«Пятидесятые годы уже скрылись за поворотом, отшумели шестидесятые, семидесятые пролетели, восьмидесятые проросли...»
Михаил Козаков
Восьмидесятые проскочили не менее быстро и уже заканчивались. Геолог Виктор Бурин в числе многих других был досрочно уволен «в связи с выходом на пенсию». Это в 45-то лет! Поговаривали, что слишком много открыли – девать некуда все эти месторождения полезных ископаемых. Виктор вообще-то с восторгом принял перестройку. Но сыну всего пять лет. Пенсии, хоть и северной, маловато. Некоторых, повыше рангом, отправили на курсы брокеров. Тогда это смешно не звучало. Бурин решил заняться предпринимательством. Пришёл по объявлению. «Офис» оказался обычной однокомнатной «хрущёвкой». Весёлый коренастый ниже среднего роста парень с женой – вся фирма. Зачем-то спросил, кто Виктор по гороскопу. Поехали на известное Бурину по частым поездкам на переборку всякой гнили овощехранилище. Оптом взяли мешков 20 картошки. Половину вместе с Виктором оставили на оживлённом перекрёстке в новом микрорайоне. Нехитрое дело продавца он освоил быстро. Тем более, что в конце рабочего дня народ повалил. Главный вопрос: как бы ни встретить знакомых. Не получилось. На всю жизнь запомнил укоризненный взгляд бывшей сотрудницы. Под вечер явился работодатель. Бурин передал ему выручку. Несмотря на то, что отдал картошку задаром парочке ветеранов, получилась неплохая прибыль. После делёжки в офисе Виктор решительно отказался продолжать этот бизнес. «Ну ладно, - сказал босс, - сиди на своём телефоне и звони по базам и магазинам города и области. Будем «толкать» сахар». Это значило договориться на минимальную стоимость на базе и максимально наварить на магазине. Он назвал начальные цены. После дня кручения телефонного диска Бурин услышал в трубку: «Ты что, самый хитрый что ли? Ещё раз позвонишь сюда, найдём!» Капитализм показал своё свиное рыло.
Решив, что ловить тут больше нечего, Виктор расторгнул свой бессрочный, как у всех северян договор, собрал самый маленький полупустой контейнер и отправился с семьёй на «материк», к тёще «на блины» в Подмосковье. Уютный городок со старинной крепостью и красивым, хотя и наполовину раздолбанным немцами во время войны, собором вместе со всей страной входил в «рынок». Денег не хватило даже на то, чтобы выкупить контейнер, стоявший почему-то на Рижском вокзале. У жителей центра превратное мнение о северянах, гребущих деньги лопатой. «Гребли» отдельные профессии или кто на трёх работах, ну и начальство. Подавляющая часть из-за большой «вилки» окладов получала со всеми надбавками чуть больше москвичей. Раз в три года ездила в отпуск, где её дожидалась кавказская мафия. Из-за перекоса цен на фруктах и цветочках они жирели так, что северянам и не снилось. Выручил приезжавший к ним на Север в командировки московский геолог, к которому заглянул Виктор. «Работы нет, самих сокращают», - сказал он, но в долг дал.
Бурин решил поторговать. Взяв привезённый балык из кеты и красную икру, он в лютый мороз отправился на «плешку», то бишь местный толчок, он же рынок. Проторчав там часа два, получил совет от продрогших «коллег»: «Ты что, цен не знаешь?» Предложенные цены его не устроили, и Виктор подарил и раздал весь товар родственникам и знакомым. В квартире сломалась какая-то деталь от крана. Сантехники уже тоже перешли на рыночные отношения, а в магазинах ещё ничего не было. Бурин недолюбливал продавцов. Они ещё сильней, чем раньше обвешивали, завышали цены, да и хамить стали больше. Виктор решил «убить двух зайцев». Наказать торгашей и добыть нужную деталь. Он надел геологическую штормовку, взял газовый ключ и зашёл с чёрного хода в какой-то магазин. «Мужчина, вы что тут делаете?» - возмущённо сказала женщина в грязном белом халате.
-Да сантехник я. Показывайте, где у вас тут кранЫ текут? – сказал Виктор, соблюдя местный говор и помахав для убедительности ключом. «А, ну вот тут пройдите в подсобку». Он вставил свою «запоротую» деталь, а исправную унёс домой.
Между тем перестройка набирала обороты. Местные «шишки» создали строительный бум. Делали себе коттеджи, в том числе прямо на берегу озёр и рек. Всю эту недвижимость записывали на имя родственников. Бурин вспомнил стройотрядовскую молодость и влился в одну из бригад строителей. В «народной стройке» он был подсобником у каменщика, но здесь были нужны плотники. Первый опыт в этом деле у Виктора был, когда отец учил его строить забор. Надо было стесать толстый конец жерди, чтобы гвозди зашли глубже в столбик. Когда у него это получилось, отец погладил сына по голове. Это поглаживание Виктор почему-то долго ностальгически вспоминал, даже когда отца уже не стало. В конце концов, и это ушло, как многое другое. Человек с годами грубеет и как бы покрывается какой-то защитной оболочкой, как черепаха панцирем.
В конце месяца выдали «смешную» зарплату. Пришлось уволиться. Нашёл другую стройку, которая принадлежала русскому бизнесмену, живущему в США. Она располагалась в недостроенном пионерском лагере. Отправился на собеседование летним днём в джинсовом костюме. Стройка «кипела». По сторонам дороги уже было начато несколько фундаментов под коттеджи. На одном из них два рабочих «кавказской национальности» говорили между собой по-английски. Бурин всю жизнь изучал немецкий, поэтому понял только «плейбой». Запрещённый ранее журнал с таким названием уже свободно продавался во всех киосках. Уже почти дойдя до офиса, догадался, что они, возможно, имели в виду его. Вообще-то рост 180, широкие плечи, сухопарость, светлые глаза и кирпичный от загара цвет лица могли быть причиной. В кармане у Виктора, кроме трудовой книжки и диплома лежало незаполненное удостоверение с печатью и подписью начальника треста «Северовостокзолото». Его дал работавший там друг ещё в советское время. Бурин долго думал, что туда вписать и остановился на каменщике. Однако его никто никогда не смотрел. Всё решало собеседование. Виктор всегда предлагал услуги геодезиста (соответствующая запись во вкладыше диплома была), но вакансии были заняты. Взяли плиточником. Поручили ответственное задание: облицевать угол офиса лежащими в изобилии на дворе лагеря большими плитами из природного камня. Работу забраковали, но не уволили, а направили к штукатурам на КНСку (что-то типа очистных). Там было несколько бывалых залихватских женщин, которые могли и матом покрыть при случае. Образчик их речи: «Не люблю мужиков, которые дрочат». Когда выяснили, что Бурин женат, к нему не приставали. Один раз пол бригады отправили заделать выбоины в фундаменте офиса и Виктор стал свидетелем редкого приезда шефа на шикарной машине. Он оказался ничем не примечательным человеком среднего роста. Но первыми из машины выскочили два коренастых охранника с автоматами и стояли на входе пока он не уехал. Тем не менее склад на стройке никем не охранялся. А там было чем поживиться. Что и не забывали делать рабочие, приходившие за материалами. Охранялся только внешний периметр стройки местными, одетыми в форму. Несмотря на это, кто-то умудрился угнать новый миксер. А один рабочий, живший неподалёку, ежедневно таскал по одной пятиугольной плите ещё из пионерского имущества. Для этого он сшил специальную сумку. В силу своего высшего образования Бурин не мог не пообщаться с «мозгом» стройки - инженерами. Однажды в обеденный перерыв он подошёл к группе куривших у крыльца прорабов. Там был и американец Билл. У него спросили мнение о русских строителях. Билл отреагировал чисто по-американски.
-У вас нет индейцев. «Ты что такое говоришь, Билл, - сказал один из наших прорабов, - откуда у нас индейцы?»
-У вас нет индейцев, - повторил американец, - одни вожди!
У прорабов Виктор и узнал, что основная стройка находится в Раздорах. Строили мощный коттедж для отца шефа. Когда его закончили, бросили и этот участок. Но пока было весело. После зарплаты, которую платили регулярно, большой автобус, развозивший рабочих, останавливался у одного из расплодившихся в то время в огромных количествах «комков» (сокращение от «коммерческая палатка»). Народ затаривался пивом, девушкам и женщинам покупались сладости или «Фанта». Ездил и настоящий американец Кэрри к местной красотке из офиса. Он всегда брал только американское баночное пиво «Белый медведь». Единственно, что он выучил из русской речи: «Я – стори, т. е. старый» и «ясное море». Это поговорка его русского напарника, такого же высокого и кряжистого и того же возраста. Кэрри носил короткую с сединой бородку и поблёскивал маленькими маслянистыми голубыми глазками. В США он оставил много жён и, видимо, удрал, чтобы не платить алименты. Он неосторожно отправил ящик со своими фирменными инструментами в контейнере с имуществом компании. После пересечения границы РФ чемодан, естественно, «пропал». Тяжело было наблюдать отчаяние бравого американского «ковбоя» столкнувшегося с жестокой российской действительностью. Даже если бы у него на поясе висел Smith & Wesson – в кого стрелять?
После развала стройки Бурину выплатили долг по зарплате полностью, хотя и пришлось поездить в офис. Народ разбежался кто куда. Кэрри стал ездить на работу в Москву. При встрече спросил Виктора, где он работает. Узнав, что нигде, сказал со своей американской улыбкой: «Мафия?» Вскоре стало известно, что шефа той стройки убили где-то в Америке.
В дальнейшем Виктор устроился всё-таки на работу геодезистом и стал неплохо зарабатывать. От «лихих девяностых» у него ещё осталась в памяти очень красивая девушка на привокзальной площади в Одинцово. Одетая в тряпьё, она стояла у «комка» с удручённым видом. Первую мысль отвести её в милицию Бурин сразу отбросил. Она бы и сама могла это сделать. Да и «менты» в то время только бабушек-торговок гоняли да срастались с преступными группировками. С собой денег только на проезд. Везти её домой, чтобы с женой познакомить? Виктор отдал девушке своё недопитое пиво, которое она с какой-то странной улыбкой благодарно приняла.
Запомнил и одинцовскую газету с описанием найденных в лесу привязанных парня и девушки с выжженными гениталиями. Виктор только подивился цинизму журналистов, назвавших это зверское убийство ритуальным. А также можайскую газету со снимком отрубленной головы девочки кавказской внешности. Видимо результат разборки грузино-армяно-азербайджанских преступных группировок. Позднее он нигде не встречал никакой информации об этом. Скорей всего эти жертвы перестройки, в том числе и невинные, навсегда останутся безымянными.