Так называли школу № 50, в которую меня отдали учиться. Она до сих пор стоит на углу улиц Державина и Советской. Сейчас там отделение школы № 54 для младших классов. Чтобы дойти до неё из нашего дома, надо было перейти Красный проспект и идти по улице Державина вдоль так называемых кузбасских домов. Типичные сталинские коробки жёлтого цвета с большими окнами стояли строем друг за другом целый квартал. Они были построены для работников Кузбассгипрошахта, большого проектного учреждения, созданного ещё до войны. Между домами были небольшие скверики с чахлыми деревцами, и тротуар от проезжей части также отделяли тогда молодые клёны. На противоположной стороне этой тихой улицы тянулось здание штаба сибирского военного округа, а за ним было несколько деревянных домов. Впоследствии их снесли и построили ещё одно здание для штаба. В целом, сооружение образовало замкнутую структуру, и его стали называть: «Наш Пентагон».
Здание не было построено специально для школы. Поговаривали, что раньше там была баня, но, скорее всего, какое-то учреждение или общежитие. Коридоры были тёмными, потому что классные комнаты были по обеим сторонам, и окно было только в торце коридора. Почти всегда в коридорах горел свет. Классы были достаточно просторными и светлыми. Чистота и порядок поддерживались уборщицами. Директором школы была Данилова, представительная гранд-дама, превратившая школу в подобие женской гимназии. Действительно, ей нужно было стараться сделать школу образцовой. Ведь в ней учились дочери генералитета штаба, работников облисполкома, кузбасовских начальников, сотрудников академии. Педагогический коллектив состоял из опытных среднего возраста преподавателей. Девочки ходили в коричневых форменных платьях с белыми воротничками и чёрных фартуках. По праздникам полагалось надевать белые нарядные фартуки. Конечно, и помыслить нельзя было о косметике. Украшением были лишь банты в косах. На переменах девочкам полагалось чинно прогуливаться парами по коридору, что, впрочем, соблюдалось не всегда. Младшие классы помещались на первом этаже. Их двери выходили в спортивный зал с тёмными шторами на окнах. Там можно было свободно побегать, залезть на сцену, прятаться в пыльном занавесе и за кулисами. Там был и наш 4-ый Б класс.
Училась я легко, но в отличие от предыдущих школ здесь мне пришлось столкнуться с равнодушным ко мне отношением со стороны девочек. Никто и не подумал подчиняться моим указаниям. В классе уже сложились дружеские группировки, и они не нуждались в посторонних. Мне нужно было самой к ним приспосабливаться, поскольку в одиночестве я не хотела оставаться. Постепенно у меня стала завязываться дружба с Ирой Углицкой и Альбиной Гольневой. Ирочка жила в четвёртом подъезде нашего дома на первом этаже с мамой Лидией Яковлевной и бабушкой Марией Андреевной. Лидия Яковлевна, очень женственная, интересная дама, всегда со вкусом одетая, работала чертёжницей. Бабушка шила платья на дому, чтобы подработать. Мама стала обращаться к ней с заказами для себя и для меня и подружилась с Лидией Яковлевной. В отличие от смуглой мамы у Ирочки было белое личико и узкий разрез глаз. В молодости она была своеобразно симпатичной с мягкой кошачьей грацией, как и мама, но потом превратилась в мощную бабу. Альбина была худенькой, длиноносенькой, с красивыми пышными рыжеватыми волосами. Добрая и спокойная, она обычно поддерживала всё, что предлагала Ира. Альбина мне очень нравилась. Она напоминала мне саратовскую подружку Валю. В тайне я ревновала её к Ире и одно время даже склонила на свою сторону. Мне всегда не хватало надёжного преданного друга, каким Альбина могла бы быть для меня. Хорошие отношения были у меня с Танечкой Сурковой, маленькой девочкой, жившей с пятью сёстрами в кузбассовских домах, Лидочкой Струмилиной. Пара неразлучных подружек Вера Иващенко и Надя Ермоленко также хорошо ко мне относились. Была в классе и моя однофамилица Инна Иванова, тихая примерная девочка с больным сердцем. Маме она очень нравилась, Но мне было с ней трудновато общаться, поскольку она избегала участвовать в озорных забавах. А я до них была большая охотница.
Учительница у нас была пожилая, очень внимательная ко всем. Поскольку я с боль-шим трудом выносила даже доброжелательный диктат, у меня не было сердечной привязанности и благодарности к преподавателям. Я относилась к ним настороженно или довольно равнодушно. Наверное, поэтому я их плохо помню.
Лечусь и загораю
После окончания учебного года родители поместили меня в институт травматологии и ортопедии для обследования, чтобы понять, какое лечение там могут предложить. Маме очень хотелось, чтобы у меня были прямые стопы, и я могла ходить в обычной обуви. Мне же приходилось заказывать ортопедические ботинки на протезном заводе. Пока их делали, нога у меня вырастала, и я с трудом их разнашивала. Ну и конечно, особой красотой они не отличались, хотя сделаны были добротно. Наши детские палаты были на четвёртом этаже. В окна было видно только небо, так высоко они были расположены. В палате было четверо кроватей, и соответственно, четыре девочки. Гулять нас не пускали, и нам было очень скучно. Папа купил мне головоломку: надо было путём передвижения расставить квадратики с цифрами от 1 до 15. Это тоже было скучно. Чтобы как-то скрасить моё пребывание в больнице, родители старались принести что-нибудь вкусненькое. Особенно мне нравилась тахинная халва в круглой железной коробочке. Конечно, девчонки болтали обо всём на свете и просветили меня, откуда дети берутся. Пожалуй, это было для меня самым важным результатом пребывания в институте травматологии. Наверное, врачи предложили снова гипсовые повязки. Мама на это не согласилась, поскольку раньше в Саратове мне уже пытались безрезультатно исправить деформацию таким образом. Меня забрали домой, и летом мы снова поехали в Евпаторию по путёвке «Мать и дитя» в знакомый пансионат «Светлана».
Евпатория постепенно благоустраивалась после войны. На фундаменте разрушенной гостиницы «Дюльбер» установили зонтики и сделали летнее кафе. На набережной посадили молоденькие деревца, а на пляже сделали большие навесы, под которыми стояли деревянные топчаны. Там в тени можно было укрыться от солнца и принимать воздушные ванны. Появилась новая процедура «Сон на берегу моря». Тем, кому он был предписан, выдавали вечером постельные принадлежности, чтобы спать на топчане ночью. Утром постель сдавали до вечера. Мы попробовали спать таким образом, но маме не понравилось. По выходным дням, когда не было процедур, мы ходили в курзал. Так назывался парк на берегу моря. Там сделали пушкинский уголок: в небольшом фонтане стояла статуя девушки с кувшином. На дереве сидела русалка. Рядом голова из «Руслана и Людмилы». По её бороде скакал маленький Руслан с копьём. К дереву было привязано чучело учёного кота. Конечно, никакой художественной ценности эти изделия не имели, но всё же были местной достопримечательностью. Мама вволю накупалась. Загорелые до черноты и наевшиеся фруктов, мы вернулись в Новосибирск.
В средних классах
В пятом классе мне стало труднее учиться. Появилось много предметов. Сложнее ста-ла математика, и по литературе я не могла свободно писать изложения. Географию, историю, ботанику я читала на переменке, и этого было достаточно для ответа. Ко мне в дом довольно часто приходили девочки что-нибудь списать и, конечно, поболтать. Я любила придумывать страшные истории, навеянные Гоголем. Девчонки слушали их, затаив дыхание, трясясь от страха, но просили рассказывать ещё и ещё. Меня прикрепили к Нине Байдиной, чтобы я помогала ей по географии. Нина была завзятой театралкой. Она 15 раз смотрела в ТЮЗе спектакль «Волынщик из Стракониц» и изображала перед нами понравившиеся сцены. У Нины был хороший, от природы поставленный голос. Она всегда выступала в концертах самодеятельности. Учёба интересовала её мало, лишь бы не остаться на второй год. После окончания школы она поступила в хор только что открывшегося театра оперетты. Потом окончила теат-ральное училище и выступала, как солистка. Внешне она стала довольно эффектной и пользовалась успехом у большой группы зрителей.
Меня выбрали в редколлегию. Когда я стала оформлять газету, родители взяли дело в свои руки: нарисовали рамочку из вьюнков, сделали красивый заголовок «Костёр» и даже изобразили этот костёр из цветных бумажек. Меня отстранили совершенно, и я была недовольна, что мне не дают делать пусть хуже, но самой. Конечно, газета понравилась, но, когда через месяц надо было делать новую, родителям уже не захотелось тратить время. А мне уже было неудобно приносить по- детски оформленную газету. Наверное, родители сказали классному руководителю, чтобы мне не поручали делать газету, и от меня отстали. Кстати, классным руководителем у нас была Анна Наумовна, англичанка, довольно молодая женщина. Она заботливо относилась к своим ученицам и даже приглашала к себе в гости в деревянный частный домик на Нарымской. Я тоже как-то раз у неё была. Помню, мы долго шли по засыпанной снегом улице из деревенских изб серым зимним днём.
В то время из предметов мне особенно нравилась история древней Греции. Мне купи-ли книгу Куна «Что рассказывают древние греки о своих богах и героях». В ней был сохранён красочный язык «Илиады» и «Одиссеи», передающий атмосферу солнечной Греции. Я представляла и розовоперстую Эос, и ослепительного Гелиоса на колеснице, и спортивную строгую Артемиду. Я видела лазурное море, согретые солнцем коричневые скалы, долины с рощами из раскидистых деревьев, где у ручьёв встречались нимфы и фавны. Наверное, тогда у меня возникло видение картины: на высокой скале стоит белый храм Артемиды, у подножья вздымаются грозные волны, белой пеной яростно разбиваясь о камни. На небе тёмная грозовая туча швыряет вниз стрелы молний. Но белый храм стоит нерушимо и гордо под ударами гневных стихий. Я нарисовала красками небольшую картинку на этот сюжет. Мама, увидев её, спросила: «Ты откуда срисовала?» И не поверила, что это моё творение.
В Успенке
Летом Лидия Яковлевна предложила нам отдохнуть в деревне Успенка, где она сни-мала дом для Марии Андреевны, своей матери, и дочери, моей одноклассницы Ирочки Углицкой. Успенка – большая деревня вниз по Оби, довольно далеко от Новосибирска. Мы ехали на машине часа три по плохим просёлочным дорогам, а на речном пароходике надо было плыть часов шесть. Но там был прекрасный сосновый бор с грибами, раздолье реки, где в ту пору ловились не только окуни и щуки, но и нельма, стерлядь, а бывало на перетягу и осётр попадался. Естественно, вдоволь было деревенского молока, творога, сметаны. Мы разместились в новом, ещё не оштукатуренном доме с печкой, но без мебели. Матрасовки набили сеном, положили от стены и до стены и спали на полу. Помню, дождливым днём мы с Ирой сидели в доме и от скуки кувыркались на этих матрасах. Мария Андреевна угостила нас очень вкусным какао на цельном молоке. Кажется, больше такого какао я никогда не пила. У хозяев было четыре маленьких дочки. Пятая родилась при нас в бане. Старая фельдшерица навестила роженицу лишь на следующий день. Родителям понравился отдых в деревне. Папа с увлечением рыбачил на удочку, мама ходила в лес по грибы и ягоды. Перед отъездом засолили ведро груздей, сварили варенье из душистой дикой смородины. За нами снова приехала машина из института и увезла нас в город со всем добром.
Мне 12 лет
Учебный год 1951-52 гг. ничем особенным мне не запомнился. Кажется, нам поручили шефствовать над малышами, и мы решили сделать кукольный театр. Кукол и декорации рисовали и вырезали из картона. Из чего-то соорудили ширму, и кажется, показали какую-то сказку. Я с удовольствием участвовали и в приготовлениях и в постановке, но девочкам это быстро надоело. Отличницей я уже не была, но училась на 4 и 5, в основном. Старательно занималась английским языком и даже участвовала в каком-то городском смотре, где мои знания оценили на тройку. Насколько я помню, задания были сложными и выходящими за рамки школьной программы.
Летом папа отвёз меня к бабушке. В Пензе на вокзале нас встретил дядя Толя. Пока поезд стоял, он беседовал с папой, а мне купил мороженое, круглое с двумя вафлями снизу и сверху. Оно было простым молочным, и мне не очень понравилось. Я уже знала вкус сливочного пломбира. В Ртищево, где нужно было делать пересадку, мы сели в мягкий вагон скорого поезда, чтобы поскорее уехать. Нас поместили в купе с полками, обитыми красным бархатом. На окнах были белые занавески, на столике чистая салфетка. В коридоре красная ковровая дорожка. Словом, шик, блеск, красота. Проводник в белой курточке принёс в стаканах с подстаканниками крепкий сладкий чай. Чем ближе мы подъезжали к Саратову, тем больше волновались, ожидая встречи с родными, которые нас искренне любили. За окном потянулись бурые холмы и после Аткарска мы уже собрали вещи, хотя до Саратова было ещё часа два езды. Кажется, на вокзале нас встречала тётя Ида, а бабушка ждала дома с вкусными пирогами.
На следующий день после завтрака я вышла во двор и стала звать подружку Валю. Раньше бывало я покричу, и Валя приходила ко мне, а тут я долго орала во всю глотку: «Ва-ля! Валя!», но подруга не появлялась. Удивлённая и огорченная, я сама пошла к Вале. Она была дома. Её мама тётя Настя довольно приветливо меня встретила. Я не стала выказывать свою обиду, а выразила радость свидания с подружкой. За прошедший год Валя подружилась с Люсей Максимовой и её сестрой. К ним присоединялись Валерка из соседнего дома и Вася Солнцев. Чаще всего они играли в мячик: бросали его о стенку, и пока он летит, надо было или хлопнуть в ладоши спереди, сзади, над головой, или сделать погончики, или перевер-нуться, успев поймать мяч. Кто не успел, тот выбывает из игры. Мне было трудно играть, потому что я не устойчиво стояла на ногах и не успевала поймать мячик. Но мне очень хотелось играть со всеми, и я стала упорно тренироваться во дворе. Часами я бросала мячик о стенку дома и ловила его. Бабушка не выдерживала и выходила из дому: «Ну что ты всё ботаешь и ботаешь?» - сердито говорила она. Тогда я уходила к сараю и там продолжала тренировку. Конечно, это укрепляло мышцы ног, рук и всего тела, поскольку приходилось нагибаться, чтобы подобрать мяч. В результате я научилась средне играть в мячик и уже не сразу вылетала из игры.
Этим летом я стала девушкой. Помню, начался знойный день. Мне было как-то тяжело на солнце, и я уселась на завалинку. Ничего не хотелось делать: ни играть, ни читать. Через некоторое время я почувствовала, что подо мной сыро. Удивлённая, я поднялась и увидела, что сарафанчик сзади намок от крови. Я испугалась и пошла к бабушке. Мне дали вату и марлю, успокоили и постарались объяснить, в чём дело. Так начались мои ежемесячные неприятности, доставлявшие мне много хлопот. В отличие от других женщин, я порадовалась, когда этот период закончился.
От кого-то я заразилась скарлатиной. Увидев, как мне плохо, вызвали врача, который на машине скорой помощи отправил меня в инфекционную больницу, а в доме сделали дезинфекцию. Через несколько дней мне стало легче, но полагалось пробыть в больнице 21 день. У меня была с собой книжка Некрасова с поэмами «Мороз – красный нос» и « Русские женщины». Они мне очень нравились. И многое я запомнила наизусть.
Есть женщины в русских селеньях Их разве слепой не заметит,
С спокойною важностью лиц. А зрячий о них говорит:
С красивою силой в движениях, «Пройдёт – словно солнцем осветит!
С походкой, со взглядом цариц,- Посмотрит – рублём подарит!»
Более того, мне хотелось быть их героиней, русской девушкой. В больнице мне дали довольно длинное платье, отрезное по талии со сборенной юбкой. Оно казалось мне взрослым, русским, деревенским, и очень нравилось. Но русские девушки не ходили простоволосыми. Косынки у меня не было, и вместо неё я стала повязывать пелёнку. Вскоре нас стали выпускать в сад около больницы, где я проводила время с другими детьми. В это время тётя Ида познакомилась с Володей, который сделал ей предложение. Они вместе приезжали навещать меня в больницу. Володя мне понравился. Стройный, среднего роста, худощавый, с русыми волосами и серыми глазами, он обладал врождённым умением держаться артистично. Такой тип мужчины потом привлекал меня всю жизнь.
Снова в Евпатории
В июле приехала мама и повезла меня в Евпаторию. Как обычно, у нас была пересад-ка в Москве. Пока мама стояла в длинной очереди в кассу, я сидела в зале ожидания. Чтобы как-то компенсировать скучное ожидание, мама покупала мне неповторимо вкусное московское мороженое. Уже вечером мы сели в купированный вагон. Мама купила много вкусных вещей: пышные булки, колбасу и небольшой кусочек сёмги. Я впервые попробовала этот де-ликатес. Вкус был незабываемый. В Туле на перроне купили большие расписные тульские пряники на меду. Когда мама задремала, я положила их ей на плечи как погоны. Уж очень похожи были на них пряники. В то время на станциях продавали разные съестные продукты для проезжающих. Вагоны – рестораны были далеко не в каждом поезде, да и большинству пассажиров они были не по карману. Те, кто часто ездил, уже знал, чем примечательна каждая станция. Например, в Поворино женщины приносили к поезду вкусную картошку. Она была отварена, а потом целые клубни слегка обжарены вместе с золотистым луком. Тут же можно было купить малосольные огурчики. В Запорожье, где ещё был не восстановлен разрушенный вокзал, к поездам приносили черешню и вишни. Их продавали в кульках из газеты, или привязывали к палочкам. Осенью вёдрами выносили яблоки и сливы. Торговля на перроне делало долгую поездку не только вкуснее, но и разнообразнее.
Мы опять поселились в «Светлане». С нами в палате жила Мария Владимировна, ин-тересная дама с большим бюстом и выразительными серо-голубыми глазами. С ней был её шестилетний сын Серёжа, довольно крупный, спокойный мальчик. Почему-то у него часто болел живот. Мария Владимировна покупала на базаре деревенскую курочку и варила ему бульон. Курочку мы съедали вместе вечером в палате. К нашей кампании присоединился мужчина, который приехал в Евпаторию с дочерью Наташей. Девочка была на год моложе меня, и мы с удовольствием общались. Однажды в воскресенье кампания решила устроить пикник на диком пляже в курзале. Взяли с собой овощи и фрукты, а мужчина приволок огромный спелый арбуз, но … есть его было невозможно: он пах керосином. Обратно до Москвы мы ехали в одном купе с этим мужчиной и Наташей. Родители накупили несколько видов копчёных рыбок, жирных и очень вкусных. Я и Наташа во что-то играли на верхней полке. В Москве мы дружески расстались навсегда.
В сентябре я с радостью встретилась со своими одноклассницами. Мы долго обмени-вались летними впечатлениями, сидя на лавочке. Погода была по- летнему жаркой, и вместо формы я несколько раз одевала в школу тёмно-зелёное крепдешиновое платье, которое мне бабушка переделала из маминого, порядком выношенного платья. Потом потекли обычные школьные будни.
На Новый год на площади была сделана традиционная большая новогодняя ёлка. Во-круг неё снежные скульптуры Деда Мороза и Снегурочки. Для детей была устроена горка, на которой толпились не только ребятишки, но и взрослые. Играла музыка. По репродуктору громко транслировали популярные пластинки. Папа захотел свозить меня на ёлку на санках. Я пыталась сопротивляться, но он настоял, не понимая, что я уже не ребёнок. Конечно, люди на ёлке поглядывали на нас с удивлением, а один молодой мужчина стал меня стыдить, что я такая большая заставляю себя возить. И я, и папа ничего ему не сказали, лишь постарались уехать от него. Он довольно долго нас преследовал, не понимая, в чём дело, и, наконец, отстал в недоумении. После этого случая отец перестал возить меня на санках.
Значительным событием в марте 1953 года была смерть Сталина Иосифа Виссарио-новича. Помню, тогда был пасмурный тёплый денёк. Мама провожала меня в школу по та-лому снегу, и при переходе через Красный проспект нас чуть не сбило такси. Мы испугались и стали возмущаться, а явно расстроенный водитель махнул рукой, показывая: « О чём вы, когда такое горе!» В школе ученицы были притихшие, учителя растеряны. В тёмном коридоре с тусклыми лампочками под высоким потолком собрали линейку. Уроков как таковых не было, и часа через два нас отпустили домой. У меня не было горестных переживаний. Напротив, возникло ощущение перемен.
Седьмой класс был выпускным. После его окончания выдавался документ о неполном среднем образовании, и некоторые ученицы уходили из школы учиться в техникумы и ФЗУ. В нашем классе учились девочки из детского дома. Они были грубоваты, и мы, домашние, с ними тесно не дружили, хотя общались нормально и искренне радовались, когда у одной девочки Нади Ермоленко нашлась мама. Для этих девочек седьмой класс был последним. Весной этого года я начала вести дневник.