ЗАТЕРЯННЫЙ МИР II
«Путешествие в Бробдингнег – страну великанов»
;
«Итак, я нашел лишь одно:
истинный Бог создал людей праведными,
но они стали строить много своих планов»
7:29
Екклезиаст
«И сему провидению препоручаю я вас,
дети мои,
и заклинаю:
остерегайтесь выходить на болота
в ночное время,
когда силы зла властвуют
безраздельно»
«Собака Баскервилей»
А.К.Дойл
I
Не с веселым настроем – чего уж греха таить - берусь я в этот раз за перо. Прямо скажу, безо всякого задора и энтузиазма. Уж, что есть – то есть. Дело в том, что в первый раз приходится писать «изпод палки» - ведь даже в школе такого не было.
Но, да пусть это никоим образом не смущает моего дорогого читателя. Это лишь слегка горькое вступление к моему второму посланию из «загробного мира живых», пусть уж простит меня их хозяин.
Итак, переходим к делу.
Весьма печально, но оказалось, что хозяин той «райской турбазы» - известной читателю по моей первой публикации, когда говорил о будущем наблюдении за мной, говорил, как оказалось, вполне серьёзно. Меня «выдернули» до удивительного просто.
Поздним вечером мне позвонили, я вышел во двор к калитке и успел разглядеть лишь тёмные силуэты этого человека и машины позади него. Дальше разряд электрошокера и все…, и пустота…
Сложно описать, что почувствовал я , открыв глаза и снова обозрев, такие до боли знакомые мне, белые стены моего овального – в прямом смысле, бывшего кабинета. Первым моим неприятным ощущением был этот запах. Запах кожаного ядовито рыжего дивана, на котором я очнулся – я сразу его вспомнил.
Я лежал без движения уже минут 10. Минуты за три я смог успокоиться, предотвратив истерику и дальше просто молча соображал – зачем я ему опять понадобился. В конце концов, совершенно успокоившись в том плане, что хочешь – не хочешь, но получилось так и теперь надо что-то с этим делать, я решил выставить ему счёт. Нет, не моральный; я понимал, что это вызовет лишь улыбку, но его, незримом мне, лице. Счёт буквальный. Дело в том, что из-за своих сумасбродств, он ломал весь мой рабочий график, настроенный и налаженный годами труда. Я реализатор кондитерских пекарен, у меня договоренность с пол сотней магазинов и я не могу, просто так, взять и исчезнуть куда-то по чьей-то прихоти. «Пускай платит тогда», - решительно был настроен я: «денег-то валом, если дурдомы такие строит».
И я порывисто встал с дивана, направившись к письменному столу. По ходу окинул вокруг взглядом – может что поменялось. Нет, всё без каких-либо видимых изменений. Освещение – усиливающееся по мере наступления утра, давало мне понять, что сейчас только рассвет. Предположение моё подтвердили, уже видимые мне, эти идиотские часы в виде солнца с этими дебильными лучами-стрелками, висевшие под телевизором. Они показывали 7 утра. Потому и тишина была, я понял; и потому я проснулся – привычка.
Я глянул на оба дивана. И там, и там были видны силуэты спящих под одеялами тел.
«Значит, - нервно усмехнулся я, одевая наушники и нажимая кнопку вызова, - а на манеже – всё те же».
Но мне никто не ответил, хотя я давил на нее минут 10, пока душевно не выдохся. Я со вздохом вернулся к себе на диван. Сел и ощупал карманы. Сотки не было. Да она, собственно, все равно здесь не ловила – в том я убедился ещё в прошлый раз.
«А ну его к чёрту» - повалился я опять на диван: - Всё равно заплатит. Деньги-то дурные, видать. Чё ему жалко, что ли…? Ладно, «будем посмотреть», как говорят в Одессе.
И я закрыл глаза. Все таки он меня чем-то, очевидно, подкачал - в голове был ещё какой-то туман и сознание моё вновь начало заволакивать дрёмой.
Я очнулся от стука. Стучали в мою прозрачную пластиковую дверь.
Это был мой «старый знакомый» - Судья.
- Чё? Опять? – спросил он с улыбкой и я невольно вспомнил тот старый мультфильм про пса и волка:
- Ну да, получается опять; получается – вызвали.
Я поднялся с дивана улыбаясь и здороваясь с ним за руку: - Чего у вас тут за новая сенсация? Что-то, я смотрю, изменений никаких, как вроде.
- Да вроде всё по старому. Тишь да благодать, как говорится. Ну, пойдем расскажешь чего да как; чего там у вас, вообще, творится. Что там наверху делают-то. Чего-то уж больно долго нас ищут.
Мы вышли и направились за общий стол, за которым уже сидело всё местное население, состоящее из всё тех же моих троих знакомых. Все они мне сейчас при этом радостно улыбались.
- Чего-т давненько вы к нам не захаживали… - пошутил священник, поднимаясь мне навстречу.
- Да вот, как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло, да?
- Вам положить? – ласково улыбаясь, спросила меня тем временем Дина.
- Нет, чай или кофе там налейте, что у вас есть...
- Чай.
Я кивнул головой, присаживаясь: - с молоком, если есть.
У всех же на тарелках была разложена жареная печень с гарниром из пюре с зеленью.
Мне, дорогой читатель, очень сложно, если честно, сейчас передать вам всю эту беспорядочную гамму вопросов, которыми меня засыпали в тот наш первый завтрак. И хотя меня и просили писать в этот раз пообстоятельней, но я, всё же, не вижу в том особого смысла.
Я рассказал им, что побывал у всех дома. Каждому сообщил их мелкие детали моих визитов, прекрасно понимая насколько для них это было важно. Где-то и приврал, конечно; потому что ни к чему той же Дине, например, было знать, что её бойфренд уже давно «забил на нее в три этажа». Рассказал про усилия полиции, которые, как оказалось, были не очень пока продуктивными.
Но кто знает, - сказал я, - может они уже и на пути сюда. Меня-ж не посвящают. Меня, собственно, уже больше месяца, как вообще, не беспокоили. Я уже стал и забывать, если честно, обо всем. При этом я , конечно, попросил у всех прощение. Но, ведь это просто жизнь – там же каждый день на тебя чего-нибудь валят, вы же понимаете, - сказал я.
Вести об их домашних всех расстроили. Наш бурный, поначалу, очень эмоциональный разговор стал постепенно затухать и, с руганью в адрес бесполезной полиции, все стали разбредать по своим диванам.
Я же из разговора с ними не получил никакой новой для себя информации: зачем я здесь и почему?
Поэтому, понятное дело, как только я вернулся к себе, я первым делом вновь бросился к наушникам и красной кнопке вызова. Но в ответ – все та же тишина. Хозяин не отвечал и им на протяжении всего того дня и спать я отправился ночью в том же неведении.
Лифт приходил с продуктами, включался телевизор (у них пульта не было, управлялся он сверху), но нам никто не отвечал оттуда.
Кстати, о телевизоре – пока коснулись – это нечто!
Нам показали два документальных фильма: один про мозг человека, а второй загадки астрономии – это ладно. А вот дальше врубили часа на 3 какой-то пленум ЦК КПСС с выступлением Леонида Ильича Брежнева – откуда только такую запись достали! И зачем? Этот вопрос так и остался пока у меня открытым.
А что касательно моих попыток выйти с хозяином на связь, то его голос меня разбудил только на следующее утро из динамика над моим изголовьем.
II
- Доброе утро, господин Гулливер, - до моего слуха донёсся, всё тот же знакомый мне до боли, баритон, стоявший в моей памяти рядышком с этим запахом дивана, когда под утро я открыл глаза лежа в этом своем кабинете, а точнее – в «палате».
Я тут же молча и решительно встал на ноги и пройдя за стол, одел наушники с микрофоном. Я сразу же, безо всяких слов приветствия, выложил ему свои проблемы по поводу моей работы и все свои претензии. Говорил я при этом, само собой, коротко, чётко и ясно. И после всей этой около минутной тирады я взял выжидательную паузу.
- Господин хороший, дорогой вы наш, вы у нас кем, собственно, работаете? – в его голосе явно слышалась плохо прикрытая усмешка с какой-то даже долей угрозы.
- Я занимаюсь реализацией кондитерских изделий по магазинам от трех пекарен и теперь у меня всё ломается. Тогда, слава Богу, сбой небольшой был – ну тогда, ладно – мы договаривались и я подготовил со своей стороны почву. Просто из-за полиции вся неделя потом кувырком пошла. Ну, а сейчас…, - я снова замолчал, давая, как бы понять, что это просто уже перебор.
- Извините меня, Гулливер, вы тут чего-то сами напутали, а меня вините, - мой незримый собеседник явно насмехался надо мной: - Как там у вас в Библии говорится: «Люди сами путаются, страдают из-за своей глупости и упрямства, а сердце их при этом гневается на Бога, так ведь? Так вот, прямо, как у вас тут сейчас. Когда это я вас, Гулливер, назначал реализатором в пекарню, да еще в три?! Это вы чего-то путаете.
Я вас назначил своим обозревателем там у вас наверху. И вот – по этой вашей должности я, как раз таки, вижу полное ваше пренебрежение. Можно сказать, просто саботаж какой-то. Я же вам говорил, что буду за вами наблюдать. Вас туда зачем послали, спрашивается? Булочки развозить?
От такой наглости, я просто оцепенел: - Вы, конечно, извините меня, но как я помню, у нас с вами было несколько добровольное партнёрство-соглашение. Я принял ваше приглашение, был вам благодарен за ваше гостеприимство, ну а дальше, извините, - я слегка кашлянул в кулак, - мне надо, как-то, своими делами заниматься.
- Так, так, - голос зазвучал уже твёрже, почувствовались стальные нотки: - Значит, вы посчитали все это мусором каким-то. На статейку паршивую, короткий опус… Так?
- Ну, а что вы хотели, роман, что-ли, в трёх частях с эпилогом?
- Значит, - продолжил тот, абсолютно игнорируя мой вопрос: - для вас эти люди – мелочи жизни. Вам это неинтересно, видите ли. А у вас чем лучше-то, господин хороший? У вас что ли, больно интересно? Что вы там пишите? Я читал. Я бы сказал – всё это лишь религиозные прокламации; в наше время вещи абсолютно бесполезные и только вредные по большей части.
- Пишу уж, что пишу.
- Ну да, да. Для себя, что ли пишите? Так зачем публикуете тогда?
- Для людей пишу.
- Послушайте, я вам в прошлый раз это уже сказал: «Не занимайтесь ерундой». Пригласил вас к себе. Показал. Я думал, вы поняли. Я протянул вам руку помощи. Вы ответили грубостью.
Я стал чувствовать что-то недоброе и только сейчас вдруг стал осознавать, что нахожусь-то пока в его полной власти: - Извините меня, если…
- Заткнитесь теперь на время, Гулливер, пока я вам имя не сменил. Итак, слушайте меня внимательно. Видя, что вы абсолютно не усвоили первый урок и просто вернулись к своей белиберде, я решил, из вежливости, пока лишь, просто повторить вам свое предложение ещё раз.
- Повторяю, извините. Может, я действительно что-то не понял. Что вы хотите?
- Да, да, вы не поняли. Я в начале, просто объясню в чём вы неправы, в чём ваша ошибка, а потом вы и сами, надеюсь, все поймете.
- Я весь во внимании.
- Я, вот, тут назвал ваше творчество белибердой не в прямом, конечно, и полном смысле этого слова. Нет, но вот как по вашему: если яйцо, скажем протухло и получается – что уже, и ни цыпленка, и ни яичницы. Что получается - белиберда, голубчик. Вот!
Или, как скажем, носила – носила, да и выкинула. А зачем носила-то, спрашивается? Вы ещё не поняли? Я поясню.
Литература, милейший, как и всё творчество, впрочем, можно разделить на два лагеря: шоу и дело.
То есть, развлекуха или какое-то дело. Может то созидания или разрушения, но серьезное дело. Это как и в еде: есть мало обязательные сладости надо в меру, а серьёзной пищи должно быть поболее. Делу время, а потехе час… И вот самый цимус получается, когда они смешиваются и сочетаются в коктейли. Но только, вот, в наше время пропорции надо делать наоборот. Понимаете? Алкоголик, хоть физический, хоть духовный – он больше пьёт, чем ест. Ему важен сам «балдёжь и веселуха». Сейчас времена ШОУ – «хлеба и зрелищ», но зрелищ должно быть больше, много больше. Как говорится, не мы такие, жизнь такая. Она диктует свои правила и их нужно уважать. Потому что, понимаете, во всем должна быть какая-то цель; в смысле, она должна достигаться, чтобы как-то оправдывала средства. А так, одна белиберда и выходит. То есть, или делается чистое шоу – и тогда все смеются; или делается шоу с мыслью – идеей, как кофе с бренди. Но здесь есть один очень важный аспект. Не переборщить. В этом коктейле должно быть лишь чуть-чуть «работы над собой». Вы понимаете? Чтоб его хотелось пить, ясно? Но как же оно достигается?!
Хотя, что я тут велосипеды изобретаю?! Вот, вспомните, к примеру, ранешнюю ситуацию с сигаретами. Пачка должна быть яркой, красивой и стильной – вот, в чём должно быть искусство. А то, что там Минздрав предупреждает – это там где-нибудь сбоку напишите. Тому, кому надо, уж поверьте, найдут и прочитают.
Дело в том, что все и так уже давно об этом знают – о чём хочет предупредить ваш Минздрав и вы вместе с ним. Поймите вы, наконец, ту простую истину, что от ваших умных надписей на пачке, ещё не один, поверьте, не один не излечился. Никто из-за надписи на пачке не бросил курить – это я, вам говорю; пока ветер гнал волну и крутил мельницы, а на экранах изо рта у тех, на кого надо было быть похожим, чтобы тебе было хоть как-то сладко в этой жизни, непременно торчали сигареты. Поэтому от искусства требовалось лишь красиво преподнести человеку эту пачку, которую он все равно возьмёт с вами или без вас. Но ваша задача - преподнести ему это красиво, художественно и скрасить, пускай, даже его последние минуты жизни. Теперь от пачек сигарет вернемся к нашему делу, к нашим вопросам.
Так, как же нам это сделать практически. Всё очень просто.
Обличать нужно не читателя и не зрителя, а соседа читателя и соседа зрителя. Понятна суть? Вот тогда-то и будет в плане работы над собой- чуть-чуть. Поймите одну вещь.
Сейчас я вам поясню и вы, как раз, поймёте всю бессмысленность вашего направления.
Сейчас не 90-е, население наше уже не дети, как тогда. Это тогда можно и нужно, может быть, было что-то и кому-то объяснять и показывать новые направления. Так сказать, мы были тогда снова при началах. Общество взрослело. Но когда оно выросло – ему уже бесполезно что-то говорить.
Кому было надо на ваш корабль – уже приняли решение, а кому оно не надо было, то того уже не переделаешь. Его теперь только ломать надо, потому, как возраст уже даже не переходный. Понимаете?
А ломать себя – это, извините, жесть, ужасное дело. Как говорил Александр Македонский: «Весь мир покорил я, а себя покорить так и не смог».
Так вот, ломать себя в наше время – заниматься такой дуростью будут – если уж, вообще, подопрёт или за очень большие деньги.
Вот и получается у вас – ни толку нет, ни шоу нет. Тогда зачем писать вообще?
Итак, суть дела: нужно ободрять читателя и порочить его соседа. Поймите, в том и заслуга-то искусства – чтобы вдохновлять человека, а не вгонять его в депрессию и ступор. Нельзя, нельзя человеку открывать глаза на то, что он уже лежит. Он не должен этого знать. Это всё, крах, конец! Это просто смертельный приговор ему. Никогда больному не говорят, что он безнадёжен. Так и здесь, читатель или зритель должен ясно видеть, как-то очерченный пол под ногами, где лежит грязь. Что уж поделать, человек так устроен – совесть там, справедливость какая-никакая, но эти датчики, встроенные в людей, побуждают их искать «врага». В нас заложено и запаяно это понятие – существования «чёрного и белого». И это понятно, конечно, что заложено это нам же на благо – как сигнализация и навигатор для нашей безопасности в пути; но факт тот, что ему-то – этому датчику надо чего-то подкидывать постоянно. Да, в каком бы он положении не был – в смысле, человек, ему нужно обозначить ясные ориентиры пола, на котором он ещё обязательно! стоит, даже если он давно упал и на последнем издыхании.
Нацисты, например, говорили – и говорили-то верно – что человека делают непобедимым две вещи. Первая – идея, а вторая – то, что эта идея истинна, а он в ней прав. Всё! И человек лбом своим любую стену прошибет. Верно.
Вот это искусство: пока живем – парим. В конце концов, ведь всё относительно, дорогой мой Гулливер, и важно лишь само умение летать над любым уровнем пола.
- Но это же, извините, - улыбнулся я, - просто искусство обезболивающего до скорой крышки гроба.
- Да, обезболивающее, просто обезболивающее. А вы, что, лечить тут кого-то собрались? Вы кто – доктор? Я вас умоляю… Уже без вас тут приходили доктора, почище вашего будут, аж с неба спускались и не один раз, и что...? Поймите вы, наконец, что если сам человек не захочет – ему никто не поможет, не вылечит.
Да, ну так, а как же это делается-то - в плане дозы – вы хотите знать? Да все просто.
Я же просто молчал.
Итак, давайте-ка к примеру, для наглядности возьмем одного из безусловно успешных деятелей этого направления. Тарантино – вот умничка, вот, действительно, талантливый мальчик.
И рассмотрим, хотя бы, его первый шедевр, вознесший его на всяческие «Олимпы» - «Криминальное чтиво». Видели ведь?
Я просто кивнул головой со вздохом.
- А что вы вздыхаете?
- Да что я вздыхаю? Мастер, конечно, своего рода. Мастер эпатажа особенно.
- Да, вот именно. Я и говорю, умный мальчик. А почему умный? А потому что понимает, что клиенту надо…
Вот, я вам говорил, что надо писать про очень дурного соседа читателя, верно? Так вот, что он, умничка, и делает классически.
Помните финальную сцену разговора в кафе между Самюэлем Джексоном и Траволтой в роли Винсента:
«Да, говорит, собаки они, конечно; бывает такое дело – едят какашки, но они не свиньи! Они, говорит умные; они, говорит, сука, личности». Поняли о чем я, Гулливер?
- Ну чего-ж тут не понять-то…
- Вот, конечно, чего-ж тут не понять. Да, читатель, мол, и зритель, мы с тобой, конечно, не святые, но мы, мать твою, и не свиньи! Вот! Вот это реально. Во это лечит.
Поскольку, человек – в смысле «оригинала» - это форменное фэнтази и понятие чисто условное, то здесь зритель ясно видит, что от него требуется в реальной жизни, чтобы быть хорошей стильной собакой .А нужно просто контролировать кайф.
А свинья-то кто? Да, сосед-же, который через дорогу живет или чуть дальше. А соседи есть у каждого зрителя. Вот и прикиньте. Кино для всех. И для каждого. Кстати, и от Минздрава вашего табличка имется- а как же...Коротко и ясно: один внял предупреждению, а другой не внял и окончил свои дни на унитазе ,буквально, уже на следующий день. Вот как всё просто.
Понимаете, Гулливер, здесь в чём фокус. Ну, это заложено от производителя – что уж тут поделаешь… Люди, видишь ли, любят – когда все чисто и красиво, но они не будут всерьёз работать над этим, понимаете. Почему? Да потому что это бессмысленно. Так устроен мир. Об этом, как вы помните, еще Сервантес писал: не надо бороться с ветряными мельницами. Понимаете? Глупо. Пока существует ветер, крылья будут крутиться и судьбы человеческие будут перемалываться. А потому люди, не имея возможности жить в чистоте и красоте, просто играют в неё, так же, как маленькими играми в куклы, домики, солдат и т.д. и т.п.
Люди играют и в чистоту, и в святость. Ну, вот, как типа: пусть моя сестра и мать, и жена будут честными женщинами. Ну, хорошо. А проститутки-то нужны тебе? Их-то из кого тогда будем делать?
Ну, это, скажет, из сестер и матерей того соседа, который, свинья, значит. Или вот это – мне больше всего нравится у современного человека: секс, говорит, и любовь – это две разные вещи и не надо их путать. Любовь – это, говорит, святое. А секс – это, как типа, ну – как принятие пищи ,что ли, вот. То есть, можно и не только домашнюю кухню есть. Во как! Так что-ж ты тогда свою милую по морде-то хлещешь, да лупишь или вообще из дома гонишь, если она вдруг где-то там на бегу в «секс-кафешке» перекусила? В чём проблема-то? Не пойму… Да и дамы, почему-то никак с этим мириться не хотят – чтоб мужья их свои гастрономические познания как-то по миру расширяли. Откуда же такая нестыковка, если всё так просто? Потому я вам и говорю: общество просто играет в людей. И это было всегда и везде, во все века, при всех эпохах. Почему? Да потому что этот мир и не создан для человеков. В «человеков» здесь можно только играться. Почему и прижилось и стало крылатым это выражение: «Наш мир – театр, а мы в нем актёры». Да просто, потому что так оно и есть. Вот и все. Это просто элементарная истина.
Поэтому, прежде чем что-то писать или ставить, нужно уразуметь всё вышесказанное; и только потом уж что-то делать, исходя, именно, изо всего этого. То есть, смотря в какой пьесе и каком акте этого театра тебе выпало играть и участвовать. То бишь, какие костюмы, какой образ здесь сейчас принят для портретов «человека», «собаки» и «свиньи». И двигаться уже, согласно потребностям своего репертуара времени. Вот, как-то, примерно, так, дорогой мой, Гулливер. А так, вы только смуты в ряды вносите. Как говорят в театре: «Вы, чего-то, уже не по тексту шпарите».
- Я лишь оповещаю людей, - наконец тихо вставил я: я думаю, они имеют право знать – где находятся и что это за салон «игровых автоматов»; и какой расклад будет при выходе.
- Зачем? Вот, ответьте мне. Я вам уже сказал – общество не ребёнок. Оно уже определилось – кому куда. Те, которым в новый мир, уже всё поняли – вы им без надобности. Те, которые остались - пускай спокойно играются дальше. Потому как, вы же говорите, что при «воскресении праведных и неправедных» подымятся те, которые в курс дела толком не вошли. Вот. А вы своим лишним сейчас оповещением их только «под статью загоняете».
Могут и не встать потом. Вот и получается – ни шоу, ни толку– работы тебе (потому что никому не надо) – один вред в лучшем случае.
Теперь понятно, почему я вас остановил?
Я просто молча пожал плечами.
- Жалко мне вас стало, - продолжил он через мгновение: - Поговорка есть такая: «Ума палата, а ключ потерян». Вот, ну, я не знаю там, как за палату, а вот ключ – это потерян, точно. Вам просто нужен трезвый взгляд на жизнь, как она есть на самом деле. Потом спасибо скажете.
- Я, всё же, думаю… Кстати, извините, но как мне вас называть?
- А как бы вы хотели? - я опять услышал усмешку в его голосе.
- Да при чём тут – как бы я хотел? Как ваше имя, так и называл бы.
- Ну, в таком случае, Нэмо вас устроит?
- Вы, видать, в детстве всё приключения читали? - тихо улыбнулся я.
- Я много что читал. А как вырос, стал все это претворять в жизнь реальную, в отличии от вас, господин Гулливер. У вас вот, всё, как я погляжу, наоборот пока - в сказки впадаете. А я, как видите, могу себе и Гулливера позволить – одну штуку, вот иметь; как вам?
- Ну – да, - тихо проронил я, слегка приспустив голову: - Но я, вот, не думаю, однако, что народ наш - так уж безнадёжен, как вы его здесь описали. Да, мы все слабы, но…
- Послушайте, Гулливер, я вижу, вам просто нужно на пальцах всё показывать. Вы, просто, по другому не поймёте. Ладно, я вам сейчас объясню просто элементарные законы бытия, против которых, извините, не попрёшь – как против гравитации.
Итак, что такое – человек? Что это за машина такая?
Жизнь – это движение; непристанное горение. То есть, нужно что-то в себя закидывать, как в плане топлива физического, так и духовного, о чём мы с вами сейчас и говорили.
Если нет созидания – то, однозначно, есть разрушение. Это непреложный закон физики. Здесь нет постоянного покоя. Его просто, просто не существует. Если кто и может себе его позволить, то только, наверное, Он – потому что всё вокруг Него крутится. А так, либо ты созидаешься, либо - разрушаешься.
Любой дом, если его не подмазывать – он когда-нибудь развалится. Это просто второй закон термодинамики.
А с душой человека – еще круче. Здесь направленные атаки, а не броуновское хаотичное – пальба молекул. Здесь, как в интернете, который во многом является отражением нашей жизни, как и компьютер нашего мозга и сознания. Если не работать над антивирусом, тебя сожрут. Поэтому, чтобы бороться с постоянно обновляющимся вирусом, нужна постоянная! работа – созидание антивируса. Но здесь процесс уже давно идет в обратном направлении и, в принципе, уже дошёл. Всё – «виндуху» у всех посносило.
- Ну, в конце концов, окружающий мир полон нормальных семей, которые никого не грабят и не убивают, но при этом нигде ни на каких заочных или ночных отделениях не учатся.
- Вы сейчас что, Гулливер, придуряетесь или как? Или вы, действительно тупее, чем я даже предполагал? Что такое эта ваша сегодняшняя, якобы, добропорядочная людская масса?
Итак, объясню опять популярно и с азов.
Кстати, в том же Тарантино, чтобы далеко не ходить – в том же «Чтиве» реплика «разводящего трудные ситуации» - одной девчонке с утиля машин: «Личность - это не просто иметь красивое личико». И помните, что они говорили про собаку? Что она, сука, личность, потому что умная. Но умная собака – это что? Это обученное натренированное животное, которое знает своего хозяина, как никто другой; и как-то даже может его и отражает. Поняли мысль? Вот, чем она отличается от бесполезной бездомной псины без царя в голове.
То есть, человек должен иметь какое-то свое лицо. Одно, а не кучу масок в ассортименте на все случаи жизни, но погоду и на моду. А для этого он должен иметь своего хозяина, свою скалу, эталон своего лица, на которое он будет равняться. А то, вот и получается, что у них в ходу и спросе только ветряные мельницы.
То есть, чтобы человеку быть человеком – в смысле личности(а личность- это от слова "лицо") – ему нужна какая-то «винда», установочная база, дерево, на которое можно всё навешивать. Так же, как и та собака, которая становится личностью, лишь обретя хозяина и научившись понимать его. Вот тогда она действительно отличается от бездомной тупой псины, которая ходит, только ведомая своей плотью, как и все прочие, псы.
Так вот, как говорят, вернемся к нашим баранам. Что же мы сейчас имеем в обществе?
Определенные маски с небольшой долей кристаллизации, замешанные и закатанные в разные формы для различных действий и работ. А основные массы – это просто песок, из которого – чуть полей на него – и можно лепить всё, что захочешь. У них своего кристаллического «я» уже давно нету, а у молодого поколения – его и не было. Это лишь сырье для ветряных мельниц. Теперь вам понятно, мой дорогой друг, какой коктейль от вас требуется? Стакан хорошего искрящегося шоу, добрая порция крепкого «душевного разума» - которая пусть и опьянит тебя, но вселит в тебя бодрость, уверенность в себе и в твоем праве; и покажет тебе какую-нибудь свинью для реальности ощущений, на фоне которой ты будешь смотреться, - не человеком, нет; это приторно, лишнее и неинтересное, но санбернаром – пойдет…
Я не мог не усмехнуться: - Санбернар – это типа, такой смышленный малый, помогающий небесным монахам откапывать путников в этих снежных заносах жизни?
- Ну, можно и так сказать. А хотя лучше – собака Баскервилей. Вот это тема!
Ну, так как, вы теперь поняли всю тщетность потуг своих в избивании воздуха?
Я услышал несколько коротких смешков и тоже улыбнулся: - «Он, по моему, просто социопат», - подумал я; вслух же спросил с тою же улыбкой:
- А кстати, эта собака-то Баскервилей – я вот сейчас что-то подумал – она, вообще, за кого? За белых или красных?
- В смысле добра и зла, что ли?
- Ну да, собственно, даже непонятно.
- Да какая разница. Она на то и собака. Кто ее на болотах кормит – тот и хозяин, за того и лает. Факт тот, что другого народу-то у вас нету в зале. Вот ведь в чём всё дело. Понятно вам? Ну, в принципе, я уже решил, что мне с вами делать и как мне довершить ваше образование. Будем переходить к практическим занятиям. Всё, отбой, отдыхайте, развлекайтесь.
Надо мной зависла тишина. Все мои соседи ещё спали; ну или лежали без движений. Я посмотрел на часы. Было полвосьмого утра.
III
Что и говорить, дальше мне не то что не спалось, меня не покидало какое-то недоброе предчувствие.
«По-моему, он решил за меня серьезно взяться» - подумал я. Его дружески наигранный тон меня не подкупал нисколько. И предчувствия мои меня не обманули.
Волю свою наш хозяин изрек во время нашего совместного с жильцами завтрака.
Надо заметить здесь, что все мы были при этом, почему-то, в настроении приподнятом; хотя и радоваться-то нам, собственно, было абсолютно нечему. Что же нас так тогда бодрило?
За себя мне-то, впрочем, было все понятно – я-то волей-неволей встретил здесь в них прежних знакомых; и к тому же в данной ситуации, даже на подсознательном уровне, я видел и чувствовал в них своих союзников по несчастью. Поэтому мне было действительно откровенно радостно видеть их пред собою. Надо также заметить, что внешне они, фактически не изменились, за небольшим исключением судьи. Мне, почему-то казалось, что он значительно ещё более пополнел.
Мы шутили, смеялись сейчас по поводу лазаньи, приготовленной Диной. Надо заметить, что готовили у них женщины по очереди.
Судья же сейчас со смехом вводил меня в курс своей последней затеи – обанкротить хозяина по статье продуктового обеспечения. Для этого они заказали книгу по кухне, чуть ли не всего белого света, и теперь он каждый день бомбит наш «ГЛАВК» самыми изощрёнными пожеланиями. Но надо сказать, неизвестно было, как всё то отражалось на кошельке хозяина – так как продукты поступали абсолютно в полном объёме, согласно заказам и в срок – но вот само население чрез то испытывало временами неудобства. Страдали от неудобства здесь, как женщины, когда им приходилось осваивать и делать всякие непривычные для них «кух.кульбиты», так и сами заговорщики –мужчины, когда их хозяйки рождали в своих сковородах и кастрюлях немного на то, что от них ожидалось и требовалось. По этому поводу священник не всегда был согласен с представителем Фемиды и потому они договорились чередовать свои желания, делая заказы каждый своей жене в свою очередь.
-Что, он так и не выходил с тобой на связь? – между тем спросил меня священник.
- Выходил, - кивнул я, отодвигая свою пустую тарелку и благодаря еще раз Дину: - сегодня утром.
Я принял от неё чай и, поблагодарив еще раз, коротко рассказал о том, что хозяину не понравился мой рассказ в газете.
- А чё ты там написал такого? – шмыганул носом судья, не прерывая своей трапезы.
- Да как всё было, так и написал – ответил я.
Да, вот тут-то и раздалось над нами его утреннее приветствие с пожеланиями всем приятного аппетита и добрых сил:
- Поскольку наш господин Гулливер уже изволили откушать, то не разрешите ли присоединиться к вашей затрапезной беседе и объявить вам все наши новости дня и грядущей недели, дороги мои?
Все, понятное дело, разом смолкли. Судья, даже перестал есть и еще раза два шмыганув носом, сложил руки на столе перед собою, чуть склонив при этом голову набок с видимым интересом.
- Итак, как и сам Гулливер только что объявил вам, работой его я совершенно не остался доволен. Рассказано, господа всё очень мелко, зябко, как бы вскользь. В общем, того, что требовалось, не вышло. Всё совсем не то. Вы там, кстати, все – мелкие, неказистые и сам ваш прекрасный дом – и не рай, и не дом вовсе, а чёрт-те знает что… Так что, так дело не пойдет. И я решил, что этот наш посланец, нисколько не оправдывает нашего с вами доверия и, в роли нашего с вами резидента там наверху, он нам не годится. А потому я принял решение перевести его к нам, в наше внутренний штат на местные работы и нужды.
Итак, господин Гулливер, раз нашего писателя из вас не получается, будете работать у нас здесь по местному внутреннему хозяйству, по потребностям.
Почему – я сейчас вам коротко объясню. Дело в том, что ваш статус не позволяет вам здесь праздного образа жизни, потому что вы, мил человек, не являетесь, извините, моим гражданином. А кормить вас задаром, я, извините, не намерен.
Так что, с этого часа и с той минуты, как закончится этот наш с вами разговор, вы должны будете приступить к работе.
- Извините, - несколько кашлянул я в кулак – но мне, в принципе-то, работа у вас и не очень-то нужна; да и объедать я вас не собирался.
Может, я лучше домой пойду по тихому?
- Иными словами, вы не хотите на меня работать? – явно усмехнулся при этом наш хозяин: - Прекрасно, но я должен был, собственно ,пред этим осветить вам круг ваших прав и обязанностей, и возможностей. А возможности ваши таковы: вступив со мной в союз 19 декабря прошлого года, вы не можете его расторгнуть, не спросив меня. Это, к сожалению, не односторонний договор. А я вам такого развода предоставить, извините, не могу. Называйте меня как хотите - вы же знаете, у меня здесь своя философия, этика и эстетика со всеми вытекающими. Так что вы для меня, голубчик, либо рабочая фишка, либо мой подопечный. Третий вариант не предусматривался изначально. То есть, если вы не хотите работать, двигаться как-то своим курсом, то – прекрасно. Можете не работать. Двигать вас буду я. Вы переходите в мои любящие тёплые объятия, становитесь ещё одним гражданином моей маленькой страны – а нам хорошие люди завсегда нужны – и я сам уже буду заботиться об вас. Что-ж, может мы здесь когда и свою газету сделаем; да, друзья мои?
Но вопрос-то, скорее всего, был чисто риторический, и очевидно – что идиотский.
- Извините, я что-то не понял; а смысл тогда этой работы на вас – если можно и не работать?
- Смысл тот, что работая на меня, вы повышаете свою квалификацию и можете дослужиться снова до моего внешнего члена-корреспондента обозревателя, понимаете, вот, ведь, как… Ну, впрочем, вам решать.
В принципе, может вам, действительно, лучше плюнуть да махнуть на всё рукой – писатель-то из вас всё равно, что из нашего судьи арбитр по хоккею – да остаться здесь. Я вас пойму. Здесь, кстати, сейчас всё много интересней. Наши горожане выдумали себе очень увлекательные занятия. Наши мужчины пристрастились к картам и, с помощью их, перекраивают по своему здешний мир и карту местности. Ну, они вам всё сами ещё покажут.
Будете хорошо себя вести, найду вам подходящую Еву. Ну, так как? Выбор за вами.
- Понятно, - улыбнулся я, сделав глоток чаю: - Да нет, спасибо, конечно, за ваше заманчивое предложение. Остался бы, конечно, да дома дела, дела, да… Так что, ладно, что там за работа-то?
- Ой, ну работы у нас хватает. К тому же, если вы хотите у нас стать членом-корреспондентом – а вы же хотите у нас стать членом-корреспондентом, верно? (Я кивнул с улыбкой). Тогда вам нужно будет освоить все стороны нашей жизни, пройти по ней, так сказать в сапогах от рядового состава.
Итак, обучение наше начнем, я думаю, с праздника Мойдодыра. То есть, начните с смотрителя за чистотой и порядком. Это значит, что теперь вся работа по дому будет возложена на вас, милейший. Готовить пока, правда не нужно. Пока будете заниматься уборкой помещений, чисткой ванной, туалета, будете рабочим по кухне; ну и, само собой, вы должны будете выполнять все распоряжения моих жильцов, так как вы – мой служитель, а значит, вы находитесь у них в полном подчинении. И от них, кстати, во многом будет зависеть ваша аттестация. Если они не будут вами довольны, если не выразят вам своего доверия, то, понятное дело, ни о какой командировке на большую землю и речи быть не может. Так что, всё в ваших руках. Итак, как только наш разговор завершится, приступайте к вашим обязанностям.
Гости закончились, как говорится – пора и честь знать; теперь, вы в рабочем составе; поздравляю вас. Можете, да и должны будете начать свой первый рабочий день сейчас с уборки стола и мытья посуды. Женщины всё покажут, расскажут – что, где и когда. Что-то будет нужно, вызывайте по лифту.
Да, что и говорить, я был неприятно ошарашен. Вот и оправдались мои дурные предчувствия: - И сколько же времени займет это ваше обучение уму-разуму?
- Ну, это от вас, конечно, только зависит – как будете стараться. Главное, чтобы мои жители были вами довольны. Ну, месячишко, я думаю, для начала, а там поглядим. Отбой.
«Вот это попал» - тихо проклял я его про себя.
- Интересный расклад, - отозвался священник где-то через минуту нашего общего молчания.
- Н-да уж… - что и говорить, я был в трансе, я был раздавлен.
- Но, в принципе, не все так уж и плохо, -улыбнулся он же: - Месяц, это не как у нас – вся жизнь. Так что… Отдохнёте, наберётесь сил, - усмехнулся он, поднимаясь из-за стола: - Приступайте…
Судья с усмешкой крякнул: - Да, это не пожизненное – и вытер свой жирный рот салфеткой.
IV
Что началось и пошло дальше, я думаю, моему проницательному читателю долго объяснять и не нужно.
Эти мои милые добрые соседи, с легкой подачи нашего Владетеля, вдруг увидев во мне жертву, буквально, со следующего дня уже стали закручивать мне гайки.
Начал-то я свою работу сам, поскольку понимал, что качественное выполнение моих обязанностей было в моих же интересах. Это показывало и должно было удостоверить Хозяина, что я не согласен со своим положением и хочу повышения. Первым стал опробовать рычаги управления надо мною Судья. Священник же – тот, по началу, выказал полное ко всему тому безразличие и равнодушие. Женщины то всё воспринимали просто с улыбкой. Но уже к концу первой недели никто из всех этих граждан сей малой республики не смотрел на мои обязанности, как на какую-то шутку. Напротив того, требования ко мне повышались у них с каждым днём. Казалось, что все эти добропорядочные граждане теперь просто соревнуются между собой в измышлении различных возможностей использований меня и моих ресурсов. Дошло уже до того, что они требовали, чтобы я наводил должный порядок – а это, в смысле генеральный – в ванной комнате уже не раз в день, а после каждого их посещения оных апартаментов.
То казалось невероятным, но очевидным, что в этом малюсеньком мирке у меня могли занять каждую мою минуту каким-нибудь делом, да притом еще и в лёгкую.... И это бы, в конце концов, стало бы совершенно невыносимо, если бы не случись тут мне одна поблажка. Моим спасением оказалась игра, про которую, и говорил давеча хозяин в тот самый первый день, что так увлекла их. Игра эта была придумана ими самими, как модернизация покера и буры, чрез их чередование; где ставками были квадратные метры их общей жилплощади. Таким образом, у них шли, чуть ли не целый день, жаркие сражения по переделу их «мирового порядка».
И когда я уже понемногу вошёл в свою роль, относясь к своим обязанностям без лишних эмоций и напряжений – а уже на уровне автомата – то мне было даже забавно наблюдать за их «военными действиями».
Необходимость же в моей мобилизации, в привлечении меня к их военным баталиям возникла тогда, когда вопрос коснулся уже метража постельного ложа Священника.
В результате его провальных боево-покерных операций тому сейчас необходимо было либо убираться вместе с женой со своего дивана, либо передвигать его куда-то дальше. Священник же нашел таки третий выход из этой дилеммы. Он просто позволил себе усомниться в стопроцентной непогрешимости их игры и указал на меня, как на единственный в их случае не зависимый арбитраж.
«Я уверен, - сказал тогда священник, - что он относится к нам одинаково. Ему можно доверить колоду. Ему, как говорится, и карты в руки».
Помню, как я усмехнулся тогда про себя при этих его словах: «Точно, - думаю – любимчиков у меня здесь среди вас, определенно нет».
Не буду душой кривить - что там говорить – если бы я, в процессе моей жизни там, просто не выключал бы свои размышления об них, я бы их возненавидел – говорю это честно. Даже нет, дам бы – я бы просто презирал, откровенно.
Просто удивительно и непостижимо – в каких жеманных и набитых дур может превратить выставочное господство -таких милых и добрых женщин.
Но, повторяю, от этой порчи души, от ядовитой желчи меня спасло абсолютное безразличие. После того, как мне стало уже невыносимо их постоянно оправдывать перед собой, я просто перестал их замечать – уже не воспринимал их, как личности. Это меня и спасло.
И вот в тот момент, когда я уже в достаточной мере осилил и усвоил весь свой дневной распорядок жизни, мне и выпало это облегчение.
- Мне воспринимать это как повышение? – позволил я себе им улыбнуться.
- В смысле? – буркнул, раздраженный увертками Священника, Судья.
- Ну, всё таки, меня приглашают на театр боевых действий, как-никак, - продолжал я дружески улыбаться.
- Бери карты, идиот, - рявкнул тот. Должен заметить здесь, что Судья уже давно не стеснялся в выражениях по отношению ко мне. Собственно, только руки что еще не распускал…
Я отлично понимал его скрытую, а теперь уже и явную неприязнь ко мне. Ведь у меня был шанс. У одного из всех их – у меня еще был шанс покинуть это место и с каждым днём, обозначенный мне месяц, шёл-то на убыль…Но в их власти было и его продолжение- я всегда помнил об этом. Так что после всего этого жизнь моя потекла в этом раю веселее. Я следил за колодой, банковал и помогал устанавливать и передвигать пограничные межи между моими противниками. В общем, чувствовал себя ,как эдакая Швейцария- только что на двух ногах. Самое же главное, что я стал недосягаем для самодурства их женщин, для их часто чисто идиотских повелений. Мои господа-мужчины теперь зачастую даже освобождали меня от работы по дому ,загружая этим теперь уже своих дам, за что те теперь , в свою очередь ,негодовали , опять же , на меня. Дело в том ,что до появления в их доме штатного слуги -то бишь , меня- они даже посуду за собой не мыли. Всё нечистое, вплоть до белья, складывалось в кабину лифта и возвращалось к ним чистым ,аккуратным и накрахмаленным. Теперь же в стирку наверх можно было отсылать лишь постельные принадлежности. Всё остальное должен был стирать я и вызывать лифт лишь для просушки. Таким образом, из-за меня у них появились только лишние проблемы хлопоты. То же, что меня возвели в ранг распорядителя Судьбы их карточных баталий, принесло мне облегчение и в отношениях с обоими мужчинами. Дело в том, что хоть это и глупо, но так уж они себя вели. То есть, каждый из них теперь, почему-то, старался лишний раз не унизить, а уже наоборот, чем-то даже потрафить мне, как будто я мог, каким-то образом, повлиять на их карточное счастье, как-то договориться с их фортуной. Глупо, я же говорю, но меня это, конечно, только приятно забавляло. В особенности же, священник теперь всячески – и подмигиванием, и всякими обхождениями старался как-то выразить мне свое дружеское участие. Судья-то до подмигивания ещё не опускался, держался более респектабельно; но, поубавив в своем хамстве, теперь вёл себя со мною, эдак более покровительствующе, временами даже похлопывая меня по плечу.
Да, теперь они оба искали во мне союзника.
«Да нет, дружок, это определенно повышение, - шутил я про себя, лёжа ночами на своем диване: - Ты теперь для них адъютант Его превосходительства Фортуны, рассыльный из её штаба человек».
V
Наблюдать за следствиями их игры было, действительно, временами забавно. Суть-то её, как несложно было понять то сразу, заключалась в создании друг другу каких-либо проблем. Дело в том, что по захваченной противником территории проигравшему нельзя было ходить на двух ногах – это была уже не его земля.
Он или она – ибо женщины должны были также переносить все тяготы и лишения своего мужа – могли только скакать на одной ноге по этим ковровым дорожкам цвета асфальта и линолеуму травяной расцветки. В туалет или ванную и вовсе, приходилось спрашивать прежде разрешения у хозяина положения и потому особенно жаркие бои велись именно за эти «узловые станции», в особенности – за туалет, потому как, не пуская туда противника, чуть ли не до посинения или иного какого неприятного конфуза, мужчины получали особую радость и веселие. Женщины, конечно, протестовали, но ничего поделать не могли. Так как, согласно установленным судьей и священником законам, муж имел право физической власти над своей женщиной и в порядке вразумления мог применить к ней и пару подзатыльников во имя должного порядка. По крайней мере сигнальная красная лампочка с сиреной, говорящие об опасной зоне их действий, граничащей с тяжелыми для них последствиями, не загоралась ни разу во время этих процедур. Так что, как говорил «Иван Васильевич, меняющий профессию»: «Танцуют все» и они танцевали.
И я не знаю, как там обстояло дело до меня, но во времена моего там пребывания священнику приходилось весьма несладко. Карта не шла ему, хоть убей. Вот уж верно говорил Екклезиаст в Священном Писании, что «не быстрые успешны в беге и не сильные - в битве; не у мудрых – хлеб и не у понимающих – богатство, но для всех время и случай».
Метраж можно, правда, было выкупать у победителя по курсу исполнения одного желания за 1 м2 жилплощади. Но Судья, уже пару раз съездивший на спине священника и в туалет, и в ванную, теперь загорелся совсем другой идеей. Видя, что зажал того, практически в угол, он хотел теперь заставить того в конечном итоге спать стоя. Дело в том, что священнику теперь принадлежала лишь половина его роскошного дивана. И потому им пришлось сложить его и ютиться на нём с женой ,чуть ли, не друг на друге.
Закон есть закон.
И вот тут-то Судья и раскрыл все свои тайные намерения. В тот день за завтраком, сидя за общим трапезным столом – единственном месте, где могли абсолютно свободно, душой и телом отдыхать проигравшие – Судья, обгладывая куриную ногу, выступил с таким вот предложением:
- Господа хорошие товарищи, мне больно смотреть на мучения вашей супружницы, преподобный. А потому я вынужден, - он взял ещё один кусок грудинки с корочкой, - выступить с подобным законопроектом. А именно, нам нужно узаконить бракоразводные процессы. Прошу вас, преподобный, отнестись к этому предложению с должным пониманием и серьёзностью. Отношения наши здесь с вами развились уже до того высокого уровня, что мы теперь должны с вами уже трезво смотреть на вещи.
Священник, надо сказать, уже давно, с самого начала речи своего оппонента, перестал есть; сейчас же и вовсе, сидел с открытым ртом: - Чего?
- Я говорю, - невозмутимо крякнув при этом, продолжал Судья: - разводы надо узаконить. Женщины – их тоже, етить твою, надо уважать. Надо дать им право на самоопределение.
- А это зачем ещё? – не унимался наш священнослужитель.
- Как зачем? Войну проиграл ты, а страдает она. Это что, по вашему, справедливо, а преподобный? Так и хочется сказать, что «креста на вас нету», святой отец.
- Крест-то есть, - пробубнил тот, опустив голову и, как-то, сразу весь съёжившись и сжавшись, чуть ли не в комок; мне даже стало как-то жаль его, если честно.
- Ну, от то-ко что…- Судья продолжал раздирать зубами нежное куриное мясо: - Так что, это, давай выставлять на голосование?
- И куда-ж она пойдет? У тебя уже есть жена.
- Ну… - усмехнулся тот, шмыганув носом и обмакивая кусок мяса в соус: - вон, у нас служивый без жены ещё имеется. Зато с диваном и почти с отдельной квартирой. Ха-ха, - судья был в явном настроении и не скрывал того, довольно посмеиваясь: – А то, может, нам, как на Востоке, вон – тоже-ж люди не дураки поди… - многожёнство учредить. Потребовать от нашего Светлого князя ещё женщин. К тому же, если он от нас какого-то приплода ждет. Может он, как-то, там в будущем расширяться думает, а? Так что, я думаю, он только «за» будет. А так, места хватает, ещё кровать можно поставить. Даже, если просто женщин сюда опустить, так можно с раскладушками. А? Как? Надо, ведь, что-то делать…
Священник тоже шмыгнул носом, только потише: - Ну, если только новых опустить…
- Боже мой, - Дина вдруг встала из-за стола: - Я чувствую, что просто возвращаюсь к своей прежней профессии…
Она произнесла это как-то тихо и полу отрешенно, покидая нас.
- Да, - улыбнулся я: - «все возвращается на круги своя».
- А ну сядь на место! – вдруг рявкнул ей Судья: - Куда ты пошла на двух ногах! Сядь на место, говорю!
- Да пошёл ты… - так же тихо отозвалась она, не меняя своего направления к своему дивану.
- Эй, да я тебя… - Судья вдруг в одно мгновение вскочил из-за стола, не смотря на свои размеры – я был даже поражён.
Но тут вдруг загорелся красный свет, раздался дребезжащий неприятный звонок и какой-то незнакомый мне до этого голос спокойно произнес: - «Сядьте, вы не правы, Вы не имеете права преследовать эту женщину. Она вам не жена. У неё есть муж».
Красный свет погас, снова стало тихо. Никто из присутствующих этим голосом не был удивлен, откуда я заключил, что их уже тормозили до этого таким образом и раньше. Еще я заключил из этого, что за нами наблюдает не только наш хозяин-бородач.
Судья же, тем временем, вернулся на свое место громко сопя и глубоко вздохнув при этом. Но уже через мгновение он заговорил вновь, хоть и значительно тише и мягче:
- Ты меня извини, Дина; это я, просто, во имя порядка закричал, сама же понимаешь. А так, ты не думай чего-то. Я просто, кажется, полюбил тебя даже и… и вот. Я не просто так предлагаю, ты, давай, уходи от него.
Он ещё раз громко шмыганув носом, вернулся к своей неоконченной трапезе.
- Ну, хватит! – теперь вдруг вскочил из-за стола уже священник. Он весь трясся от гнева, голова его была вздернута подбородком вверх, отчего его небольшая бородка забавно сотрясалась: - Играть! Сейчас же! Карты на стол! – чуть визгливо закричал он.
Я чувствовал сквозь смех про себя, что определённо, присутствую сейчас на каком-то историческом моменте этого мира. И предчувствия меня не обманули.
Можно было подумать, что Фортуна, на самом деле долго измывалась над бедным священнослужителем лишь затем, чтобы теперь, доведя его до самого края, вдруг повернуться к нему лицом.
Честно говоря, я такое только в кино видал. Меньше чем за час он стремительно отвоевал себе не только свою постель, но и вернул себе все территории вплоть до уборной. Туалет теперь был их линией фронта, что обеспечивало его свободную обоюдную посещаемость, на чём Судья и попросил Таймаут и не общался уже ни с кем вплоть до самого отбоя.
Он был не то что зол, нет. Да, он был, конечно, крайне не в себе, но, вместе с тем, он был ещё и крайне обескуражен. Он был в такой растерянности, как человек, который - пришед ,как победитель лотереи, угадавший все 6 номеров – теперь вдруг узнает, что номера эти – верные, но с прошлого тура.
«Смотри-ка, как страдает, - думал я засыпая той ночью с улыбкой: - Вот ведь, и любовь тут тоже в этом мире есть, поди-ж ты…»
VI
А вот на следующий день начались сюрпризы уже и для меня. Дело в том, что на связь вдруг вышел сам Хозяин. Почему – вдруг, потому что я не слышал его голоса с тех самых первых наших бесед. Прошло, насколько я мог заключить то по своим подсчетам, ровно 21 день. Выйдя на связь в тот день, он вынес строгое предупреждение Судье за его поведение давеча «на грани фола», и затем, похвалив меня и отметив моё усердие, объявил обязательный «банный день» этим вечером в честь примирения всех сторон. Что же касательно ещё меня, так он объявил, что этим вечером я должен буду взять на себя все обязанности достойного гостеприимного банщика и помогать клиентам при их омовениях, т.е. находится подле них для мелких услуг – подать мыло, мочалку, потереть людям спину. Впрочем, в отношении женщин – это условие было на рассмотрение их мужчин.
И вот здесь я встал из-за стола, так как объявление это было сделано, опять же, за завтраком:
- Ну вот что… - спокойно объявил я, опираясь обеими руками о стол: - я, так думаю, что мы на этом с вами, ребята, и остановимся.
Я все так же спокойно обвёл их всех глазами: - Я думаю, хватит.
Милостивый государь, - обратился я, подымая лицо своё к камерам: - Я мыл и стирал бельё за всеми вашими жильцами, убирался и работал по кухне, безропотно выполняя все их, подчас, идиотские требования. Мог бы то делать и дальше.
Более того, я мог бы потереть сим достойным мужчинам и их достойные спины, ибо в самом в том нет ничего зазорного или плохого – чтобы помогать ближнему своему очиститься от грязи, но я не буду этого делать по одной простой причине.
Я смолк здесь на секунду, а после добавил: - чтобы у вас фантазии не расшалились. Дело в том, что я вам сразу могу то сказать, что дальше – ничего не будет. Вам понятно? Я мог выполнять всякие работы, пока то не перечило воли действительного Владыки. А половая близость между мужчинами – это мерзость пред Богом; как говорит Его Слово. Так что, извините, но, как я уже говорил, чтобы вы дальше чего-нибудь в этом роде не придумывали, мы, наверное, с вами тут и закончим. Можете уволить меня, как некое ваше несостоявшееся протеже, и содержать в вашем благородном пансионе, до скончания века себе на здоровье, сколько хотите…, делать нечего…
Тишина в зале стояла с минуту, не меньше. Потом мы все услышали его, как вроде, добродушный смех: - Полноте вам, полно… А я все думаю, когда же вы рычать-то начнёте?! Я очень хотел послушать вашего лаю. Смотрю, вы то ли не можете, то ли не умеете, но, факт тот, что не лаете. Это, вот, бультерьер, я знаю, не лает, практически. Но вы-то не бультерьер…, но и не болонка… Чё за порода-то у вас?
- Может я, просто, пытаюсь быть человеком? Вам такое в голову не приходило?
- Нет, потому что человеков не бывает. Был один, да и тот – засланный. Всего и продержался-то – 33 с половиной года.
- Я и не говорю, что я человек. Я говорю, что, может, кошу под него.
- А…, ну да, может быть, может быть. В общем, надоели вы мне. Завтра я вас выписываю. Надеюсь, что рецидива не будет. Пишите хорошо, чтоб мне не пришлось опять за вами неотложку посылать.
В общем, на этот раз обойдемся без театров – усыплять я вас не буду. Вы ведь теперь мой доверенный служащий, как-никак. Так что завтра в 7.00 вызовете лифт и закроете глаза в кабине сами. Наверху вас примут, оденут маску и отправят к вашему месту прохождения дальнейшей службы, то есть в вашу берлогу.
Успехов вам; я думаю, что у вас всё получится. Не заставляйте посылать за вами ещё раз, право. На следующий раз так дёшево не отделаетесь, уверяю.
Отбой, приятного всем аппетита.
Боже, сколько же вечером было глупостей со стороны моих добрых соседей. Я-то могу их понять, конечно – их старанья, дурацкие извинения, типа: «не держите зла» и т.д. и т.п. Но зачем? Неужели они думают, что я вздумаю им мстить?! Куда им ещё мстить?! Неужели они не понимают, - думал я, лёжа эту последнюю ночь на хозяйском диване, - что я не могу сделать для них больше того, что я могу?! Ну да конечно, - отвечал, впрочем, тут же я сам себе: - Люди верят в то, во что хотят верить, а значит, и во все невозможное.
Нельзя, конечно, сказать, что я особо симпатизировал этим людям, но и ненависти во мне не было ничуть. Как можно было ненавидеть этих больных несчастием людей?! Я ненавидел эту болезнь полною ненавистью, но не людей.
Я, почему-то, вспомнил сейчас двух девочек. Одну маленькую девочку я встретил, где-то, года полтора назад по дороге, уже не помню куда…
Девочка абсолютно мне незнакомая – ни до, ни после.
Она появилась предо мной как-то вдруг – ребёнок, едва достигший средних классов, как в школьном, так и в социальном плане. Немного долговязая, несколько нескладная девочка в простенькой болоньевой куртке, вдруг улыбнулась мне, идущему своей дорогой, просияв при этом всем лицом: - «А у меня сегодня день рожденья!»
- Да? Ну, поздравляю, - не мог не улыбнуться я в ответ, но и не остановился.
Но уже в тот же самый миг я ясно ощутил, как сердце моё наполнилось до краев тою улыбкой; и то юное, чистое, свежее восприятие сказки жизни – коснулось и моего сознания, и моего сердца. Оно разом, мгновенно! пробудило его, словно сняв некую буквальную морщинистую и мертвецки бледную кожу – пелену с моих глаз. И я, помню, вновь в ту же секунду увидел и ощутил этот мир таким, каким он «был и вчера, и третьего дня», есть и всегда будет: прекрасно удивительным и до конца никогда не постижимым.
И ещё один, совсем недавний случай. Я сдавал товар в магазин и получал расчёт. В ходе наших торгово-операционных отношений с продавщицей, у нас на прилавке осталась кучка мелочи. А нужно заметить, что продавца в тот момент в магазине окружали люди и с той, и с другой стороны прилавка со своими вопросами. Этой женщине было реально туго, но она – молодец, пока держалась. И вот тут в это самое время из под моей руки, силясь достать подбородком прилавок, появилась девочка с вытянутой ручонкой: - Хлеба! Хлеба – выкрикивал ее тонюсенький голосок сквозь мерный гомон наших речей.
Наконец, продавец увидела ее – я же говорю, женщина – молодец справлялась – и взяв у неё мелочь, и смешав с нашей кучкой, подала ей буханку.
Взмахом её умелой руки деньги исчезли с прилавка в тот же миг, а мы уже готовились продолжить наши беседы в четыре голоса, как вдруг – тот же голосок под моей рукой и та же вытянутая ручка:
- Деньги! У меня ещё деньги остались! Деньги у меня…
Это было сказано раз шесть.
- Иди, девочка, иди – спокойно говорила ей продавщица, стараясь выполнить сейчас ещё три дела.
- Вы у неё не все деньги взяли, - решил помочь я ребёнку.
- А… - продавщица забрала, оставшуюся у девочки, мелочь и, таким образом, освободила ту от прилавка.
Я смотрел на неё с умилением: хрупкая, вся такая тоненькая с востреньким носиком, белокурая. Но только лишь она дошла до двери, крепко прижимая к груди свою буханку, как тот час же поворотила назад.
- До свидания! – снова отчаянно пискнул ее голосок подойдя к нам на метр.
Я с улыбкой ответил ей тем же. Продавщица, по-моему, тоже успела махнуть головой и только тогда ребенок отправился домой с горячим чувством выполненного долга.
«Куда потом деваются эти дети?!» - сейчас размышлял я.
Дети ведут себя так, как велят им их боги – их всесильные родители. Но… очень трудно быть богом в наше время надолго.
И дети со временем начинают понимать, что в этом мире властвуют не их родители – не такие уж они и боги, как оказалось. Здесь планета динозавров. Здесь ещё по прежнему, мезозой.
И они вынуждены поклоняться и, следовательно, подражать уже этим гигантским богам. Вот куда деваются эти малюсенькие девочки. Они не выживают.
«Да, - ещё раз подумал я засыпая, - Здесь правят бал иные боги. Здесь планета гигантов…»
Чтобы там за завтраком ни говорил нам наш капитан Нэмо, без сюрпризов не обошлось опять. Среди ночи – как легко можно было понять то по освещению в моей кабинке – раздался зуммер вызова. Поднявшись, я одел наушники: «Да, - сказал я сонно: - Что случилось?»
- Одевайтесь и проходите в лифт. Поедите домой, всё нормально, - говорил всё тот же, незнакомый мне, голос.
Но стоя в кабине лифта, я услышал приветствие уже от самого хозяина.
- Знаете, что я тут подумал в эту ночь, Нэмо? – спросил я его в ответ на его приветствие.
- И что же, любезный, вы подумали?
- То, что это всё временно. Когда-то динозавры были нужны, возможно, для создания почвенного слоя; чтобы переработать тонны зелени и удобрить землю; кто знает… Но выполнив своё предназначение, они вымерли, исчезли. И сегодняшних ждёт та же участь. Мы многое повидали, многое испробовали, наши сердца удобрены опытом уже до отвала и они все сдохнут. Времена страшных гигантов и других современных чудовищ, да и всех пресмыкающихся канут в лету. Это будет лишь небольшой справкой во времени, одним из серых булыжников в железном составе цемента фундамента истории. И вот это я вам точно говорю.
Я услышал его тихое посмеивание: - Что ж, живы будем – поглядим. Ещё раз успехов вам.
Закрывайте глаза, господин Гулливер, ваша остановка.
На этот раз сидя в машине, я уже пробовал вычислить время, но это, конечно, ерунда – не знаю, минут 20, это точно. Не факт тот, что в черте города.
Что я мог нового сказать в полиции – ничего. Но я всё же сходил туда и поставил их в курс дела о моём втором – уже похищении. Какая машина была? Было темно, когда с меня сняли маску перед моими воротами, но это была, как вроде – БМВ с номером 222 БОГ. Я сразу понял, что номера липовые, ради хохмы, но всё же уведомил о том полицию. Пока тишина…
Я отнёс этот материал в ту же местную газету. Вот и всё, что я мог тут пока сделать.
Единственно, что не понял я, собственно до сих пор – так это, что же ему от меня было нужно, чтобы я сделал? Неужели он, как и его жильцы ожидают от меня чего-то невозможного?!
Но как им, так и ему я могу лишь ответить тем же:
Я сделал всё, что мог.
14.04.2016г.