. У Марфы всё ладно. Хорошо с Александром живут. На лето внуков им привозят. Дед с ними на рыбалку ходит – это с мальчиками, а девочки с Марфой на огороде возятся, грядки чистят, цветочки ростят.
Тонюшка, доченька, я желаю тебе найти своё бабье счастье. Какие ещё твои годы? Оценит ли Лёнька. Что ты всю себя ему посвятила. Нынешним умом, я дак батька бы простила. Когда он приходил, обратно просился. Тонюшка, моя гордыня мне помешала, а так бы он до сих пор бы жив был. А Варька недолго горевала, сразу после сорокового привезла себе из района какого-то сожителя. А вот почему ты батька не простила? Думается мне, что ты что-то видела тогда ещё девчонкой, да мне не сказала. Доченька, учись прощать людей. Вон ты с Русланом столько лет живёшь после развода в одном городе, а он даже не знает, что сын у него растёт. Неладно это, деушка. Бывает и он к тебе попросится обратно, дак ты семь раз подумай, прежде чем отказать ему.
До свиданья, Тонюшка. Храни тебя Господь. С приветом, мама.
25 сентября 2007 года».
Антонина Григорьевна дочитала письмо и задумалась. Мама, мама, обо всём ты заботилась. Ты просто чувствовала, что всё это мне может понадобиться. Руслан. Эта заноза потихоньку выходит из сердца. Разве только самый маленьки кончик её торчит, но скоро отпадёт совсем. Её размыщления прервал резкий звонок в двери. Она подошла к дверям, и заглянула в глазок. Перед дверью топтался Руслан с букетом ромашек, её любимых цветом. «Где же он их осенью набрал? – промелькнуло у неё в голове». Антонина Григорьевна протянула руку к входному замку и замерла, не зная что делать – открывать или нет.
– Тонечка, открой, поговорить надо. Я слышу, ты тут, за дверью…