Эффект безмолвия дополнение

    Редактирование книги процесс и нужный, и болезненный. Нужный – потому что некоторые мысли требуют уточнения, а ошибки требуют исправления. Болезненный – потому что в угоду утвержденному объему книги, или бюджету, приходится убирать вполне качественные местечки. Так произошло и с книгой «Эффект безмолвия». Из нее ушла масса страниц, которые просто-напросто не влезли, но благодаря сайту Проза.ру, где объем книги и ее бюджет никак не влияет на саму публикацию, автор посчитал необходимым, из-за интереса читателей к книге «Эффект безмолвия», опубликовать и вырезанные ее части.

СОДЕРЖАНИЕ

Веселые картинки……………………………………………………3
Скользкий путь………………………………………………………5
Апогей пьянки телевизионной элиты………………………………8
Пьяный чертик………………………………………………………..8
Постыдное предвкушение премии…………………………………..9
К портрету Бухрим……………………………………………………10
Служебный роман…………………………………………………….10
К портрету Публяшниковой………………………………………….11
Проколы книги………………………………………………………...12
Заметки о книге………………………………………………………..13
Жажда успеха………………………………………………………….13
Продвижение книги в Москве………………………………………..13
Правило одного тазика………………………………………………..14
Врачебная тайна……………………………………………………….16
Учеба, как условие…………………………………………………….17
Кафедра………………………………………………………………...18
Фиксация факта………………………………………………………..21
Огорчение Хамовского……………………………………………….21
Холодный путь к старости в Салехарде……………………………..22
Поездка за «Золотым пером»…………………………………………24
С бала…………………………………………………………………..26
Головомойка за тюменское интервью……………………………….27
Другие элементы давления…………………………………………...28
В ожидании комиссии………………………………………………...30
Мысли о потере работы……………………………………………….31
Украинские проблемы в телерадиокомпании……………………….32
Суть конфликта с властью…………………………………………….33
Опять о премиях……………………………………………………….33
Шутка из Гоа……………………………………………………………34
Заметка перед вылетом………………………………………………...35
К головомойке за тюменское интервью………………………………35
Размышления у картины……………………………………………….37
Приобретение…………………………………………………………...37
Стукачи………………………………………………………………….39
Бывший учитель литературы…………………………………………..40
Юбилей городской больницы………………………………………….41
Подготовка к отпуску…………………………………………………..41
Детский сад на колесах…………………………………………………43
Мысли из минеральных вод……………………………………………44
Проверка………………………………………………………………...45
Главные проблемы Задрина……………………………………………46
Искусанный размер……………………………………………………..47
Рождение фрукта………………………………………………………..50
Всплытие героя………………………………………………………….51
Охотовед…………………………………………………………………54
Секрет……………………………………………………………………56
Из ничего………………………………………………………………...56
Записи Алика на планерке Хамовского……………………………….59
Из письма………………………………………………………………..60
Хирургия…………………………………………………………………61
Интригующие проводы…………………………………………………63
Внутренние проблемы…………………………………………………..65
О контроле СМИ………………………………………………………..66
О бесплатных депутатах……………………………………………….68
Попытка получить юриста……………………………………………..68
Хамовский приступает к травле……………………………………….69
Система распространения слухов через Думу………………………..70
Поиск…………………………………………………………………….72
Встреча со следователем……………………………………………….72
Попытка образумить бунт в телерадиокомпании…………………….74
Кусочки бунтующего собрания………………………………………..75
Пример правильного разговора с бунтующими………………………77
Кое-что о червях………………………………………………………...77
Двигатель прогресса…………………………………………………….78
Негативное мнение……………………………………………………...78
Кончина Пупик…………………………………………………………..79
История чистой души……………………………………………………80
Отстранение от работы………………………………………………….81
Совет Квашнякова……………………………………………………….82
Обращение в милицию…………………………………………………..82
Смерть отца……………………………………………………………….83
Теперь приказывает Задрин……………………………………………..86
Наитие…………………………………………………………………….86
Размышления о том, о сем………………………………………………87
Шалости…………………………………………………………………..87
Святая походка……………………………………………………………88
Нервы……………………………………………………………………...89
Вместо заключения……………………………………………………….90


ВЕСЕЛЫЕ КАРТИНКИ
«Каждый сам себе сооружает сеть, в которую его ловят»

   Кабели, словно змеи, скрывались под пустотными плинтусами, сплетаясь своими зачищенными хвостами на переходниках. Пашка Турков, обычный средней молодости мужчина, чья внешность не имеет для данного повествования значения, который, регулярно проходя медицинские профосмотры, всегда признавался здоровым по всем показателям, включая и психиатрические, стучал, сверлил и крутил, собирая  домашнюю телевизионную сеть. Собирал он ее аккуратно, словно готовился к желанному браку - один раз на всю жизнь. Он жаждал красоты без помех, чтобы сердце радовалось, и разум трепетал…
   Телевизионная жизнь Туркова девственной не была. Она зажигалась и ламповыми триодами, и полупроводниками, она знала и черно-белые времена, и цветные, ее приходилось ловить и дома, и на крыше, но с возникновением в маленьком нефтяном городе кабельного телевидения она могла обрести стабильность.
     Вспомнив о политике, Турков задумался: «Вот уж где мозги-то перфорируют, не то что я стены», - но он тут же позабыл эту мысль, поскольку сверло провалилось в устрашающую пустоту плиты, ловко замазанную дешевым цементом, и он вспомнил народные словесные конструкции, на острых вертелах строители должны были завращаться, словно куры...
   Вскоре телевизоры заполонили квартиру Туркова. Главный стоял в центре зала на красивом поворотном столике напротив мягкого семейного дивана. В детской комнате телевизор повис над шкафом, куда его загнали маленькие площади экономичных квартир, зато на телеэкран удобно было смотреть, откинувшись на подушку. Третий телевизор расположился в углу кухни, на высоте, не позволяющей удариться головой о его подставку, и теперь хозяева могли, открывши рот для укладки очередного куска, хватать зубами не только мясо и хлеб, но и пищу духовную…
   Последний телевизор Турков прикрутил в туалете, чтобы и примитивные желания тела, не смогли прервать высших контактов души...
   Когда все работы были закончены, Турков взял пульт от самого лучшего телевизора, рассадил своих семейных вокруг себя и, наблюдая на темном экране отражение себя, своей жены и дочери, нажал на небольшую красную кнопочку.
   - Теперь у нас на  каждого по телевизору и один про запас, - сообщил он под мелодию включения телевизора, на которую хорошо ложились слова «на-ка-ся».
   Экран вспыхнул. На нем, заполняя все экранное пространство и формируя вполне узнаваемый образ, обнаружилась задница. Явно мужская задница, обтянутая потертыми джинсами самого примитивного покроя, со слегка разошедшимися посредине швами, за которыми сквозь натянувшиеся нитки просвечивалось нечто телесного света, и, в лучшем случае, это были трусы.
   Задница двигалась, то приближалась, то удалялась, но все же давала слишком мало другой информации для зрителя, кроме самой себя. 
   - Не знаю, что делать, позапутали все шнуры, - донесся из телевизора мужской голос с оттенками звучания, присущего людям, знающим, что они знают все на свете.
   - Сами и позапутали. Да ты не дергай все подряд, - начальственно посоветовал другой мужской голос.
   - Что за ерунда? - изумился Турков и нажал на кнопку переключения каналов.
   Экран моргнул, но задница не исчезла, хотя на экране телевизора зажглась цифра, доказывающая, что переключение каналов состоялось.
   - Жорик, чем указывать, помог бы, - огрызнулся голос знающего, при этом задница отодвинулась, и в рамке экрана появилась часть спины с ладонью, уложенной на поясницу.
   - Давай, разбирайся. Вечно меняете коммутацию, а потом Жорик чини, - прозвучал начальственный.
   Турков еще раз нажал на кнопку переключения каналов, и еще раз, и еще раз.
   Из телевизора доносились обрывки фраз, прерываемые переключением каналов, и везде - одна и та же задница.
   - Солнышко, выйди в свою комнату, - удрученно попросил Турков.
   Дочурка, которая светилась солнечным светом, видимым только ее родителям, да и то только иногда, соскочила с дивана и убежала к себе.
   - Что с телевидением? - огорченно спросил Турков даже не супругу, а скорее сам у себя. - Везде одно и то же.
   - Это наши местные творят, - догадалась жена. - Не могут же все каналы передавать одно и то же. Это же не Президент…
   - Помолчи, - попросил Турков, глядя на экран и вслушиваясь в разговор. - Там вроде телефон зазвонил.
   Супруга притихла, и они услышали голос начальственного:
   - Слушаю, телевидение.
   Спустя пару секунд, тот же голос рассерженно произнес:
   - Почему сразу не позвонила?
   И почти тут же начальственный взвился:
   - Вечно туалет не вовремя, а Тузу скажи, чтобы согласовывал эксперименты с передатчиками…
   Стукнула телефонная трубка.
   - Слышь Хан, твоя задница по всем каналам транслируется, кто-то во время вчерашней пьянки прямой эфир включил, он так и работает, а Туз с передатчиками что-то мудрит, - растерянно прозвучал начальственный.
   - Вот, черт! - вскрикнул знающий, задница исчезла, и возникла телевизионная студия, где на столах, за которыми обычно сидели телеведущие и гости, стояли водочные бутылки и полупустые тарелки с закуской.
   Под столом лежало тело, в которое Турков попытался всмотреться, но не успел.
   - Отключай радиорелейку и звони Тузу, чтобы восстанавливал трансляцию! - возник крик знающего. - Ну, бара…
   Телевизионная студия исчезла, а по глазам ударила черно-белая рябь, как если бы хулиган перерезал антенный кабель.
   - Ну и ну, - только и смог выдохнуть Турков.
   - Неужели на телевидении такие придурки работают? - безадресно спросила супруга.
   - Надо же, задницу на весь город?! - недоуменно произнес Турков.
   - Да у них задницы вместо голов, - отреагировала супруга. - Зачем ты только эти телевизоры устанавливал? Чтобы всякую пакость по ним смотреть?
   - Да почему же пакость? - начал было спорить Турков, как телевизионный экран ожил, и на нем возник любимый телеведущий супруги.
   - Все, все, все, - сказала супруга повеселевшим тоном. - Молодец, молодец. Дай я тебя поцелую, а теперь иди на кухню и не мешай.
   Турков встал и пошел, куда указала жена. По пути он заглянул в комнату дочери. Та лежала на кровати, устремив взгляд под потолок. Над шкафом бегали уродцы с квадратными головами.
   На кухне Турков тоже включил телевизор, сел на неширокий кухонный диван, полистал телеканалы и нашел свой любимый футбол. Так они и исчезли из жизни друг друга в этот день минимум на час, а может и того больше.
   В перерыве между таймами Турков ходил по квартире и повторял:
   - Это ж надо - задница на весь город!
   Но его не слушали. Жена и дочь внимали телевидению. Да и сам он, поддавшись обаянию телевизионной картинки, скоро забыл про этот случай.

СКОЛЬЗКИЙ ПУТЬ
«В историю попадает только то, что опубликовано, все остальное – непечатные выражения»

    Этим утром над маленьким нефтяным городом царствовала мрачная тень. Плотные облака исходили полуснегом-полудождем, по приземлении превращавшимся в отличную наледь.
    Угловато-кряжистый, похожий на мультипликационного Щелкунчика Тринькин, директор дорожного хозяйства шел на работу, а идти на работу ему было ровным счетом - вниз по подъезду, а далее метров пять по просторам Крайнего Севера до служебного автомобиля.
    Черный костюм, черная утепленная куртка, черные ботинки и черная кепка Тринькина представляли обычную цветовую гамму жителя маленького нефтяного города, практично ее выбиравшего для маскировки грязных пятен, а возможно и для того, чтобы привлекать больше солнечного тепла, которого так мало на Крайнем Севере.
    Едва Тринькин вышел на обледеневшую придомовую плиту, как почувствовал скоростной крен. Несмотря на солидную должность и мысленную взаимосвязь с сильными мира маленького нефтяного города, он в поисках равновесия несолидно взмахнул руками.
    Поскальзывался Тринькин не раз и не только на гололеде, но и на разворовывании имущества транспортных предприятий, которыми он раньше руководил. И ничего. Не получилось его завалить ни природе, ни человеку.
    - Ох, мать! - только и успел выдохнуть он.
    Дверь машины звонко хлопнула, и на помощь Тринькин устремился его водитель:
    - Ремислав Палыч, давайте помогу.
    - Сиди спокойно, до низов никогда не хлопнусь, - отстранился Тринькин. - Если голова наполнена легкими мыслями, она всегда тело поднимет.
    - Это как? - удивился водитель.
    - Ты, Дмитрич, видел воздушные шары? - спросил Тринькин, осторожно ступая по направлению к автомобилю. - Большая голова, что шар. А мысли-то они легкие. И чем больше голова, и больше мыслей, тем ногам и телу легче - они как гондола летят. А у меня голова большая и мыслей, облегчающих предприятие, ох как много - порой и спать не дают - из постели поднимают.
    - Вы, Ремислав Палыч, себя заморите, - покачал головой водитель, заботливо следя за Тринькиным.
    - Ты, давай, садись и заводи! - прикрикнул на водителя Тринькин, схватившись за дверную ручку. - Нечего меня обхаживать как бабу, в моей гондоле и без тебя дармоедов достаточно.
    Мысли о себе, о жене, о детях и родственниках, привыкших к его финансовой поддержке, не покидали Тринькин ни на минуту. Именно они источали ту субстанцию, что наполняла его голову.
    «Хамовский сказал, что на пенсии хочет тратить миллион в год, - вспоминал регулярно он. - Не отстать бы со своим пенсионным фондом. Сколько дел еще надо провернуть!»
    - Куда едем, Ремислав Палыч? - спросил Дмитрич, поворачивая ключ зажигания.
    - Все туда же, Дмитрич: дергать за дойки бензиновую корову нашего предприятия, - ответил Тринькин.
    Машина зарычала и тронулась вдоль дома по тротуаро-дороге, которая представляла собой хорошо укатанную колею. Набрав скорость, она уже не могла мгновенно остановиться, и представляла собой не иначе как тяжелый спортивный снаряд, вроде гигантской шайбы керлинга, который, если бы впереди бежали дворничихи и начищали поверхность льда, катился бы, пока не выбил все цели, каковыми на тротуаро-дороге могли стать лишь пешеходы да встречные машины.
    - Гололед страшенный, - равнодушно оценил Дмитрич.
    Впереди на тротуаро-дорогу въехала крупногабаритная автобудка коммунальных служб.
    - Куда они прут, тут же не разъехаться! - возмутился Дмитрич.
    Водитель автобудки включил аварийную сигнализацию, давая понять, что дорогу не уступит. И машины медленно заскользили друг на друга, как два железных барана, заставляя оказавшихся между ними прохожих, выскакивать из колеи в снег…
    Зеркала заднего вида, закрепленные на бортах, едва не столкнулись, когда машины объезжали друг друга, а в это время Тринькин, разглядывая одну из женщин, стоявших в снегу, узнал ее.
    Надежда Ховк - такая же как он директорша и даже депутатша -
Но Тринькин прогонял от себя странные фантазии.
    Ховк исчезла позади, и Тринькин прилип к окну, высматривая, куда она идет.
    - Ремислав Палыч, - обратился Дмитрич, заметив неловкое движение шефа, - в машину она садится.
    - Это Ховк, из жилищного агентства, - объяснился Тринькин.
    - Сама здесь живет и нет, чтобы песочком посыпать, так будет план больнице давать по ушибам и переломам, - съязвил Дмитрич. - Вы тоже чуть не убились.
    - У ее-то подъезда песочек всегда есть, - угрюмо заметил Тринькин.
    - Вот тебе и депутат, - глубокомысленно подытожил Дмитрич.
    Они выехали на объездную дорогу, создававшую беспрерывное асфальтовое кольцо вокруг всего маленького нефтяного города, схожее с петлей на шее. Дмитрич газанул и джип Тринькина покатился, уверенно набирая скорость, как впереди на дорогу выскочил переделанный под внедорожник темно-синий УАЗ с Ховк на борту. Он, выбрасывая из-под колес снежно-ледяную крупу, неуправляемо заскользил на встречную полосу, соскользнул в кювет и сломал два участка стальной паутины придорожного заборчика.
    - Вот неудала - искренно огорчился Дмитрич. - Ремислав Палыч, пойду, посмотрю, как они там?
    - Не надо, видно, что живы, пусть сами выбираются, поехали в контору, - ответил Тринькин, предчувствуя, что встреча с Ховк может обернуться для него скандалом, потому как следить за состоянием дорог было его обязанностью.
    Дмитрич аккуратно проехал мимо заборчика, который недовыбитыми стальными прутьями синей и белой расцветки, словно сведенными судорогой собачьими зубами, напряженно держал машину Ховк, и вскоре Тринькин был в своем привычном начальственном кабинете.
    Он откинулся на спинку кресла, оно недовольно скрипнуло, но отозвалось покоем в его начальственной спине, совсем как безликая масса людей, несущих своих чиновников к финансовому благополучию, они тоже, когда на них подналягут, поскрипят, но все равно тянут.
    Мирную тишину чиновничьего кабинета пронзил сигнал вызова. Тринькина плавно поднял телефонную трубку.
    - Слушаю, - агрессивно сказал он, чтобы тот, кто был на другом конце телефонной связи, не возомнил о себе много.
    - Ремислав Палыч, что за безобразие? – Трипнев узнал голос Ховк. - Чуть не разбилась на гололеде, а вы мимо проехали. Думали, не узнала?
    - Что вы, Надежда Карловна, - Тринькин привлек в звучание своего голоса все успокоительные интонации, какие имелись. - Спешил, как неотложка. Мы ж, руководители, словно кометы сгораем.
    - Давайте без шуток, - звонко, словно пощечина, прозвучало в исполнении Ховк. - Когда дороги песком посыплете?
    - У меня, Надежда Карловна, тоже претензии, - пришпорил Тринькин. - Выйдя из подъезда, чуть не убился. Каток...
    - Это не разговор, - пристрожила Ховк. - Как депутат спрашиваю: когда?
    - Успокойтесь. Сегодня выполним, - вынужденно ответил Тринькин. - Но и я вас попрошу, поработать у подъездов.
    - Хорошо, посмотрим, - согласилась на сделку Ховк. - Но чтобы наши действия не выглядели услугой на услугу, давайте учтем и интересы всех главных жителей города…
    Следующим утром у подъезда Тринькина лежал песок, что принесло Тринькину легкое начальственное удовлетворение.
    Внедорожник Ховк ехал по направлению к конторе по обычному маршруту, на всем протяжении дорога была очищена от снега и льда и так же покрыта песком. Ховк улыбнулась.
    Не нашли гололеда и глава маленького нефтяного города и его ближайшие сподвижники.
    По сторонам от маршрутов, привычных для чиновников, белели и блестели снег и наледь, и никакого песка. Но это нисколько не огорчило ни Тринькина, ни Ховк, ни главу маленького нефтяного города,… поскольку находилось за калиткой их интересов.
    Вскоре в редакции телерадиокомпании раздался крик Куплина:
    - Съемочная группа, срочно на выезд, звонили из администрации. Нужен хороший сюжет про дорожников и коммунальщиков. Они бросили все силы на борьбу с гололедом. Съемки вести на тех участках, которые я укажу…

АПОГЕЙ ПЬЯНКИ
«Когда перейдешь границу – приходится воевать»

    Телеоператоры, для которых сохранность телевизионного оборудования была выше сиюминутных слабостей, кинулись на Павшина, за ними бросился Задрин. Куплин с Александровым остались возле стола.   
    Операторы натянули на Павшину штаны, рассчитывая, что в штаны справлять нужду ведущий новостей не посмеет. Павшин злобно зарычал, имитируя зверя.
    - Суньте ему ложку меж зубов, а то еще задохнется, - приказал Куплин.
    Павшина держали все три телеоператора, привыкшие таскать в одной руке - видеокамеру двенадцать килограмм весом, а в другой - штатив. Задрин схватил ложку и приоттянул губы Павшина.
    В этом момент Павшин увидел всех их, тех, кто хотел отнять его свободу, свободу майора госбезопасности. Им овладело отчаянное чувство обреченности, наполнившее все его дряблые мускулы невиданной для него силой.
    - Бывшего афганца лапать?! – прорычал он страшным заупокойным гласом, выкрутил руку одного из операторов и укусил за его палец.
    Рев раненного оператора наполнил студию телевидения маленького нефтяного города.
    - Оба-на-а-а! – вскрикнул Стас. – Мужики держите его крепче. Александров вызывай скорую.
    «Скорая» на вызов со студии телевидения маленького нефтяного города приехала необычайно быстро. И в съемочном павильоне появился похожий на телевизионщиков по своему состоянию врач Павлов – крепкий такой человечек с вечным румянцем на щеках. Его много раз пробовали уволить из городской больницы и за пьянство и за прогулы, но каждый раз натыкались на упрямую изворотливость.
    Павшина скрутили крепче, сделали укол.
    - Смотрите, чтобы не захлебнулся собственной рвотой, - сказал на прощание Павлов, выпил на посошок и уехал.
    - Смотрите, как он меня укусил, - оператор Паханов провел пальцем вдоль стола. 
    Средний палец в районе сустава кровил.
    - Некогда пальцы разглядывать, - отмахнулся Стас. – Быстрее ведите его в туалет, пока он тут не наделал…
    Словно услышав слова, обращенные к нему, Павшин вдруг резво заорал, произведя звук похожий одновременно на мычание взбесившегося быка и вой раненного медведя…
    Лишь под утро Павшин уснул под столом, сидя за которым обычно начитывал новости, где его и успел разглядеть Турков на следующий день.

ПЬЯНЫЙ ЧЕРТИК
«Подчинение – всегда насилие, но многие получают удовольствие»

   Мысля о женщинах, тешившихся на телеэкране, он лежал на кровати и услаждал себя. В этот интимный момент прямо из телевизора в его комнату проник величавый поп в рясе и с крестом, и проникновенно спросил:
   - Что же ты, сын мой, занимаешься столь неблаговидным одиноким делом в то время, как буквально за дверью есть женщины, которые могли бы разделить с тобой постель?
   - Так проще, отец мой, - ответил Квашняков. - Телевизор и моя рука, доставляют мне не меньшее удовольствие, чем любая из женщин. Они не требуют, чтобы я доставил им ответное наслаждение, не ругаются, не выставляют претензий. Я их легко заставляю действовать так, чтобы доставить мне наибольшую усладу. Именно поэтому я предпочитаю их всем женщинам мира. Смотри.
   Квашняков откинул одеяло… Поп, не смутившись, посмотрел и сказал:
   - Сын мой, то, что ты делаешь, не сравнить с тем удовольствием, какое получаю я, не затрачивая сил совершенно. И это куда лучше твоего одинокого старания, уж поверь мне.
   Посреди комнаты, словно бы порождение бликов телеэкрана, возник молодой человек, похожий на чертика, только без рожек, да и без шерсти, если не считать шерстью самый обычный волосяной покров. Хвоста, кстати, тоже не было, а вот лицо его изменялось, представляя то лики царей, то генеральных секретарей, то президентов, то неизвестных, пока не остановилась на хорошо знакомом Квашнякову лике Хамовского, откормленная голова которого смотрелась потешно на худом теле.
   - Чем же он похож на чертика? - спросит кто-то.
   А тем, что манеры имел вкрадчивые, такие, что и не заметишь, как душу продашь, и ловкий был сверх меры и вертлявый.
   Чертик мигом поставил попа на четвереньки, задрал рясу и давай его любить, как любятся между собой мужчины сорта, которых общество не везде принимает и понимает. При этом поп, не оглядываясь, словно бы ничего необычного с ним не происходило, с прежними интонациями, произнес:
   - Это и есть истинное удовольствие…
   Его губы растянулись в разомлевшей улыбке.
   - …Блаженство, блаженство, блаженство, - пропел он.
   Квашняков удивленно замер, его правая рука остановилась.
   «Как служитель церкви дозволяет себе такие штуки?» - задумался он.
   Поп, словно услышав мысли, прервал пение про блаженство и предложил:
   - Хочешь попробовать? Рекомендую. Только скажи...
   - Не знаю, - ошеломлено произнес Квашняков, - может…
   Он не успел договорить, как чертик оторвался от попа и прыгнул к нему. Прыгнул мягко и сильно, как пантера, но не хищно, а нежно... И Квашняков сразу понял, о чем говорил поп. Чертику невозможно было отказать, невозможно было его остановить, невозможно было сопротивляться его колдовской нежности…
   Квашняков не оглядывался, он смотрел на попа, который с искрящейся в глазах любовью и высшей благодатью наблюдал за происходящим, как, если бы обратил в свою веру жителя каннибальских островов, он даже не заметил, как сам запел:
   - Блаженство, блаженство, блаженство…

ПОСТЫДНОЕ ПРЕДКВУШЕНИЕ ПРЕМИИ
«Деньги обладают такой властью, что не замечаешь, как начинаешь на коленях подползать к окошку кассы»

     - Алик, зайди к Людмиле Петровне. Там у нее есть для тебя. Документы. Забери, - загадочно сказал Лизадков, когда они встретились с Аликом в приемной Главы.
     Так говорят, обычно, когда не хотят, чтобы кто-то лишний обратил внимание на предложение. Алик помнил такое обращение Лизадкова, которое он таким же тоном произносил, год и два года назад.
      «Премия!» - слегка дрогнуло сердце у Алика. Он вспомнил короткий текст распоряжения Главы, которое гласило: «премировать в размере ФОТ». Все-таки решили дать.
    Премия руководителям муниципальных предприятий, да и просто всем, кто ходит на еженедельные планерки к главе города, раз в году была всегда. Фонд оплаты труда, а это несколько десятков тысяч рублей, был совсем не лишним. Он по-прежнему стремился получить удовольствие от журналистских материалов, а, значит, делал их весьма задиристыми по отношению к чиновникам, и в то же время не упускал случая кошелек этих чиновников по-потрошить. Это почти всегда удавалось. Но в этот раз вокруг премии витала устойчивая тишина, каковая витает обычно, когда все премию получили. И чтобы напомнить о себе, не унижаясь просьбами денег впрямую, Алик набрал знакомый номерок Лизадкова, с которым после выхода книжки сложились крайне осторожные отношения. Вежливые, и ничего лишнего…
    Он подошел к работнице общего отдела администрации маленького нефтяного города обыкновенно, так, как обычно заходил за простыми приказами, но с надеждой следил, что она Петровна начала рыться в бумагах, разложенных на поверхности стола, иногда замирала, и лицо ее выказывало крайнюю озабоченность, и в момент одного из таких замираний она сказала:
      - Документы, наверное, у Алексея Александровича.
    Она быстро оторвалась от поверхности стула, проскочила мимо Алика, почти выбежала из кабинета и устремилась к кабинету Лизадкова, заместителю главы города, который находился самое большее в десятке метров за проморенной морилкой дверью.
     «Точно – премия, - подумал Алик. – Прячут, чтобы лишние глаза не видели, как деньги по начальству разлетаются. Этого хватит, чтобы широкоэкранный телевизор купить»… 
    И вот он - тонкий листок распоряжения, прикрытый сверху чистым листом бумаги, чтобы закрыть финансовый текст от посторонних.

К ПОРТРЕТУ БУХРИМ
«Иной портрет без бутылки и не напишешь»

    Бугрим была глупая, необразованная, но исполнительная, крепкая, упорная и энергичная, что порой вполне компенсировало остальные недостатки. И здесь секретарша показала себя преданной, не зная другой ценности, кроме денег, она при передаче данного сообщения улыбалась, как начищенное серебро, от осознания того, что начальник будет неизменно рад этому донесению, хотя тот факт, что эти деньги нельзя поделить и они упадут только в карман ее начальника, придавал ее взгляду некоторую печаль.
***
   «Нельзя очеловечивать коллектив, питающийся мною, моим самоограничением в творчестве, - огорченно оценивал он окружение. - Я не могу создавать все, что хочу, не успеваю, устаю. Даю свободу журналистам, но они ею не пользуются. Им нужны только деньги. Я иду к Хамовскому и прошу, связываю себя обязательствами, надеясь, что деньги изменят их. Но нет. Они берут деньги, но творческими находками не восполняют миру потерю меня. Так ради чего?»

СЛУЖЕБНЫЙ РОМАН
«Каждый работающий, будь то муж или жена, проводят среди сослуживцев порой больше времени, чем с супругом или супругой, поэтому, почему бы не возникнуть служебному роману?»

    Павшин зашел вслед за Публяшниковой в умывальную комнату и взял ее при полном ее содействии. Во время этого приятного, но неловкого процесса, Павшин постоянно оглядывался на дверь, потому что, несмотря на поздний вечер, кто-то мог задержаться и увидеть. Он любодействовал и прислушивался к шумам за дверью, а когда Публяшникова принялась излишне громко охать, что всегда происходило с ней накануне взрыва наслаждения, то он словно бы в порыве нежности наложил свою ладонь на ее рот…
    Павшин стал чаще задерживаться на работе, его нежность к Публяшниковой уже проявлялась и днем, и как-то они, оставшись на работе во время обеда, присели друг напротив друга. Павшин открыл коробку шоколадных конфет и бутылку шампанского.
   - Юльчик, выпьем за нашу любовь, - предложил он.
   - Давай, - томно согласилась Публяшникова. - Но я хотела бы видеть тебя чаще и не только украдкой.
   - Я сам этого желаю, Юльчик, - чувственно произнес Павшин. - Но всему свое время.
   Жидкость из фужеров утекала, конфеты исчезали, как короткое обеденное время.
   - Смотри, шоколад растаял, - улыбнулась Публяшникова, демонстрируя  почерневшие от сладости пальцы.
   - Дай мне руку, - попросил Павшин.
    Публяшникова протянула ладонь, и Павшин, поглядывая на Публяшникову, принялся слизывать шоколад с ее пальцев, обсасывая каждый палец в отдельности, словно продолговатый леденец.
    - Смотри, ты тоже в шоколаде, - произнесла Публяшникова, предварительно украдкой взглянув на часы, стрелки которых показывали, что до конца обеда оставалось не больше пяти минут. - Дай мне ладонь.
    Павшин протянул пятерню и Публяшникова, копируя лизание Павшина, только придавая своим действиям большую сладострастность, взялась очищать палец за пальцем…
   В этот момент дверь в корреспондентскую открылась, и вошла Валер...
***
   Достойны ли дни, проведенные в райском саду, опасного перехода через пропасть? Многие считают, что да. Если по пути в рай умирают редко, то почему бы не рискнуть? Ради чего? Ради праздности, веселья, красоты, беззаботности. Каждый пахотный бык мечтает в душе побыть солнечным котом.
   Павшин перетерпел домашние упреки Валер, и каждое утро устремлялся на работу, где его ждал рай, а Валер лишалась и отдавала, и ее сердце словно бы усыхало…
***
   Вот так любовь Павшина и Публяшниковой происходила прямо на глазах Валер. Павшин отделывал квартиру Публяшниковой, все деньги тратил на покупку мебели, они миловались, не стесняясь Валер. Как только Павшин узнал, что у его жены онкология, он подал на развод, а Валер уехала на первые курсы лучевой терапии. И за всей этой историей стояла Публяшникова, которой и Павшин-то был нужен, как очередная палка колбасы. Она насытилась его зарплатой, натешилась его мужскими способностями и выгнала из дома.
***
   Если во время шторма к одному обломку корабля прицепятся два человека, то если обломок держит их обоих, никому из них не придет в голову ревновать этот обломок, точно так и половой партнер - если у него хватает сил доставлять удовольствие всем страждущим, то не зачем отбрасывать его, пока он держит. Но Валер имела на этот счет другое мнение: она устраивала Павшину скандалы и отталкивала его от себя еще более.   

К ПОРТРЕТУ ПУБЛЯШНИКОВОЙ
«Врачи знают о человеке все, но говорят редко»

     Из разговоров с врачами Алик знал о том, как рожала Публяшникова еще будучи несовершеннолетней, когда вместо околоплодной жидкости из нее излилось нечто похожее на застоявшееся болото, от которого пахло табаком и спиртом. А саму Публяшникову доставили в роддом, отловив на одном из полуподвальных молодежных сборищ. То, что ребенок выжил, явилось большим чудом. Поэтому цену Публяшниковой Алик знал.

ПРОКОЛЫ КНИГИ
«Книга, как и уголовное дело - лишь размышления, основанные на фактах»

     Люди не понимали, что книга документальна лишь отчасти, что это художественное произведение, основанное на некоторых реальных фактах, но с обычным для художественных произведений вымыслом. Алик давно осознал, что не способен полностью выдумать образы героев. Чтобы родить литературного человека со всеми его взаимосвязями и внутренним миром - надо стать Богом. Поэтому почти всех своих героев, их дела и диалоги он заимствовал из реальной жизни, а затем дополнял и преобразовывал так, как того требовала книга…
***
     На одном из заседаний поэтического клуба поэт Конепейкин укусил книгу Алика, заставив того оправдываться:
     - Саша, это не жизнеописание Главы города, а книга о власти, о ее использовании, о взаимосвязях, пронизывающих всю властную верхушку.
     - Раз ты говоришь о чем-то, так будь точен, - упрекнул Конепейкин как-то упрямо. – Есть ситуация, где ты все неправильно написал…
     Конепейкин бросился в объяснения, вспоминая давно забытые персонажи, а Алик, глядя на него, думал о своем:
     «Неправда – вот с какой стороны решили уничтожить книгу. Это было единственное разумное основание. Талант не оспаривали, оспаривали точность описанных фактов, присваивали художественной книге то, чего она лишена изначально. И приписав ей это качество – уничтожить, уничтожить.
      Выйдя на пенсию Конепелькин испытал страшнейший финансовый голод в воспитании двух оболтусов, которые хотя и испытывали тягу к тяжелому року и к другим известным произведениям музыкантов, но сами ничего создать не могли. Они не смогли взять ничего у талантливого отца, кроме запущенности шевелюры, пристрастия к пиву и к безделью.   
    «Такие как Конепейкин и спиваются, - думал Алик. - А что им еще остается? Положи на красивый торт кучку нечистот и его расхочется есть. Коленопреклонение, ломающее волю, выбивает из пирамиды таланта камни, на которых держится постройка, эти камни пытаются заменить водочными емкостями, но их надо постоянно доливать».
***
      Не поддержала Алика и поэтесса маленького нефтяного города Людмила Кузнецова. В свое время она рассказала Алику историю про неудачный брак ее дочери с большим нефтяным начальником маленького нефтяного города. Причем эту историю она рассказала, чтобы Алик написал памфлет для того, чтобы этого начальника припугнуть, приструнить и вернуть в стойло. Однако Алик увидел в этой истории совсем другие мотивы, и это не понравилось Кузнецовой.
***
      Самое неприятное, что многие восприняли эту книгу заказом Хамовского.
      Хамовский тоже не знал, что делать. Ситуация складывалась парадоксальная. Он Алика поставил на должность главного редактора телерадиокомпании маленького нефтяного города, все его окружение было уверено в том, что между ними есть сильная связь. И инициативу продвижения книги отдавали ему, но хуже этой книги по отношению к власти в городе ничего не публиковалось.
      Конечно, этого зарвавшегося журналиста надо было уничтожить. С другой стороны, уничтожь его сейчас, сделай его героем и тогда эта инициатива на эту книгу уйдет от Хамовского, тогда окружение поймет, что можно действовать подобным образом на ключевых постах. Тогда те, кого он сам назначил, могут понять, что у них есть право на борьбу против него же самого, их кормильца и благодетеля. Нет, тут надо было действовать осторожно и отложить месть на время.   
***
      Подобное лицемерие можно найти только в среде творческой, где люди живут всем несуществующим реально настолько, что сами порой становятся исключительно комбинацией света и тени, недосягаемой для отпора и глухой для ненужных слов. Личный контакт с начальством, это дружба с львом и если со львом дружит мышь, то перечень ее претензий ко льву будет ограничен мышиным сознанием.

ЗАМЕТКИ О КНИГЕ
«Герою смешной ситуации всегда грустно, если только он не клоун»

      В книге не было сказано и сотой доли того, что Квашнякова собой представлял на самом деле, но вынесение на свободное обозрение даже этой доли вызвало у него сильнейшее огорчение вплоть до больничной койки.
***
      А насчет жены Бредятина тут Алик в самую точку попал, назвав ее похожей на ведьму. Он еще раз в этом убедился буквально через полгода на литературном заседании в колледже маленького нефтяного города, куда он был приглашен второй раз, как поэт маленького нефтяного города, вместе с Конепейкиным, Тимофеевой и другими, в число которых входил Бредятин, тоже писавший стихи и его жена.
***
      Эта парадоксальная ситуация была страшна. Люди, которых он унизил этой книжкой, были вынуждены фактически его хвалить. Тут было нечто непонятное, о чем следовало бы на досуге поразмыслить. В целом надежды на дальнейшую работу в маленьком нефтяном городу после выхода книги «Холодный путь к старости» у Алика не было почти никакой. Вопрос состоял только в том: когда уволят? Поэтому он решил взять в самом начале года отпуск и попробовать себя на другом поприще.

ЖАЖДА УСПЕХА
«Жажду успеха не утолить стаканом воды»

      Алику более ничего не осталось, как ожидать успеха, успеха неизменного, разве могло быть иначе, когда труд его объединил все предыдущие достижения и получил столько любви и старания, что книга просто фонтанировала жизнью.
      Нет, такое могло быть и чаще, конечно, так и бывает, но речь идет о том, что в данной ситуации успех нашему герою нужен был как воздух. Книга должна была засиять и разогнать нечисть, осознавшую свое происхождение. Ведь так часто бывает, что, когда занавешиваются все зеркала, то медленное искажение самого себя происходит незаметно, люди не зрят этого искажения, и вдруг появляется такое зеркало. И оно приносит большое огорчение. Разве может быть это зеркало истинным со стороны людей с устоявшимся мнением относительно своей красоты? Конечно, нет. Зеркало надо разбить, а мастера уничтожить. Поэтому Алику нужна была справка, завизированная на самом верху, что зеркало выполнено по всем нормам.   

ПРОДВИЖЕНИЕ КНИГИ В МОСКВЕ
«Закатывать свое произведение из провинции в Москву, почти то же самое, что проделывал Сизиф с камнем, закатывая его на гору»

      Прозаики и поэты маленького нефтяного города, конечно, были слабо заметны с кремлевских вершин, как далекие звезды не нужны, когда и под солнцем светло и тепло. 
      Алик со своей книгой «Холодный путь к старости» обратился в Союз журналистов России, к одной из влиятельных его персон – секретарю Диковенко, впоследствии смещенному со своего поста из-за разногласий с руководством Союза журналистов России.
***
      Две недели прошли и закончились знакомым Алику ответом, на что он осторожно предложил то, что обычно требуется чиновнику.
      - Может это денег стоит? Так вы не стесняйтесь.
      - Это стоит больших денег, - демонстративно обиделся Диковенко. - У нас дипломы не продаются.
      - Я не прошу диплома, - напомнил Алик. - Я прошу только прочитать, и если это сопряжено…
      - Это ни с чем не сопряжено, - уже рассердился Диковенко, выказывая голосом явное желание завершить разговор. - У меня много дел.
      - Хорошо, извините, - поторопился смягчить конфликт Алик. - Прошу вас не отказываться. Прочитайте, пожалуйста. Через сколько перезвонить?
      - Давайте опять через две недели, - недовольно ответил Диковенко.
***
      Встреча с Диковенко естественно проходила в Москве на Зубовском бульваре, дом 4, в Москве, куда Алик приехал не для продвижения книги, а для учебы в аспирантуре, где для него иногда главным становилось – как выжить в общежитии института повышения квалификации.
***
      - Эка невидаль, - скажет искушенный житель частного сектора. – Три недели без горячей воды и целый рассказ.
       - Не так все просто для нетренированного жителя благоустроенных квартир, - ответим мы. - Проведи-ка три недели без дворовой собаки, будешь при каждом шорохе просыпаться!
       - Так то собака, - ответит житель частного сектора.
       - Так то горячая вода, - ответим мы.
       А началось все для Алика с заселения в обшарпанное многоэтажное общежитие, где…

ПРАВИЛО ОДНОГО ТАЗИКА
«Инструкций создано такое множество, что попав в давно пережитую ситуацию, придется придумывать инструкцию заново»

      В шикарном по общежитским понятиям одноместном номере стояла скрипучая пружинная кровать и два кресла такой степени изношенности, что казалось, сидели в них не иначе как брюках сшитых их наждачной бумаги, и садились в эти кресла только после посиделок на мазутных бочках. Истертые обои напоминали о своем рисунке то ли в форме цветочков, то ли арабских узоров.
      Ветер, упиравшийся в запыленные окна, удерживал от проникновения в комнату прозрачный скотч, оклеивавший все стыки. В довершение унылой картины рядом с планом эвакуации людей на случай пожара, где красные стрелки указывали в каком направлении выскакивать из комнаты, висела довольно странная и на первый взгляд смехотворная инструкция: правила умывания при отключении горячей воды.
      Алик улыбнулся и принялся за чтение.
      «Холодную воду подогревать на кухне в чайнике или в кастрюле. Набирайте ее заблаговременно, чтобы она успела нагреться до комнатной температуры».
      И мелким шрифтом:
      «так сокращается время на разогрев холодной воды и экономится электроэнергия».
      «Дурдом!» - подумал Алик и продолжил читать.
      «Кипяток выливаете в тазик и разбавляете холодной водой. Мытье необходимо начинать с головы. Самому чистому органу - самая чистая вода!
      Тазик с теплой водой удобнее всего поставить на закрытую крышку унитаза, или на какую-то подставку прямо в ванну. Перед намыливанием головы необходимо позаботиться о том, чтобы в пределах досягаемости стоял шампунь и какая-то небольшая посудина, вроде стакана.
      Окунаем голову в таз с чистой теплой водой на очень короткое время, вытаскиваем и смещаем голову так, чтобы вода с волос капала в ванну, а не в таз. Намыливаем волосы. Нащупываем стакан. Набираем воду из тазика стаканом и льем ее на затылок, так чтобы, стекая, вода уносила с собой максимум мыла и грязи. Все это должно стекать в ванну, чтобы не загрязнять чистую воду тазика.
      В целях экономии теплой воды, напененные и грязные руки, на которых возможно налипли еще к тому же и ваши волосы, следует омывать под холодной водой из-под крана.
      Волосы надо сразу осушить полотенцем, чтобы вода не капала на пол. Затем наступает черед мыть руки, подмышки и шею.
      Эту процедуру удобнее выполнять, когда тазик установлен на дне ванны. Наклоняемся и вначале слегка увлажняем в тазике руки, подмышки и шею. Мылимся экономно, иначе потребуется много теплой воды для обмывания. Обмываемся прямо в тазик, иначе не хватит воды для мытья остальных частей тела.
      После умывания рук и шеи наступает очередь того, что находится ниже пояса. Что в первую очередь умывать, зад или перед, это вопрос дискуссионный, но мы предлагаем его решать в пользу переда, как места, имеющего возвышенные задачи продолжения рода и получения удовольствия, а также места, которым в силу органических установок приходится чаще пользоваться при нужде.
     Поза для умывания переда требует определенной физической подготовки, некоторых навыков, телесных пропорций в соотношении с шириной ванны, и заключается в отделении переда от зада.
     Ноги ставятся по разные стороны тазика. Приседаем, одновременно раздвигая колени. Перед должен оказаться точно над тазиком с теплой водой. Для начала слегка смачиваем его. Намыливаем, по-прежнему соблюдая экономию. Смываем все с намыленных участков переда прямо в тазик, стараясь при обмывании не захватывать область зада.
     Далее необходимо развернуться спиной к тазику, стопы слегка сдвинуть и присесть уже так, как это делается, где-нибудь в лесу под кустиком, так чтобы зад навис над тазиком. Слегка намыливаем его и омываем прямо в тазик. И, наконец, наступает последняя операция: мытье ног. Данная операция выполняется аналогично остальным.
     И последнее: насухо вытираетесь полотенцем и вы чисты».
     Вот такая инструкция. Алик долго смеялся, но когда пошел в ванную, оказалось, что горячей воды нет. Вот и весь смех.
***
     Когда Алик работал простым корреспондентом в газете маленького нефтяного города, он иногда покупал поддельные счета на проживание и никогда не считал это действие мошенничеством. Он считал своим правом, если гостиница полагается, получить на нее деньги, даже если живет у знакомых.
     И в этот раз огорченный придирками главы маленького нефтяного города Хамовского, лишенный какой-либо поддержки и имея впереди самые неблагоприятные перспективы, он, как говорится, решил вспомнить детство и вновь приобрел поддельные квитанции по принципу: все равно уволят, а врагов надо наказать, хотя бы деньгами…
***
     Счета он приложил к отчету о командировке, переселение из общежития института в хорошую гостиницу объяснил болезнью - и ни у Пупик, главного бухгалтера телерадиокомпании маленького нефтяного города, ни у замещавшей его Пальчинковой не возникло и тени сомнений. Выигрыш составил примерно пятьдесят тысяч рублей. Чуть меньше месячной зарплаты. Так поступали многие командированные из маленького нефтяного города, даже десятки врачей, проходивших курсы повышения квалификации в Санкт-Петербурге, не побрезговали подзаработать на липовых счетах.

ВРАЧЕБНАЯ ТАЙНА
«Тело похоже на колодки арестанта, оно притягивает душу к земле».

     Кузнецов любил ходить на базар и выбирать огурцы. Было в них нечто манящее.
     - Почем огурцы-то? - спрашивал он продавца, национальность которого и уточнять не надо, поскольку в маленьком нефтяном городе это был, если не выходец из южных стран, то человек, нанятый им.
     - Восемдесят. Тебе сколко? - мигом переходил к делу продавец.
     - Дай один, посмотрю, - отвечал Кузнецов. - Подай-ка вон тот, что не очень маленький и не крупный - средний такой.
     Продавец протягивал требуемый огурец. Кузнецов внимательно оглядывал его и даже слегка сгибал, как обычно поступают с эспандером, проверяя на гибкость и твердость,… и глаза Кузнецова наполнялись голодным огнем, таким, что продавец вскрикивал:
     - Эй, друг, вначале купи, а потом пробуй. Сколко купишь?
     - Давай штук пять. И чтобы все - как этот, - Вася весомо бросал слова в лицо продавцу.
      Продавец хватал полиэтиленовый кулек и ловко кидал в него огурцы, так чтобы плохие были прикрыты хорошими. но этот номер с Васей не проходил. Он своими Кузнецовскими ладонями перебирал все огурцы, выбирал хороший, и говорил:
- Хачье хитрое. Остальные такие же ложи. И четыре помидора.
      Продавец огорченно рылся в огуречной и помидорной куче, и Вася Кузнецов уходил довольный, прикидывая в уме, как распорядиться с огурцами: «Четыре огурца на салат с четырьмя помидорами – больше и не потребуется для семьи. А тот, что получше оставлю себе на утро».
      Кузнецов работал по вахте: месяц вкалывал на нефтяных месторождениях с раннего утра до позднего вечера без выходных, а следующий месяц отдыхал, набирался сил. Но по большому счету сил набирался он быстро, недели хватало, а далее Кузнецов не знал, чем заняться. В маленьком нефтяном городе податься некуда.
     Зимой морозы стояли такие, что не погуляешь, летом гнус не давал прохода. Кто-то любил рыбалку, кто-то охоту, кто-то ходил в спортивные залы, но Кузнецов не привык к подобному времяпровождению. Ему нравилось поваляться в кровати, помечтать. Жена тоже его мало интересовала. Собственно и жена им мало интересовалась. Когда? Она утром уходила на работу, вечером приходила. Домашние дела, дети. И вот на выходной вахте, когда родные разбегались по делам, Кузнецова стали одолевать странные мысли…
***
     Весть об огурце, сломавшемся в заднем проходе Кузнецова, рассекла маленький нефтяной город как нож батон хлеба. Новость не передавали по местному телевидению, не публиковали в газете, но это не уменьшило аудиторию. Переносчики слухов шли к неосведомленным соседям, словно тараканы на остатки пищи. Ноги шуршали, языки трепетали. 
     В одном из кабинетов больницы маленького нефтяного города собралось белых халатов столько, что свет померк.
     - Что же он, дурачок, морковку-то не купил, - охала опытная медицинская сестра со знанием дела. - Она-то потверже будет.
     - Да зачем эти овощи? - говорила врач Блексеева, в тот момент - жена заведующего роддомом. - Что мы из пещер? Сходил бы в магазин «Лямур», купил, что требуется, и радовался.
     Она знала, о чем говорит, у нее дома за поглаженным бельем, завернутый в черный непрозрачный пакет лежал добротный искусственный фаллос, с которым она иногда водила дружбу, и все - из-за излишней утомляемости северных мужей и склонности их к пьянству.
     - А я знаю, как это произошло. Жена ему откусывала огурец. Откусывала, откусывала, да он там и остался, - высказала предположение мечтательная особа.
     - А зачем откусывала? - не понял мастер Хайзуллин, врач-ортопед.
     - Это, наверное, эротично, - предположила мечтательная особа.
     - Спазм произошел, вот у него задница огурец и откусила. В кишечнике все раздражается, - уверенно заявил зубной техник Федоров.
     - Так там зубов нет, - напомнила Блексеева.
     - Спазм - он как клещи, - отбрехался Федоров.
     - Огурец, наверное, весь кишечник ему потравмировал, - заявила хирург Ежнева.
     - Это какой же огурец нужен, чтобы кишечник травмировать? - недоверчиво спросила Чахлая, обладательница самых откормленных ягодиц и одновременно заведующая стоматологической поликлиникой.
      Она заразно, взахлеб закашлялась, словно стремилась каждому показать свои воспаленные миндалины. Подчиненные поморщились, их прически заколыхались, но, страшась мести заведующей, неудовольствия не показали.
     - Так кишечник - не пищевод, - напомнила Ежнева, бросив взгляд в горло Чахлой.
     - А я первый раз о таком слышу, - вставила слово новенькая медицинская сестра.
     - Эти пидорасы всегда так кончают, - презрительно заявил мастер Хайзуллин. - Никогда не видела? Так сходи, посмотри. В хирургии целый музей подобных находок…
***
     Операция прошла успешно, и очнулся Кузнецов среди таких же как он больных, тоже перенесших операцию на прямой кишке, только по поводу геморроя. Ходили они по палате с марлевыми жгутами, торчавшими из хирургических ран, словно с хвостами. Но Кузнецов по этому поводу не страдал, а в остальном он был нормальный мужик. Пользовался уважением в коллективе, ни к кому из собратьев по полу не приставал, а когда его выписали из больницы, то он, узнав об обрушившейся на него славе, повесился.
***
     Каждый житель маленького нефтяного города нес с работы новости, рассказывал их близким, те делились со знакомыми и коллегами… Здесь быстро становилось публичным то, что считалось тайной.

УЧЕБА, КАК УСЛОВИЕ
«Учеба – она не для каждого, как огранка нужна только драгоценным камням, но никак не булыжникам»

     Аспирантура для Алика стала также данью защите собственной должности и не более. Журналистского образования у него не было, глубоких знаний в области телевидения тоже. Перед тем, как согласиться с предложением Хамовского стать главным редактором телерадиокомпании маленького нефтяного города он поставил одно условие:
    - Я должен обязательно учиться.
    - Принимается, - сказал Хамовский и в течение всего времени работы Алика на должности ни разу не изменял данному обещанию, кроме отдаленного будущего, когда обидевшись на Алика он через прокуратуру изъял у него деньги, затраченные на учебу, и уголовное дело организовал.
     Но это было в будущем, а пока с согласия Хамовского большинство выездов Алика к месту учебы шли под флагом служебных командировок, что было несравненным преимуществом перед обычным положением студента, который имел право на сохранение среднего заработка и в некоторых случаях на усмотрение начальника – на оплату проезда к месту учебы и обратно.
     Алик имел дополнительно и суточные, которые на Севере составляли почти полтысячи, и на оплату гостиницы, что в Москве было немаловажно.
    Уже в первую зиму своего редакторства он прошел курсы повышения квалификации в вышеозначенном институте. К следующей зиме пригласил из Москвы преподавателей из института повышения квалификации, правда, уже за счет субсидий округа. На просьбу профинансировать это мероприятие за счет муниципалитета Хамовский ответил отказом.
     - За счет бюджета мы ваших слесарей и дворников (он всегда говорил о журналистах телевидения только в унизительных тонах, да и про других - тоже) учить не будем, - сказал Хамовский едва повернув голову, сидя на переднем сиденье джипа, направлявшегося на месторождение.
     Это была его обычная акция для напоминания о собственной значимости, на которую Хамоский срочно вызывал корреспондентов телерадиокомпании во главе теперь с Аликом. Алик сидел на заднем сиденье мэрова джипа и вынужден был тянуться вперед, чтобы не пропустить начальственное слово.
     - А где же деньги брать? – спросил он. – Учить-то журналистов надо.
     - А где хочешь там и бери, - грубо ответил Хамовский.
     Дело в том, что в маленьком нефтяном городе среди начальства не принято было заключать договора вне бюджетной сметы и не класть себе в карман ни копейки. Если начальник прошляпит, значит, заместитель возьмет.
***
     Когда Алик стал главным редактором, телерадиокомпании была выделена крупная сумма денег на приобретение оборудования. И он поручил подбор этого оборудования своему вновь назначенному заместителю по технике из бывших старых сотрудников – Задрину. Такова была рекомендация доставшегося ему по наследству заместителя по творчеству - Валер.
    Угловатый любитель свободных одежд, а также дешевых спиртных напитков Задрин, стал уникальным на телевидении маленького нефтяного города. И эта уникальность происходила от того, что при отсутствии высшего и специального образования, он поддерживал в рабочем состоянии все оборудование телевидения маленького нефтяного города.
    Он паял, коммутировал, нажимал на нужные кнопки, устанавливал компьютерные программы, чистил видеокамеры и передатчики от пыли и грязи – в общем, он сумел стать душой технической жизни телерадиокомпании. Хорошей простой душой, которой Алик поручил заказывать, покупать, составлять договора и получать лицензии…, а то есть передал часть своей власти.
***
    Но возвращаясь к аспирантуре. Это была тоже большая случайность, потому что Алик на аспирантуре поставил крест, еще до переезда на Крайний Север, работая в научно-исследовательском институте одного из крупных городов Сибири. Ему не нравилось пыльное, унылое корпение будущих кандидатов над унылыми мертвыми работами. Ему нравилось мобильное изобретательство. Оформление коротких идей, что позволяло знакомиться со многим, не подчиняя себя одному.
    - Тебе надо поступать в аспирантуру именно сейчас, - сказала Вера Пальчинкова. – Насколько я помню в аспирантуру можно поступить только до сорока пяти.

КАФЕДРА
«Чем заполнять карманы, лучше – заполнять голову, ее содержимое вероятнее удастся забрать на тот свет»

     Профессор философии Цапунов, похожий на большую тряпичную куклу, говорил медленно, скрашивая речь длинными глубокомысленными паузами. Подергивание век, на мгновение полностью скрывающее глаза, и магические прокручивания кистями рук создавали неотразимое впечатление… 
     - Человек есть существо, связанное с космосом. Микрокосмос макрокосмоса, - говорил Цапунов с той трагической интонацией, в которой светилось непонимание того, почему мир не осознает ценности каждого человека. - Каждый человек, если его сознание не уничтожено современным телевидением, когда все ясно и все не ясно, и живи только своими удовольствиями и телом, начинает задумываться над вопросами...
     Человеческое глубоко волновало его, этого человека, прошедшего Великую Отечественную войну.
     - Говорите мне громче, - иногда просил он аспирантов. - Я бывший артиллерист и плохо слышу… 
     Его ум и эрудиция притягивали, а звучавшая в его исполнении песня человеку, совершенно необычная в реальном мире, где человека расценивают как средство заработка или должностного роста, пленяла Алика и околдовывала.
     - Мы и сейчас живем в мифах, - продолжал Цапунов вносить в души аспирантов новые сомнения. - Язык - не что иное, как мифология. Я участник войны. Ну и что? Отечественная война - это полное знание? Это чистая мифология! Очень много фактов, совершенно не соответствующих истине. Роль Ленина, роль Сталина - это чистая мифология. Наука того времени - она тоже мифологична, поскольку подделывалась под то мировоззрение, которое существовало.
     Иногда профессора охватывало ощущение, что все его искренние слова бесполезны, среди аудитории, испытывающей лишь практический интерес - сдать философию по системе Добряковой. И тогда где-то в районе затылка профессора начинало чесаться уныние, оно, позвякивая металлическим браслетом, лениво крутилось вместе с часами вокруг указательного и безымянного пальца правой руки профессора, и тогда лишь сиюминутный прищур глаз и скупой ленинский наклон головы выдавал его внутренний интерес к теме лекции. В эти моменты он вновь оживал и находил новый поворот в лекции, оживлявший аспирантов:
     - Вы представьте себе, что, если бы я пришел, назвал все свои регалии, что профессор и другие заслуги, обозначил бы свой возраст, и вместо того, чтобы вам давать знания, сказал: сейчас я буду вас воспитывать. Вы бы подумали, что старик белены объелся. Кто ты такой, подумали бы вы. Ты что, идеал? Задача воспитания, это задача не общества, а родителей и тех, кому родители доверяют воспитание ребенка...
*** 
     Алик тут же переносил познанное на маленький нефтяной город, на воспитателей и учителей, считавших своим правом воспитывать детей, на Хамовского, который мало того, что поучал, мало того, что не ценил людей, окружавших его, он еще и отравлял им жизнь, если они чем-то ему помешали.
***
     Профессор Крутилова внешне схожая с типичной колхозницей, имела утиные черты. Слова в слушателей она пускала, как хороший монтажник ввертывает шурупы в тяжеловесные детали.
     - Реальность, отраженная на телевизионном экра¬не, есть тоже образ реальности или, как принято го¬ворить, «вторая реальность», - говорила она, наблюдая за аудиторией водянистыми глазами. - Телевизионные герои, их поступки, образ мышления, их жиз-ненное пространство являются проекцией хорошо сформирован¬ного коммуникативного поля. Его созданием заняты не только твор¬ческие работники, но и политологи, социологи и власть. Посте¬пенно у зрителей складывается представление: этот – «свой», а этот – «чужой», это – «светлое», а это – «темное»…
     Она говорила и крутила очки в тонкой золоченой оправе за самые кончики темно-коричневых дужек. На одном жесте не задерживалась. Она переворачивала очки стеклами вверх, и опять же держа их за самые кончики дужек, медленно и не без удовольствия, водила большим пальцем по пластмассе дужек, в том месте, которое соприкасается обычно с ушами.
     - …Зрителя надо держать, чтобы глаза не мог отвести, - слова впивались в зал. - Движущийся объект привлекает внимание, а если он еще и контрастен, то начинает разрабатываться теория контрастности. Меня как-то привлекли к съемкам рекламного ролика для одного политика. «Срочно ищите кадр с красивой чайкой, чтобы чайка вставала на крыло,… - сказала я. - Пусть герой идет справа налево. Человек смотрит слева направо. Мы боимся нападения с левой стороны, сердце под контролем. Затем человек концентрирует внимание на центре. Чайка-душа…»
     Очки положены на стол. И вот уже новая поза: кулак, объятый ладонью. И вдруг ладони взлетают, соприкасаются друг с другом, палец - с пальцем и они начинают совместно покачиваться в то время, когда большие пальцы прижимаются ко рту. Веки сжимаются в задумчивости.
***
     Лекции Крутиловой были целиком посвящены методам эффективного воздействия на зрителя посредством экранных образов и монтажа.
     - Мою диссертационную работу сделали закрытой из-за обилия в ней приемов воздействия на людей, - не без гордости сказала она. - Телевидение - это мощное оружие.
 ***
     На лекциях седоватого профессора Перезина, одетого в не менее седой костюм, витали интонации спокойствия и гордого отстраненного знания.
     - Визуальная коммуникация должна быть зрелищной, но нельзя жертвовать истиной ради красивой картинки, - напоминал он, глядя куда-то под первый ряд парт, где располагались ноги. Но заподозрить в таком интересе профессора было нельзя, поскольку ноги были скрыты перекладиной парт. Поэтому, размахивая жестикулирующей ладонью правой руки, он искал там исключительно пространство без чужих взглядов, которые сбивали его с нужной мысли. А там, под столом, эта мысль текла столь непрерывно, как непрерывно текут тающие снега с горных вершин.
     - «Отдайте мне новости и можете забрать себе редакционные», - бросил как-то газетчику президент США Джон Кеннеди. Он имел в виду, что для лидера важно определять информационную повестку дня, - рассказывал Перезин. - Не так важно какие мнения высказываются по поводу твоих инициатив, лишь бы они были в центре внимания. Его правление вошло в историю США как одно из самых ярких, будучи по факту одним из самых неэффективных. Минувшие дни показали, что российская власть умеет хорошо управлять хорошими новостями и плохо плохими.
     «Все правительства врут, но западные правительства врут своевременно, убедительно и согласованно, а ваше - прямо противоположным образом», - любит говорить знаменитый английский журналист Патрик Кокбурн. Рациональное зерно вот в чем: в любой острой ситуации западное правительство выдаст журналистам выгодную себе информацию в удобной для них форме, в то время, когда тем уже пора передавать сюжеты в редакцию и нет времени проверять сказанное, и это будет единственная официальная версия.
     В России все прямо противоположно - то официальные лица молчат, то вдруг начинают говорить, кто попало, предлагая взаимоисключающие интерпретации, то начинаются «наезды» на журналистов. В таких случаях журналистам не остается ничего, кроме как проверять расхождения в версиях, искать другие мнения, злиться на политическое руководство. Власть все равно в новостях, но уже в негативном свете. И последствия приходится расхлебывать очень долго…

ФИКСАЦИЯ ФАКТА
«Любое грандиозное событие, если не зафиксировано, исчезает, будто бы никогда не существовало»

    В Дагомыс, на съезд журналистов, от Ямала приехали одни чиновники да их родственники, те, кто ближе к распределению денег, и ни одного журналиста, который бы мог представлять интерес как журналист.
***
    Алику срочно нужно было запечатлеть плакат Союза журналистов России с его цитатами и стихом, и тут ему на глаза попалась Ирина Мракова.
    - Слушайте, Ирина, сфотографируйте меня на фоне плаката, - попросил он.
    Мракова презрительно осмотрела простенький «Самсунг» Алика и сказала:
     - У нас есть профессиональный фотограф, муж моей дочери. Он все сделает как надо. Я ему скажу, - ответила она.
     - Чудесно, а как потом получить? – забежал вперед Алик.
     - Пришлю по электронной почте, - ответила Мракова.
     Мракова была лучшим человеком в составе Департамента, с которым можно было иметь дело. Общительная и по большей части доброжелательная, она выстраивала суровые отношения только тогда, когда на нее тоже давили сверху. И эти отношения Алик ценил.
     Департаменту СМИ ЯНАО требовались только отчеты от СМИ для составления собственных отчетов перед губернатором округа. Хорошо составленные отчеты приносили Департаменту хорошее финансирование и дополнительные ставки, на которые можно было принять хороших знакомых, детей, поэтому Алик по возможности помогал вышепоставленным чиновникам, но, к сожалению, для этих чиновников его возможности в отношении зевотовызывающих отчетов были совсем ограничены. Если отчеты не брался готовить кто-то из журналистов или заместителей, то Алик выбрасывал соответствующие запросы в мусорное ведро.
     И тому было простое объяснение. На бюджет его организации отчеты никак не влияли, дополнительных ставок для составления этих отчетов, количество которых с каждым годом росло, не выделялось.
     С другой стороны, Департамент иногда помогал телевидению оборудованием, в количестве, правда, смешном, иногда устаревшем, и по ценам минимум в два раза завышенным, что говорило о том, что чиновники Департамента не чураются любых форм заработка, но как говорится с «паршивой овцы – хоть шерсти клок». Алик брал оборудование, говорил «спасибо».
***
     Фото-известия о своем триумфе, которые Алик привез вместе с собой в маленький нефтяной город, город никогда не узнал.
   - Надо было нас взять с собой, - говорили операторы, - тогда бы и было что показывать.
   - Для признания среди своих нужно сильно постараться, - говаривала еще Матушка. 
   - Если тебя обделяют вниманием и деньгами, - говорил московский друг Алика Александр, - то надо посмотреть на себя, почему другие эти блага получают, а ты нет. 
   «Чем бахвалиться, лучше услышать похвалу, - рассуждал Алик. - Песнь соловья направлена к соловьихам, но привлекает и человека»

ОГОРЧЕНИЕ ХАМОВСКОГО
«В политике самые интересные слова громко не говорятся»

    Если кто-то не гниет, то надо подбросить ему червячка, снабдить собственным гробом, ведь, если тот останется жив, то он может разрыть комфортные могилы, и даже если не разроет, то он представляет опасность одним своим счастливым видом.
     Разве достоин счастливого вида не умерший? Цветы и красивые слова, разве это не привилегия свежего трупа? Цветы - это земляная ретушь – то, что призвано скрывать и отвлекать…
   - Ты зачем… вот я тихонечко говорю Клизмовичу, зачем ты усиливаешь мои слова?- проворчал Хамовский.
   Алик понял, что разговор пойдет более обширный, чем он рассчитывал. Хамовский говорил о телепрограммах, выпущенных в эфир более полугода назад. Алик действительно при монтаже усилил до уровня распознавания обращение Хамовского к Клизмовичу.
***
То, что прозвучало полгода назад
«Людям можно рассказать о многом, но зачем?»

   «Можно сделать вывод, что Думой по-прежнему управляет глава города, несмотря на то, что Дума имеет председателя и формально главе города не подчиняется. Глава города легко прерывает обсуждение депутатами вопроса, без разрешения председателя. Он делает депутатам похожие на оскорбление замечания, а народные избранники даже не возмущаются…
   - Так, пожалуйста, протокольно,… - обратился к депутатам Клизмович.
   - Это не протокольно. Это менять решение надо, - грубо прервал Хамовский. - Протокольно - это дома надо писать, жене надо рассказывать протокольно.
   Повторим для неуспевших прослушать, что сказал глава города депутатам:
   - Протокольно - это дома надо писать, жене надо рассказывать протокольно...»
***
   Эти слова показались Алику важными в характеристике работы депутатов, неспособности Думы к самостоятельным решениям и шагам.

ХОЛОДНЫЙ ПУТЬ К СТАРОСТИ В САЛЕХАРДЕ
«В столичных бюджетных СМИ не стоит искать иной правды, кроме угоднической»

     Свободные произведения получаются только от полета, только от ощущения свободы, только от понимания, что никто не будет уничтожать твое произведение за не те мысли, или не те строки.
***
     Занес Алик книгу и в редакцию главной газеты округа «Красный Север», где встретился с только что назначенной вместо Блошина новой редакторшей. Редакция находилась на первом этаже жилого дома и как подобает обычному редакционному коллективу, на ее крыльце теснились молодые люди, в основном девушки и нещадно курили, в изобилии создавая творческие накрученные и сдобренные самохвалящими высказываниями дымы.
     О снятии с должности Блошина, считавшегося по поверью достаточно демократичным и заслуженным редактором, ходил всего один слух. Его сняли с должности как раз за публикацию скандального открытого письма в адрес Хамовского, когда на расследование этого письма приехала самая могучая комиссия из столицы округа и ничего не нашла.
     Снять кого-то должны были, и раз не Хамовского (а как его снять если он выборный?), то сняли редактора, чтобы не повадно было дразнить губернатора полной ложкой, если под полной ложкой разуметь естественно должность главы маленького нефтяного города, на которую губернатор Ямала давно имел собственные виды и даже человека, которого бы с удовольствием посадил в кресло, которое пока занимал Хамовский, но не получилось.
     Поэтому от встречи с главным редактором «Красного Севера» Алик не ждал ничего для себя приятного, вполне осознавая свою оценку человеком, стремящимся к власти и поставленного для того, чтобы своими строками эту власть укреплять, тем более только что поставленного и вынужденного отрабатывать авансы, предоставленные губернатором. Но, как говорится, чем черт не шутит, и лишнее слово о его книге, даже сказанное не дружелюбно никогда не помешает, поскольку любое сказанное слово помещается не в копилку затишья и молчания, а в копилку обсуждения.   
     Редакторша была по северному упитанной женщиной, производила благоприятное впечатление, как и положено редактору, и отнеслась внимательно к незнакомому посетителю.
     - Здравствуйте, я тут в командировке, решил заглянуть к вам, - начал Алик. – Я главный редактор телерадиокомпании из маленького нефтяного города.
     - Очень приятно, - поприветствовала Алика редакторша, как курицу равную, но сидящую шестом ниже.
     - Я выпустил книгу и хочу ее подарить вашей редакции, - без предисловий перешел Алик к делу. – Это книга недавно удостоена диплома Союза журналистов России.
     - Дайте-ка посмотреть, - попросила Редакторша.
     Алик протянул свое многостраничное издание.
     - И о чем она? – спросила редакторша, начав листать книгу, как листают обычно дети в поисках картинок.
     - О взаимоотношениях внутри журналистского коллектива, о взаимоотношении власти и журналистов, о власти, - коротко отозвался Алик, вполне осознавая, что рассказать, о чем книга, невозможно.
    Рассказать о чем книга - это то же самое, как описывать полет, человеку в этом полете не побывавшему. Вы можете ему сказать, что это о страхе высоты, а тот может только припомнить свой страх, когда он смотрел вниз с балкона своей квартиры, вы можете сказать, что это о красоте облаков, но человек вас слушающий вспомнит лишь дождь, обмочивший его ненастным летом, вы можете сказать, что это о поведении пассажиров во время самого обычного полета, а ваш слушатель вспомнит только свою унылую плацкарту и пьяных вахтовиков.
     Рассказать о чем книга невозможно, ее можно только пережить, тогда будет понятно, о чем книга, даже простое прочтение ее не даст однозначного результата. С другой стороны, он понимал, что каждое слово истины об этой книге вполне реально должно отстранять от него эту редакторшу, как от человека, способного навести порчу на нее саму и на ее кресло, доставшееся не такими уж легкими усилиями.
     - Хорошо, хорошо, - сказала редакторша, думая о работе, о редакционных планах, о том, что этот визит отвлекает ее от текущих дел, и о том, как можно использовать пришедшего и ответить красиво на его визит – все-таки – главный редактор хоть и провинциального какого-то городка, - давайте сделаем так. Сейчас я приглашу фотографа, он сделает вашу фотографию, а затем я отведу вас к нашему корреспонденту и мы сделаем о вас материал.
     - Давайте, - согласился Алик, исключительно для привлечения внимания к книге.
    Его, сфотографировали, затем какая-то молодая корреспондентка расспросила о том, о сем, Алик подарил ей книгу, что та составила большее впечатление о предмете ее материала и распрощался, не неся в сердце никаких ожиданий, поскольку лучшая награда за такую книгу от власти, какую он мог получить, – это было молчание. 
      Но результат родился, и о его наличии Алик узнал от Клизмовича, который ради этого сам позвонил и с явным удовольствием, чуть ли не причмокивая губами, сказал:
      - Алик ты последний «Красный Север» не читал?
      - Нет, Иван Адольфович, - сказал Алик. – А что там?
      - Про тебя написали, - сказал Климович и Алик явно ощутил, как сладко Клизмович потирает свой подбородок.
      - И что там? – продолжил расспрос Алик.
      - Фотография большая и про книгу твою написано, посмотри, - ответил Клизмович.
      - Спасибо, - послал Алик обязательное сообщение, - обязательно посмотрю.
       Газету «Красный Север», где находилась заметка о нем, Алик нашел в библиотеке маленького нефтяного города. Заметка называлась: «Выдуманная реальность» - точно и едко. Такое название подходило к любой книге, но было приклеено именно к его.
      Название говорило о том, что автор большой плут и лгун, искажает реальность намеренно и выдает ее за правду, более того – утверждает, что это правда. Вот, что крылось за этим коротким, талантливым названием и было абсолютной неправдой, поскольку Алик как раз и позиционировал свою книгу, как чистую художественную литературу.
      На фотографии был он, но похожий в своей куртке, выполненной под штормовку, на неопрятного мужичка только, что закончившего длительный поход по лесу – что-то вроде чертика из табакерки.
      «Красиво поработали, - понял Алик. – Редакторша не иначе как позвонила в Департамент, чтобы разузнать про меня. Но, если она не круглая дура, то должна понимать, что, несмотря, на желание укусить, текст вскоре забудется, останется только память, что обо мне писали».
     Остаются только обезличенные зарубки. Плохой ли, хороший ли человек их делал неважно – важно, что побывал. Как на популярных для отдыха местах остается: «Здесь был Коля» или «Здесь был Вася». Вот и все.
***
     Об успехе книги «Холодный путь к старости» ямальские СМИ не обмолвилась ни одним добрым словом. Возможно, это следствие того, что салехардские журналисты, впитав в себя смысловое содержание слова «столица» округа, накурившись его опиума, не представляют, как возможна похвала в отношении журналистов из других городов. Но место жительства, даже наделенное именем «центр», не есть центр жизни, а тем более не есть центр славы. Это просто месторасположение, это территория, где у тебя есть квартира и работа или нет ни того, ни другого. Для многих, в определенные моменты жизни, вся жизнь вращается вокруг унитаза, но никому же не придет в голову искать в его сливном отверстии философский камень.
***
    «Власть, как родители, содержат, учат, наказывают, часто не любимы, возбуждают желание все сделать наперекор, - об этом сходстве Алик уже думал давно. - Они не идеальны, слабые стороны их заметны, борьба с ними зависит от того насколько они демократичны. Деспот согнет любого. Демократ сам станет целью. Что лучше?»

ПОЕЗДКА ЗА «ЗОЛОТЫМ ПЕРОМ»
«Когда едешь в незнакомое место, вечно незнакомое и находишь»

    Алик не любил ездить без дела и даже решение о поездке по приглашению Союза журналистов России на бал прессы в Москву, предоставил на выбор судьбе, через монету достоинством в два евро, полученную им на сдачу на Кипре.
    Монета была красивая, вместо герба выдавлен талисман острова: присевший на корточки человечек с разведенными в стороны руками. Вся его поза выражала своеобразный крест.
    «Если ляжет «крестом», то поеду, если цифрой - нет», - решил Алик и подбросил монету. Она закувыркалась, поблескивая золотистого цвета гербом, и с тяжелым звуком, похожим на вздох, упала на кровать. «Крест». Алик еще раз подбросил монету. Опять - «крест». Человечек с разведенными руками выпал три раза.
     Ехать было неразумно, поскольку Богданнов пригласил его не для награждения, а просто так, настолько неразумно, что Алик подбросил монету еще три раза. Киприотская монетка, пренебрегая вероятностями, ложилась крестом.
     Все дни до отъезда Алик время от времени бросал два евро, надеясь, что выпадет цифра, а значит - сомнение, но монета, как заколдованная, ложилась вверх символом святым, а это по договоренности с провидением, управлявшим движением монеты, означало, - ехать. Затеянная им игра словно подталкивала его в спину.
     - Я не вижу ни единой причины для поездки в Москву, - сказал Алик своей жене Марине перед отъездом. - Просто так тратить деньги и время я не привык, даже если эти деньги не мои, но не могу придумать, что мне делать в Москве. А эта монета…
     - Забудь ты о монете, - сказала Марина. - Съезди, развеешься. Любой был бы рад, а ты проблемы создаешь…
***
     И в Москве в номере гостиницы Алик сидел и казнил себя. Дело-то было простое, придти в Союз журналистов России, оплатить участие в Бале прессы, за что ему опять-таки было стыдно - оплачивать ресторан за счет телерадиокомпании! - но монета, брошенная им этим утром, опять указала ему на этот путь.
     Алик, будучи в студенческие годы поклонником математики и теории вероятностей, был удивлен этим невероятным поведением монеты и следовал ей уже с большим любопытством, ожидая окончания приключения.
     «Но несколько тысяч бюджетных денег без оправдания, - корил он себя, - даже без морального оправдания. Ладно, отдых в Дагомысе можно списать как награду за успех. Но сейчас-то цели нет».
     Он сидел в бухгалтерии Союза журналистов России и ждал документов об оплате билета на Бал прессы, проходивший в Центре международной торговле на Краснопресненской набережной. Деньги он уже отдал…
***
     Алик любил командировки за самолетное приближение к небу, дарившему иногда интересные мысли, и за ощущение праздника, к которому всегда стремилось его сердце.
***
    Алик любил творчество, но не до жажды самолюбования и создания из собственной персоны зрелища, в то время, как на его взгляд, главное зрелище всегда должно быть именно то, что он создал, а он бы вполне был доволен и положением невидимки рядом со своим творением. Нет, необходимые, минимально возможные атрибуты публичности, он, конечно, признавал, а дальше предпочитал получать не овациями, а реальными благами, по крайней мере, в виде путешествий. И эта малость всегда ему удавалась и в бытность работы у Квашнякова, и тем более сейчас, когда он был сам себе хозяин. Но не воспримите нашего героя нескромным. Нет.
    Поездка без реального дела была для него позорна – он сам начинал напоминать себе казнокрада – поездку в Дагомыс он, ввиду вполне понятного невнимания Хамовского к получению им диплома, он воспринял как награду и возможность увидеть множество журналистов, разом собравшихся в одном месте. Тем более, что ни одна его поездка не обходилась без согласительной визы Хамовского, который ввиду их странных отношений явно не подписал бы лишнего.
***
Волшебный вопрос
«Можно всю жизнь молча ждать и не получить, когда надо всего лишь спросить»

    - Вот вы ее прочитали. Разве она не достойна «Золотого пера России»? - спросил Алик внезапно, даже не осознав, как эта фраза сформировалась и вырвалась наружу.
    Это был вопрос, который он давно хотел задать, это был вопрос, а не прямая просьба, но все же просьба, но Алик внезапно, на мгновенье почувствовал, что он сделал все правильно. Лауреаты премии «Золотое перо России» уже известны, а вопрос этот задать требовалось, учитывая долгую борьбу за признание. Пауза затянулась.
    - Это хорошая книга, - не ответил на вопрос Богданнов. -
***
Стыд
«Иногда бывает стыдно, что напомнил только о себе»

     Стыд за вопросительную просьбу о «Золотом пере» вдруг придавил сердце Алика. Он не хотел оставить в этом человеке, с которым возможно никогда не увидится, нечто грязное по отношению к себе, но самое главное - к книге.
     Алик сидел в гостиничном номере на «Юго-Западной». До начала Бала прессы оставалось уже полтора часа - время, необходимое, чтобы добраться до места, а он раздумывал: идти или не идти.
     Если Богданнов все воспринял так, как Алик мыслил в самых худших прогнозах, то встречаться с ним не хотелось. Он опять поднял монету. На этот раз точного результата не было: два «креста» и одна «цифра». 
    «Делай, как хочешь, но лучше, если пойдешь», - расшифровал Алик голос судьбы и набрал телефонный номер, который он набирал чаще других, когда звонил в маленький нефтяной город.
    - Привет, дорогая, - сказал он, когда услышал знакомое «да».
    - Привет, как ты там? - донеслось в ответ.
    - Все нормально, но не знаю идти на этот Бал или нет, сомнения грызут, - сказал Алик, напрашиваясь на совет.
     - Не будь дураком, конечно, иди, - рассмеялась Марина. - Отдохнешь, повеселишься. Успеешь натосковаться в таежной глуши.
     Услышав понятный аргумент, Алик приободрился и нашел следующий:
     - Точно, а еще я сниму на видеокамеру Бал и сделаю сюжет - все не бездельничал.
     - Молодец! - приободряющее произнесла Марина. - Хватит хандрить и сейчас же на Бал!
     - Слушаюсь, мой господин! - браво ответил Алик. - Пока, целую.
     - И я тебя целую, - произнесла Марина, перед тем как Алик убрал телефонную трубку от уха…

С БАЛА
«Хорошо возвращаться с праздника не просто в хорошем настроении, а с подарками»

     Жизнь предполагает прыжок с парашютом, а не без него. Но все-таки прыжок. Именно прыжок. Но его книга была прыжком без парашюта. А чтобы отвести от себя неприятности, одной улыбки, которую культивировал у себя на лице Алик, было мало. И вот сейчас в праздничном пакете, который Алик держал в руке, была статуэтка богини победы Нике и «Золотое перо России» - грамота и значок в виде письменного пера – то о чем Алик так мечтал.
     Он шел к станции метро от центра международной торговли на Краснопресненской набережной, где проходил Бал прессы, и вспоминал Богданнова, медленно ходившего по сцене в ковбойской шляпе. Ему стало жаль этого человека, окруженного прихвостнями журналистики. Он был схвачен Союзом журналистов, словно клещами сытых колосьев, на которых счастливо зрели зернышки чиновников. Парадокс заключался в том, что Союз в первую очередь объединял не талантливых практиков, а номенклатуру…
***
    Подобную оценку получил и Алик, после назначения его главным редактором. В столице округа в фойе какого-то Дворца на очередном ежегодном мероприятии почти забытая им журналистка сказала странную фразу:
    - Вам не идет быть начальником. Это не ваше.
    Только сейчас он понял эти слова, и мог бы сказать их Богданнову.
***
    Заботясь о других, надо совершать действия, которые эти другие ждут, даже, если эти действия сложны, даже, если другой не человек, а дело, на первый взгляд не живой предмет. В этом мире, все к чему прикасается мысль – живое. Оно обретает свойство влиять через свой образ, через свое слово, а тем более книга, насыщенная образами и вереницами, связанных мыслью слов.
***
    В «Тюменских ведомостях» после награждения Алика «Золотым пером России» вышло интервью Алика, которое он посвятил критике власти маленького нефтяного города. Газета эта распространялась на территории всей тюменской области бесплатно и попала на стол главы. Алик имел неприятную беседу…

ГОЛОВОМОЙКА ЗА ТЮМЕНСКОЕ ИНТЕРВЬЮ
«В споре с природой прямолинейность проигрывет»

    - Я посмотрел это интервью – не все так честно, - заявил Хамовский.
     «Я так и думал, что это интервью вызовет зависть Хамовского. Он всегда мерил произведения объемами, а мое интервью в «тюменских известиях» сделали больше, чем его», - быстро подумал Алик и ответил: 
     - Честно все.
     И тут ожил Клизмович, сидевший до этого тихо:
     - В отношении Думы, что честно интересно? Исказили полностью…
     - Это ваше мнение. Вы имеете право высказать его, - ответил Алик. – Это мое интервью – и мое мнение.
     Алик не любил входить в прямой спор, не поняв, не расценив шансы. Сейчас, если разговор пишется, то любая его неосторожная фраза может быть использована в суде, а суд над ним в маленьком нефтяном городе будет скорый, учитывая конфликт и с главным судьей. Этому его научили коллеги из нефтяной газеты, с которой он судился по поводу язвительной статьи. Научили, конечно, не сами журналисты, которые, как чаще всего бывает, в законах не разбираются, а юристы нефтяной компании, которые, защищая интересы своей газеты, предоставили Алику возможность в будущем самому использовать эту защиту.
    Суд он тогда не выиграл, собственно он на него и не ходил, поскольку был весьма удовлетворен ответом на свое исковое заявление, который он получил вместе с приглашением на суд. Там было расписаны ссылки на все правовые акты, согласно которым журналист мог нести полную ахинею и не быть наказанным. Эта бумага была дороже победы. Алик положил ее в ящик своего письменного стола на всякий случай. Любой проигрыш – это в перспективе всегда выигрыш.
***
   Осознание себя каждый начинает с осознания других. Вода не может заглянуть в себя. Мир воды познается через рыб, то есть через движение. Следите за своими рыбами, они помогают нащупать дно, места, где много пищи, и места, где вы сами можете стать пищей.
***
    - Нет, Алик, - на удивление оптимистично сказал Хамовский, после того, как на его лице отобразилась печать внутренних подсчетов. - По большому счету чаяниям города соответствует не более двадцати процентов решений Думы…
    - Ну вот, даже так, - облегченно согласился Алик, поняв, что Хамовский упростил ситуацию, вычтя из общего числа: решения о награждении, о принятии информаций к сведению и так далее. Беда поселилась в другом. Даже реальные городские задачи депутаты решали в интересах чиновников и самих депутатов или исходя из субъективного видения проблем. Никаких референдумов и опросов населения. Все - кулуарно - с максимальным использованием власти.
    Клизмович издал неразборчивое бурчание, походившее на ворчание рассерженного сторожевого пса.
    - Остальные решения Думы - протокольные и регламентные.
***
    Власть привыкла использовать СМИ, по словам Матушки, известной в маленьком нефтяном городе правдоискательницы, как прокладки женской гигиены. Свобода слова в рамках приказов из городской администрации и та не дозволялась. Что ж любое животное за кормежку выполняет команды дрессировщика, а потом исполняет заученное, чтобы выпросить добавки. Пусть не всегда удачно, но всегда не без надежды. И в этих условиях любое свободное слово журналиста смотрелось, как покушение на власть и на свое собственное благосостояние, что в маленьком нефтяном городе было сродни сумасшествию.

ДРУГИЕ ЭЛЕМЕНТЫ ДАВЛЕНИЯ
   «Хотя человек - не птица, но крылья могут отстричь крылья в любой момент»

     Конечно, депутаты с помощью гимлеровской речи Квашнякова сами подвели себя к этой проблеме: кто и когда запрещал им выступать на телевидении и радио? Но Алик считал, раз вы депутаты, значит, уже не дети и не подростки, должны в полной мере отвечать за свои слова. А слова Квашняков произнес следующие: «Почему Алик противопоставил себя городу? Почему он так относится к депутатскому корпусу, что одни люди вообще не появляются на телевидении годами? Вот о чем надо говорить».
     Квашняков, главный редактор газеты маленького нефтяного города, зная о собственных аналогичных недостатках, всегда умел их ловко приклеить к своим противникам.
***
     Материальное золото чаще получается из мыслей человека, обладающего золотом реальным, или открывающем двери, ведущие к золоту. Вот, где находится жила. Поэтому сужение потребностей и интересов до уровня приносящих доход - вот, что характерно для современности.
***
    - Порви на йух все эти бумаги. Порвите бумаги, - начал злиться Хамовский. - Короче, денег не давайте ему на йух.
    - Допдоходы снова прозеваешь…, - продолжал нудить Клизмович.
    - Иван Адольфович, успокойтесь, не увлекайтесь, - едко заговорил Хамовский, что-то нервно переворачивая на столе. - Бумаги выбросьте его на йух. Денег не давайте, ему цедзип же придет».
    - Я бы дал денег…, - опять начал шипеть Клизмович.
    - Дал де-э-э-нег! – со смехом передразнил Хамовский.
    - Он Молдован из программы вырезал, как хочет, так и режет, - продолжил Клизмович, чувствуя, что отверстия, куда нужно вливать, полностью готовы.
    - Но я же главный редактор, - напомнил Алик. – Говорите понятнее.
***
     Материалы Алика в этот период сложно было назвать нейтральными. Но разве он обязан быть нейтральным, видя, что его журналисты подают исключительно пропагандистские материалы с организованных специально для показа мероприятий? Понимая, что зло идет на телевизионные экраны под маркой объективного отражения, как продукт уже искаженной реальности, вроде трансляций утренников и массовых мероприятий, он вынужден был иногда вбивать крепкий гвозди, чтобы напомнить о реальной жизни. Он объяснял своим журналистам их долг и предназначение. Но разве поймет, тот, кто не созрел, и разве будет работать иначе, тот, кто знает свое место.
***
    - …Алик тогда обратился в прокуратуру, - уже не мог остановиться председатель. - Прокуратура на наше решение внесла протест…
    - И что? - нетерпеливо спросил Хамовский.
    - Мы заменили в тексте решения слово «поручить» на слово «рекомендовать», - доложил Клизмович. - И все. Больше никаких протестов.
    Суть протеста прокурора, напечатанного на двух листах, сводилась не к замене одного слова на другое. Дума оказалась не вправе создавать комиссии для проверки организаций, тем более средств массовой информации, а именно этого она страстно хотела словом «поручить». Закон разрешал крайне ограниченное вмешательство в деятельность СМИ только учредителю, то есть администрации маленького нефтяного города, и только в виде публикации. Таким образом, в деятельность телерадиокомпании мог вмешаться только Хамовский и только посредством трансляции бесплатного материала. Другой повод для вмешательства был закреплен в Уставе телерадиокомпании, который разрешал проведение финансово-хозяйственных проверок.
    - Они поправили нас лишь в одном слове, - опять переврал ситуацию Клизмович.
***
    Изменить комбинацию слов придумал Квашняков.
    - Только заменить «поручить» на «рекомендовать». И никаких разъяснений, - нервно давал он указания Клизмовичу перед началом заседания Думы.
    Вроде бы - одно слово, но, изменив лишь одно слово в любом предложении, можно полностью изменить его смысл. Так депутаты избавились от позора отмены незаконного решения против телерадиокомпании, свели свои действия к корректировке решения, но рекомендовали незаконные действия Хамовскому.
***
    - Последний смс-опрос оскорбил всех, - опять занудил Клизмовтч. - Прочитать предлагаемые ответы, и я не знаю, что выбрать…
***
Опрос
«Предложение всегда ограничивает покупки»

     Узнав, что депутаты маленького нефтяного города по просьбам населения хотят ввести шестидневную рабочую неделю для врачей, Алик тут же пришел к Клизмовичу, председателю Думы маленького нефтяного города.
     - Вы хотите, чтобы работающие могли не брать отгул, не отпрашиваться, а свободно попасть к врачу в выходной, - сказал Алик, показывая, что понимает депутатов. - Но зачем лишать свободного времени врачей? Перенесите у них один выходной на рабочий день, пусть врачи работают в, например, субботу, а отдыхают, допустим, в понедельник - и все.
     - Врачи рады работать шесть дней в неделю, - заверил Клизмович. - Моя родственница - терапевт - она согласна.
     - Но ведь это один человек, - напомнил Алик.
     - Свекровь сказала, что остальные тоже не откажутся, - заверил Клизмович.
     - Такого быть не может. Проведите опрос, - предложил Алик.
     - Мы выполняем пожелание населения, - гордо заявил Клизмович.
     - У нас население много чего хочет, если бесплатно, - сказал Алик. - Введите для начала для депутатов шестидневку.
     - Я и так по субботам работаю, - обиделся Клизмович. - А по депутатам таких просьб у населения нет…
     После этого заявления Клизмовича в нижней части телеэкранов в маленьком нефтяном городе появился вопрос:
     «Нужно ли депутатам работать в выходные дни?»
     Под ним светилось три ответа.
     1. «Да, потому что в рабочие дни к ним не попасть».
     2. «Мне все равно. Я к ним не обращаюсь».
     3. «Пусть отдыхают, все равно помочь не могут».
     Еще ниже: короткий телефонный номер для телефонного голосования. Результат голосования автоматически отражался на экране. Цифры менялись весь день, пока не выяснилось, что первый ответ набрал наименьшее число голосов, а третий - наибольшее.
     Опрос озлобил депутатов, но Алик не любил скуку.
***
     - …Значит, работаем комиссионно по телевидению, - подытожил Хамовский. - Но в вашем решении, самое интересное - это рекомендовать мне провести эту работу…
     Интуиция у Хамовского работала хорошо.
     «Не мог прокурор протестовать из-за одного слова, - неслышно убеждала его она, наполняя напряженностью складки мозга. - Дума не случайно перекладывает ответственность за создание комиссии на тебя. И зачем тебе война с телевидением…»
     - Да, мы вам рекомендуем, - грубо пропел Клизмович, возвращая Хамовского от интуиции к прежним рассуждениям.
***
     Переполняясь словами, словно кишечными газами, Клизмович следил за разговором. Его распирало, но он не выпускал ни звука, пока звучал Хамовский. Он подергивался, словно бы утрясая непрерывно наполнявшийся словами телесный мешок, и ждал, когда наступит его очередь. И вот его время пришло.
     - Это оскорбление: что «безграмотные», что «я рекомендовал бы больше читать»! Ну что это такое?! Все-е-е депутаты!!! - чуть не заблеял он, выпуская слова. - Народ выбрал депутатов - мелочи какие-то - с начальным образованием все. Сам был депутатом…
     - Да был, - ответил Алик и добавил. - Я помню все…
     Все его доводы и предложения в ходе заседаний городской Думы высмеивались и отвергались. Самый первый депутатский вестник в истории маленького нефтяного города содержал оскорбительные статьи о нем, подписанные депутатами…
     - Хамить не надо, - вмешался Хамовский, почувствовав, что может быть сказано после «помню все». - Хамить не надо...
     - Я не хамлю никому, - просто, как на улице, ответил Алик.
***
     Алик понял, что открытой войны с Хамовским не избежать, а значит надо незамедлительно действовать, потому что единственное оружие, которое есть у  противоборствующего системе - это скорость и неожиданность…

В ОЖИДАНИИ КОМИССИИ
«Ожидание казни, иногда хуже самой казни»

    Начальник - всегда дурак. Ничего с этим российским стереотипом не поделать. Конечно, когда он вернется, он может кого-либо наказать, но если придет комиссия, то по итогам ее работы, возможно, что он покинет кресло редактора сразу по выходу на работу. В первый же день. Поэтому на собрание с комиссией придут все сотрудники телерадиокомпании, и пройдет оно в рабочее время в съемочном павильоне. Это Алик понимал.
     Самое просторное помещение, а именно - единственная студия телевидения, заполнится стульями и народом. Все будет примерно так, как во время встречи Хамовского с коллективом журналистов накануне выборов Президента России. За округлыми студийными столами на фоне скудных декораций сядут члены комиссии, напротив них на стульях, принесенных из всех кабинетов – работники телевидения. Возможно, откроют небольшую форточку, чтобы впустить в глухое помещение студии, свежий воздух. За самым большим стеклом студии, где находится монтажное оборудование, будет пустынно. Телевизионные камеры будут безопасно и безжизненно стоять напротив пришельцев, как бесполезные предметы мебели, слепые фонари, или арматура, торчащая из тротуарных плит маленького нефтяного города. Лица сотрудников будут понуры, потому что никто не любит разговоров с начальством.
     - Наше собрание связано с тем, - начнет Безмер, энергично поблескивая очками, - чтобы выяснить мнения сотрудников телевидения, относительно деятельности вашего редактора. Алик человек, безусловно, талантливый, но, похоже, что он не справляется со своими обязанностями в должном объеме. Можно быть хорошим журналистом, но – плохим управленцем. Телевидение за время его работы потеряло много профессиональных кадров и не обрело своего лица. Есть некоторые перекосы в тратах денежных средств, что отмечено в отчетах финансовых проверок. Хотелось бы услышать ваши мнения.
    В это момент, конечно, еще никто ничего не скажет, кроме Веры Пальчинковой, которая как заместитель захочет осторожно и провокационно заполнить паузу, как она это умеет в ходе радио-интервью.
     - Мы, Игорь Гергардович, ничего подобного не замечали.
     Это выражение, которое на первый взгляд выглядит так, что Вера хочет показать, будто она думает об Алике только в положительном смысле, на самом деле впрямую подталкивает комиссию к изложению своей позиции.
     - А вы знаете, какие премии выписывал себе Алик? – спросит Бредятин, давя на самую больную мозоль любого коллектива, и вполне сознательно не упоминая, что данные премии получили и члены коллектива, передергивая и хитря.
     Бухгалтерша Пупик естественно промолчит, потому что более высокие доходы Алика у нее всегда вызывали зависть, а может и скажет, чтобы отвести удар от себя, потому что она тоже ответственна за расходы денег:
     - У нас все премии согласованы с Главой города.
     - Но я говорю об их величине, уважаемая Анатольевна, величине, - подыграет ей Бредятин, отрабатывая даже на ее зависти.
     Вот тут Пупик, нервно переминая губами, промолчит, а Бредятин сядет на свою любимую тему в отношении Алика:
     - Алик только так выглядит так интеллигентно, как картина в художественной галерее. На самом деле правдоискатель давно куплен со всеми потрохами и похож на курицу, замороженную с нарушением технологии – стоит разморозить, как с нее стечет вся ее слава, так что и кушать-то нечего…
     - А мы чувствовали, что он такой, - почти неразборчиво, но с интонациями как у сирены противоздушной тревоги, проговорит Букова, худая, юркая и вечно насупленная журналистка, которая работала еще при предыдущем редакторе.
     Предыдущее всегда лучше нового, потому что несет в себе заряд былых побед и удач. Старые трусы, футболки и кроссовки родны также, как милы и прошлые начальники. Они уже натерли привычные мозоли, да и сами потерлись в нужных местах. А к новому еще требуется привыкать. Хорошо, когда новое с фирменной этикеткой такого уровня, что престижно к нему привыкать, а если оно сшито в соседнем подвале? А Алик и работал до перехода на должность директора телевидения корреспондентом местной газеты. Унижение для тележурналистов было страшнейшее. А первое впечатление несмываемо.
     - Перечислите факты, пожалуйста, - попросит Бавшин, главная звезда телеэфира маленького нефтяного города.
     И тут начнется…

МЫСЛИ О ПОТЕРЕ РАБОТЫ
«Мысли всегда опережают жизнь, а уж насколько – показывает время»

     Всерьез о потере работы Алик никогда не думал. Мерзлая, руководившая газетой маленького нефтяного города до Квашнякова, вела себя излишне самоуверенно.
     - Я-то с моей-то энергией найду себе хорошее место, не пропаду, - хвасталась она как-то за столом.
     Судьба испытала ее. Деньги и квартиры, полученные на Севере, не сделали ее жизнь в Татарстане райской. Судя по доходившим сообщениям, Алик знал, что на родине она скромно торговала на рынке несколько лет, пока вновь не заняла редакторское место.
     Подобная участь постигла и Куплина. Он легко расстался с работой, но потом приехал в маленький нефтяной город, продавать машину, чтобы было на что жить. Безрезультатно искал он работу в Москве и в своем родном городе и вернулся на Крайний Север.

УКРАИНСКИЕ ПРОБЛЕМЫ В ТЕЛЕРАДИОКОМПАНИИ
«Сегодня международные проблемы приходится решать и на одной лестничной площадке»

     Украинцев, как и других иностранцев, принимать на работу было хлопотно: вырастали налоги и отчетность. Но недостаток специалистов вынудил Алика пойти на хитрость. Официально вместо украинца Тычковского, делавшего телевизионные заставки и графику, трудилась его подруга. Вместо тележурналистки украинского происхождения Темкиной в договоре значилась ее тетя. Ни подруга, ни тетя не умели делать то, за что формально отвечали, да и не приходили на работу. Получался подлог со всеми уголовными обстоятельствами.
     Украинцы обещали превратиться в россиян, но исполнять обещанное не торопились, и Алик под впечатлением разговора с Безмером представлял собой наполненный раздражением сливной бачок, готовый выплеснуть содержимое.
     «Это необходимо, - подбадривал Алик себя. - Ты должен выглядеть нервным и обиженным. Главное поза - остальное труха».
     Когда в кабинет вошли Тычковский и Темкина, он был уже готов и грозно спросил:
     - Где гражданство? Надежда?
     - Я делаю, что могу, - тумбочковидная Темкина нервно скрутила кончики прямых светлых волос.
     Она, не мигая, глядела на Алика широко открытыми глазами, в центре каждого из которых чернел вход в подчерепные лабиринты, ужасавшие бездонной пустотой. Она исполняла обязанности корреспондента, но ровно настолько насколько ее просили, и никогда не стремилась к большему. И даже этот образчик журналистики в маленьком нефтяном городе был редок.
     - Антон?
     - Обещают через месяц-другой, - задумчиво опустил голову Тычковский.
     Молодых людей похожих на Тычковского можно встретить в пивной, в парке в обнимку с девушкой и опять-таки с бутылкой пива в руке. Улыбчивый, высокий он смотрелся рядом с Темкиной, как бутылка со стаканом. Милые бытовые люди, человек-жвачный - высшее достижение цивилизации производства, каких много.
     - Почему медлите? - загудел сливной бачок Алика. - Меня же могут уволить за то, что я дал вам работу.
     Он всмотрелся в омываемых им украинцев, выискивая признаки раскаяния. Однако порожденный им призыв к совестливости утек мимо цели. Бутылка и стакан не пошелохнулись.
     - Я стараюсь, но паспортно-визовую службу никак не пробить, - повысил виноватый голос Тычковский.
     - Я тоже не сижу. Работы много, когда успеваю, хожу в паспортно-визовую, спрашиваю, но пока документы не готовы, - размела воздух руками Темкина.
     В их глазах читалась готовность дать отпор. Как в глазах можно прочитать - Алик не знал. Вроде бы - обычная оптика, как объектив телекамеры, но все обрамление глаз - веки, брови, мелкие морщинки, нос, губы и даже ноги - создавали эффект вполне понятной, хотя и не высказанной фразы.
     - Скот должен подчиняться, - выразился как-то Александр, московский друг Алика, имея в виду безынициативных сотрудников…
     Алика эта фраза шокировала, но игнорировать он ее не мог, ввиду безусловного ума Александра.
     - Вы что, на йух, совсем обнаглели? - произнес Алик на манер Хамовского. - Я вам пошел навстречу, принял вас, ьдляб, на работу, себя подставляю ради вас, а вы даже не чешетесь…
     Бутылка со стаканом задвигались и словно бы зазвенели. Оба подошли ближе к столу, как плавучий мусор, увлекаемый к смыву струей из сливного бачка Алика. Он вспоминал все нецензурные слова, какие знал, и на лицах до этого непробиваемых сотрудников стало появляться чувство вины, нет - даже не чувство вины, а состояние подобное гниению яблока. Будто мгновенно миновало несколько месяцев, и яды тления поразили живое. Наблюдая подобное, Алик остановился, уже лучше понимая Хамовского: один такой удар стоит множества уговоров.
     - … Мне придется вас уволить, по крайней мере, на время работы комиссии, - перекрыл он поток в спокойном тоне.
     - А после ухода комиссии нас вновь примут? - грустно спросил Тычковский.
     Слезная пленка заблестела на глазах Темкиной. 
     - Вероятность есть, - сурово ответил Алик. - Можете идти.
     Кабинет опустел быстро и тихо. Раздражение сменила усталость.
     «Увольнение украинцев не обезопасит меня, - размышлял Алик, глядя на. - Телевидение потеряет кадры. Подложные договора найти не сложно. В первую очередь, надо осложнить работу комиссии»…

СУТЬ КОНФЛИКТА С ВЛАСТЬЮ
«Чем выше, тем больше видишь»

     Все силы, которые создавали правила игры в СМИ, были очень далеко. И, как часто бывает при игре в покер в узкой компании, правила игры часто дополняются и изменяются наиболее сильным игроком, которому приходится подчиняться, если хочешь играть и получать от игры удовольствие. Удовольствие в узком кругу всегда зависит от более сильного и имеющего эти удовольствия для постороннего пользования. Выдумщик правил должен быть рядом. И он был рядом.
     Хамовский рассматривал телевидение и газету как средство для поддержания своего господства и как средство с управляемым зрением - которое видит только там, куда указывал Хамовский. Алик не мог согласиться с таким ограничением дарованных ему государством свобод. Вот в этом и состояла суть вяло текущего конфликта.
     Хотя Алик чувствовал себя сейчас, как на вершине блаженства, но он прекрасно сознавал, что это внутреннее состояние, даже с полученным званием «Золотое перо России» и красивой статуэткой, этими божничками личного свойства, является слабой помощью в этом конкретном маленьком нефтяном городе, удаленном от его помощников, удаленном от всех президентов и по большому счету - даже от государства.
 
ОПЯТЬ О ПРЕМИЯХ
«В местах, где живут, чтобы зарабатывать деньги, только и разговоров, что о деньгах»

     Все приближенные Хамовского перед отпуском подписывали у него премию по две месячных зарплаты на так называемое оздоровление. Деньги большие. Хочешь, поезжай на курорт, хочешь - гаси кредит или покупай машину... Алик тоже подавал заявление и никогда не был обижен. Но в этот раз после получения оздоровительных у него дома сломались одновременно холодильник, наручные часы, лампочка, освещавшая коридор и даже дверной звонок.
***
     «Сглазили завистники!» - сделал Алик нематериальный вывод
     Хохлушка предпенсионного возраста Пупик, хохлушка-пьянчужка Бухрим, и завистливая непонятка Рыбий. Перед их глазами проходили приказы, деньги и сам Алик, от их глаз не скрыться, из их глаз брызгала зависть.
     «Я уже устал от придирок, зависти и поисков виноватых, - почувствовал Алик. - Надо сократить пропасть между завистливыми и мной. Будет меньше упреков».
     Алик набрал номер внутренней связи и сказал:
     - Анатольевна, зайдите ко мне…
     «Жирный человек в отличие от свиньи, не приносит дохода от продажи сала, - при каждой встрече мысленно говорил ей Алик. - Куда стараешься?»
     Но Пупик не слышала мыслей.
     Несмотря на профессиональную ограниченность и прогрессирующую забывчивость, она регулярно напоминала о том, что ее  зарплата ниже, чем у коллег, а когда делилась премия, ревниво следила, чтобы ее сумма по величине была второй после начальника.
***
     - Я хочу своим заместителям выплатить по две зарплаты оздоровительных, - сказал Алик, пристально глядя на Пупик. - Имею ли я на это право?
     Бухгалтерша понимающе прикрыла за собой дверь и присела.
     - Конечно, имеете, - в голосе ее прозвучало удивление. - В положении по оплате труда это записано.
     - Хорошо, - сделал вывод Алик. - То есть я могу вам, Пальчинковой и Задрину?…
     - Да, - распознав продолжение вопроса, ответила Пупик.
     - Тогда я так и сделаю, - решил Алик, хотя и не был доволен работой ближайших помощников. - Пишите заявления.
***
     В журналистике маленького нефтяного города традиционно наибольшие деньги получали не журналисты, а административная верхушка. Алик сам был в такой ситуации в газете, где все финансовые пенки слизывали Квашняков, его главный бухгалтер, его заместитель и секретарь. Работая журналистом, он возмущался подобным, но, став главным редактором, понял, что всем не хватит, а с теми, кто видит - надо делиться. Но самое главное, он, обладая собственными эталонами для сравнения, не видел вокруг себя журналистов.
***
    Спустя месяц решение Алика о выплате премий административной верхушке дало результат. Предупредила его о возможных неприятностях именно Пупик, и произошло это в четверг после обеда, когда сытое тепло, растекавшееся от живота к каждой клеточке тела, располагало к добрым делам.

ШУТКА ИЗ ГОА
«Порой сказанное кем-то, так точно его характеризует, что и добавить нечего»

   Алик вспомнил, что мимо его гостиничного номера, когда он пребывал в Гоа на съезде, организованном телекомпанией «ТНТ», прошли пара девушек и парней. Именно они олицетворяли элиту российской телевизионной журналистики. Под шум прибоя индийского океана, девушка пошутила насчет полаивавшей собаки:
   - Даже здесь собаки лают из-за недостатка русской водки и нерегулярного секса.

ЗАМЕТКА ПЕРЕД ВЫЛЕТОМ
«Только вырвавшись из привычной жизни, можно заметить новое»

     В аэропорту Алик присел рядом с авиакассой, в окошко которой заглядывала женщина, одетая в темно-коричневою кожаную куртку. Ниже ансамбль продолжала черная юбка с коротким разрезом сзади. Край юбки располагался на уровне колен. Еще ниже были две слегка кривоватые и худоватые ножки, обтянутые нейлоновыми чулками вокруг которых летал то ли один, то ли два комара. Комары садились, и спустя мгновенье женщина резко наклонялась и нервно чесала ногтями укушенное место, производя ужасающие звуки от сопрокосновения ногтей с чулками…
    - Можно сесть? - спросил один мужчина другого, сумка которого занимала пустое кресло, спросил в тональности, переводившей вопрос однозначно: «убери сумку, козел».
    «Вот она жизнь, а мы о заседаниях. Лезущая в глаза муха, привлекает куда больше внимания, чем все удаленное, - сделал вывод Алик. - СМИ сравнимы с обычным увеличительным стеклом, которое подслеповатый читатель располагает перед текстовой страницей, выпячивая отдельные слова и фразы, и оставляя за рамкой зрения целые предложения, не говоря уже о полном и цельном содержании хотя бы одной страницы текущего бытия…»

К ГОЛОВОМОЙКЕ ЗА ТЮМЕНСКОЕ ИНТЕРВЬЮ
«За неприятные слова, власть никогда не наказывает впрямую, власть просто использует все возможности, чтобы осложнить жизнь говорящего»

     Перерасход денег в телерадиокомпании, которой руководил Алик, был. Это было обоюдное решение Главы, подписавшего штатное расписание с повышенными зарплатами, и Алика, который подписывал платежные документы. Однако, Алик не боялся этого упрека, поскольку санкция учредителя на перерасход, а городская администрация и была учредителем телевидения, у него была. Формально, без одновременного обвинения Главы, его нельзя обвинить в перерасходе денег. Более того, он согласовывал с Главой и командировки и все премии, чтобы к нему не было претензий. И, если признаться честно, Алик плохо себе представлял, как Глава сможет не выполнить собственные обязательства.
***
     Клизмович желал переполнить чашу негатива Хамовского, которая у любого начальника всегда припрятана где-то за грудиной, после чего любой начальник, да и просто человек начинает действовать суетно, как страдающий от укуса множества пчел одновременно, то есть лупить, куда придется. А в этой ситуации, принимая во внимание большую важность личности председателя Думы для Хамовского, чем личность главного редактора телевидения, не нужно было долго гадать, кому достанется от Главы. Алик понял, что пора одергивать председателя.
     - Да почему проглотили? – возмущенно спросил Алик, догадавшись, что «проглотили» относится к нему, и это слово явно негативного характера. - Почему любую критику Думы, вы расцениваете, как личное оскорбление?!
    Однако председатель неутомимо нудил…
***
   «Небо, если что, так дождем или градом, а на прессе можно и давление усилить…, - неслись мысли Клизмовича, далеко опережая слова. - Какие ресурсы привлечь, чтобы он заткнулся…» Он не был прожженным политиком, случайно стал депутатом без политической борьбы, и это чувствовалось по его безбоязненности и болтливости.
***
    - Давайте так договоримся, давайте так договоримся, - задумчиво заговорил Хамовский. – Ну, вы рекомендуете мне комиссию создать?
     - Да, - глухо прошипел Клизмович.
     - Алик, вы считаете, что мне необходимо создавать комиссию? – Хамовский попытался соблюсти видимость приличий. В направлении комиссии с проверкой на телевидение он сердцем чувствовал какой-то неясный подвох, какую-то законодательную зацепку. Согласие главного редактора на проведение этой комиссии вдруг показалось ему необходимым. Однако, Алик разочаровал Хамовского.
     - Нет, - ответил он.
***
     - Алик, ты ведешь себя нормально, - вдруг весело сказал Хамовский. - ****ь надо всех понемножку. И меня, и Думу – это мое мнение. Мы не такие святые, нас надо критиковать...
     - Пускай критикует, - согласился Климович, с интересом ожидая того, как Глава завершит это мнимое отступление галопной атакой.
***
    Среди журналистов телерадиокомпании у Алика друзей не было. Он был сам по себе. Поэтому помощи ждать было неоткуда.
***
    А каков дьявол, если не приятный магнит? - сладкая и липкая ловушка для мух, ведь будь иначе - ни одна не сядет, а бегать за мухами с мухобойкой - дело любителей и дилетантов.
***
    С точки зрения чиновника, а Хамовский уже давно стал таковым, - чаяния народа исполняются уже с наделением властью конкретных людей. И это тоже часть правды. А во власти хороший журналист не лучше мухи в супе. Надо ловить, выбрасывать и лишь потом хлебать дальше.
***
   «Если государство лишь средство для поддержания господства одного класса над другим, и если учесть фразу Ленина, что бандиты, проститутки - наши друзья и то, что эта философия царствовала семьдесят лет, то становится понятным уважение нынешнего общества к преступникам. Их жертвы, конечно, испытывают страх, но остальная часть общества преклоняется и выбирает во власть. Отсюда распространение в обществе уголовной культуры. Отсюда сочувственное и молчаливое согласие общества с казнокрадством, нарушениями норм и правил. Сила - солому ломит. Это эхообразное явление будет существовать долго. А, значит, Хамовский непобедим. Бороться можно – победить нельзя. Пока нельзя. А я не оказал бандиту услугу», - подумал о перспективах Алик.
***
     Хамовский, конечно, был сильнее уже по должности, а, учитывая его привычку не атаковать честно и открыто, так и вовсе непобедим. Он жаждал сильных эмоций, а их он получал, если сопернику мог незаметно ударить коленкой между ног, показав ему за мгновенье до этого на нечто интересное наверху. И когда этот соперник вполне здоровый и даже угрожающе здоровый, который хорохорился и даже покушался, вдруг  резко поджимал ноги и пригибался от неконтролируемой боли, то есть становится открытым и доступным для любых действий, причем без опасности, Хамовский любил спокойно надрать ему уши или дать пинка.
     Именно поэтому было решено напустить комиссию на телевидение, которым руководил Алик, в момент его отъезда в отпуск, то есть когда Алик, расслабившись, глянет вверх...
    Отпуск Алику Хамовский подписал сам, и дата ему была известна, но он не учел, что его структура давно проросла в телевидение человеческими связями, а распоряжения, что вполне естественно, он готовил не сам. Поэтому милая ревизорша Полонских, которая иногда по счетным делам якшалась с главной бухгалтершой Алика, которой Алик в свою очередь именно в этом году выделил к отпуску целых два фонда заработной платы в качестве оздоровительных и тем самым здорово расположил к себе, по-свойски рассказала той о грядущей проверке...

РАЗМЫШЛЕНИЯ У КАРТИНЫ
«Хорошее произведение искусства, в отличие от самолета, обладает бесконечным числом посадочных мест»

    Сеть у Хамовского получилась мелкоячеистая. Титул доктора экономических наук, даже купленный, все-таки поправил мозги бывшему руководителю частного экологического предприятия. Ребята, записанные в распоряжении, могли вытащить из бухгалтерских отчетов телевидения, несмотря на успокоительные заверения Анатольевны, весьма многое. Алик откинулся на спинку вращающегося кожаного кресла, доставшегося ему в наследство от предыдущего главного редактор телевидения, и вперился взглядом в картину, висевшую прямо напротив него, метрах в двух.
    Скромная рамка, случайно совпавшая своим цветом с цветом офисной мебели, терялась на ее фоне.
     - Если вы потеряете эту картину или кому-то отдадите, то потеряете и должность и место, - сказала несколько лет назад мастерица, передавая бабочек в дар Алику. – Я делала подобные подарки многим людям, и со всеми это правило срабатывало.
      Взгляд у мастерицы играл сурово-загадочными оттенками без какой-либо примеси иронии. Но с другой стороны, чинопочитание в этой женщине было заметно по степени изысканности картин, которые она дарила разноуровневым начальникам. Алик оценил скромность своего полотна и в суетных чародеев не верил.
     Мастерица была талантлива, и ее картинка стала постоянным жильцом на столе Алика, таким же, как компьютерный монитор. Нет, не из-за страха. Просто даже незамысловатые талантливые произведения обладают волшебной способностью увлекать своего слушателя, зрителя, читателя в другую страну, другой мир, путешествие в который дарит новый взгляд, новые мысли. И уровень этих мыслей за счет воздействия чужих произведений становится гораздо выше, нежели при купании исключительно в собственных миропредставлениях. Это как писать стихи под классическую или оркестровую музыку.
***
     Любое животное, когда ему угрожают, либо нападает, либо убегает, либо объединяется в стаи. Стая у Алика была неважная. Журналисты – они всегда каждый сам за себя, как рыба в супе. Бежать из города не было нужды. Кроме того, к уходу с работы Алик относился скептически и по той причине, что работал он достаточно честно, то есть честно, если не считать совсем мелких недочетов, а уходить с поста главного редактора, не завершив свой эксперимент о жизни свободного журналиста, он не мог.
     Итак – уходить нельзя и изменять себе нельзя, иначе дело всей жизни рухнет.
   «Когда уйду на другое место в другом городе, где меня не знают, - размышлял Алик, - тогда можно быть другим, а сейчас надо крепиться, но стоять на своем».
    Спрятаться на посту главного редактора особо некуда. Начальники прячутся порой за больничными, внезапно вспоминая о ворохе заунывных заболеваний, но это всегда сильными мира сего осознается, как трусость и бегство. Даже собаки, не задумываясь, бросаются вслед за бегущим. Поэтому, придется остаться в стае сотрудников.

ПРИОБРЕТЕНИЕ
«Если судьба дается от рождения, то невозможно ни найти, ни потерять»

     Когда на вакантное место звукорежиссера пожаловал профессиональный работник, ранее следивший за качеством звука в единственном в маленьком нефтяном городе дворце культуры, то Алик почувствовал некоторую тревогу. С одной стороны этот крепенький, не молодой, но энергичный человек был явным приобретением для радио. С другой стороны, если при его явной ценности, этот специалист все же лишился работы, то Алика в ближайшем будущем ждали проблемы. А в маленьком нефтяном городе у всех подобных специалистов проблемы были общие - либо пьянство, либо наркомания.
     Но последним штрихом к портрету, который Сапица исполнил самостоятельно на своем коротком портрете, это был его визит в больницу, после которого Алику позвонил врач.
     Оказалось, хлипкую стенку из строительной плиты толщиной около двух сантиметров Саша легко пробил кулаком, так словно это была грудная клетка медсестры, которая не пропускала его к жене на свидание.
     - Возьму с испытательным сроком, - предупредил Алик, рассчитывая, что если и есть тяга к спиртному у новенького, то его душевная кабацкая музыка, не выдержит трехмесячного затишья и где-то да прозвучит.
     - Хорошо, - хмуро, но бодро согласился Сапица…
    И радио маленького нефтяного города зазвучало не только в прямом, как и предполагал Алик, но и в переносном виде. Если в прямом смысле оно звучало красиво в каждом приемнике, то в переносном смысле оно вначале зазвучало на устах собутыльников Сапицы, собиравшихся на радиостудии вечерами и по выходным. Затем радио зазвучало на устах уборщицы, которая чуть ли не каждый понедельник выносила из радиостудии пакет с пустыми виноводочными бутылками. А еще позднее - зазвучало на устах радиожурналисток, пьяневших от концентрированного перегара Сапицы…
     Но все переносное звучание радио маленького нефтяного города, разносилось, не попадая в уши Алика по старой русской традиции, проявлявшейся в уважении и защите алкоголиков, как людей юродиво-блаженных… - все кто знали и видели - молчали.
     - Хорошая у вас работа, пей - не хочу, - пьяно усмехнулся Лакаев бывший кэвээнщик маленького нефтяного города, в будущем - начальник управления культуры маленького нефтяного города, посиживая с Сапицей в радиостудии.
     - Что ты знаешь? - пригрозил не менее пьяный Сапица. - Я тут порой и после работы сижу со звуком: паузы вычищаю, шумы, лишние фразы… Вы же говорить не умеете без: может, значит, ьдялб…, а после меня - звучите, как люди!
     - А ты меня приглашай, я на город таких анекдотов наспускаю, - отозвался Лакаев, поднимая с корреспондентского столика, заставленного бутылками и закусками, наполненную рюмку. – Ну, давай…
     - Если бы кто-то сказал, что ты козел, я бы не стал поправлять, - выпив свою порцию водки, зло произнес Сапица.
     - Козел - тот, кто плавает в одной лодке с волками, - профессионально ввернул Лакаев. - А ты как раз в ней. Пока будешь блеять и скакать, как надо, будешь жив.
     - Грязный фонтан затыкают, даже, если фонтанирует нефть! - пристально глядя на Лакаева, прохрипел Сапица и незряче положил руку в тарелку с маринованными огурцами.
     - Языком шевелить - не кирпичи класть, - подначил Лакаев
     - Люблю, когда разрешают! - вскрикнул Сапица и стянул на груди Лакаева ткань его свитера в свой правый кулак, а в это время левый кулак с капающим с него огуречным рассолом приподнялся над тарелкой.
     Этикет общения с Сапицей Лакаев знал, поэтому всегда садился правым боком к столу, а пустую бутылку водки не убирал на пол, а ставил удобнее, поэтому, едва заметив желание своего собутыльника подвигаться и порастрястись, он привычно ухватил за горлышко пустотелую дубинку и с размаха опустил на голову Сапицы. Кулак Сапицы сбился с пути и легко опустился на плечо Лакаева, хватка ослабла.
     - Уши надо беречь на морозе, а то рассыплются, как стекла, - Лакаев высказал внезапно вспомнившуюся фразу из старой кэвээновской сценки и отбросил горлышко с заостренными краями в дальний угол радиостудии.
     Сапица замер.
     - Ты жив? - спросил Лакаев и шлепнул его по щеке.
     - Еще бы! - вскрикнул Сапица и бросился на Лакаева. Они упали на пол и покатились, опрокидывая стулья…
     Оформление радиоэфира повисло на тонком волоске водочной струйки. Алик, узнав об этом, вспомнил опыт коллеги из маленького нефтяного города, который, уехав в район на предложенную ему должность главного редактора, вскоре вернулся на прежнее место с перекошенным носом и долго не заживавшим кровоподтеком под глазом.
     «Что ты хотел? - задумался он. - Это обычное предприятие обычного российского города. Характер нации не может покинуть сцену - он постоянно нарождается, если проходит обычный путь становления. Только изменив его путь, изменив строительство, можно изменить человека, но как убрать примеры для подражания?»…
     - Еще раз услышу, что пьешь в радиостудии, ищи работу, - предупредил Алик звукорежиссера, как только узнал о погроме.
     На радиостудии воцарился покой, но Сапица взял за правило приходить на телестудию на все праздники без знающего к нему подход Лакаева...      
***
     - Здравствуйте Александр, - поприветствовал Алик.
     - Здравствуйте, - откликнулся Сапица, отвернувшись на миг от сверкающей огоньками аппаратуры.
     - Мне нужно мое интервью, и место, где я говорю о депутатах, - попросил Алик.
     - Сейчас сделаем, - бодро откликнулся Сапица и все выполнил так быстро, что Алик пожалел о том, что с таким профессионалом придется расстаться.
***
     Жители Крайнего Севера, как отогревшиеся на внезапном тепле осенние мухи. Уж такова сила человеческого воображения, что даже на безжизненных болотах оно может породить богов и райские кущи. На Севере кроме оленей и ханты о ягеле никто не мечтает. Люди пьют водку, пишут стихи, рисуют картины, грезят о будущем… и думают, как обогатиться: не важно как, и не важно за чей счет. Все, как и везде.

СТУКАЧИ
«Если обычные люди сплетничают за столом просто для поддержания разговора, то во власти доносы – это чуть ли не входят в должностные обязанности».

     Прямую связь начальника милиции с главой города Алик доказал для себя случайно, после дачи в милиции маленького нефтяного города объяснения по делу, суть которого не важна для данного повествования. Алик не угодничал, не был пай-мальчиком и вызовы в милицию и прокуратуру считал нормальными.
     Дав требуемое объяснение, он остался один в кабинете следователя Плесника, который внезапно выскочил по делам, по крайней мере, именно так он назвал ту, причину, которая погнала его из кабинета.
     Пауза затянулась, и Алик решил проверить, куда же искрометно убежал следователь. Он вышел в коридор, посетил соседние кабинеты в его поисках, а потом заглянул в приемную и услышал через приоткрытую дверь кабинета начальника милиции, как Смотряхин, начальник милиции, зачитывает кому-то его объяснение с той интонацией, как говорят обычно в телефон.
     «Хамовскому зачитывает», - мигом сообразил Алик, вспомнил, что на объяснении он еще не поставил свою подпись, и решил тихо уйти…
     Звонок следователя застал его уже в телерадиокомпании.
     - Что же вы ушли?! - дружелюбно произнес Плесник, но за этим дружелюбием таилось коварство подлой собаки. - Я же с вами еще не закончил.
     - Да я вас ждал, а потом зашел в приемную, - демонстрируя простодушие, сказал Алик. – Слышу, ваш начальник громко зачитывает мое объяснение кому-то. Кому, если не секрет?
     - Какое отношение это имеет к делу? - погрубевшим голосом Плесник подтвердил предположение Алика.
     - Смотряхин отчитывается не перед всеми. Кому он звонил? - потребовал Алик.
     - С чего вы взяли, что он кому-то что-то зачитывал? - голос Плесника приобрел оборонительные интонации.
     «Спохватился», - понял Алик, но ему понравилась инерция Плесника при выборе между правдой и ложью, позволившая узнать истину, и он тут же перезвонил начальнику милиции.
     - Я с Плесником разговаривал, он мне сказал, что вы по телефону зачитали мое объяснение, - соврал Алик, специально подставив следователя. - Зачем вы это сделали?
     - Кому я по телефону мог зачитать ваше объяснение? - тупо произнес Смотряхин, просчитывая варианты ответа. - Не дворнику же, конечно. Во-первых, я не помню, что вообще кому-то его зачитывал…
     Инерция ума начальника милиции длилась два предложения. Пальчинкова сидела в этот момент у Алика в кабинете. Он ей рассказал о происшедшем, и оба расхохотались...
***
    Хамовский окружил себя людьми махровыми, махинаторами высшего разряда и создал систему, которая работала, как хороший двигатель. Кто-то бы назвал этих людей евреями, относящимися к какой-либо национальности, но Алик называл их генетической ветвью, той таинственной расой, которая съела таинственных ягод власти, полностью изменивших их. И теперь их далекие потомки разбрелись по свету, заботясь только об одном: об удержании власти и об захвате еще большей власти, об захвате денег и об захвате еще больших денег. Конечно, чтобы все это иметь, надо кидать кости и крошки и окружающим псам и остальному народоокружению, но таковы условия игры. Достижение большей власти и больших денег всегда идет через согласие сытого большинства, где революция или какие-либо катаклизмы лишь на руку тем, кто сам в свою очередь хочет захватить или отобрать власть.

БЫВШИЙ УЧИТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ
«Бывшие всегда вспоминают о прошлом, или топят его в водке»

    Только встречи, только новые встречи отвлекают от навязчивых мыслей. Виктор Фалошаст. Бывший учитель литературы. Шесть часов лекций в рабочие дни, интересная работа, много свободного времени, которое можно потратить на самообразование и досуг. И эта работа осталась в прошлом с закрытием в маленьком нефтяном городе филиала тюменского государственного университета. Осталось только свободное время.
    Алик встречался с Фалошастом нечасто, но не раз обращал внимание, что от него пахнет недавней выпивкой.
***
    Каждый человек, летя сквозь время своего бытия, обрастает мусором настолько, что уже непонятно, где он истинный. Его порой и не видно, он только покрикивает из-под шевелящейся корки деньго-мусора: «Я тут и вполне нормальный, знаю умные слова и связно говорю. Я умею объяснить, что со мной происходит, да и со всем миром тоже».
***
    «Почему внешне похожие люди страдают одинаковыми пороками? – думал по этому поводу Алик. - Почему люди, рожденные в один и тот же день, примерно похожи и внешне и внутренне? Может, я и ошибаюсь, выводя такие скоропалительные выводы из своего совсем скудного круга общения, но некоторые совпадения просто пугают. Шалофаст сильно похож на Чеслава, …»

ЮБИЛЕЙ ГОРОДСКОЙ БОЛЬНИЦЫ
«Не все, кто родился, достойны похвалы, но гости, чтобы откушать на дне рождения и сохранить отношения, всегда найдут за что похвалить, а если не найдут, то придумают».

     - Двадцатипятилетие городской больницы надо осветить красиво, - сказал на планерке Хамовский. - Телевидению необходимо сделать цикл передач. Алик поднимитесь.
     Алик встал с места, раздумывая, как отразится восхваление на врачах, и не находил ответа.
     - Хорошо, сделаем, - ответил он.
***
     Алик не был един, как цельный механизм, служащий одной цели. Это был главный минус нашего героя. Он сочетал в себе множество сил, и эти силы вели диалоги.
  - С одной стороны он желал благополучия.
  - С другой стороны, он не желал транслировать мероприятия, организованные под съемку.
  - С одной стороны, по закону «О СМИ», он не должен подчиняться Хамовскому.
  - С другой стороны он ощущал душевные укоры человека, поставленного на должность Хамовским, которому по логике он должен подчиняться.
  - С одной стороны он не любил чиновников, окружавших Хамовского, до той степени, что не желал с ними общаться.
  - С другой стороны, как с ними не общаться, состоя на должности, предполагающей данное общение?..
***
     Цикл передач про медицину маленького нефтяного города, вышедший под непосредственным его патронажем, стал самым большим преступлением Алика против самого себя, потому что журналисты сделали эти репортажи в привычном для них режиме, а то есть расхвалили все отделения и всех врачей городской больницы настолько, что выше порхали только ангелы.
     «Чем искупить то зло, которое мы творим по приказу? - спрашивал он себя. - Ничем - только забыть. Но смотри: ни одного замечания на хвалебный цикл про врачей ни со стороны населения маленького нефтяного города, ни со стороны руководства, не прозвучало. Публичные преступления власти поддерживаются молчанием населения».

ПОДГОТОВКА К ОТПУСКУ
«Даже самым любимым нельзя злоупотреблять»

     Алик вернулся домой с новыми билетами до Минеральных вод. Отпуском он не собирался жертвовать, да и его присутствие нисколько бы не изменило ситуацию – в этом он был уверен. Тактические элементы личной обороны летали в его голове, как пчелы без улья, – не хватало центрального звена, который бы скрепил все придуманные элементы нападения-защиты в один блок с однозначным выигрышем. Пока все участники игры, под названием «Снять главного редактора телерадиокомпании», по-прежнему могли нарушить все распоряжения, правила и законы, и отправить Алика на борьбу за восстановление в должности. Конечно, они поступали бы не по правилам, не честно, но и Алик не был невинной ромашкой полевой, которую спокойно съедает проходящая корова. Он был знаком и посвящен. Но в его защите по-прежнему не хватало чего-то, что остановило бы соперника.
    Алик подошел к окну и насколько возможно сомкнул две плотные золотистые шторы, так, что между ними остался небольшая темная линия оконных стекол, уводящих в ночь. Это была предосторожность. Дома в маленьком нефтяном городе были построены настолько близко, что жители спокойно могли заглядывать в квартиры соседей.
     Вспыхнули все пять лампочек прямоугольной немецкой люстры. Алик подошел к своей полке достопримечательностей, свезенных в квартиру из разных мест. Тут были и кемерские фужеры из оникса, радовавшие глаз своим зеленым цветом и сказкой о том, что вода, постоявшая в них, лечит болезни желудка, и симпатичный латунный жук скарабей из египетского Шарм-Ель-Шейха, по тамошним поверьям приносящий богатство. Тяжеловатая для обычного дерева, сандаловая фигурка индийской богини, купленная в Парандже, по-прежнему приятно пахла сандалом, что давало основания предположить, что она настоящая. Гипсовый коричневый кабанчик с замершим на его спине веселым рыжеватым зверьком, отлитый и разрисованный лично Аликом из материалов купленных в Испании. Кинжал и веер оттуда же. Дедовский советский подстаканник из мельхиора и прадедовский орден Красной звезды… Это был сад диковинок, даривших воспоминания.
     В этот раз Алик ничего не взял с полки, а, мимолетно осмотрев богатство, отвернулся, по-лакейски нагнулся, ухватился за выступ раскладного потрепанного котами и детьми пестрого дивана и потянул его вверх. Открылось просторная кладезь постельного белья, где лежали купленные еще тещей два одеяла из верблюжьей шерсти, подушки из пера домашних кур и прочая атрибутика, не нагруженная воспоминаниями, а потому не имевшая для Алика ценности…
***
    Большинство этот кошмар переживают стоически, ожидая, что малышок подрастет. А, если он не растет, если, несмотря на увеличение размеров тела и появление внешних признаков взрослости, остается по-прежнему малышом, готовым раскричаться по любому, на взгляд взрослого человека, пустяку и тем испортить всем ощущение спокойствия и комфорта?
***
    «Что ж,. Так и меня хотят убрать. И помощниками тут будут не пацаны из подворотни, а вполне приличные люди, - задумался Алик. – И плохих в данной ситуации нет. Каждый имеет право на защиту. Никто из чиновников, ни Хамовский, ни Клизмович, ни другие окружающие их персоны не будут вспоминать о морали, а точно используют закон.
    Не выявление преступления совсем не значит соблюдение закона. А сотрудники телевидения будут заботиться только о своей безопасности. И они тоже правы - сложно поверить, что их начальник не такой как другие. «Они там наверху договорились», - именно так рассуждают они. Но это мне дает право их не щадить, как и само телевидение маленького нефтяного города. Надо играть по правилам, которые используют в игре с тобой».
     Почему рациональные проекты взлетают на иррациональных крыльях страстей, Алик не знал, но любая топка всегда требует огонька. Без огонька солнца и жизни бы не было. И огонек вспыхнул.
***
    Утренние идеи всегда пишутся на чистый лист сознания, важно только успеть их услышать до того момента, пока не начнут одолевать возвратные призраки прошлых сует. Алик услышал совет, воодушевивший его сверх меры, из-за обилия в нем симптомов его молодых проказ. Он быстрее вскочил в постели, позавтракал, выпив стакан свежевыжатого апельсинового сока, из настоящих апельсинов, которые на Крайнем Севере уже давно стали нормой, причем по цене, как в других более южных городах, оделся и поспешил на работу, до которой и было всего пять-семь минут ходьбы мимо трех жилых пятиэтажных домов, одной гостиницы, занимавшей два подъезда жилого дома, четырех продуктовых магазинов, одного детского сада, одного большого плаката с изображением первопроходца Крайнего Севера и трех мусорных свалок.

ДЕТСКИЙ САД НА КОЛЕСАХ
«Дети, что родители, только меньше себя контролируют».

   Марина лежала на верхней полке с номером «четыре» и пыталась уснуть под детские разговоры, звучавшие внизу.
   - …Ты умрешь, когда вырастешь! Когда станешь мамой, но не станешь бабушкой! - распирал купе один девчоночий голос.
   - Почему поезд еще не упал и не сломался?! - принимал эстафету второй.
   - Почему поезд идет по ночам!? Чтобы быстрее доехать!? - подхватывал первый.
   - Да. Он же идет сам по себе, - заполнял паузу второй.
   - А наш поезд живой или мертвый?
   - Он ни живой, ни мертвый…
   Марина посмотрела вниз. Две белокурые девочки не замолкали. Одетая в розовые колготки и розовую футболку с изображением красной собачки и двух целующихся утят на фоне сердца была помладше. На старшей были красная кофточка с аппликацией и голубые бриджики с завязочками снизу, из-под которых торчали синие колготки. Глазки у обеих были хитрые и веселые.
   Простынь пестрела яркими пятнами красок от протекших и разбросанных по постели фломастеров. Девочки повернулись лицами друг к другу и словно по команде весело закричали считалку:
Мирись, мирись
И больше не дерись.
Если будешь драться,
Я буду кусаться.
Мне кусаться нипочем,
Я ударю кирпичом.
Он - на несколько частей –
Наша дружба горячей.
   В купе заглянул мальчик в светло-коричневом спортивном костюмчике с бананами в руках.
   - Алинка, будешь банан? - спросил он.
   - Нет, - ответила красная кофточка с голубыми бриджиками.
   В дверях купе появилась мать, такая же белокурая как ее дочки.
   - Зъиште банан, - разрешила она.
   На ее шее блестела золотая цепочка, почти в тон волосам. Ниже - синяя футболка, как колготки у Алины и черные лосины, едва не расползавшиеся по швам на упитанных ляжках. Она прошла внутрь и захлопотала вокруг детей.
   - Олег, будешь нашим салом? - спросила она у мальчика, но тот, угостив ангелочков бананами, скрылся.
   - Мандаринку будешь, Гале?! - обратилась мама к младшей.
   Голос у мамы звучал не тише, чем у детей. Она привыкла говорить так, как если бы пришлось общаться с собеседником, находящимся на другом конце вагона.
   - Сейчас чаю принесу! - подтвердила мама громкость голоса и выскочила из купе с кружками.
   «Хоть рты займут», - подумала Марина и легла на спину, мельком взглянув на соседа с другой верхней полки. Тот больше суток обреченно лежал с закрытыми глазами, после того, как младшая из девочек - Галя, глядя на то, как он обедал, громко заявила:
   - Дядя нашу еду ест!
   Теперь дядя распространял вокруг себя одно единственное желание: «поскорее бы доехать».
   «Как я с тобой согласна», - мысленно ответила Марина, отдаваясь успокаивающему шуму поезда.
   Хлопнула входная дверь, защелкал замок, раздался шум движущегося по полозьям железа, и дверь хлопнула еще раз…
   «Какая-то часть смысла жизни состоит и в том, чтобы показать нам, какими козлами мы были в молодости. Неужели я была такой же?» - подумала Марина, понимая, какое развлечение нашли ангелочки. Она глянула вниз, чтобы прикрикнуть на детей, которые в очередной раз захлопнули дверь и закрыли ее на замок, как снаружи, словно под ухом, раздался голос мамы
   - Алинка, открой, у меня кипяток!!!
   Ангелочек в красном защелкал замком...
   - Алинка быстрее! - крикнула мама и забежала в открывшуюся дверь, перехватывая горячую кружку из руки в руку…
   - Чай пейте и бублики ешьте! - как обычно закричала она…
   Вечером мама выгнала ангелочков из купе и прилегла на нижней полке. Девочки в сквозном вагонном проходе объединились с другими детьми в небольшой табун, о перемещении которого сигналили удары подпружиненных боковых сидений. Когда им надоедало это занятие, то они шли в конец вагона и с грохотом закрывали дверь, отделявшую жилую часть вагона от тамбура, когда и это надоедало, то они забегали в первое попавшееся купе, откуда вскоре неслись истошные вопли, а потом - заглушающий их страшный мужской крик:
   - Заткнитесь все!!!...
   Детский табун к ночи поредел, но Алинка и Гале шалили за всех. Они все ходили по вагону, останавливались возле других купе, заглядывали в них и орали:
   - Тихо, Танечка, не плачь, не утонет в печке мяч…
   Восторженный хохот ангелочков ставил точку в известных стихах Маршака, где они заменили «речку» на «печку». Они опять и опять повторяли полюбившуюся фразу, и хохотали, пока кто-нибудь не говорил:
   - Девочки потише, прошу вас, как людей. Потише.
   - Девочки перестаньте кричать, идите в свое купе и там кричите…
   От последнего предложения маринино сердце вздрагивао, беспокойно ворочался сосед на верхней полке, а мама, звеня ложечками в стаканах, выскакивала из купе за чаем…
***
   «Подчиняться ребенку - равносильно как разум стелить под ноги безумцу», - навеянная рассказом Марины мысль полетела вслед Алику, чтобы быть когда-то услышанной…

МЫСЛИ ИЗ МИНЕРАЛЬНЫХ ВОД
«Смена обстановки для человека, как смена среды обитания для низших существ, заставляет земноводное летать, рыбу – передвигаться по земле»

   «Может, я борюсь не за истину, а с завистью? - подумал Алик. - Ведь есть зависть, заставляющая человека работать над собой и для себя, а есть зависть, толкающая человека работать против того, кто создает новый ориентир, ставящий под сомнение его компетентность, достаток, интеллектуальные достижения».
***
    Монументальное сооружение советской эпохи, похожее на огромную шайбу, где Алику предстояло испить минеральной воды…
   Отделанные мрамором водопроводные ряды с потемневшими от времени латунными краниками, производившие впечатление побледневших бессмертных, не занимали и половины помещения минерального цирка. Остальная его часть пустовала, наполняя сердце уважением к целебным источникам, одетым в столь роскошный наряд. Призывно блестела стеклом выставка наград. Алик подошел, потягивая четвертый номер из рублевого стаканчика. Взгляду предстали медали, ордена, грамоты и дипломы, но самое главное во множестве фотографии самого маэстро – главного врача санатория рядом с президентами России и фигурами, не будем уточнять - их лиц и фамилий не все знают, но если стоят под стеклом, значит – известные.
     «Еще один Хамовский, - понял Алик. - Что ж – сидеть на трубе с минеральной водой – дело нехитрое – как на трубе с нефтью. Жизнь зависит от производства благ, но блага, которые сама природа дает непрерывно делают некоторые жизни райскими».
***
    Окно номера санатория «Виктория», в котором проживал Алик, искрило светлыми, почти серебристыми всполохами, сопровождаемыми звуками сходными с теми, которые образуются, когда крепкий мужчина выбивает ковер. Пыли, правда, не было, но Алик воодушевленно смотрел на это зрелище, подсеченное изнутри гостиничной комнаты ровно одной лампочкой, горящей на трехламповой люстре, что было, в общем, обычным для недорогих гостиниц, где остальные лапочки выкручивались, как из экономии электроэнергии, так и самих лампочек. Воодушевление исходило от изобретательности того, кто породил эти всполохи.
     Собственно звуки, сопровождавшие всполохи на окне, можно сравнить и со звуками какие издает терзаемое ветром знамя, или с шелестом твердой бумаги формата А 4, терзаемой и изминаемой в офисном туалете неудачливым сотрудником, на которого не хватило туалетной бумаги, но это уже дело вкуса и слуховым ассоциаций. Главное же состояло в том, что, выйдя на балкон в поисках источника необычного шума, Алик с удивлением обнаружил, что окна его номера были обтянуты полиэтиленовой пленкой по принципу парника, где это применяется для безопасного от мороза произрастания раннего лука, редиски, огурчиков и прочих овощных культур. Однако, весь фокус состоял в том, что в гостинице, хотя и дешевой, но знаменитой на всю Россию, эту зелень в номерах не выращивали, там жили самые обыкновенные отдыхающие, которых если можно было сравнивать с зеленью, то лишь в смысле оплаты, в то время еще вполне совместимом с цветом американских денег.
    Человечество всегда хотело жить красиво с наименьшими затратами, что для всего человечества было задачей невыполнимой -  только для небольшой части. И тут эта небольшая часть додумалась, закрыть окна полиэтиленовой пленкой. Причем по высшему тепличному разряду.
    Толстая полиэтиленовая пленка прикреплена к окну не тяп-ляп. Поверх нее, по всему периметру окна к деревянной раме с помощью не менее чем двенадцатимиллиметровых скоб была надежно пристрелена тонкая полоска зеленоватого войлока. Но вот поверхность полиэтилена, нисколько не натянутая, билась о стекло под натиском горного ветра, который гулял то в гору, то под гору…
***
   Майская погода в Ессентуках выдалась настолько холодной, что в двухместном номере, занимаемым Аликом, весь день работал тепловентилятор. Дешевый прибор китайского производства, купленный до первой поломки, но который проработал впоследствии много лет, беспрерывно наполнял комнату теплом и уютом. Китайское тепло прошло, как армия-освободительница, успешно вытеснив холод из мебели и постели.

ПРОВЕРКА
«Проверка организации, как экзамен, вот только проверяются не знания, а конспекты».

      Контролировать каждую деталь в сложном механизме невозможно. Например - автомашина. Деталь знает дефект, в отличие от водителя. Водитель подмасливает, подливает и заменяет, но нет гарантии, что автомобиль не остановится. Так и в организации.
      Если журналистику Алик знал, то телевизионная техника и финансы - стали для него новинкой. Особенно страшили его финансы, поскольку незаконные траты денег могли привести на скамью подсудимых, а учитывая характер его журналистской деятельности, выпущенную книгу, конфликты с Хамовским - точно бы привели. Поэтому фигура главного бухгалтера обрела для него мистический смысл. 
      Поначалу, перед тем как подписывать финансовые бумаги, Алик всматривался в каждую цифру, пытался разобраться, но когда число бумаг возросло, он понял, что это путь в никуда.
     - Я все знаю, не беспокойтесь, - успокаивала Пупик, но не человеколюбие двигало ею, а надежда на премиальные.
     Первые финансовые проверки не выявили существенных нарушений. Алик вернул деньги за неправильно оформленный проезд в командировку и деньги за личные междугородние переговоры. Но, если будет поставлена задача: найти ошибки, зацепки...
      Пупик успокаивала:
     - У нас все выплаты и командировки согласованы учредителем…
      Проверяющий пришел один и им оказался уже проводивший ревизию телерадиокомпании гладкий молодой человек, похожий на пингвина, по фамилии - Калкин. Вида не вредного. Одно тревожило Алика, проверяющий был немногословен и замкнут, что вполне могло быть чертой характера, но могло быть и нежеланием вступать в отношения со своей потенциальной жертвой.
      Иногда, после того, как проверяющий уходил, Алик открывал кабинет, где тот работал, и просматривал страницы, отмеченные закладками. Если бы они вызвали подозрение, Алик готов был их уничтожить.
***
      Когда противодействуешь системе, которая сама для себя пишет закон, тот, кто слепо подчиняется, не изучает права, не ищет прорехи в законах - обречен. Поэтому Алик с интересом посматривал на людей, игравших с системой по ее правилам. Конечно, они иногда добивались результата, но чаще мизерного и тратили на него много времени.
***
      Проверка продолжалась в общей сложности месяц. Калкин, то приходил, то уходил, ссылался на большую загруженность и получал внешнее сочувствие. В итоге он почти ничего не нашел.
      - Конечно, у нас есть превышения, - сообщила после проверки Пупик. - Но, что он может сделать, если у нас все премии и командировки согласованы с главой города. Он так и сказал, я же не могу копать под главу. Коли Хамовский подписал, значит так надо.
      - Вот и хорошо, - успокоился Алик.
      Он забрал с собой акт проверки и читая выводы, радовался, что не зря платит главному бухгалтеру.
***
      Хамовский пока не собирался его увольнять. Причина пряталась, но следствие очевидно. А причина таилась в пользе Алика для Хамовского лично. И пользу эту не надо было искать, она грязно блестела под солнцем: телерадиокомпания под руководством Алика расхвалила медицину. Глядя на собственное творение, мы не видит многое, что бросается в глаза человеку постороннему, а стать посторонним для себя можно только изменившись, то есть спустя время.

ГЛАВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЗАДРИНА
«Главные проблемы человека всегда таковы, что ему кажется, будто их никто не замечает»

     Примерно в это же время у Задрина начались проблемы с женой. Задрина жаждала мести за увольнение и подзадоривала мужа на борьбу с Аликом методом отлучения от постели. Задрин задумал растопить холодность жены усилением мужских достоинств…
     Жена ему изменяла с каким-то кавказцем не скрытно, а так, что знали буквально все, кто имел отношение к телевидению, но он все прощал и звал ее обратно. Он получил во владение свой компактный житейский мир и не желал его ни улучшать, ни изменять. Алик вызвал в памяти облик Задрина. Худой, высокий, любящий спиртное молодой еще человек, не имеющий образования и не желающий учиться, но хорошо знающий коммутацию аппаратуры. Заместитель по технике. Из собаки человека не сделаешь.

ИСКУСАННЫЙ РАЗМЕР
«За одну и ту же цену всегда хочется большего»

     Двенадцать, двенадцать с половиной, тринадцать, тринадцать с половиной. И все. Задрин вжимал линейку в лобок, но не выходил из границ маленького телесного инструмента. Охват тоже не радовал.
     «Вот причина и корень, - огорченно размышлял Задрин. - Потому она и бегает за кавказцами»
     Его инструмент по своим боевым размерам не дотягивал даже до среднего по мировым стандартам. Он вытаскивал из Интернета все новые эротические картинки и фильмы, но предельные тринадцать с половиной не преодолевались ни на миллиметр.
     В детстве он также замерял боевого друга, и результат был оптимистичнее, что-то на уровне восемнадцати сантиметров, но сейчас,… то ли сантиметры раньше были поменьше, то ли инструмент истерся от употребления или усох. Гадать можно, излечиться нельзя.
     «Боже мой, куда уходит сила и уверенность?! - мысленно вскричал Задрин. - Где прелесть незнания?»
     Грусть стянула кожу. Задрин выглянул в окно. Ярко светило солнце, освещая короткое северное лето. На детской площадке заставленной машинами, северные дети доламывали стальные качели и раскачивали турник, служивший местным жителям для выбивания пыли из половиков.
     Из окна застекленного балкона кричал мужчина, подкрепляя слова угрожающими жестами. Задрин прислушался.
     - …озлы, не смейте ломать турник. К нему прикручена электрическая розетка. Сломаете,  всем надаю!..
     Задрин пригляделся и действительно от турника к балкону тянулся электрический провод, которым автолюбители маленького нефтяного города приближали домашнюю электросеть к машине.
     «Сколько ребятни током перестукало, не пересчитать, - подумал он, - а ума никому не добавило».
   Дети оставили турник в покое и занялись качелями.
     «Как они на улице целый день? - опять подумал Задрин. - Там же комаров и мошек прорва. Накусают, чесаться будут, распухнут».
     Комары и мошки были летним несчастьем маленького нефтяного города. В тихие дни его жители ходили быстро, обмахиваясь веточками. В тайге без защитного крема и одежды, надежно защищающей тело, не стоило появляться особенно тем, у кого аллергия на укусы, как у Задрина. Самый ничтожный поцелуй мошки приводил к шикарному отеку размером не меньше спичечного коробка. И хорошо, если укус приходился в скрытую часть тела, а если в бровь, так глаз заплывал, словно от фингала.
     Взгляд на шаловливых детей, мысли об укусах, жар солнца, одиноко висевшего на чистой светло-голубой плоскости неба и другие неучтенные факторы, перемешавшись в задринской голове, выдали необычную идейную пену. Изобретение! Обращение вреда в пользу, сравнимое с извлечением лекарственного яда из зубов смертельно опасной кобры.
     «А что, если мой инструмент подставить под мошек? - изумленно вздохнул Задрин. - Он распухнет, судя по шишкам на теле, не меньше, чем на сантиметр, а то и два в диаметре! Юлька забудет кавказцев».
     Жаркий летний воздух словно бы откондиционированной струей ворвался в виноградные гроздья задринских легких и вскружил ему голову успехом, который предполагала контролируемая встреча с мошкарой. Он мигом оделся по-таежному, схватил крем от гнуса, ключи от машины и выскочил за дверь…
     Ступенчатый съезд с трассы обнаружил себя легким толчком, и машина скатилась в низину за обочиной по оголенному песку севера. Колеи таежной дороги уходили в глубь леса и терялись в его серо-зеленых зарослях. Ветки сосен цепляли машину и скользили по ней с шуршанием, словно хотели обнять Задрина за его приятное кровопийцам желание. Задрин и сам трепетал в предвкушении эксперимента, поскольку о подобном ни от кого не слышал. Сомнения подбрасывали адреналин в топку его сосудов, и сердце рвалось.
     «Только бы не испортить себя!!!», - молился он...
     Увидев стайку небольших сосенок, Задрин остановил машину. Отъехал он достаточно далеко от трассы, чтобы его необычные действия не привлекли проезжих. И словно отвечая на его тайные позывы, комары и мошкара требовательно застучали в стекла. Их маленькие ножки взволнованно дергались и бегали, их маленькие глазенки смотрели на Задрина призывно и жадно, а маленькие клювики целовали машину в предчувствии добровольной жертвы.
     «Именно здесь и именно сейчас», - скомандовал он сам себе, намазал все открытые части тела антигнусной мазью и, накинув капюшон на голову и плотно затянув его, вышел из машины.
     Высохшие мхи и сучья хрустели под китайскими туристскими ботинками, а живые сосновые ветки шоркали по жесткому материалу куртки и отчаянно пружинили. Комары и мошки кружили вокруг Задрина, провожая его в таежные дебри, и бегали по нему в поисках прорехи в костюме. Они с удовольствием поцеловали бы его в лицо, если бы не мазь, но все же иной раз отчаянная жительница тайги по инерции опускалась на щеку, не успев включить реверс на своих мелких крылах, и тут же отпрыгивала и терялась среди множества соплеменниц.
     Хитрые твари - таежные мошки. Задрин знал их характер. Они заманивают грибника в лес, прикидываясь, словно их нет. И нападают, когда бедолага углубится в тайгу настолько, что быстро не выберется. Они нападают со всех сторон, стучат дождиком по капюшону, напрашиваясь внутрь. Грибник бежит из леса, не обращая внимания на манящие шляпки, а мошки, обретшие истребительные скорости, летят вслед. Но сейчас все было наоборот. Задрина встречали сразу, как долгожданного гостя.
      Зайдя вглубь сосновой стайки, Задрин огляделся в поисках случайного прохожего, коих в тайге в грибную пору иной раз, как на улице, и, удостоверившись, что никого нет, расстегнул ширинку, приподнял край футболки и приспустил трусы. Инструмент выпал наружу.
     Все эта картина походила на казнь маленького человечка, вроде гномика, которого раздели догола и наполовину выбросили в окошко на растерзание хищным птицам. Тот, пригорюнившись, бессильно висел и лишь слегка подергивал головой в такт ударам сердца, но к удивлению палача никого из хищников не заинтересовал. Мошки с комарами по-прежнему кружили возле лица и рук, предпочитая традиционные отношения.
     «Не понимают своего счастья, - понял Задрин, - там же самые сосуды, самая вкуснота». И он начал отгонять от лица мошку, махая ладонями, словно веером, сверху вниз, сверху вниз. Так ему удалось усадить на предмет одного представителя крылатого племени, который подобно нефтянику побежал в поисках места, где можно было пробурить скважину.
     Инстинкты гнали прихлопнуть мошку, присевшую для свершения акта кровососания, разум говорил:
     «Перетерпи, вечером твои мучения окупятся!»
     Наконец, мошка остановилась и воткнула клюв в задринскую плоть.
     Пламя от укуса потекло по инструменту, словно круги на воде от упавшего камня.
     Затем на инструмент нехотя присела еще одна мошка и забурилась, приподняв от удовольствия задний край крылышек. Потом - еще одна.
     Задрин наблюдал уже трех лесных тварей, впивавшихся в него.
     «Первая уже пустила эликсир для шишек, - оценил он, - пора сгонять, нечего меня жрать». Он аккуратно подковырнул ногтем первого едока и тот, перебирая ножками в воздухе, повис на клюве, вонзившимся в инструмент, словно альпинист на альпенштоке над пропастью.
     Задрин сильнее толкнул упрямицу, та отцепилась и полетела к своим. И тут произошло невероятное.
     Говорят: насекомые не понимают. Полнейшая чушь. Стоило появиться среди голодных мошек одной сытой, как на инструмент село не менее десятка тварей. Частные ощущения от укусов слились в одно, Задрин запаниковал. Нет нормы на незнакомом пути.
     «Соблюдайте очередь, не все сразу!!! - мысленно выкрикнул он и смахнул мошек с инструмента ладонью, как крошки веником, но на место выбывших едоков, тут же устремились новые.
     «На первый раз хватит, - мысленно рявкнул Задрин.
     Он еще раз смахнул мошек, спрятал инструмент и пошел к машине, по пути подергиваясь, от неприятного ощущения, что где-то там, в сокровенном ТАМ, осталась одна незамеченная и теперь покусывала.
     Остаток дня прошел в желаниях почесать укушенные места, возникавших не только дома, но и средь внимательных глаз маленького нефтяного городка, жаждавших новостей для пересказа. Это ретрансляционное свойство жителей создавало полицейскую ментальность, заставлявшую соблюдать некоторые приличия. Плевать, конечно, плевали, пили, матерились и дрались, но это были культурные для маленького нефтяного города действия, а почесывать инструмент при всех пока не было общепринято.
     Иногда Задрин заглядывал в трусы и оставался доволен. Инструмент полнел, словно распираемая воздухом шина, предрекая комфортную езду. Поэтому, когда подошло время демонстрации силы, он без колебаний обнажил инструмент, столь замечательно подправленный мошками северного леса.
     - Что это? - спросила Задрина, испуганно накинув на себя одеяло.
     - Это для тебя, - ответил Задрин и глянул вниз.
     Инструмент, обработанный мошкой, был излишне красноват и неказист, но в целом раза в полтора больше, чем обычно.
     - Что у него снизу висит? - испуганно пояснила Задрина.
     Ладонь проскользила по инструменту и Задрин ощутил излишество, наподобие второй мошонки. Беспокойство ночной бабочкой влетело в раскрытую форточку его сердца и начало биться, куда ни попадя. Задрин упал на кровать и вгляделся. Страшный полупрозрачный отек искажал инструмент.
     - Ты чем его наколол? - с испугом спросила Задрина. - Тут не меньше десятка шприцов.
     Задрин рассказал об экспериментах.
     - Ну, ты дурак! Не нужен мне твой уродец. Ты бы лучше с Аликом разобрался, - нервно вскрикнула Задрина. - Благодари бога, если он будет работать. Смотри опять уйду к кавказцам!
     «Боже мой!!! - мысленно вскрикнул Задрин. - А если не пройдет, если отвалится, как перезревшая груша?»
     Мошки завитали в его глазах, съедая поле зрения. Он инстинктивно побежал на кухню к холодильнику, выпил огуречного рассола, наглотался таблеток, лег спать, проклиная всех северных мошек, и… понемногу выздоровел, чувствуя, как  отек из инструмента плавно перетекает и распирает то место души, где и находилась ненависть к Алику.

РОЖДЕНИЕ ФРУКТА
«В борьбе всегда противоборствуют идеи, и чем сильнее идея седлает носителя, тем он эффектнее в гонках и схватках».

    «Чиновник в отличие от человека деятельного может заработать большие деньги одним росчерком пера», - напечатал Алик в телефоне «Nokia», быстро работая пальцами на миниатюрной клавиатуре. Он перечитал фразу, и ему показалось, что она суха, что в ней нет изюминки - сырая констатация факта.
     «Нужен парадокс», - подумал он и вывел: «Если мерить труд масштабностью движения рук, то наибольшая эффективность труда у чиновника, который может зарабатывать большие деньги одним росчерком пера или одобрительным поднятием пустой ладони».
     «Более-менее, - оценил он, - но все равно не то… Получилось правило арифметики, нет легкости, фраза не взлетает выше уровня ушей, а ведь ей предстоит преодолеть высоту мозгов и не в этой низине маленького нефтяного города, а где-нибудь повыше, а ведь желательно, чтобы фраза воспарила до ангелов».
     Именно такие задачи Алик ставил уже давно, но сейчас он чувствовал непроходимую плотность в мыслепроходах, что-то вроде запора.
     «Пора применить оральную стимуляцию», - решил Алик.
     Он давно так в шутку называл перерывы на питие чая или обед. Термин подсказала случайная попутчица в поезде, оказавшаяся профессиональным психологом.
     Лакомая мойва холодного копчения, избавлявшая не только от голода, но и от лишнего холестерина, еще со вчерашнего дня лежала в холодильнике рядом с литровой банкой пива. Недоставало только картошки, запеченной в духовке без масла и специй. Сочетание этих трех элементов иногда действовало на Алика божественно. Он принялся чистить картошку и на время забыл об искомой фразе, наблюдая, как кожура легко слетает и падает в раковину…
     Мысли о многом не имеют глубины, как если одновременно копать несколько ям. Но еще хуже, думая об одном, делать это скудно и ленно. Жизнь ограничена, сил на все не хватит, поэтому надо точно выбирать и бережно относиться к собственной энергии… 
     Пиво, мойва и картошка не добавили Алику ничего, кроме желания рассказать о своей интеллектуальной находке Марине, находившейся рядом, но незаметной для устремленного внутрь. Он принялся подбирать слова, чтобы передать, на его взгляд, оригинальную мысль, несомненно, в мировом искусстве высказанную не единожды, потому что лежит на поверхности, но именно в нынешнем виде, он надеялся, сервированнную впервые.
     От сытости и легкого опьянения язык плохо слушался. Алик не мог выговорить написанное, и, стремясь упростить движения языка, неожиданно произнес:
     - Нет более легкого пути к обогащению, чем начальственный росчерк пера.
     - Угу, - почти равнодушно сказала его жена, Марина, домывая посуду. - Неплохая фраза, точная.
***
     В слове «точная» уже просквозило понимание, поскольку ее слегка окрасили те оттенки голоса, что выдают начальную стадию восхищения. Но дальше этого дело не пошло. Марина встала и ушла с кухни, а Алик, допивая пиво еще несколько раз проговорил про себя эту фразу и не найдя в ней тех моментов, о которые спотыкается движение мысли, отнес ее к удачным фразам, которую надо записать как только в бутылке кончится пиво, а мойва исчезнет из пенопластовой упаковки. И понимая, что его укушенный алкоголем ум может забыть фразу, полученную столь дорогим образом в период отупелости, подтвержденной графиком умственной активности, автоматически обновляемым его компьютером, побежал мыть руки. При этом он повторял фразу, как только чувствовал, что она исчезает в проруби небытия, словно упорная рыба.
***
     Придумав и записав фразу, Алик посчитал свою миссию перед собой в этот день выполненной и перешел к раздумьям об истинных причинах передачи официального сайта города, которым ведала телерадиокомпания, в ведение администрации маленького нефтяного города. Внешняя причина, как обеспечение работой жены следователя прокуратуры, была лишь следствием чего-то более важного, чего Алик не мог уловить. Хамовский не расходовал бы силы на подобные мелочи. Но проявить излишнее любопытство впрямую - значило навлечь на себя подозрение.
      Добродушные лица чиновников на трибунах схожи с сияющими лампочками в цоколях. Они не предупреждают о напряжении и бьют того, кто без сноровки копается внутри. Поэтому Алик глубоко не лез, он мог только рассуждать:
     «Я тоже привык - на служебном автомобиле в магазины. Быстро и удобно. Служебный сотовый телефон беру с собой в отпуск. Служебным оборудованием пользуюсь дома. Пользуюсь междугородней связью за счет организации. Конечно, это мелочи. У Хамовского дела крупнее. Но где грань? Я тоже плох, не безгрешен.
     Но разве лечащий врач не может быть болен? При такой эпидемии противоправности и выборочного права, как в России, я обязан быть больным. Я должен относиться к себе как к больному. Но может ли больной создавать здоровое? У больных редко рождаются здоровые дети. Бывает, что болезнь переходит в лекарство. Но применимо ли это к творчеству?»
      Вот за такими рассуждениями наш герой и проводил время. Хотя, героем его можно назвать лишь по традиции представления первых персонажей.
      Герой в понимании народном не может быть счастливым. Он должен страдать за народное дело. Страдать, а не удовольствоваться, быть убитым, гонимым, по крайней мере - спиваться, чтобы забыться от притеснений и унижений. Таков штамп. А народ его за это простит и на мгновенье полюбит, а потом забудет, если СМИ перестанут напоминать. Память народа слаба. Счастливый человек не вызывает сочувствия. Алик был счастливым. В маленьком нефтяном городе жили люди, более соответствующие трагическому облику народного героя…

ВСПЛЫТИЕ ГЕРОЯ
«Неприятные люди, с которыми казалось бы расстался навсегда, появляются, как всплывают утопленники»».

     Одетый в величественную светло-коричневую дубленку и стильную зимнюю шапку Нетельский вошел бодрым шагом, но кожа на его лице горела, словно запыленный абажур. Огонь шел изнутри. Суть этого огня Алик знал. Душа, загнанная антиалкогольными торпедами в самый темный и далекий угол тела Нетельского, неугомонно требовала:
     «Хочу водки!!! Хочу водки!!!..»
     Незамолкающий ни на секунду зов тиранил бывшего начальника отопительно-канализационной конторы не хуже остриц, что отражалось в излишне порывистых манерах, нервозной мимике и тявкающих интонациях.
     - Алик, здравствуйте, - размашисто произнес Нетельский, подражая манере того Нетельского, который был когда-то большим начальником маленького нефтяного города.
     - Здравствуйте, - приветливо протянул ладонь Алик, надеясь, что Нетельский пришел поделиться скрытой от большинства информацией.
     - У кого по телефону голос такой грубый, как у Топаленовой? - спросил Нетельский, выказывая жизнь и энергию.
***
     Топаленова так рвалась на должность главы города, что запугала все начальство. Лизадков при встрече с Аликом любил достать весь комплект ее листовок из служебного шкафа и потрясти ими, пытаясь произвести впечатление заправской ищейки дореволюционного режима, что следовало истолковывать как: «мы все про всех знаем и помним, и про тебя тоже».
***
     - Это секретарша, досталась от прежнего главного редактора, - ответил Алик.
     - А я уж испугался, что Топаленова телевидение захватила, - пошутил Нетельский.
***
     Последний раз Нетельского, как начальника отопительно-канализационной конторы, Алик видел в аэропорту Домодедово: тот вместе с женой ожидал вылета по туристической путевке. Едва его супруга отошла по делам, как Нетельский подошел к Алику и задал обычный для алкоголиков вопрос.
     - Алик у тебя сотни не найдется? На пиво не хватает, а у нее все деньги, - он махнул рукой в направлении, в котором исчезла его супруга. - Вернусь, отдам.
     На лице Нетельсткого возникла пренебрежительная гримаса, говорившая: «это такой пустяк, такая ерунда, что даже неудобно обращаться». Мол, обычное дело, давай деньги и не думай. Нетерпение его было столь велико, что не оставалось сомнений: он на грани того, чтобы попросить сотню у первого встречного.
     - Нет, не могу, ваша жена меня проклянет, - ответил Алик, испытывая невольное сочувствие.
     По слухам, Нетельского съело окружение, которое в борьбе за власть сумело-таки найти в нем слабинку в виде увлекающей тяги к спиртному. Потакали ему до тех пор, пока Нетельский уже не мог остановиться и, идя с работы, забегал в удобный ларек, покупал пиво, не доходя до дома, выпивал его полностью, а уж затем, испытывая неподдельное облегчение, вставлял ключ в замочную скважину. Можно сказать, что сам виноват, можно сказать - пострадал в политической борьбе - жертва режима.
     Все больше бутылок ему приходилось укладывать на чашу весов для поддержки душевного равновесия. А сейчас, когда пришлось отказаться от алкоголя, чтобы вернуться на работу, пусть и в более низкой должности, опустевшая чаша внутренних весов резко взметнулась вверх, сминая мозги.
***
     - Я вот зачем зашел, сейчас начальник нашего предприятия, всеми уважаемый Мякитин, - тут Нетельский вставил ироничные нотки, - собирается на выборы в тюменскую Думу. Как вы думаете, зачем? Он, что, проходной?
     - Конечно, нет, - мигом ответил Алик, - Кто его в Тюменской области знает? За него и в нашем-то городе народ может не проголосовать из-за повышения расценок. А идет на выборы он, чтобы заработать баллы при последующих выборах в депутаты городской Думы, а может и в кресло главы города. Последнего я не исключаю. Вот и все.
     Этими выборами Алик не интересовался и поэтому не знал, что в них будут участвовать жители не всей области, а лишь двух рядом расположенных городов.
     - Так его глава и попросил поучаствовать, -  энергично отмахнулся Нетельский. - И попросил, я думаю, чтобы спустить с небес на землю.
     - Зазнался? - спросил Алик.
     - Конечно, но я его регулярно обыгрываю в бадминтон пара на пару, - горделиво ответил Нетельский. - Но суть в чем? Я хочу на прежнее место.
     «Проблема» хотела вернуться и рассчитывала, что ее примут. Нетельский приложил руку к сердечной груди.
     «Лучше бы туда, где должны быть мозги», - подумал Алик.
     - Как думаешь, может получиться? - спросил Нетельский.
     - Думаю, что нет, - ответил Алик, - Глава еще ни разу не восстанавливал на должности того, кого снимал. Это получится, если главу поменяют. А вы совсем не пьете?
     Вопрос был личный и неприятный, но Алик не избежал природного соблазна.
     - Уже два года ни капли, - заверил Нетельский, но неприязненно крутанул головой так, будто уклонялся от махавшего крылышками кровососущего насекомого.
     - Когда я пришел к Хамовскому в первый раз, уже кто-то ему донес, что выпиваю лишнего, - продолжил Нетельский после короткой паузы. – Второй Нетельский – говорят (потому что его отец, бывший в прошлом на должности главы маленького нефтяного города, тоже злоупотреблял спиртным). А у Хамовского уже бзик на пьянство руководителей. Вот он меня и спрашивает:
     «Ты все еще пьешь?».
     Я вытерпел, и прямо говорю:
     «А вы мне наливали?».
     «Нет», - отвечает.
     «Зачем же сплетням верить?» - спрашиваю…
     «Вроде соображает», - запоздало смутился Алик.
     - Алик, а ты сам-то пойдешь на выборы? - спросил Нетельский.
     Этот вопрос в маленьком нефтяном городе мог интересовать многих, но в особенности главу города, привыкшего руководить выборами.
     Стать начальником цеха в своем бывшем предприятии Нетельский не мог без одобрения Хамовского, а бывших алкоголиков в маленьком нефтяном городе держали либо как приманку, то есть, как подстрекателей и доносчиков, либо как трудоголиков, без которых никак.
     «Нетельский пришел от Хамовского», - понял Алик.
     - Не собираюсь. Журналист кончается после избрания во власть, потому что власть обязана выносить решения, а журналист должен искать пути, - честно выложил Алик часть правды.
     Вторая часть правды заключалась в том, что он давно понял, что не властен над своим будущим. Его действия определялись интуицией и настроением. Он прилагал усилия только, когда этого не избежать или когда получал удовольствие.
     - Хорошо, - оживился Нетельский, услышав бесконфликтный ответ, - тогда, если при подготовке сюжета или программы, будет нужен мой комментарий, приглашайте меня. Мне надо засветиться для возвращения на прежнее место.
     Но своей просьбой бывший алкоголик уже поставил себя в положение, когда и если возникнет необходимость в его комментарии, к которой Алику не придется прилагать никаких усилий, то он все равно сможет приписать эту заслугу себе. Они поговорили еще несколько минут и Алик, чувствуя, что пора освобождать кабинет, сказал:
     - Игорь Юрьевич, у меня дела, извините.
     Важных дел не было, но таков ритуал.
     Ладонь Нетельского, как самолет, скользнула над столом и устремилась к потолку, насколько позволила рука, глаза сверкнули безумным огнем.
     Алик не любил этот подход и даже обитый деревом балкон, бесплатно устроенный ему Гориловой, и спустя несколько лет холодил совесть.
     - Нет проблем, - успокоил он Нетельского пустым диалектом снабженца.
     Нетельский встал, оделся и при выходе из кабинета сказал, подтверждая правило:
     - Вы тоже, если что потребуется, обращайтесь прямо ко мне.
     Затем он надел норковую шапку и быстро исчез, словно его вынесли проворные спасатели.
***
     Хамовский уже давно отвадил Алика от близких контактов, потому что тот все, что угодно мог вписать в новую книгу и с досадой вспоминал те моменты, когда приглашал его куда-либо, вроде мероприятий после заседания городской Думы, когда депутаты и некоторые приглашенные собирались узким кругом выпить и закусить.
     На столе тогда стояли закуски, бесплатно доставленные из ресторана «Юность комсомола», который находился под патронажем администрации маленького нефтяного города. Тут были и бутербродики с красной икрой, и похожие на манты по форме пирожки с курицей и луком, порезанное мясо и другие вкусные штуки наряду с водочкой, которые всегда приятно уминать, коли муниципалитет платит.
     Хамовский как-то попросил Алика разлить водку. Алик сделал вид, будто не услышал. Пришлось просить молодого Нетельского, тогда начальника местной организации отвечающей за горячую и холодную воду и канализацию. Нетельскому было не привыкать, он как бывший официант разлил быстро.
***
     Соперничая с обезьяной, человек может похвастаться только длиной языка, но, придумав массу понятий, человек сам стал их жертвой, создав на чистом поле внешние коридоры развития. Дерево не знает, что оно дерево, и спокойно растет, подчиняясь генетике и ощущениям. Нетельский метался во внешних коридорах развития, как и большинство людей, потерявших личную цель и призвание. Но благодаря мыслям о себе человек обрел богатство языка. Только любя себя можно творить. Только взгляд внутрь и вращение мысли рождает вселенную. Но надо иметь великую силу, чтобы не поддаваться влиянию внешних коридоров развития.

ОХОТОВЕД
«Работа журналиста состоит из встреч, а каждая встреча – это новая история».

     Стоялов, среднего роста черноволосый крепыш, под стать белому грибу, периодически захаживал в телерадиокомпанию, напоминая о порывах нефтепроводов. Внутреннее давление протыкало трубы то там, то сям. Нефть вытекала на ягель и в речушки, но на всех дорогах, уходящих на месторождения, стояли охранные посты. Машину телерадиокомпании, без разрешения нефтедобывающей компании на промыслы не пускали. Поэтому Стоялов видел многое, чего не знали журналисты, видел в течение многих лет, и мало того, что видел, он еще и боролся с системой за чистоту и законность… И всегда он был нормальный, а тут…
     Излучая таинственность, как дети при передаче секретов, Стоялов зашел в кабинет к Алику и произнес:
     - Нам надо поговорить, но прежде скажите, у вас есть сотовый телефон?
     - Конечно, - ответил Алик, недоумевая.
     - Отключите его, - твердо приказал Стоялов.
     - Зачем? - спросил Алик, вспоминая почти забытый разговор с женщиной, заявлявшей, что спецслужбы в ее голову вживили датчик.
     - Идет прослушка, - сказал Стоялов, вынимая из сотового телефона аккумулятор и сим-карту.
     - О чем вы говорите? - изображая изумление, спросил Алик.
     Огромное ухо мнилось многим жителям маленького нефтяного города в сплетении телефонных кабелей. Сапа, политический учитель Алика, тоже дурил по этому поводу. «Люди преувеличивают значимость своих слов и своих личностей», - рассуждал по этому поводу Алик.
     - У них мощные серверы - это я знаю из надежного источника, - настаивал Стоялов, - пишутся все разговоры…
     - Но как? Когда сотовый работает - это же видно, - напомнил Алик.
     - Все хитро обставляется. Сотовый выглядит как не работающий, но пишет окружающие разговоры, - пустился в объяснения Стоялов. - Он их аккумулирует, сжимает, а потом одним сигналом отправляет куда надо, а там расшифровывают, распечатывают и отдают заинтересованным лицам.
     Смс-сообщения любого человека можно красть при внешне неработающем телефоне. Это Алик знал. Подобными предложениями изобиловал Интернет. Но в информации Стоялова Алик усомнился.
     - Если все так, то должна быть централизованная торговля сотовыми, чтобы некто мог вмонтировать шпионские устройства или программы. Потом данная информация должна передаваться в местные спецслужбы. Смотри как сложно, - воззвал к разуму Алик. - Телефоны поступают в торговую сеть из разных стран, их покупают в разных магазинах…
     - Ну ладно, речь не об этом, - сказал Стоялов, лицо которого говорило, что убеждения насчет прослушки устояли на ножках его надежного источника.
     «Может, придумал, как Сапа, для острастки…», - только и успел подумать Алик, как Стоялов интригующе произнес:
     - Суть такая - ведется незаконный массовый отстрел оленей.
     - Но, говорят, что все олени в здешних местах - домашние - собственность семей ханты и охота на них запрещена, - удивился Алик.
     - Нет, есть и дикие стада и очень много, - сказал Стоялов. - И ханты под руководством председателя общины Борзылева их отстреливают, причем варварски. Ну, какой урон может нанести городской охотник? Приедет он в лес на «Буране», ну застрелит одного-двух оленей и все. Больше ему не увезти. А ханты садятся на «Буран» или сани, заезжают в центр стада и даже, не поднимая винтовок и не целясь, палят в разные стороны…
     Стоялов принял позу мешка с картошкой, сложил руки на животе так, будто держал ружье. Увидев, что Алик понял смысл позы, он повел указательным пальцем, и театрально откинулся, будто от огнестрельной отдачи.
     - … они собирают туши, грузят в машину и везут продавать, - продолжил рассказ Стоялов. - У Борзылева есть какие-то магазины, куда они сдают оленину - но недавно у них оказия случилась. Подъезжают к посту, а охрана что-то заподозрила и решила не пропускать. Но им позвонили, из города, и все…
     - Ну, если сразу открыли шлагбаум, то, скорее всего, позвонили из администрации, - предположил Алик. - А там один человек обладает такой властью - Хамовский. Кстати, у него и работает Борзылев.
     Алик вспомнил, как на юбилее Хамовского, проходившем в «Юности Комсомола», где он присутствовал вместе с Мариной в числе множества гостей, их широко угощали таежными продуктами: и медвежатиной, и олениной, и муксуном… А при его визите к Хамовскому, за каким делом он уже и забыл, Хамовской по телефону договаривался с кем-то насчет оленины, а потом оправдался перед Аликом, случайно услышавшим разговор...
     - Надо сыночку мяска отправить, посылочку, - говорил тогда Хамовский...
     «Рассказ Стоялова может быть правдой, - начал раздумывать Алик. - Хамовский до денег жадный. Но, чтобы из этой информации получился журналистский материал, нужен журналист, который может раскопать тему, не пожалев ни личного времени, ни себя. У меня, кроме меня, нет таких».
     -… А вот еще. Борзылев присвоил озеро Пяку-то и выгоняет всех чужих из рыбацких мест, - Стоялов приступил к другому рассказу, но Алик эту историю от него уже слышал, сослался на занятость и распрощался.
***
     А через некоторое время Алик узнал, что Борзылев фиктивно устроен на работу, то есть получает деньги через структуры администрации нефтяного города, а занимается тем, что прикажет Хамовский. Что ж ставки охотника в администрации не было, а Хамовскому мясо требовалось. И все это сообщила Вера Пальчинкова. Но это было не главное.   
     Главное состояло в том, что и некоторые депутаты были устроены на фиктивные должности, чтобы получать зарплаты и только. Речь шла только о Парафинове, который устроен в службе гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций, но Алик понимал, что, возможно, ситуация была куда хуже.

СЕКРЕТ
«Только когда отключается суета, приходят здравые мысли»

     Когда Алик зашел в кабинет главного редактора газеты маленького нефтяного города, Квашняков пил золотистое пиво, хотя обычно спиртного не потреблял.
     - Что дом себе не строишь? - издевательски спросил он.
     - Если бы у меня была такая зарплата, как у вас или у Лизадкова, то непременно бы строил, - упрекнул Алик.
     Квашняков мимолетно улыбнулся, будто бы сказав:
     «А ты знаешь больше, чем должен».
     - Открою тебе секрет: вокруг тебя много товарищей от дьявола, и даже я, - Квашняков нехорошо рассмеялся.

ИЗ НИЧЕГО
«Внезапный ливень, застигший беднягу на полдороги, не имеет к нему никаких претензий, просто так совпало».

     День выдался не самый лучший не потому, что выпал на тринадцатое число, и не потому, что из-за новогодних праздников сон приходил за полночь, и даже не потому, что ветер за окном выл, словно собака на умершего, а пейзажи поблекли за снежной вуалью. Причина плохого дня крылась в угнетающей душу силе, поселившейся в Алике с самого утра, - силе необъяснимой и тиранической...
     Свежевыпавший снег звучно скрипел и под ногами Алика и под ногами прохожих, шедших на работу по колеям, проложенными машинами. А иначе и пройти было невозможно - разве что на лыжах. Снег искрился в свете утренних фонарей весело. Его еще не улежавшаяся поверхность была легкой и вполне очевидно скрывала бы ноги по середину щиколотки, если бы не автомобилисты.
     «Заходящее солнце не исчезает навсегда. Смена настроения естественна, - успокаивал он себя по пути. - Меня угнетает постоянное повторение прошлого в настоящем. Меня угнетают правила, которыми обзавелось мое настоящее, чтобы сделать завтрашний день похожим на сегодняшний. Я хочу следовать судьбе, а не разуму, и быть счастливым при этом, а это возможно только, если дорога любима. Не итог должен манить, а путь, приключения, шум прибоя и закат солнца, вкус необычных фруктов и качание на волнах... Итог: лишь галочка, отмечающая выполненное...»
     Но все же обычным путем подошел Алик к кабинету, желая посвятить себя творчеству, а потом, когда он устанет от этой работы, сравнимой со сказочным поиском «пойти туда не знаю куда, найти то - не знаю что», уделить время и чиновничьим делам.
     Ключ облизал замочную скважину и Алик, стукнув пальцами по пластине выключателя, зашел, на ходу снимая черную поблескивающую напылением дубленку. Лампы дневного света натужно замигали. Тьма тринадцатого числа выскочила за окно…
     На столе лежала рыжая офисная папка с документами на подпись и еще какие-то бумаги россыпью. Алик почувствовал крепкие объятия должностного энтузиазма и даже его указующий глас:
     «Это твой долг, ты за это деньги получаешь!»
     Мгновенно забыв о великом, Алик принялся изучать документы, черкая свою подпись и мысленно бросая ругательства в адрес секретарши, словно ветки в топку…   
     «Стоп, хватит», - мысленно приказал он себе, чувствуя, что вот-вот вспыхнет от обилия внутреннего огня, захлопнул папку и выскочил из кабинета.   
     Заметив боковым зрением входившего начальника, Бухрим качнулась на вращающемся стуле в его сторону.
     - Я уже несколько лет прошу об одном и том же, чтобы документы давали вечером, когда голова уже не годится ни для какой иной работы, - сказал Алик тоном, каким обычно говорят с несмышленым ребенком.
     - Так я, как обычно, - начала оправдываться Бухрим, и ее лицо обрело сходство с выпуклой частью вазы настолько сильное, что на затылке стоило ожидать отверстие для цветов, а то и сами цветы.
     - Что, как обычно? - повысил голос Алик. - Я говорил?
     - Говорили.
     - Исполняйте.
    Бухрим потупила взор и изобразила смирение. Алик повернулся к главному бухгалтеру.
     - Анатольевна, это и вас касается, - сказал он.
    Пупик оторвала взгляд от монитора и отмахнулась:
     - Это мы с утра наработали. Бумаги вас дожидаются.
    Точный приход на работу не входил в число достоинств Алика. Он любил утреннюю нерасторопность и неторопливый сбор, чтобы не замутить суетой осветленные сном мысли, где еще копошатся потусторонние тени, ведя полуразличимые диалоги.
     «Вот, дрянь, - определил Алик, - начальника учит».
     - Мне все равно, когда вы приходите, - сказал он, - бумаги на подпись кладите вечером.
     - Мы работаем по расписанию администрации города, - вдруг подняла статус Пупик.
     - Я еще раз повторяю! - запустил более громкий снаряд Алик. - Мне необходимо, чтобы бумаги на подпись вы подавали вечером!
     - Вам лень закорючку поставить?! - уперлась бухгалтерша.
    Алик ощутил прилив звериной энергии и закричал зычно и громко.
     - Вы что, не понимаете?! Я вам сказал, чтобы бумаги на подпись подавали мне вечером!
     Пупик выглянула из-за монитора и на первый взгляд совершенно спокойно, словно профессиональная воспитательница, посоветовала:
     - Вы еще ножкой топните.
     Алик не поверил услышанному.
     - Вы как разговариваете!? Вы мне не мама и не жена, мы с вами просто работаем! И еще раз повторяю – бумаги вечером!
     Он произнес эту отчаянную фразу и, заметив, что Пупик хочет ответить еще что-то, подобное тому, что уже сказала, в опережающем порыве произнес:
     - Даже дурак бы сообразил, что от него требуется! Собаку проще приучить справлять нужду на улице, чем вас к простому порядку!..
     Это была типичная манера разговора Алика с одним из его друзей, отчаянным спорщиком. Подобную агрессивность речи он не позволял себе в других житейских ситуациях, как однозначно вредную и кощунственную, но бухгалтерша, олицетворявшая уже не мятежную мышь, а задиристую корову, требовала кувалдоувесистого подхода.
     Пупик умолкла, и Алик покинул поле битвы…
     В кожаном административном кресле не писалось. К плохому настроению прибавилось чувство вины перед бухгалтершей. Пупик по возрасту превосходила Алика и была женщиной...
     Но чувство вины не уменьшилось.
     Союзников надо жалеть, хоть они не без греха. Чтобы не остаться в одиночестве, надо терпеть. Алик захотел предложить бухгалтерше носовой платок из успокаивающих слов:   
«Разговор неприятный, но давайте забудем…»
     Он почти перешагнул порог бухгалтерии, как увидел раскрасневшиеся заплаканные глаза бухгалтерши, устремленные на него, словно два широко расставленных ствола двустволки.
     - Выйдите из моего кабинета! - закричала не испуганная мышка и даже не сумасшедшая корова, это вскрикнул разозленный секач-убийца.
     Время мира еще не пришло, каждый шарик сдувается с разной скоростью. Алик ушел к себе и занялся текущими бумагами, отложив примирение на потом, а творчество на обед…
*** 
     Предобеденный шум шагов в коридоре возвестил, что телерадиокомпания стремительно пустела. Хлопнули двери, заурчал мотор редакционного микроавтобуса.
     «Пора», - понял Алик и пошел на кухню, чтобы залить кипятком порцию каши быстрого приготовления. Он не копил обиды и считал острые диалоги обычной формой общения, неприятной, да и только.
     Возникший в дверном проеме кухни серо-коричневый пиджак бухгалтерши возвестил, что она тоже не ушла с рабочего места.
     «Повод помириться», - подумал Алик и миролюбиво спросил:
     - Хотите, я вас кашей угощу?
     - У меня своя еда, - горестно ответила Пупик, уминая булку, но почуяв слабость начальника, добавила:
     - Ведете себя как ребенок. Стыдно.
     - Ну, извините, - признался Алик, - но вы тоже хороши, подначиваете.
     - Вы настоящий энерговампир, - обвинительно блеснув покрасневшими глазами, плюнула слова Пупик. - Всем настроение испортите, а сами радуетесь.
     - Анатольевна, - сочувственно произнес Алик. - Скандал возник на пустом месте. Вы не исполняете мою просьбу. Если бы я так реагировал на Хамовского, то он не только бы меня обматерил, но и предложил уволиться.
     - Сравнили себя и Хамовского, - отбила бухгалтерша.
     - Он мой начальник, как и я ваш, - пояснил Алик.
     «Разбитая кость срастется, но она будет другой, - Алик по поведению бухгалтерши осознал, что их спокойные отношения изменились навсегда. - К укусившей собаке испуг останется. Может не стоит вилять хвостом?»
     И словно услышав мысли Алика, Пупик произнесла:
     - Про вас в городе никто и слова доброго не скажет, а меня все уважают.
     Даже понимая протестное биение пойманной рыбы, рыбак присоединит ее к улову. Понимание не изменяет намерений. Пупик желала подчинить его и шла к этому к этому шаг за шагом.
     «Эпилептоид типичный, - оценил, наконец, Алик. - Тут нет компромиссов. Только подчинение силе». И он, тщательно подбирая слова, сказал:
     - Вы жадная до денег, лживая, разводящая сплетни женщина и я вне работы не желаю с вами разговаривать. 
     Он прошел к кабинету.
     - Меня все уважают, а про вас в городе никто и слова доброго не скажет, - бросила Пупик, подкожным женским чутьем угадав точку приложения сил…
     В подобном состоянии ничего толкового написать не удастся, - понял Алик, закрывшись в кабинете. В ушах звенело, от затылка до висков, теряясь где-то в гортани, растеклась тяжесть, выдавливая из сознания мысли. Он взял стакан с уже настоявшейся кашей «Быстров» и открыл было рот, чтобы направить в него первую ложку, как дверь скромно отворилась, и в светлой щели возникло заплаканное лицо Пупик. Она спокойно и горестно повторила, словно бросила палкой в надоевшую собаку:
     - Про вас в городе никто и слова доброго не скажет, а меня все уважают.
     Но не раздражение, а покой снизошел на Алика.
     Бухгалтерские отчеты Пупик ревизоры принимали хорошо, - напомнил он себе и произнес:
     - Закройте дверь, у меня обед…
     Но все же этот день с тринадцатым числом принес примирение, и организовала его Бухрим, через бутылочку коньяка и шампанского. Узкий коллектив, получавший наибольшую долю премий в телерадиокомпании, собрался вместе: Пупик, Рыбий, Бухрим, Фазанова.
     «Лучше плохие союзники, чем никаких», - думал Алик, глядя на стареющих женщин.   
     Пупик пробовала огрызаться, напрашиваясь на скандал, но Алик уже не откликался на выпады. Хотя мир един, каждый человек порождает свой и живет в своем мире, обусловленном воспитанием, образованием, окружением, генетикой и так далее, поэтому понимание между людьми очень сложно, условно и должно основываться в первую очередь на терпимости.

ЗАПИСИ АЛИКА НА ПЛАНЕРКЕ ХАМОВСКОГО
«Можно ли слышать чиновника, когда в голове говорит философ?»

     «Администрация маленького нефтяного города, по Ницше, представляет собой молельный дом, где аскетический священник Хамовский ведет свои проповеди, а художник Алик находится у него на службе».
***
     Воля к власти не совместима с честностью по Ницше. Власть заботится только об увеличении власти.
***
     Понимая, что его дело выше него, мастер вынужден подниматься выше. Мысль притягивается мыслью тем сильнее, чем понятнее, роднее и желаннее искомое. Мысль как вода, тянущая к себе жаждущего, но чужой не должен прикасаться к ребенку, которого вы еще не воспитали, иначе это будет чужой ребенок. Лишь бы ему было хорошо - скажет кто-то. Лишь бы вам было интересно его воспитывать - отвечу я. Созданное без личного интереса - посредственно.
***
     Звери по Ницше - это, конечно, страсти. Они рвут и тянут. Надо умело обращаться с парусами души, чтобы одолевающие ее страсти гнали душу в одном направлении. Если предоставить себя воле случая, то крушение неизбежно.
***
     Познающий пиявку, совестливый, по Ницше - это человек, считающий себя обязанным кому-то, помогающий и смиренный.
***
     Можно ли сказать, что официант любит посетителя, если хорошо обслуживает его, можно ли сказать, что соседи испытывают обоюдную любовь, если не мешают друг другу жить? Аналогия Ницше о любви виноградной лозы к дереву, которое она обвила, лишена высокого смысла и поверхностна настолько, насколько может быть поверхностен взгляд на совместную жизнь двух посторонних. Виноград может полюбить дерево, используемое им для опоры, но только исключительно в голове наблюдателя, видящего в виноградинах аналог любви, до которой дереву не может быть интереса.
***
     Только проникновение зарождает плод, только труд позволяет его выносить. Открывайтесь только тем, кто приносит радость, иначе вас будет ждать безрадостный труд. Труд мученический формирует мученические ценности, заключающиеся в тяжеловесности, а подчас и ненужности.
***
     Ницше спел самую изумительную оду чиновнику из всех, какие доводилось слышать. Неужели в этом была суть этого человека? В напыщенности и утрате? В возведении алтаря собственной значимости? Создавая дом скорби, можно говорить о жизни, только для того, чтобы обмануть и заставить верить в дом скорби, как в дом жизни. 
***
     Алик вспомнил, как Хамовский, глава маленького нефтяного города, тщательно скрывал зимнюю аварию на водозаборе, когда маленький нефтяной город едва не остался без отопления. Хамовский вызвал его и запретил освещать тему, но Алик все равно послал журналистов снимать сюжеты, касавшиеся аварийной ситуации. И подобное было не раз. Сокрытие информации о хулиганском звонке в милицию по поводу заложенной в школе бомбы. Сокрытие информации о пожаре в новой школе. Сокрытие, сокрытие,… но память зрителей чиста от сокрытий…

ИЗ ПИСЬМА
«Письма журналистов оказываются в газетах куда чаще, чем письма читателей».

      ... Проснулась я от боли, погладила живот, пытаясь успокоить ребенка, и тут заметила, что обычно активный, он перестал ше¬велиться. В душу закрался страх. Для родов еще очень ранний срок. Я разбудила мужа, он вызвал «скорую помощь».
     Дежурным врачом в ту жуткую ночь был Юрий Спиридонович Голубец.
     - Где родились и когда залетели? - спросил он с ехидной улыбочкой.
     - Я замужняя женщина. Мы с мужем два раза в неделю и все спланировано, - ответила я.
     - Тогда - фамилия, имя, отчество, сколько лет, - он заскользил шариковой ручкой по анкете.
     - Юрий Спиридонович, - сказала я. - Я же у вас на учете.
     - Не помню, дорогуша, - наиграно подластил он. - Вам требуется постельный режим. Проведите больную на второй этаж, в палату, да поставьте ей побольше уколов...
     Схватки становились сильнее и чаще, меня бросало в пот, звенело в ушах…
     - Помогите, мне все хуже и хуже, - жаловалась я медсестрам.
     - Врача нет. Без него мы ничего, - ответили они и ушли смотреть телевизор…
     После последнего выпуска новостей ко мне подо¬шел заведующий родильным домом Крысицкий. От сильной боли я уже не стонала, а кричала. Мне воткнули в вену иглу, и через капельницу потекло лекарство, похожее на самую обычную воду... Не помогло. Боль была такая, что казалось, меня резали тысячами ножей. Стало трудно дышать, словно на грудь положили тяжелый камень, судоро¬гой свело пальцы рук, онемели ноги. Мою руку с воткнутой в нее иглой привязали к кровати, чтобы я не поранила вену.
     - Сделайте что-нибудь, - молила я. - Сделайте…
     Я снова закричала от боли, но на меня не обращали ровно никакого внимания, как хозяйка обычно не обращает внимания на кипящую кастрюлю, содержимое которой еще не готово. А схватки стали непрерывными, боли нестерпимыми... Возле ме¬ня собрался весь роддом: и медсестры, и Крысицкий, и врач Енотова.
     - Звери и те терпят. Терпи, дура, ты не в платной клинике! - кричала на меня Енотова. 
     - Разогни пальцы, истеричка, - пыхтел Крысицкий, пытаясь разомкнуть сведенные судорогой пальцы. - Ты ж притворщица, си¬мулянтка. Да мы тебя холодной водой…
     - Нам не платят за то, что вопли слушаем, - возмущались ночные медсестры. - Нам давно спать пора…
     Я почти ничего не слышала, поскольку кричала. И докричалась.
     - А ну-ка ее в родильное, дуру набитую! - рявкнул Крысицкий.
     - Рожать будешь, коль терпеть не умеешь! - гаркнула Енотова. - Поднимайте ее.
     Медсестры кинулись ко мне, озлобленные от бессонницы, и принялись поднимать меня  с кровати, постукивая по ногам и шлепая по стыдливым местам, ведь я лежала без ниж¬него белья. Я почувствовала, как мои ноги сбросили с кровати, саму приподняли, подхватили с двух сторон под руки и волоком потащили в коридор. Там мне стало хуже от очередной схватки, и я упала на пол.
     - Пить, воды! - попросила я и снова закричала.
     - Неси тазик с холодной! - завопил Крысицкий. - Как обещали! Допросилась водички.
     Я почувствовала, что голова моя залетала из стороны в сторону, а щеки словно загорелись. Приоткрыла глаза. Енотова с расстановкой наносила пощечины.
     - Разула глазищи нечисть, - едва успела сказать она, как сзади раздалось:
     - Поберегись!
     Енотова отскочила, а над моим лицом возник опрокидывающийся тазик и полупрозрачная пелена воды, надвигающаяся на глаза... Я еле успела отвернуться, изумиться множеству испуганных лиц рожениц, выбежавших из палат, как потекло... Меня опять подхватили под руки и пота¬щили к родильному отделению по коридору, дли-на которого мне показалась не с один километр.
     В родильном отделении меня уже знали со слов Енотовой истеричкой и симулянткой и осо¬бо не суетились. Пока они думали, куда меня девать, я сидела на грязном полу со-вершенно голая.
     - Она не обработанная! - раздался вскрик.
     Поток ругани возобновился. На меня натянули казенную сорочку и поволокли в туалет. Там на кушетке меня «обработали», сделали какие-то уколы, поставили клизму, и опять раздалась ругань:
     - Только посмей наделать на пол! Мы тебя!…
     Меня посадили на унитаз, и я не уверена, что его перед этим протерли.
     Все ушли, оставив меня в интимном месте в одиночестве.
     Чтобы не потерять сознание, я оперлась головой о висевшую рядом раковину и вдруг поняла, что схватки прекратились. Я поднялась, чтобы лечь на ку¬шетку и тут почувствовала, как из меня что-то выходит: пузырь лопнул у меня в руке, вода раз¬лилась по полу. Я испугалась, что сейчас за¬ставят, как и обещали, убирать за собой. И тут у меня опять пошла потуга, я поняла, что рожаю. Подставила руку и приняла ребенка. Де¬вочка была маленькой, но живой и кри¬чала без всяких похлопываний.
     - Я родила!!! - крикнула я мед¬персоналу.
    Они засуетились, нача¬ли говорить про какой-то отсос, обрезали пупо¬вину и унесли мою девочку на второй этаж. Больше я ее не видела.
     Меня уложили на пол и начали обрабатывать тут же, в туалете. Хорошо еще, одноразовую клеенку подложили. На свое счастье, я, как и первого ребенка, второго роди¬ла тоже без разрывов. Но когда меня обрабатывали, я думала, что они порвут меня сами, потому что акушеркам в туалетной полутьме ничего не было видно. Потом мне сменили сорочку и позволили под¬няться на второй этаж в палату. На некоторое время я забылась. Когда я очнулась и пошла в туалет, педиатр сказала, что девочка родилась весом девятьсот восемьдесят граммов, и у нее нет шансов выжить. Когда она умерла, мне не сказали.
     Моего ребенка «провели» как поздний вы¬кидыш и не позволили захоронить. Я написала заявление на имя главврача, но Крысицкий его не принял. Врачи стали говорить, что я стучусь в глухую сте¬ну, что ничего не добьюсь, ничего не до¬кажу,… и ме-ня, наконец, выписали с неоформленным больничным, с пометками о нарушении режима.
***
     Эта женщина, как и многие другие пациенты, больные и родные умерших, ничего не доказала.
    «Ради чего доказывать врачебную ошибку, если умершего не вернуть», - этот совет дают сами себе и родственники умерших, и сами врачи…

ХИРУРГИЯ
«Там, где есть неучтенный спирт, его не столько применяют по назначению, сколько для поднятия настроения».

     О хирургическом отделении маленького нефтяного города ходили упорные слухи, что врачи пьянствуют там безбожно, но Алик не придавал этому значения, думая, что переносчики слухов преувеличивают предпраздничные застолья, пока его близкий друг Максим, студент медицинской академии, не прошел там практику.
     В хирургическом отделении маленького нефтяного города редкий сотрудник работал на одну ставку. Порой получалось, если суммировать все часы, отработанные за сутки хватким до денег хирургом, то рабочие сутки растягивались и до 36 часов. А при такой загруженности персонал не выдерживал…
     Операционная сестра Люся сразу приметила Максима. Да и как не приметить высокого стройного парня из большого города.
     - Как тебе работа? - спросила она для знакомства.
     - Еще не понял, - ответил Максим.
     - Когда будешь в ночную смену? - перешла к делу Люся...
   «Любопытная!» - мысленно посмеялся Максим, но когда этот вопрос ему задали все остальные медсестры, он слегка заволновался. Вопрос походил на заклинание. Что-то должно произойти. И когда эта ночь настала, то дежурила медсестра Люся.
     - Если пиво будешь, то с тебя взнос, - сказала она Максиму, нетерпеливо играя зажатыми в кулаке купюрами.
     «Впереди долгая ночь, - подумал Максим. - Да и не стоит сразу отбиваться от коллектива».
     Он отдал деньги и, сидя в ординаторской, погрузился в чтение книжки. Через какое-то время персонал хирургического отделения провел обход пациентов. Сделали процедуры, вкатили уколы и всех больных проводили на покой. А сами пошли в столовую.
     Стол был уже накрыт, и кроме двух полуторалитровых бутылок пива на нем стояла трехлитровая банка домашнего вина, бутылка водки, винегрет, салатики, колбаска, хлеб.   
     - Ну, что ребята, выпьем за здоровье наших больных! - провозгласил тост кореец Пим, исполнявший роль дежурного хирурга.
     Медперсонал хирургического отделения слаженно поднял бокалы и чокнулся. Выпили, оживились. Ложки зазвякали о тарелки…
     Пиво кончилось быстро, затем иссякло домашнее вино. В компании воцарилась необычайная легкость.
     - Вы тут продолжайте, - сказал Пим и удалился вместе с операционной сестрой в операционную…
     Часа через два операционная сестра вернулась, придерживаясь о стену во избежание падения. Иногда она отдыхала, впитывая щекой холод цемента. Потом опять шла, создавая впечатление, что она не шла по полу, а ползла по стене. Так она и вползла в столовую, а там, оттолкнулась от стены, расставила ноги и, качаясь, осмотрелась.
     Компания притихла. Операционная сестра стеклянными глазами обвела всех присутствующих, и ее взгляд остановился на Максиме.
     - Пойдем со мной, - сказала она и словно зомби устремилась к нему, вытянув вперед руки. Медсестры выскочили вперед и наперебой стали отбивать практиканта.
     Максим, воспользовавшись паузой, выскочил из столовой, где загремела музыка и начались танцы. Он быстро прошел через коридор и забежал в одну из палат, специально отведенных для отдыха персонала, снял ботинки и упал в постель. В этот момент зашла Люся. Увидев Максима, она обернулась к двери, и вымолвила:
     - Ой, а здесь отрыто.
    Она закрыла дверь на ключ, разделась, легла на соседнюю кровать и, откинув одеяло, предложила Максиму:
     - Хочешь…?
     Максим не отказался…
     Утром опухшие от пьянки сотрудники хирургического отделения легли под капельницы…    
***
     Шел второй год президентской программы «Здоровье». Новшества свелись к повышению заработной платы, внедрению нового оборудования, а специалисты становились все хуже.
     К этой теме Алик не мог подобраться вплотную из-за того, что в городской больнице маленького нефтяного города работала его Марина. Он знал, что система непременно ударит по ней стоит ему проявить интерес. Лишь иногда он позволял себе напомнить о недостатках медицины: язвительная статья о том, как делаются анализы, статья о врачебной ошибке… и последний материал о взаимосвязи главного врача Жрайнера и сети частных аптек маленького нефтяного города, едва не закончившийся судебным процессом…
***
     Как большинство удачливо живущих людей Жрайнер имел обманчивый вид на свое будущее. Оно мерещилось ему совсем не хуже, чем ныне, когда он легко мог черпать из бюджета не только великолепную зарплату, но и солидные премии. И это, не считая морального преимущества должности главного врача маленького нефтяного города, который хотя и не был фигурой российского масштаба, но обладал значительными привилегиями на этой конкретной территории российской федерации.

ИНТРИГУЮЩИЕ ПРОВОДЫ
«Иные проводы, что хороший пинок».

     Слухи о том, что Хамовский скандально расстается со Жрайнером, ползли по маленькому нефтяному городу тихо, но задиристо, снимая опилки пересудов.
     - Нечего бюджетные деньги в свои аптеки перекачивать, - обвиняли одни.
     - Жрайнер - человек жесткий, не согнулся перед Хамовским - вот и получил, - оправдывали другие.
***
      Народное восприятие иногда порождает совершенно невообразимые образы. Так белое в ночи народного разума иной раз становится черным, а черное в ночном блеске фонарей – белым.
***
     Жрайнер чем-то напоминал гиганского рака, на шейке которого сидела большая человеческая полысевшая голова. Падать ниц - было не в его стиле. Он мог нахамить, дать в рыло, таскать деньги из бюджета, недоплачивать сотрудникам и притеснять их любыми методами, потому как считал всех быдлом, но падать на колени не мог.
     Доподлинно было известно только то, что главный врач сам бросил на стол Хамовского заявление об увольнении. Хамовский принял заявление и, мгновенно подумав, что уход Жрайнера с поста главного врача не должен был создавать из него человека, обиженного режимом, святого мученика бюджета, тем более, что Жрайнер таковым никогда не являлся, предложил:
     - Иван Валерьянович, давай не будем расставаться врагами. Приходи на планерку, я тебя провожу по-хорошему, премию выпишу, не обижу.
     «Премии я получал приличные и одной такой вполне хватит протянуть скромно несколько месяцев. Надо сходить, - подумал Жрайнер. - Все ж Хам не зверь».
     - Хорошо, Семен Петрович, - согласился он.
     - А мы тут всех твоих заместителей и заведующих отделениями соберем, - продолжил Хамовский.
     - Хорошо, Семен Петрович,- подтвердил Жрайнер, раздумывая только о деньгах.
     На планерке собрались все первые лица медицины маленького нефтяного города. Жрайнер, словно жених, прибыл в праздничном светлом костюме…
     - Господа, я собрал вас здесь, чтобы проводить в дальний путь Ивана Валерьяновича, - начал Хамовский. - Вот, Иван Валерьянович, вам букет, вот открытка, а вот конвертик с премией.
     Хамовский вручил конверт так, чтобы его жест оценили все заведующие отделениями и даже слегка, а может и не слегка, позавидовали Жрайнеру, который уже получался и не изгнанник вовсе, а, значит, и не такой уж и пострадавший.
     Каждый из врачей смотрел на конверт, мысленно открывал его и пересчитывал деньги, которых, несомненно, было много, поскольку конверт переходил из рук главы города в руки главного врача, привыкших к большим суммам. Главный врач зарделся под взглядами бывших сослуживцев и фигур муниципального услужения, но, обминая конверт руками, почувствовал, что тот не достаточно толст.
     Но не успел Жрайнер ощутить по этому поводу беспокойство, как Хамовский, путая денежные мысли бывшего главного врача, принялся излагать прощальное слово: о силах, отданных на благо, о нелегком труде и признании большого вклада – в общем, обычный набор утешительных слов, которые звучат и на днях рождениях, и на похоронах.
***
     Алик смотрел на происходящее со своего обычного места в последнем ряду конференц-зала и размышлял:
     «Вред от лишних глаз не в зрении, а в использовании увиденного. Они все разузнают и используют узнанное для своей выгоды. Падкие на чужое, они не отличают свое от чужого. Для лишних глаз нет границ, мольба их - лишь соблюдение ритуала изъятия чужого. Их благодарность - радость за добровольно отданное».
***
     Тем временем Хамовский принялся читать доклад о том, какую большую работу провела городская администрация и привлекла в город дополнительные финансы на развитие медицины.
     Сердце у Жрайера екнуло. Он рассчитывал оставить местную медицину после своего ухода без денег, для чего первую половину года тщательно транжирил бюджет.
     Хамовский рассказал про средства, выделенные на закупку оборудования, капитальные ремонты, о чем Жрайнер мечтал и хлопотал, но о Жрайнере и его заслугах из уст Хамовского не выскочило ни слова. Жрайнер начал темнеть, но Хамовский при первых признаках изменений в настоении бывшего главного врача свернул выступление и проводил медиков к выходу...
     В машине Жрайнер открыл конверт, и разочарованно вытащил купюры: четырнадцать с половиной тысяч рублей - месячная заработная плата начинающего врача в муниципальной больнице. Сердце его наполнилось тихой яростью. Он понял, что Хамовский использовал его. Полученные деньги не стоили мыслей его бывших сослуживцев о том, что глава от него откупился, а именно такая весть, - понимал Жрайнер, - разнесется по отделениям больницы, по городу.
     Он принялся извещать знакомых о скупости Хамовского, о полученной сумме, но многие из этих знакомых внешне выказывая сочувствие, на самом деле посмеивались над бывшим главным врачом, позволившим жадности довести себя до низости., но не становиться игрушкой, марионеткой и не изменять себя самостоятельно.
***
     На место Жрайнера пришел новый главный врач - Прислужков. Если Жрайнер был хамом и хапугой, то Прислужков был излишне щепетилен к своему образу, подвержен звездной болезни, и обладал размытой моралью, а может и полным ее отсутствием. Это не укрылось от Алика, когда, незадолго до назначения Прислужкова главным врачом, он делал с ним интервью.
     Прислужков стал первым интервьируемым Алика за полтора десятка лет работы журналистом, который впрямую попросил вырезать из готового материала часть своего ответа, не из-за его корявости или иных словесных помарок, а из-за того, что Прислужков оценил, что ответ его, уже записанный на видеокамеру, уронит его имидж.
     Тут надо сказать, что Алик всегда относился к сырому журналистскому материалу, как охотник к добыче. Любое слово оппонента он считал своим…
     - Я прошу убрать мой ответ на вопрос насчет социальной справедливости в том, что одним врачам есть доплата в рамках национального проекта, а другим - нет, - тоном, не допускающим отказа, проговорил Прислужков. - Он получился не очень хорошо.
     Алик на мгновенье онемел, но кончать только что завязавшиеся отношения не хотел.
     «Возможно, Прислужков находится под впечатлением первой встречи, волнуется, - подумал он. - С другой стороны, просьба – хамская, он словно бы уверен в праве мною манипулировать»…
     Алик убрал из готового материала и вопрос, и ответ, но интервью получилось скомканным, поскольку утеряло плавные переходы, причем настолько скомканным, что позвонил председатель Думы маленького нефтяного города Клизмович и в привычной для себя манере просипел:
     - Что-то ты некорректно с Прислужковым обошелся, грубо его оборвал.
     - Он сам того пожелал, - ответил Алик, но с этого момента решил, никогда не исполнять просьбы о корректуре.

ВНУТРЕННИЕ ПРОБЛЕМЫ
«Если плюс подсоединить к минусу напрямую, то ничего хорошего не получится»

     Медики маленького нефтяного города проходили курсы повышения квалификации в Санкт-Петербурге, а, возвращаясь в маленький нефтяной город, все поголовно отдавали в бухгалтерию своей больницы поддельные документы о проживании. Волшебный номер телефона женщины, торговавшей поддельными счетами гостиниц, передавался, словно устные былины, от одной группы приехавших на повышение квалификации к другой. Марина тоже уехала в Санкт-Петербург и когда позвонила, то не удержалась и высказала:
     - Мы тут завышенные счета за гостиницу оформили. У меня получается лишняя тысяча в день. По театрам похожу, куплю что-нибудь, а то командировочных не хватает.
     - Как ты это сделала? - спросил Алик.
     - Тут все наши эти счета оформляют, - успокоила Марина.
     - Не нравится мне это, - ответил Алик. - А если кто проболтается?
     - Кто не рискует, то не пьет шампанское, - ответила Марина…
     К мелким проделкам Алик относился легкомысленно, считая их легкими забавами жизни. Но множество знающих тайну, словно гроздь воздушных шаров: стоит проколоться одному и груз, который они несут, может упасть, а там лопнут и остальные. Так, в конечном счете, и получилось. Вначале возникло четыре уголовных дела на заведующих отделениями больницы маленького нефтяного города, в том числе и на Чахлую, заведующую стоматологической поликлиникой, а остальным было предложено вернуть деньги добровольно… 
     - Что делать? - спросила Марина.
     - Ничего, - ответил Алик. - Тут доказать ничего нельзя. Говори, что получила счет от работника гостиницы. Стой на этом. Деньги не возвращай.
     Однако, все остальные медики, словно испуганные зайцы, побежали сознаваться и возвращать деньги. Марина осталась в одиночестве.
     - Ситуация нехорошая, - согласился Алик. - Отнеси деньги, но никаких бумаг не подписывай, просто внеси их в кассу.
     Все на том бы и закончилось, если бы не звонок Прислужкова, который нагрубил Марине по телефону.
     - Это вы должны за мной бегать, чтобы я принял от вас деньги за гостиницу, - истерично кричал он…
***    
     Так был спущен ошейник. Алика теперь ничто не держало. Обиду, нанесенную Марине, он не мог простить. Информации о протестах прокуратуры в адрес главного врача стали выходить в эфир. Задержка доплат на станции скорой помощи выросла в хороший сюжет. Эту же позицию Алик занял по отношению ко всем структурам города.
     Состоялся разговор и с журналистами.
     - Пять лет я с вами и мне надоели информации из структур администрации, нужные только администрации. Или сами меняйте позицию, или все, что не соответствует нуждам населения пойдет в корзину. Я предупреждаю всех. Я буду вас учить, так как меня учили. Тогда из вас выйдет толк. При этом заявляю, что править ваши сочинения и вносить в них коррективы я не буду. Вы сами профессионалы и должны уметь писать.
     Но он совершил ошибку. Он сделал то, чего обычно не делал. Как-то на выходе из администрации маленького нефтяного города у него состоялся короткий разговор с Прислужковым.
     - Вы уже четвертый главный врач при моей работе журналистом в этом городе. И каждому я помог уйти, я думаю, что вы тоже не задержитесь, - это была полнейшая чушь, но Алик произнес ее.
     Угроза! Из его уст вылетела угроза - он сам устрашился, но смирился. 
***
     В не столь отдаленном будущем, когда Алик приблизился к двери своего увольнения настолько, что мог пощупать ее, вытянув вперед руку, Клизмович ни с того ни с сего решил оправдаться по поводу получения новогодних премий.
     - Я лично стоял на морозе и охранял ледовый городок от разгрома! - говорил он так, будто речь шла о новом стахановском рекорде. - Каждую ледовую фигуру телом прикрывал, каждый выбитый кирпич на место укладывал и своей собственной слюной, а то и слезами примораживал.
     Алик сидел напротив него и не понимал. Объяснение, что заклинание - видоизменяет очевидное и может из любой глупости создать умность, если не озвучивается иное объяснение. Клизмович оказался хорошим «маляром».

О КОНТРОЛЕ СМИ
«Хорошая собака должна быть послушной»
 
     Стерильность идеологии - вот что всегда волновало власть - стерильность идеологии, ее трансляций и магистралей. А стерильность невозможна без контроля и чистильщика. Эту функцию при Хамовском уже давно пытался исполнять Бредятин. Будучи начальником информационно-аналитического отдела при администрации маленького нефтяного города Бредятин по слухам метил на общее руководство, как газетой, так и телерадиокомпанией. Это раздражало Квашнякова, редактора газеты, и вполне естественно – и Алика.
      Контроль над СМИ не может не раздражать редактора, поскольку Закон не допускает подобной процедуры. Однако, большинство редакторов предпочитает быть подконтрольными учредителем, чем лишиться работы. Квашняков в связи с этим всегда ограничивался внешним выражением своего несогласия, создавая тем самым впечатление угнетенности, достойной жалости, что в России всегда вызывает жалость и даже любовь.
      Но Алик в отличие от Квашнякова жаждал, чтобы телевидение наполнилось живыми материалами, и ввел премирование журналистов по результатам конкурсов. Однако, журналистский косяк телерадиокомпании маленького нефтяного города, верой и правдой работал на подъем имиджа местной власти и считал чиновников  своими старшими товарищами. И это было самое обычное дело. Поэтому, забегая вперед, затея Алика провалилась, ни одной премии журналистам за достижения в конкурсах он так и не смог выплатить, потому что эти достижения не состоялись. Да и какие могут быть достижения на пути лизоблюдства, восхваления и рутинного исполнения?
      В головах у жителей маленького нефтяного города давно уже имелось скрытное отверстие для недельных, а то и дневных воспоминаний. Это отверстие проделали незаметным хирургически образом сами СМИ. И теперь в это отверстие закладывались нужные мысли. Как с помощью газеты Квашнякова, так и с помощью телерадиокомпании Алика, в которой никто из журналистов, кроме него самого, не желал искать истину, а в качестве толмачей истины подставлял населению говорящие головы руководителей маленького нефтяного города.
      Мнение журналиста исчезло, а если и возникало, то по большей части как пересказ слов высокопоставленных чиновников, которые журналист не счел нужным вводить в его цитату.
     Стаи склонны подчиняться сильнейшему. Силе управления людьми подчиняются люди. Ветер, увлекающий паруса в определенном направлении, и есть сила власти. Если не можешь наполнить движением тысячи парусов, то нечего и мечтать о хорошей регате. Надо одним дуновением сорвать тысячи листьев с деревьев и смести их в избирательные урны. Счастье и чувство защищенности человек должен испытывать при звуке фамилии властителя. «Это человек!» - должен восхищаться даже пострадавший. Журналисты – это та же стая.
***
     Новый закон для учрежденных чиновниками СМИ разрешал публиковать только их решения и постановления и сковывал и без того иллюзорную свободу слова. Вопросы, подготовленные Аликом, сводились к подначиванию властей к точному определению своей позиции. Заданный вопрос подразумевает существование темы. Тема в виде вопроса проникает в голову зрителя или читателя, а там кто ее знает…
     «И наверху соблюдают лишь процедуру гласности: контакт с прессой - галочка, тираж и эфир – галочка - свобода в границах мышеловки», - оценил Алик полученный результат,
***
     Алик, как мы знаем уже давно, после выхода книги, стоял на пороге увольнения. Во власти ничего не забывают. Его все реже и реже приглашали на совещания, посвященные тайным вопросам. Хамовский изучил книгу Алика внимательно и понял, что особую силу ей придало знание, полученное в закулисном общении с ним и другими представителями власти. Заразу надо изолировать, тогда она будет вариться в собственном соку и если не сдохнет от скуки, то, по крайней мере, не доставит неприятностей окружающим.
     Впрочем, на еженедельных обязательных совещаниях Алик почти не прислушивался к тому, что говорил Хамовский. Если не притягиваешься, значит, - из другого материла. Но что делать с вдыханием выдохов? Человек в наполненном зале вынужден вдыхать чужие выдохи, а значит, невольно впитывать чужую информацию. Примерно так поступает идущий за курящим. Он вдыхает, пусть даже негодуя, часть табачного дыма и становится курильщиком. Так и присутствие в зале, где проводилась планерка, делало из Алика чиновника, с чем он боролся, как уже говорилось, увлекая себя в момент говорения Хамовского собственными мыслями, изучением чиновников,… - в этот раз он вспоминал и обдумывал прочитанную им книжку Ленина:
     «Минус социалистической теории в том, что распределив все население по классам (буржуазия, мелкая буржуазия, в том числе и крестьянство, пролетариат), она не учла мощных межклассовых течений, таких как преступность, чинопочитание, карьеризм и так далее - генетически заложенных и неисправимых, - раздумывал Алик, поглядывая на вскакивающих для ответов чиновников. - Не учтены: ни психология, ни наличие у человека души. Уничтожив наиболее эффективный и культурный класс пролетариат остался с крестьянством, бандитами и проститутками, алкоголиками... - то есть с наиболее порочной частью общества. Хамовский и те, кто ему внимает - это наиболее активная часть этих сливок общества.
     Жажда наживы у человека в крови, и, если социализм хотел устоять, борьба с жаждой наживы не должна была стихать, отсекая от общества непрерывно ненужные ему элементы. Идея общества коммунизма основана на постоянных диктатуре, селекции и подавлении, поскольку идея коммунизма противоречит естественной человеческой природе. Действовать тут надо было подобно тому, как действовали спартанцы, верно понимавшие, что одноразово нельзя уничтожить нецелесообразную ветвь - она будет нарождаться снова и снова, то есть, и отсекать ее надо было снова и снова. Однако элита советского государства не могла уничтожать собственных детей».

О БЕСПЛАТНЫХ ДЕПУТАТАХ
«Во власти работают бесплатно только неугодные власти»

     Возвращаясь из отпуска, Алик вспоминал последний разговор с Пальчинковой, с которой у него остались телефонные контакты...
     - Есть интересная информация, - сказала тогда она. - Бери ручку и записывай.
     Алик приготовился.
     - Пиши, депутат Панков уже несколько лет трудоустроен в администрации в отделе гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций, но на работе не появляется, а только деньги получает. Пойди в отдел, там мой бывший муж работает, он даст документы.
     - Вот они как устроились! - восхитился Алик. - Депутаты, согласно Уставу города, денег за работу не получают. Хамовский придумал, как им доплачивать. А по другим депутатам у тебя нет информации?
     - По другим нет, - ответила Пальчинкова…
     Парафинов был единственным депутатом, с которым Алик был более-менее дружен. Эта информация его сразу насторожила. Их хотели столкнуть. Получалось, что Пальчинкова не потеряла контактов и с Клизмовичем.
     - Следующая информация по Борзылеву, - продолжила Пальчинкова.
     - Это тот, кто отвечает за местное мясо и ягоду на столе Хамовского? - спросил с долей иронии Алик.
     - Да - председатель общины ханты, - согласилась Пальчинкова. - Он трудоустроен в коммунальной системе, наделен служебной машиной и так же получает зарплату, а на работе не показывается…
     Вселенные образуются без замысла, но потом их осваивают мыслящие существа, используя для своих нужд. Кто не включился в общий круг покупки и предложений, тот живет вне общества. 
     Хамовский полностью освоил маленькую вселенную маленького нефтяного города под свои личные нужды, направлений этого освоения было так много, что браться за все, сил не хватит. Алик решил воздержаться от вмешательства в дела Панкова и Борзылева, тем более, что Хамовский подбрасывал ему все новые задачи.

ПОПЫТКА ПОЛУЧИТЬ ЮРИСТА
«Уже одна попытка защититься раздражает нападающую сторону»

     С деньгами в телерадиокомпании маленького нефтяного города было в этом году туго, по уже описанным причинам и, когда к Алику подошел начальник консультационно-юридической фирмы «Консалтинг» Томащук, то Алик отдал ему в пользование одно из свободных помещений телевидения в обмен на юридические консультации.
     - Сдать вам помещение в аренду я не могу. Закон не позволяет, - сказал тогда Алик.
     - Это действительно так, - подтвердил Томащук.
     - Но я могу заключить с вами договор, как с частным лицом, на юридическое сопровождение, - продолжил Алик. - Тогда я обязан предоставить вам рабочее место. Я дам вам кабинет, а вы там делайте, что хотите. Но я ничего не должен знать.
     - Хорошо, я подготовлю договор, - сказал Томащук.
     И он действительно оказывал юридические консультации, и ответ на иск главного врача Алик составил с его помощью. Но говорить в суде Алику приходилось на своем языке.

ХАМОВСКИЙ ПРИСТУПАЕТ К ТРАВЛЕ
«Что может быть приятнее истязания безответной жертвы?»

     Алик полулежал в кожаном кресле, которое сам себе несколько лет назад подарил на Новый год. На столе перед ним лежало письмо профкома городской больницы, с реакцией на его телепрограммы, а также письмо Хамовского тоже совсем не ласковое.
    «Мое опровержение получилось излишне эмоциональным, - размышлял Алик. - Но такова моя реакция на несправедливый суд и противоестественное стремление врача Прислужкова прикрыть медицинские могилы красивыми венками евроокон. Удар на удар. Правильно ли это? Не знаю. Соперник хочет продолжения драки. Кто-то из двоих должен упасть. Но беда в том, что в конфликт ввязался Хамовский. Это ему выгодно. Я увлеченный больницей, оставил тему его уголовного дела…»
     Вспомнилось окончание последнего телефонного разговора с Хамовским, в котором Алик расспрашивал о причинах нового подъема тарифов на коммунальные услуги в маленького нефтяном городе.
     - Ты ничего не хочешь больше сказать? - спросил Хамовский.
     - Нет, - ответил Алик.
     - Тогда береги здоровье, - угрожающе ответил Хамовский и завершил разговор.
    Наконец, Алик получил совет, который в нашем обществе именно в такой интонации принято раздавать врагам, в котором звучало не пожелание здоровья и забота о ближнем, а нечто близкое к «чтоб ты сдох».
     Подобные советы и пожелания Хамовский говорил многим из тех, кого убрал со своего пути. О подобном Алику рассказывал и Глеб, которого Хамовский регулярно спрашивал вместо приветствия: «Жив еще?», и Першивко, бывший руководитель свинофермы маленького нефтяного города, случайно встретившийся Алику на одной из улиц маленького нефтяного города.
***
     Землистое болезненное лицо Першивко приветливо заулыбалось. Он поздоровался с Аликом с радостью человека отвергнутого, довольного, что хоть некоторые его узнают и подают руку.
    «Часто человека перестают узнавать, как только он теряет должность и работу», - кратко подумал Алик, и его тут же привлек рассказ Першивко.
     - Встречает меня как-то Хамовский. У меня дом рядом с парикмахерской, а он там стрижется. Выходит. Тут и встречаемся.
     «Ну что, работаешь?» - спрашивает он меня.
     «Ты же знаешь: меня не возьмут на работу в этом городе, пока ты здесь правишь, - отвечаю я. - Кто пойдет против тебя?»
***
     Хамовскому нравилось наблюдать за бывшими своими приближенными, которых он оставил без работы.
      Так и бывшего главного врача, родственника Алика по жене, он при встрече регулярно спрашивал: «Жив еще?»
     Алик и сам иногда желал здоровья врагам, вкладывая в пожелание именно тот смысл, который вкладывал Хамовский. Было в этом нечто колдовское: от лукавого, сидящего в болоте и нашептывающего. Вот только, как отбивать дурное Алик не знал, но предполагал, что секрет в восприимчивости сознания. О подобных ситуациях надо забывать, не замечать, проходить по ним, как по грязным лужам.
     Сознание, загнанное в клетку чуждых идей, способно пожрать себя. Дерево, теряющее жизнь, ломается от ветра. Дефект всегда внутри. Не впускать в себя, не казнить себя и не терять подвижности.   

СИСТЕМА РАСПРОСТРАНЕНИЯ СЛУХОВ ЧЕРЕЗ ДУМУ
«Стоит заразить вирусом некультурного человека, как тот заразит все свое окружение».

     Депутатский корпус маленького нефтяного города давно действовал как личное модернизированное СМИ Хамовского, распространяющее информацию через слуховые мероприятия, которые в администрации маленького нефтяного города назывались культурно встречами с избирателями.
     Депутаты по заданию Хамовского, передаваемому через Клизмовича шли в трудовые коллективы, им собирали залы, и эти депутаты обрабатывали жителей маленького нефтяного города, как требовалось: от агитации за определенные политические партии, до организации травли неугодных.
     Так и в детском саду «Солнышко» проходило одно из многих собраний, организованное заведующей этим детским садом, одновременно депутатом городской Думы.
     Коллектив воспитателей, нянечек и подсобных работниц сидел перед Поленовой, заведующей «Солнышком», на детских стульчиках и был ей по пояс. И эта низость персонала облегчала Поленовой работу.
     Успехи Поленовой были велики: идя путем точного чиновничьего исполнения, по точным чиновничьим тропам, она заслужила звание ветерана труда, о котором труженику нефтепромыслов, потратившему жизнь на добычу нефти, никогда и не увидать.
***
     Алик знал, как добываются награды. Благодарность министра, как и многие другие награды, достается тем, кто пишет и жаждет. Алик получил эту благодарность министра не потому, что кто-то наверху заметил его труд, а потому, что написал о себе и использовал, как это говорится, административный рычаг.
     Благодарность министра Российской Федерации, столь желанная для многих простых людей и чиновников, как преддверие пенсионных льгот на плату жилья и телефона, не была для Алика чем-то пред чем стоило преклоняться и тем более отвешивать низкие энергичные поклоны, так, что положи орех на пол и можно расколоть его лбом. Эта грамота, как и многие другие была достойна лишь снисходительной улыбки. Да, да. В этом Алик нисколько не лицемерил. Можно, конечно, лицемерить перед другими, но не перед собой же.
***
    - Когда я вспоминаю о наших детях - маленьких крошках, ради которых мы тратим столько усилий, хлеба, картошки, манной каши, какао и фруктов, то мне становится не по себе от того, что кто-то иной кроме нас, знающих как надо, наполнит головы наших выкормышей идеями, - с искренней человечностью в голосе декламировала Поленова. - Пусть наше картофельное пюре жидкое, потому что поварам и мне тоже надо, пусть наши котлеты иногда не пахнут мясом, пусть наше какао иногда похоже на неочищенную воду из артезианских скважин, но наши дети, пусть от чужих родителей, должны продолжить именно наше дело. Потому что государство доверило именно нам нелегкую задачу создавать из маленьких темных головок светлые лампочки Ильича.
     Все-таки дело родителей деньги зарабатывать для платы за детский сад, квартиру, на собственные удовольствия, а наше дело делать из их детей, полноценных членов общества, потому что мы учились этому.
     И пусть Ленин умер, но дело его продолжается иными партиями, и наш долг: не допустить в нашем маленьком нефтяном городе претензий на иную правду, кроме нашей, кроме правды людей, которые и учились на то, чтобы учить правде.
     А сегодня в воздухе нашего дошкольного учреждения на фоне привычного запаха манной каши появился вредноносный запах критики медицинского обслуживания. И это в нашем городе, где тротуары метут, а в  больницах бесплатно кормят. У нас тоже есть своя медсестра. Встаньте, пожалуйста. Есть ли у нас случаи невнимательного отношения к больным детям?
     - Нет, всех принимаем в группы, - ответила вполне доброго и порядочного вида женщина. - И больных, и здоровых. Всем равное отношение.
     - А здоровые при этом заболевают? - спросила Поленова
     - Конечно, иногда и целыми группами, - испуганно ответила медсестра.
     - Вот видите. Нормальные дети. Правильно реагируют на инфекцию, - продолжила Поленова. - Мы работаем на воспитание иммунитета. И вдруг эти телевизионные репортажи о недостатках в нашей медицине. Да если бы не мы, то дети от обыденного отравления могли бы слечь с температурой, а пройдя через наши столовые и группы, теперь и тифом бы не заболели, если бы он еще существовал. Я прошу вас всех объявить протест против разлагающих репортажей о слабости медицины. 
     Второе, что хочу обсудить. У нас работает племянница Алика - Томочкина. Встаньте, пожалуйста.
     Томочкина была дочерью Глеба. Она испуганно привстала с детского стульчика и прохрипела, боясь потерять малоденежную, но теплую должность:
     - Я не родственница…
     - Да как же не родственница, если всем известно, что племянница, - почти плюнула в Томочкину Поленова.
     Множественные взгляды устремились на Томочкину, словно жаркие отражения гнева Поленовой.
     - Я не родственница, он мне никто, и его программы я не смотрела, он просто приходил в гости к отцу, - сбивчиво заговорила Томочкина.
     - Не будем спорить! Как патриотка города, вы обязаны написать отрицательную характеристику на Алика, - потребовала Поленова, - иначе…
     После собрания Поленова с Томочкиной удалились, и Томочкина написала все, что диктовала Поленова, и подписалась.
     - Я надеюсь, что эта бумага поможет вам удержаться на вашей должности, - не внесла определенности Поленова и выпроводила Томочкину из кабинета.
     Едва дверь закрылась, Поленова тут же позвонила Клизмовичу, отчиталась в проведении собрания и добавила:
     - У нас есть отрицательное свидетельство об Алике от родственницы.
     - Это то, что надо! Несите мне, - ответил Клизмович и тут же перезвонил Хамовскому.
     - Семен Петрович, у нас есть свидетельство от родственников, что Алик хулиган и пьяница, - бодро доложил Клизмович.
     - Хорошо работаете, - оценил Хамовский и тут же перезвонил Смотряхину.
     - Есть первое заявление от родственников о неадекватности Алика, - сказал Хамовский.
     - Чтобы ваш герой в суде не отмылся, надо еще, - попросил Смотряхин.
     - Надо еще поработать? - переспросил Хамовский.
     - Желательно, Семен Петрович, - ответил начальник милиции маленького нефтяного города.
     Собрания, подобные собранию в детском саду «Солнышко», шли во всех трудовых коллективах маленького нефтяного города. Змея власти мало-помалу наполняла свои зубы смертельным для Алика ядом.
     «О, если бы умирающие могли уходить из мира спокойно, не причиняя сопровождающим хлопот», - мечтал Хамовский, раздумывая о завершении конфликта в телерадиокомпании.
***
     «Если проводить традиционное сравнение человека со страусом, то в настоящее время меня окружает настолько великое число задниц, что я пребываю в растерянности до того, что не могу выбрать по которой из них пнуть, - вот, что волновало Алика. - Подобное засилье задниц порождает невозможную для дыхания атмосферу, что, безусловно, происходит от той вредной пищи, которые головы находят в песке, то есть - в мире мертвых.
     Никакой голос, никакой крик эти задницы не распознают. И даже, когда редкую голову удается вытащить из земли, она, увидев эти задницы, торопится обратно под землю, утверждая, будто то, что я говорю выдумки, а реальность там - в мире мертвых».
     Проходя по чиновничьим коридорам, Алик видел эти задницы, но особенно много задниц он видел на телевидении маленького нефтяного города. Каждое явление учит - нельзя доверять глазам, нельзя доверять первому впечатлению. Улыбающиеся лица, учтивое отношение…
     Задайте другой вопрос, создайте иную ситуацию и вы поймете, где живете.   Человечество похоже на огромный тонкий мешок, до краев наполненный землей и разным хламом.

ПОИСК
«Высокопарные стремления сродни поддельным украшениям, если не исследовать их суть - действуют на публику безукоризненно - как настоящие».

      «Волнение перед начальником подобно божественному страху, и в этом есть большой стыд: не надо наделять самый обычный предмет волшебными качествами. Длинно и слишком витиевато, - раскритиковал собственную фразу Алик, покачиваясь в любимом кресле. -. Уже лучше, причем намного лучше, хотя суть одна и та же». 
      Алик пытался добиться от своего текста полной ясности и понимания читателем.
      Поиск золотого слова сродни работе старателя - надо перемыть много пустой породы прежде, чем наткнешься на золотник. А золотая жила - и вовсе удел гениев или очень везучих людей…
      С другой стороны, самый простой способ вырасти в цене - рядиться под золото, и получить пробу.
      Между делом Алик думал над будущим.
     - У меня была подобная ситуация, когда я работал руководителем сети фотомастерских и коллектив на меня накатал кучу жалоб в вышестоящую инстанцию. Я ушел. Так люди потом со слезами провожали меня, подарков надарили, - рассказывал Виталий Ушлый, техник-специалист по выпуску программ в эфир.
     - В подобной ситуации, я бы ушел с должности начальника. Зачем злить коллектив? - рекомендовал Бредятин…
     Алик мог бы прислушаться к совету даже одного уважаемого им человека, но неуважаемое большинство не стоило ничего.
     Оставалось только ответить на библейский вопрос: насколько оправдано самоубийство, даже, если толпа просит?
     Алик заглянул в Интернет. Редакторы увольнялись и некоторые даже оправдывали свои действия неким протестом. Но какой протест в бегстве с поля боя?   
     - Нет, - ответил Алик. - Самостоятельно я не уйду.

ВСТРЕЧА СО СЛЕДОВАТЕЛЕМ
«Когда волк кого-либо жрет, не стоит его отвлекать, потому что он может сожрать и тебя».

     Приезд следователя следственного комитета при прокуратуре округа со странной фамилией Сыранету Алик едва не пропустил. Именно этот следователь наполнял листами тома уголовного дела Хамовского. О встрече с ним можно было только мечтать, и состоялась она лишь благодаря регулярным звонкам Алика в пресс-службу этого следственного комитета.
     - Есть ли какие-то новости по про нашего Хамовского? - традиционно спросил Алик.
     - Так у вас сейчас наш следователь и работает, - удивленно ответила Лариса Робкина, пресс-секретарь следственного комитета при прокуратуре округа, которую Алик никогда не видел, но с которой успел сдружиться в телефонных переговорах.
     - А как с ним встретиться? - оживленно спросил он.
     - Так позвоните в свою прокуратуру, - ответила Робкина…
     Звонок в гостиницу, в прокуратуру, и через короткое время Алик знал номер, в котором остановился следователь и телефон, по которому с ним можно связаться. Но разговор с самим следователем получился осторожным.
     - Мне бы хотелось договориться об интервью, - предложил Алик.
     - Но уголовное дело еще в производстве, - напомнил Сыранету.
     - Мы не будем углубляться в детали, - согласился Алик.
     Интервью требовалось как напоминание жителям маленького нефтяного города, что уголовное дело не закрыто. Из администрации упорно распространялись слухи, что Хамовского оправдали, что дело не стоило выеденного яйца, что его хотели привлечь лишь за несущественные технические ошибки при подготовке документов. Что удивительно, данным оправданиям верили и принимали их так благосклонно, что вопрос о пропавших бюджетных миллионах рассасывался сам собой, как легкий прыщ.
      - В целом я согласен на интервью, но мне надо его согласовать с руководством, - осторожно завершил разговор Сыранету…
      «Интервью не состоится», - сразу понял Алик, поскольку под руководством Сыранету вполне мог подразумевать и Хамовского. Так и произошло…
      - Руководство против телевизионного интервью, - сообщил Сыранету вечером. - Я могу ответить на ваши вопросы, но без записи…
***
      По старой технологии производства скрытых записей Алик установил микрофон под манжет рукава куртки, чтобы естественным движением руки его можно было приблизить к собеседнику. На поясе он закрепил радиопетличку. Оператор с телекамерой и приемным оборудованием находился на машине вне прокуратуры. Правда, водителю пришлось поездить вокруг прокуратуры, чтобы найти место, где сигнал проходил сквозь стены.
     Хищники немногословны и неприветливы. Сыранету был хищником. Черный костюм, короткая стрижка, осторожные манеры, гладкие односложные ответы. «Он уже имел дело с журналистами и знает, как себя вести», - сразу понял Алик, и единственный вопрос, которым он поставил Сыранету в тупик, был следующий:
      - Зачем вам потребовалось приезжать сюда, тратить деньги, по бумажному делу, которое можно рассматривать в любом уголке России? Ведь это же не то преступление, где требуется осмотр места преступления.
      «Если следователь приехал изучать бумажное дело на место, где живет чиновник, подписавший эти бумаги, значит, есть большая вероятность того, что он приехал за откупом, - так размышлял Алик, задавая этот вопрос. - В следственных кабинетах бумаги уголовных дел часто превращаются в денежные». 
      И вопрос был связан с тем, что Алик предположил, что по телефону и Интернету нельзя передать только наличные деньги за закрытие данного дела. Более того, Алик был уверен, что именно за таким доказательством по делу и приехал следователь Сыротетто. И тому было много оснований.
      Когда ищешь истину, требуется предполагать разные варианты. Дело Хамовского затягивалось, и Алик предполагал, что дело хотели замять.
      Уже посадили на три года преподавателя из Тюмени, бравшего взятки со студентов маленького нефтяного города. Три года колонии общего режима - за сорок тысяч рублей - чрезмерное наказание, когда можно было ограничиться штрафом. А дело преподавателя возникло уже после дела Хамовского.
      Алик получал все более скромные пресс-релизы из следственного комитета при прокуратуре. Из них исчезли должности обвиняемых и сама суть преступления.
      Сыранету на вопрос Алика ответил продолжительной паузой и смешным аргументом:
      - Мы сочли необходимым сократить расходы на командировки лиц, участвующих в деле…
      «Врешь. С какого времени вас стали заботить нужды участников дела?» - подумал Алик.
***   
      Интервью с Сыранету вышло на телевидении маленького нефтяного города на фоне телефона со снятой трубкой - это изображение всегда использовалось при телефонных интервью.
      Примерно с этого момента Хамовский перестал замечать присутствие Алика на еженедельных планерках, перестал давать задания, и любой нормальный чиновник на месте Алика почувствовал бы страх отторжения от группы, нервозность и безотчетную панику. Но Алик, если и был чиновником, то далеко не нормальным.
      Алик никогда не был человеком стада. Он не вступал в комсомол, когда в школе всех поголовно принимали в эту организацию. Он не вступал ни в какую партию. Его не интересовали концертные сборища Хамовского. Он наблюдал со стороны.
***
      Пожар в Управлении коммунального заказа в помещениях, где хранились документы и в частности те бумаги, по которым премировались сотрудники администрации маленького нефтяного города, состоялся вскоре после отъезда следователя из следственного комитета, так, словно бы тот дал совет.
      Пока съемочная группа работала на месте пожара, Алик созвонился с Сыранету.
      - Оставались ли в Управлении коммунального заказа документы, которые следствие еще не изучило? - спросил он.
      - У нас есть все, - сухо ответил Сыранету.
      - То есть вы считаете, что пожар - не есть попытка сокрыть улики?
      - Нет, - еще раз подтвердил Сыранету.
      Любопытство проявила и Робкина.
      - Зачем вы так часто даете информацию об этом уголовном деле? - спросила она и сама же ответила вопросом. - Чтобы создать прочный негативный образ главы?
      Алик уже хотел ответить, что для того, чтобы вы не смогли так просто это дело закрыть, но высказался более деликатно:
      - Дело имеет большой общественный резонанс. Ходят разные слухи. Мы обязаны давать реальную информацию…

ПОПЫТКА ОБРАЗУМИТЬ БУНТ В ТЕЛЕРАДИОКОМПАНИИ
«Шторм в ванне всегда происходит, потому что чужая лапа гребет воду»

      - Я весь прошлый год отстаивал ваши деньги, ваши контракты, хотя в других организациях всех перевели на пониженную оплату труда. Мне даже удалось выплатить вам премии, в объеме чуть меньшем, чем в прошлом году. Меня спрашивали, как это получилось? Ведь впервые за последние десять-пятнадцать лет депутаты по итогам года нам не выделили ни копейки.
      Произошло это за счет того, что я никого не принимал на место ушедших сотрудников. Все знают, что у меня уволился заместитель. Должность вакантна. Мне пришлось работать за двоих, троих…, - примерно так Алик оправдывался перед сотрудниками телерадиокомпании, которые сидели перед ним отстраненно, как сидят редьки в грядках.
***
      И тут Алик понял причину текущего бунта.
      Хамовский рассчитывал, что Алик не выберется из кризисной ситуации, в которую его засадил он сам, проведя через городскую Думу решение о максимальном сокращении бюджета телерадиокомпании. Это была бы живая причина для увольнения. Эта причина бы пела и плясала.
      «Не справился, дружок!» - взвизгнул бы Хамовский и выпил бы рюмку конька. Не получилось. Алик вписался в урезанный бюджет.
      И сейчас он через связку Квашняков-Бредятин-Задрин взбаламутил коллектив, и без того, готовый побузить. Вокруг него в данный момент была толпа, стадо, косяк, отринувший красивые человеческие чувства, но ощетинившийся звериными инстинктами.
***
      - Я имею высокие достижения в области журналистики, - перешел к заключительному слову Алик. - Людей, подобных мне не так много. Этому городу повезло, что я здесь работаю. И вы присылаете мне анонимное приглашение на собрание в «Балалайке». Так поступают только низкие люди, мне неприятно с вами работать и, если я останусь на этой должности, то клянусь - более никаких поблажек не будет. Все, что не будет соответствовать принципу служения телезрителю, полетит в урну без объяснений.
      Тут возник Задрин. Он, как вождь, хотел произнести слово.
      - Вы нас назвали низкими людьми? - сохраняя глупое выражение лица, что ему ровным счетом ничего не стоило, переспросил он, вытягивая вперед диктофон.
      «Боже, какова мразь, какие слизняки здесь ползают. И это дерьмо вознесли в лидеры, а если так, то из телевидения маленького нефтяного города хотят сделать дерьмострел», - подумал Алик, но ответил:
      - Ты все записал, сделаешь расшифровку записи, заодно мне дашь.
      - Еще чего, - ответил Задрин и, вытягивая вперед дебильно-лживую физиономию, спросил. - Так вы будет участвовать в собрании в «Балалайке»?
      - Вначале научитесь писать официальные документы, а не анонимки. На анонимки я не отвечаю, - ответил Алик, имея в виду никем не подписанное приглашение на собрание.
      - Ну, так вы будете участвовать в собрании в «Балалайке»? - уже грубо спросил Задрин.
      - Я вам уже ответил, - отмахнулся Алик.
      - Ну, так будете или нет? - вызывая впечатление уже полной тупости, еще грубее спросил Задрин.
      - Все, разговор закончен, - ответил Алик.

КУСОЧКИ БУНТУЮЩЕГО СОБРАНИЯ
«Червяк всегда может предъявить претензии птице, что у нее есть клюв и стремление его обидеть»

     - Давайте, как председатель собрания, начну я, - предложил Задрин. - Оплата за телевизионные лицензии уже месяц не производится. Если протянуть еще полтора месяца, то мы их потеряем.
     - Да, да, - подскочила Рыбий. - До сих пор не отправлена платежка. Как ему надо за учебу заплатить, так он нас каждый день теребит. А тут тянет. Такого раньше не было.
***
     - Авторитарный стиль и непродуктивная политика Алика препятствуют активности в коллективе, разрушают творческую атмосферу, ущемляют свободу мнений и создают высокую кадровую нестабильность, - красиво начала Публяшникова свое лживое выступление, поскольку коллектив телерадиокомпании имел активность только в разврате, вынужденной трансляции мнений чиновников и психической кадровой нестабильности…
     - Он даже на меня внимания не обращал, когда я ходила перед ним с обнаженным животом, когда глядела на него тем взглядом, после которого все мужчины бежали ко мне в постель. Даже, когда я приседала, оставляя его за своей спиной, так, чтобы он видел верхний разрез моих ягодиц, он и то отворачивался от журналистики, - примерно так бы она завершила выступление, если бы это не выходило за рамки приличий.
     Задрин с восхищением смотрел на Публяшникову и в этом взгляде, чувствовалось не только уважение и восхищение, а та потребность начальника, о которой так мечтал женский коллектив телевидения маленького нефтяного города, но не получил от Алика.
***
     На мгновенье в зале зависла тишина. Она возникла, как только естественнозримый призрак Хамовского возник в клубном учреждении «Лира», где и проходило собрание. Он раздулся и полностью заполнил помещение. Его лицо уткнулось в окно «Лиры», слегка расплющилось так, что глаза прилипли к стеклу и заблестели, словно два радужных DVD-диска. При этом сотрудники телерадиокомпании оказавшись в разных частях тела призрака Хамовского стали и рассуждать по-разному. Сложнее всех пришлось тем, кто оказался в переполненном кишечнике Хамовского, они инстинктивно поморщили носами и высказали следующее:
      - Да он этот Алик просто говно, большой кусок говна, от него даже не отмыться, - сказала Букова потирая себя ладонью, словно бы в ней была зажата вихотка. - Сколько людей извел.
      - Да он импотент, - сказала Публяшникова, очутившись чуть ниже пупка призрака Хамовского. - Нет даже ощущения мужчины.
      - Бессердечный, жесткий начальник, - заключил Бредятин, оказавшийся в сердце призрака Хамовского. - Чувствую и без ваших слов, что он полная сволочь, каких снимать надо без суда и следствия. А вы что там пишите?
      Бредятин обратился к телеоператору Ступорову, манерами и ужимками похожему на мужчину нетрадиционной ориентации.
      - Да вот рука сама корябает, - сознался Ступоров, оказавшийся в районе правой руки Хамовского. - Да все какие-то удлиненные закорючки. Нервничаю. Извините.
      - А ну-ка покажите, - попросил Бредятин.
     Ступоров показал листок.
      - Ба, а сердечко-то не йокает? Это же подписи Хамовского, - удивился Бредятин. - Зачем вам это?
      - Я и подписи-то Хамовского не знаю, - испуганно сознался Ступоров. - Рука сама накручивает.
      - Вы это… прекратите, - приказал, Бредятин выкашливая каждое слово. - А вы что… постоянно подбегаете… к двери и возвращаетесь обратно?
      Бредятин обратился к Рыбий.
      - Извините, конечно, но только сажусь на стул, как в туалет тянет, подхожу к двери – все проходит. Прямо напасть, - ответила Рыбий, в районе стула которой как раз  расположился мочевой пузырь Хамовского.
***
     Призрак Хамовского от множественного препарирования ладонями лопнул мгновенно, впрочем, оставив на стеклах «Лиры» два мокрых круга от приплюснутых глаз и следы испарины злобно-улыбающегося оскала, а на всех остальных поверхностях кафе «Лира», а также на костюмах заседавших, какие-то белесые частички, похожие на то ли на капли известки, то ли на перхоть.
***
     Классические выборы хорошо описаны в «Мастере и Маргарите», когда пришлось выбирать между Богом и Бандитом. Народ большинством голосов оставил в живых Бандита. Идейный человек не вызывает жалости народа и его внимания. Его услугами пользуются, но забывают при распределении благ и власти.
***
   О том, что происходило на собрании, Алику рассказал его водитель Василий, и в этот момент его рассказа Алик пожалел, что отказался от участия. Ведь именно Квашняков в свое время организовал ему выговор за то, что он ездил встречать мать в соседний город, и Алику не помогло и то, что он предупредил заместителя главного редактора.

ПРИМЕР ПРАВИЛЬНОГО РАЗГОВОРА С БУНТУЮЩИМИ
«Трусливые люди до тех пор бунтуют, пока не получат в рожу»

     Забегая немного вперед, в то время, когда Алик был уже временно отстранен от работы, произошел еще один случай, скорректировавший образ Эльвиры. Произошло это восьмого марта, когда весь коллектив телерадиокомпании в отсутствие Алика гулял и выпивал. Техник-специалист телецентра Грязева, человек, вообще говоря, неудачной судьбы, замуж вышедшая за уголовника, решила подначить Эльвиру и, проходя мимо, нее сказала злобно:
     - Гниль ты и есть гниль.
     Эльвира попробовала интеллигентно урезонить Грязеву, которой по уровню интеллекта только полы мыть, да и то в тех помещениях, где вся мебель прикручена к полу, но Грязева еще раз прошла мимо Эльвиры и сказала:
     - Гниль ты и есть гниль.
     Эта фраза стала последней.
     Эльвира, олицетворявшая женственность и интеллигентность, встала со стула и вполне профессионально ударила Грязеву в лицо. Далее Эльвира подождала, пока Грязева поднимется, и набросилась на нее с кулаками так, что в ее движениях вполне можно было разобрать признаки знакомства с элементами единоборств.
     - Правильно ты ее отделала, - парадоксально оценила Косаченко. - В стае надо выбивать самую сильную особь, чтобы все успокоились.
     И действительно с этого момента отношение к Эльвире изменилось. В коллективе телерадиокомпании маленького нефтяного города царил не дух творчества и взаимовыручки, а атмосфера ненависти, какая царит обычно в волчьей стае. Но вернемся к нашему повествованию.

КОЕ-ЧТО О ЧЕРВЯХ
«Человек настолько разнообразен, что может быть схож с любым представителем флоры и фауны, вплоть до червей и дубов»

     «Чем больше в обществе добычи, которая, добываясь обыкновенно тяжелым трудом, могут быть добыты легко, тем больше в нем червей. Ползание и потребление отличают их. Цель жизни их – корм, - так раздумывал Алик на тему, обозначенную в заглавии. - Они будут обивать пороги администрации маленького нефтяного города с просьбой признать их жилье аварийным или ветхим, затем будут ходить с просьбой выделить их хорошую квартиру, они будут стоять в очереди на расширение и тратить на эти дела все свои силы, вместо того, чтобы эти силы тратить на нечто полезное для общество, чтобы за счет благодарности общества, выраженной в денежных знаках, исполнить свои желания.
     Это черви общества, пожирающие его блага, а не создающие. Глисты если хотите. А кормить глистов дело неблагодарное. В нашем обществе - это попытка многих замаскировать свой облик червя под вола, который трудяга помнит. Уравнивая труд с бездельем и безынициативностью, в целях снижения общественной напряженности и в целях соответствующего удержания власти, власть отдает на растерзания червей сами принципы формирования государства. А кормящие червей, не являются ли сами червями?»      

ДВИГАТЕЛЬ ПРОГРЕССА
«Двигатель всегда скрыт несущественными деталями»

      По большому-то счету, что может быть для живого существа выше, чем всегда полностью заполненная миска? Уже сама мысль о возможном отсутствии этой миски завтра, способна превратить сегодня, даже с еще заполненной миской, в ужасное смакование подробностей мыслимого вылизывания пустой посуды, от чего холодок проникает в самое сердце, как при внезапной турбулентности спокойно летевшего лайнера, когда внезапно вспоминаешь, что находишься на высоте 10 тысяч метров поддерживаемый всего лишь силой способных поломаться двигателей, на  трясущихся словно хлипкие прутики крыльях, и с помощью мастерства пилотов, которые всего лишь обычные люди и, вполне возможно, весьма недалекие. Такие же чувства можно испытать, взглянув в пропасть. И это всего лишь от мысли, что можно потерять миску. А что же произойдет, когда ее действительно потеряешь. Тут надо бежать, молить о пощаде и целовать ноги или все иное, что предложат…
***
      Вокруг давно уже нет тех людей с горящими глазами, которые искали истину и готовы были бороться за нее, даже если их истина лежала за пустыней. Почему борьба идет только за власть, а не за истину? Конечно, власть над истиной - это тоже власть и совершенно неблагодарная, поскольку истина изменчива, но она нематериальна, воздушна и потому ближе душе, нежели телесное богатство...

НЕГАТИВНОЕ МНЕНИЕ
«Дефектный самолет вызывает, куда больший интерес публики, чем исправный, потому, чтобы привлечь интерес к вашему детищу, лучше убрать пару-тройку жизненно важных деталей, которые не помешают взлету, но и не затянут его надолго».

     - К вам пришла женщина. Она не называет себя, говорит, что и к Хамовскому заходит без представления, на что я ей сказала, что такого быть не может. Что ей ответить? - спросила Зябильник по внутреннему телефону.
     - Пусть зайдет, - разрешил Алик, интересовавшийся всякими мнениями о себе и своей работе, а эта женщина, коли не называлась, то несла отрицательное мнение о программе про главного врача.
     Вошла обесцвеченная миловидная женщина лет сорока и направила на Алика светлые глаза, неопределенного оттенка, то ли серые, то ли голубые, но невероятно колдовские.
     - Я уже несколько раз звонила, но никак не могу переговорить с вами, - обвинительно начала она. - У меня к вашим программам неоднозначное отношение.
     - Все, кто хотел со мной связаться - связались, - холодно ответил Алик. - Какие у вас претензии?
     Он не любил анонимов любого пола и внешности, от них исходили грязные нервные волны. Они словно снайперы, засевшие в кустах, могли выстрелить и избежать наказания. Но анонимка, посетившая Алика, с первого взгляда вызвала у него иные чувства. Она походила на носителя бациллы или вируса сглаза или порчи. Почему-то именно эта мысль пришла Алику в голову, поэтому он, посмеиваясь над собой, на всякий случай скрестил ноги под столом и одну руку убрал под столешницу и свернул аккуратный кукиш.   
     - Я онкологическая больная, - сказала незнакомка. - И была в тюменском онкоцентре, где условия совершенно ужасающие. По сравнению с Тюменью у нас хорошо.
     Когда Алик начинал эффектную журналистскую деятельность или начинал конфликтовать, жизнь всегда сводила его с онкологическими больными. В этом была мистика - предупреждение. Социально больные темы неведомым образом влекли к себе болезненных участников. Это пугало Алика, поскольку он не желал подхватить частицу дрянных болезней от соприкосновения с больными темами.
     - Да, у нас лучше содержат больных, лучше кормят, не надо приносить в больницу свое постельное белье и лекарства, но лечат хуже, - ответил Алик.
     - Вы знаете, там врачи совершенно бесчеловечны, приходят раз в неделю, вымогают деньги, условия содержания онкологических больных ужасающие, - сказала женщина.
     - Здесь тоже есть врачи, которые вымогают деньги, а вы кем работаете? - спросил Алик.
     - Парикмахерша, - без запинки ответила женщина, так как обычно говорят первое, что пришло в голову.
     «Соврала», - понял Алик и продолжил:
     - Здесь хорошо лечат людей известных, публичных, тех, кто близок с властью, а остальных… У меня знакомые за простую операцию заплатили...
     Женщина предложила провести социологической опрос по качеству лечения, назвались Ниной, оставила номер сотового телефона и ушла, оставив устойчивое впечатление, что приходила за другим…
     После этой встречи Алик внезапно заболел.
***
     «Характер народа виден в каждой твари, селящейся на его территории, - уже лежа на больничной койке, размышлял Алик. - Так в Египте все надоедливы и прилипчивы, что комары, что мухи, что кошки, что люди. Россия - страна дураков, блаженных. Люди действуют стихийно, как ураган. Неукротимый, безжалостный, неблагодарный ураган. Мгновенное наитие, не зависящее ни от чего, кроме как от сиюминутной блажи и сиюминутного ощущения справедливости».
     Как часто те одежды, которые мы примериваем на других, сами отказываемся носить.
***
    Умение прощаться с плодами своими отличает здоровое дерево, то же, которое никак не может отпустить плоды, может сгнить вместе с ними.
    «Надо забыть тему главного врача. Она окончена, - сказал себе Алик. - Я журналист, я показал картину общества, картину нашей медицины, а исправлять ее - дело власти».
     Стоит задумать, как все сбывается. К Алику попал план поездки окружного депутата Матушки, избранной в окружную Думу из маленького нефтяного города наперекор желанию Хамовского. Это была провокация судьбы. Матушка собиралась посетить и маленький нефтяной город. Она была достойна выступления в эфире маленького нефтяного города, но Хамовский, когда-то запретил ее показывать.

КОНЧИНА ПУПИК
«Все люди умирают, но некоторые считают работу смыслом жизни, даже умирая»

     Когда начинаешь хандрить и побаливать, а стараясь избавить от телесных и душевных напастей, лечиться и ездить на курорты, имея при этом весьма сомнительный успех в  оздоровлении - значит, пришла та беда, от которой нет лекарств и в лучшем случае - старость.
***
     Врачи маленького нефтяного города лечили Пупик забавно. Ее три раза выписывали из больницы на работу и, отработав несколько дней, она опять возвращалась в больницу. Длилось это более полугода. Да Пупик была плоха, она вся пожелтела, когда Алик выгонял ее из телевидения в больницу.
***
     «Даже перед встречей с богом человек заботится о теле, - сделала вывод заведующая терапевтическим отделением больницы маленького нефтяного города Яконец. - Тело настолько властно, что подчиняет бессмертную душу, если она есть, конечно». 
***
     Большой любви к Пупик Алик не испытывал, да и как испытывать любовь к человеку, воровавшему на пару с Бухрим деньги телерадиокомпании, едва не подставившие его под удар.  Кроме того, Пупик болела, формально занимала ставку, мечтая об инвалидности, и не давала возможности принять на работу нового главного бухгалтера.
     Обязанности главного бухгалтера выполняла Рыбий, стонавшая под придирчивой перепиской, затеянной администрацией маленького нефтяного города. Алик ей приплачивал, но более ничего сделать не мог.
***
     Слухи о кончине Пупик холодком со снежинками пронеслись по телерадиокомпании маленького нефтяного города.

ИСТОРИЯ ЧИСТОЙ ДУШИ
«Чистая душа часто прячется так глубоко, что не добраться».

     Она была уж совсем худенькой эта Алла Лицедейко, работавшая в архиве телерадиокомпании, и, на первый взгляд, безвольной, но имела за собой заслуги, заключавшиеся в рождении ребенка, разводе с мужем, переезде в Москву и возвращении обратно - в маленький нефтяной город. А эти заслуги указывали на крепкий характер и приобретенные навыки выживания.
     - Это вам, - сказала она в первый же рабочий день после декретного отпуска, заходя в кабинет Алика и протягивая ему праздничный пакет.
     - Что там? - спросил Алик.
     - Небольшой презент, - улыбаясь как можно радушнее, сказала Лицедейко.
     Алик заглянул в пакет и увидел пол-литровую бутылку коньяка «Хенесси» и коробку конфет. Он взглянул на Лицедейко.
     «Думает, что я оказал ей услугу тем, что принял на работу после окончания декретного отпуска, - огорчился Алик. - Живет с родителями. Денег нет. Наскребла на подарок чиновнику. Что за страна?! Дрессируют…» 
     - Алла, забери. Это очень дорого, - сказал Алик, возвращая пакет.
     Он почувствовал себя оскорбленным.
     - Нет, что вы, это от чистой души, - выставив щитом ладони, запаниковала Лицедейко.
     - Алла, я не принимаю подарки. Пойми меня. Мы тебя обязаны принять в штат, - попытался успокоить сотрудницу Алик.
     - Нет, назад я ничего не возьму, - сказала Лицедейко и нахмурилась.
     Многие делают ошибки, оценивая цели чужих действий по собственной шкале. Алик дарил такие подарки, но только за те услуги, когда без подарка не получить.
     - Хорошо, Алла, давай поступим так, - принял решение Алик. - Если ты настаиваешь, я приму коньяк и конфеты, но на Новый год я выставлю их на общий стол от твоего имени. Если захочешь забрать коньяк, можешь сделать это в любой момент. И прошу - не обижайся. Я не могу принять это, не тот у меня характер. Извини.
     - Ладно, - согласилась Лицедейко, но, как выяснилось впоследствии, - обиду на Алика затаила.
*** 
     Как и обещал Алик, коньяк он выставил на общий стол телерадиокомпании от имени Лицедейко. И затрапезную обстановку разряжали только подаренные Аллой Лицедейко коньяк «Хенесси» и пирамидальная коробка приличных конфет.
***
      Если человек похож на унитаз, то не составит труда слить в него помои. Что и происходит…Тараканы едят и плодятся на основе того, что мы сами им предоставляем
      Но, если смотреть глазами унитаза, то мало кому покажется привлекательным хозяин, использующий унитаз по назначению. Унитаз пребывает в опасении от того, что может свалиться на голову. Город пребывал в опасении. Да что город! Вся страна и весь мир. Тогда чья же задница наверху? Мир опасался ядерной катастрофы, город опасался того, что кончится нефть, конкретное Я опасалось потерять работу.

ОТСТРАНЕНИЕ ОТ РАБОТЫ
«В первый момент потеря работы кажется потерей жизни, но на самом деле это всего лишь избавление от раба»

      Сложно при влиянии множества сил идти прямо. Кратчайший путь человека - всегда кривая. Пусть будет сделано десять шагов вбок, хотя бы один шаг должен вести вперед. Но Алик не знал куда идти.
      Несчастье Сапы, бывшего помощника и даже учителя Алика в области политики, было в потере веры. Он усилиями Хамовского потерял должность, доход и счел эти потери следствием неправильной веры. Алик вспомнил последние встречи с Сапой, его восхищение Хамовским, излом - совсем как у героя Оруэлла. Закончилось все саморазрушением личности, когда Сапа обвинил всех и вся. 
     - Куда едем!? - вскрикнул Василий, водитель телерадиокомпании, оторвав Алика от размышлений.
     - Поехали домой, - скомандовал Алик.
     Требовалось отключиться от происходящего.
     По пути Василий, западенец, работавший и на ваших и на наших, докладывавший Задрину об Алике, а Алику о Задрине, рассказывал, что многие врачи, подписавшиеся под обращением против Алика, поддерживают его и подписались вынужденно, боясь репрессий. Василий приносил известия о том, что работники автопредприятия - все - за Алика…
***
     Каждому миру, как и человеку, милы свои игры. В маленьком нефтяном городе некоторые играли в сны и их пересказы, некоторые - в сплетни и подлости, большинство – в стяжательство денег и благ, другие, защищенные положением и законами, зная, что им причинить вред невозможно, играли жизнями жителей маленького нефтяного города. Причем, любое негодование этих жителей, воспринималось игроками, лишь как способ еще более над ними покуражиться.
*** 
     Алик помнил слово пастыря и не верил ему:
     «Тот не ищет временной славы, ожидая вечной славы в Царстве Небесном. Тому не страшны нищета, бесславие, восстания плоти, ибо он плоть распял со страстями и похотями. Кому подобен такой духовный богач? - Он подобен Богу».
     Но ведь Иисус действовал с точностью до наоборот. Он получал славу временную, а разве не это он делал, проповедуя и леча? Через свои способности он нашел свою миску. Он не противился ни временной славе, ни миске, ни радостям земным, т.е. в этом тоже была цель его. Отсутствие стремления к славе не сделало бы его миссию на Земле осуществленной. Он не стремился к смерти - к распятию плоти. Он не чурался празднеств. Он любил миску. Если бы не противодействие властей, он бы прожил полную и счастливую жизнь. Проповедуя, он не мог отказаться от пути, открытого им самим. Не мог предать себя. В этом его заслуга и учение. Никакая миска не окупит предательство, в том числе, и собственное.
***
     Сила слова велика. Язык телевидения маленького нефтяного города был примитивен. Если прогресс общества связан с развитием языка, то с деградацией языка должен быть связан регресс общества. И элементы регресса, вполне человеческого вида, занятые вполне одухотворенной профессией, обитали вокруг Алика, посмеиваясь и радуясь его несчастью.

СОВЕТ КВАШНЯКОВА
«Даже болото дает советы, побулькивая пузырями болотного газа, вот кто бы перевел»

     - Резина не должна быть перетянута, - внезапно вымолвил Квашняков.
     - Какая резина? - спросил удивленно Алик.
     - Это образное, не обращай внимания, - ответил Квашняков. - В каждой профессии есть профессиональные вредности, которые работающий хлебает, как это делает утопающий. Ты же знаешь. Это у меня поэтическое.

ОБРАЩЕНИЕ В МИЛИЦИЮ
«Когда вступаешь в конфликт с властью, то обращаться за помощью в милицию – это примерно то же самое, что обращаться за помощью к сторожевым собакам неприятеля».

      Вернувшись домой, Алик понял, что спиртное пить еще рано, ему требовалось срочно зафиксировать в официальном документе свое непонимание того, что его не пускают в телерадиокомпанию, где он формально оставался главным редактором.
      Алик понимал, что комиссия могла составить акт об его отказе от ознакомления с распоряжением об отстранении, но, если подходить к делу честно, то комиссионеры не успели ему доложить о причинах визита, и он фактически ничего не знал перед бегством из телерадиокомпании. Если в комиссии найдется хоть один честный человек, то акт не будет подписан. Надежды на честность членов инквизиции выглядели, конечно, очень романтично, но в кризисные времена нельзя терять ни шанса.
      Заявление в милицию Алик написал быстро, и оно было принято без помех. Худосочный усатый сержант, который, казалось, всегда жил в аквариуме дежурной части прочитал:
      «Меня, главного редактора телерадиокомпании, не пускают на работу. Я не могу даже забрать вещи, оставленные мною в кабинете. В здании телерадиокомпании горит свет, там есть сотрудники. Прошу пресечь данный факт, который я расцениваю, как самоуправство и надругательство…»
     Дочитав, он безэмоционально отложил заявление в сторону и сказал:
     - Подождите, сейчас приедет участковый и возьмет с вас объяснение.
     Алик ушел в скупо обставленную комнату, где побывали множество таких, как он, ища защиты и справедливости, присел на один из жестких деревянных стульев, положил голову на стол и уснул.
***
     Проснулся он от движения в коридоре, которое ощутил, как ощущают приближение неосознанной опасности. Алик подошел к аквариуму дежурной части и за стеклом разглядел знакомого ему участкового, которого он снимал на телекамеру в момент записи опровержения. Участковый получал неслышные ему инструкции от худосочного сержанта. Его заметили, но обратили на него внимания ровно столько, сколько уделяют проходящей мимо бродячей собаке.
     Вскоре участковый вышел из аквариума, и, вытирая нос платком, что выдавало его болезненность, подошел к Алику.
     - Давайте, проедем в телерадиокомпанию, и я заберу свои вещи, - попросил Алик.
     - Нет, вначале я возьму с вас объяснение, - ответил участковый, провожая Алика к выходу из милиции. - Я там вместе с Задриным прождал вас не меньше часа. Вы не явились.
     - Вы знаете, Задрин - это мерзавец, а указаниям мерзавцев я не подчиняюсь. Тем более, я главный редактор, а он всего лишь мой заместитель, - ответил Алик, уже возле милицейского микроавтобуса.
     - Но вас же отстранили, - выказал осведомленность участковый, уже усаживаясь на сиденье.
     - Ничего не знаю, документа не видел, никто меня не знакомил, на ваших глазах творится самоуправство, - напомнил Алик, и сел напротив участкового. - А там у меня вещи. Они перепьются, как свиньи, и украдут что-нибудь.
     Мотор загудел, распространяя звуки старости.
     - Никто ничего не украдет, - равнодушно ответил участковый. - Мне сообщили, что телевидение уже сдано на пульт охраны.
     - Слабо верится, - ответил Алик, знавший от Василия, что Задрин его пригласил в телерадиокомпанию для празднования победы. - Давайте проедем мимо здания, они там - я уверен.
     - Нет, - ответил участковый. - Вначале напишем объяснение.
     Больше часа ушло на дачу объяснений. Какой-то толстомордый милиционер хотел взять с Алика еще одно объяснение по уголовному делу, затеянному против Алика по итогам скандала в приемной Прислужкова.
     Атакующая активность власти потрясала Алика, на фоне того, что по его заявлению в прокуратуру о насилии в отношении съемочной группы, никакой реакции не следовало.
***
     Диалектика, исчезала из этого общества прямо на глазах, и все тверже становилась идея подчинения единой цели, выкраивание законов в угоду единой цели... Пиар проник всюду. Человек оставался свободен ровно настолько, насколько не позволял захватить себя ни одной идеологии, ни воспитанию, но возможно ли это? Даже, создавая новые произведения, автор становится транслятором своего прошлого, а также тех, кто скрытно подкрутил управляющие автором настройки.
     «Может, свободы слова вообще не существует, - уже запаниковал Алик. - Свобода слова от правил построения предложений неизменно обернется неправильно переданными смыслами, а порой и полной неразберихой. Свобода от правил поиска истины неизменно обернется псевдонаукой. Свобода от собственного мировоззрения вообще невозможна. Тогда какая свобода возможна? Только свобода в равном принятии всех существующих в мире объектов, людей, в приемлемости разных мнений, в придании им статуса живых».

СМЕРТЬ ОТЦА
«Когда крыша прохудилась, приходится принимать непогоду на себя».

     Старые половицы, скрытые линолеумом, скрипели под его ногами, совсем не так, как еще пару месяцев назад, когда он весил килограмм на тридцать больше. Рак съедал его. Первое время он сопротивлялся. Ему казалось, что, если больше ходить пешком, заниматься хозяйством, то организм, как когда-то в детстве, сумеет перебороть болезнь.
     «Движение - жизнь», - мысленно проговаривал он старый лозунг, но сил с каждым днем становилось все меньше, а суставы, под кожей проступали все яснее, словно неестественные шишки.
     Почему все неприятности возникают внезапно? Еще несколько месяцев назад он не верил, что может заболеть, а, тем более, умереть. Он был крепок и силен, несмотря на свои шестьдесят шесть лет. Боли в животе… Он никогда не обращал внимания на подобные мелочи, и, если бы не жена, то и не пошел бы в больницу.
     «Меня хоть на части рви, я любую боль вытерплю», - говаривал он, рожденный в предвоенные годы и воспитанный на патриотических фильмах. 
     Уйдя на пенсию с должности заместителя ректора медицинской академии, имея знакомых с блестящими медицинскими званиями, он мог надеяться на профессиональное к нему отношение. Но горе всегда лишает знакомств, оно отпугивает…
     Он обрадовался приезду старшего сына, но радость эта была краткой и тусклой, она с трудом разогнала ночь болезни, как свет одинокой свечи… 
     - Как ты это чувствуешь? Какова эта боль? - спросил Алик, когда они остались вдвоем.
     - Чувствую, будто зашит кирпич в этом месте, - отец погладил живот, - а боль такая, будто тупой пилой кто-то по живому режет.
     Алик испугался собственных вопросов и замолчал, глядя на отца. Тот в свою очередь старался не смотреть на сына…
     Неумирающему сложно понять, как неотвратимо подползает смерть, умирающему поздно рассуждать на эту тему, искать образы и сравнения. Каждый познает эту грустную ситуацию в одиночестве, но вряд ли возжелает описывать впечатления…
***
     Скорая приехала внезапно, словно гончие из преисподней, будто ими управляла некая сила извне, как раз тогда, когда мать, дежурившая возле отца неотступно, ушла в магазин. У отца начался новый приступ боли. Обычно уколы делала мать или медсестра. Алик сидел рядом в растерянности. Приступ боли усиливался и крутил отца все яростнее. Он время от времени спрашивал:
     - Что там, мать, еще не пришла?
     - Нет, - отвечал Алик, не зная, как помочь…
***
     Лучшие друзья отца приходили его проведать, но главный вопрос, интересовавший их, - это возможность попользоваться гаражом, временно не нужным отцу...
     Отец плакал, думая о младшем сыне, в которого вложил немало сил и средств, куда больше, чем в своего старшего сына, но в момент его болезни именно старший сын сидел возле его кровати и помогал матери, а младший уехал с друзьями отдыхать на озеро…
     - Помочь нечем, рак не лечится, - говорил участковый врач. - Сейчас не самое худшее, что вы терпите. Дальше каловые массы пойдут через рот.
     Эти слова больно ранили и мать, и Алика, но врачу, были словно не ведомы сострадание и мораль.
     - Неужели, вы не видите, что все бесполезно. Он умрет, а рак желудка из всех раков наиболее мучителен. Смерть будет страшна. Вам придется через это пройти. Пока вы делаете обычные обезболивающие, потом их будет не хватать, и придется перейти на наркотики...
     Ночью Алика разбудил шум падения, затем раздался плачущий голос матери:
     - Ой, Витя! Зачем же ты... Что ты? Алик, иди быстрее сюда.
     Алик выскочил в коридор. Мать пыталась поднять отца с пола, тот изо всех сил помогал. От тяжелых, невероятно тяжелых для него усилий, пот лил с него множеством ручейков, блестящих в свете одинокой коридорной лампы. Капли тяжело падали на пол.
     - Сколько раз я тебе говорила, - плакала мать, - чтобы не ходил сам в туалет.
     Они вдвоем с Аликом с трудом подняли отца, исхудавшие ноги которого дрожали от напряжения.
     До туалета надо было сделать не больше трех-четырех шагов, они еле их преодолели. Отец, несмотря на слабость, оставался по-прежнему тяжелым.
     На следующий день Алик купил утку и строго настрого запретил отцу самостоятельно вставать. Рядом с ним положили палку, чтобы стучать в стену…
     Умирающий хватается за любую возможность. Отец пробовал пить водку с растительным маслом, рекомендованную Алику Петровной, и, в свою очередь, рекомендованную Аликом отцу, но не смог. Он внутренне содрогался, когда приходилось пить этот коктейль.
     А что делать, если любой больной и его близкие хотят обрести надежду на выздоровление, а врачи не назначают ничего, кроме, обезболивающего, предполагающего лишь относительно комфортный путь в могилу?
***
     Зачем отцу захотелось получить инвалидность, Алик не понимал. Он был уверен, что отец понимает неотвратимость конца, и приход врачебной комиссии походил на фарс, на дьявольский спектакль, где каждый понимал свою роль…
***
     Брат отца, встретив Алика на улице, сказал:
     - Ты сам понимаешь - финал один.
     - Я не хочу говорить о смерти, я хочу надеяться на чудо, - ответил Алик. - Надо, чтобы он боролся.
     - Алик, смысла нет, - гнул свое брат. - Это приговор. Твой приезд принес ему надежду, но поверь, это лишь надежда.
     - Меня другое беспокоит - это отношение врачей. Его бросили на произвол судьбы, - напомнил Алик. - А хирург, делавший операцию, он же знал о призрачных шансах на успех, и все равно вскрыл, а потом просто зашили. Процесс ускорился. Он мог бы прожить на несколько месяцев дольше и не потерять столько сил. Надо про все это написать…
***
     Алик срочно приехал в Омск накануне операции и встречался с хирургом, но более всего его поразило отношение к своему недугу самого отца. Он словно хотел испытать себя, ринувшись под скальпель. Полная покорность судьбе, безразличие - так на него не похоже!
***
     Алик вспомнил, как он оказался в тюменском кардиоцентре на обследовании, и к нему зашла медсестра с намерением поставить капельницу и дать какие-то таблетки. Вид у этой медсестры был такой же деловитый, как у садовника, пропалывающего грядки.
     - Мне не нужна капельница, - сказал тогда Алик.
     - Как не нужна? - удивилась медсестра, словно и не ожидавшая, что человек-заготовка, по сути – овощ на грядке, способен к разговору.
     - Я приехал на обследование, - ответил Алик. - И не хочу лишний раз протыкать вены и вливать в себя лекарства.
     - В этом нет ничего страшного. Мы всем делаем капельницы, и никто не боится, - попробовала пристыдить медсестра…
     - Я не боюсь, - ответил тогда Алик. - Я в этом не вижу смысла.
***
     - Ты твердо решил идти на операцию? - подавленно спросил Алик, сердцем чувствуя нечеловеческие перемены, произошедшие в отце.
     - Да, - ответил отец, опустив голову. - Иного пути нет…
     После операции отцу сказали, что опухоль успешно удалена. Сказали для успокоения, чтобы тот поверил. 
***
     - Ты сюда не лезь, - сказал брат, боявшийся за свою должность в медицинской академии.
     Он вполне резонно предполагал, что, если Алик опубликует подобную статью, то ректорат попытается отомстить, если не автору, проживавшему в маленьком нефтяном городе, то хотя бы его родственникам, то есть - ему.
     - Хирург действовал на свой страх и риск по моей просьбе, по просьбе знакомых твоего отца, - оправдывался брат. - Шанс спасти его был, но не оправдался. Ты нас хочешь подставить?
     - Но ты ответь, почему они не сделали послойную томографию перед операцией? – спросил Алик. - Тогда бы стало ясно, что там большая опухоль.
     - Они предполагали начальную стадию и спешили, чтобы не пошли метастазы, - ответил брат. - Там каждая секунда была дорога.
     - Какую чушь ты говоришь! - усомнился Алик. - Вероятность того, что именно за те сутки могли пойти метастазы, ничтожно мала. Диагноз не уточнен! Ты хочешь сказать, что это профессиональное отношение элиты медицины?
     - Сейчас можно спорить и строить домыслы, - сердито ответил брат, - но я прошу тебя воздержаться от публикации, а то, как бы хуже не было.
     - Ты угрожаешь? - спросил Алик.
     - Понимай, как знаешь, - ответил брат. - Но будь осторожнее.
     Он ушел, оставив Алика посреди площади.
***
     Смерть настигла отца в пять часов утра, он долго мучился в бессознательном состоянии. Алик убежал встречать скорую помощь, а когда поднялся с врачами в квартиру, все уже было кончено…

ТЕПЕРЬ ПРИКАЗЫВАЕТ ЗАДРИН
«Чтобы выполнить приказ дурака нужно строить из себя дурака»

     Приказ Задрина звучал так:
     «Приказываю вам указать точное место нахождения предметов: сотовый телефон, любительская видеокамера, видеоплеер и телевизионная камера».
     Алик прекрасно прочитал контекст данного приказа:
     «Я, Задрин, побывал в твоем кабинете и не нашел этих вещей. И все это я повешу на тебя».
     Поэтому копию данного приказа Алик оставил у себя, а Задрину дал простой ответ:
     «Прошу уточнить, почему вас интересует местонахождение именно указанных вами вещей, а не всех, которые состоят на моем подотчете».
     Контекст данного ответа был следующим:
    «Дверь в мой кабинет, как минимум, два дня была не опечатана, а ты сам сознался в том, что знаешь, что указанных тобой предметов нет в моем кабинете. Значит, ты там был и забрал их».
     Предполагая реакцию Задрина, Алик не мог не рассмеяться от того, как тот испугается, поняв, что сам себя обвинил в исчезновении названных им предметов, о которых он знать не мог, не заходя в кабинет.
***
     Любая искусственная система может поддерживаться только искусственными средствами, вроде телевидения. Тот, кто считает, что возможно полное конструирование реальности через небольшое поле зрения на телевизионном экране, пусть выйдет на улицу и ощутит, как вся система наблюдений через форточку телевизора ничтожна по сравнению с реальным миром. Но каждый из чиновников и членов системы, возвращаясь в свой кабинет или иное помещение, начиненное искусственными предметами, вроде деловых бумаг, законов и болванок, быстро избавляется от впечатлений уличной прогулки и опять смотрит в свою форточку.

НАИТИЕ
«При хорошем воображении никакой пророк не нужен»».

     Паук был большой и опасный, но Алик гонял его по квартире с удовольствием. Наконец, ему удалось ударить паука, тот отлетел и исчез. Алику заглянул за диван. Тут вошла Марина и опасливо показала на большой гимнастический шар, на котором она иногда делала зарядку:
     - Смотри, где он сидит, и осторожнее, он может укусить…
     Алик не послушался совета и потянулся к пауку, чтобы смахнуть его с шара, но тот прыгнул и мгновенно опутал его сетью, похожей на решетку тюремной камеры.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ТОМ, О СЕМ
«Именно мыслями о суетных пустяках наполнена голова каждого»

      Завидует ли земля облакам? Скорее всего – да. Но земля кое-где превосходит облака, да и облака на Севере  стремятся к земле. А испытавший позор мстит или стыдится? Остается взывать к стыду, к фикции, к иллюзии и ждать реального результата. Чудо - должно произойти чудо.
***
      Зимнее северное солнце, мимолетно выглянуло из-за горизонта, как скрывающийся преступник из-за угла.
***
      Маленький нефтяной город напоминал воздушный шарик, который можно было заполнить лишь через одно отверстие.
***
     Человеческий гений в большинстве случаев - лишь следствие болезненных состояний. Отклики на их произведения и увлечения ими - это восстановление болезненных состояний авторов в самих читателях или зрителях. Гений, по некоторым мнениям, связан с внутренним сиянием.
***
      Получается, что СМИ - лишь средство развлечения, предлагающее набор мнений, подталкивающих к размышлению по предмету разговора, а совсем не истина. Вся система СМИ - лишь мнения по поводу, поскольку не в силах человека достоверно изложить даже самый простой факт. Но что еще хуже, таким же продуктом является правда в устах судьи, прокурора, следователя…
     «Сучья профессия - журналистика, - раздумывал иногда Алик. - Когда я пристально вглядываюсь вглубь себя, когда вспоминаю об одаренных, профессиональных журналистах, то я думаю, что все мы довольно скверные люди, искажающие действительность и внушающие это искажение другим. Мерзко, подло и ничем не будет оправдано никогда. Как будет жить душа?..»
***
     Тогда церкви, как своеобразные мыслесборники, выправляющие мысли в единую фразу и усиливающие, есть не что иное, как инструмент к стабилизации действительности, стремящейся к саморазрушению. Нечто вроде сбруи на бешеной лошади. Ведь зло, как и добро, стремится к совершенству, и эта конкуренция ведет к уничтожению мира. Тогда у человечества остается единственный шанс - развивать и поддерживать церкви - единственный путь, оставшийся для жизни, после того, как порох ушел из церкви к людям, после того, как наука перестала быть секретом элиты общества, а стала всеобщим достоянием.

ШАЛОСТИ
«Накопление и сохранение продуктов жизнедеятельности - вот, что отличает прогресс человечества от жизни животных»

      Под воздействием слов, сказанных какой-то молодой сотрудницей администрации маленького нефтяного города, что и в момент отстранения от должности надо ходить на работу, Алик продолжал приходить на телерадиокомпанию маленького нефтяного города. Причиной была и боязнь ненужных конфликтов, но самое главное - весь театр его книги, который требовалось запечатлеть, был там - в телерадиокомпании.
      Ради студенческого баловства, он иногда продолжал совершать мелкие шалости. Так в один из прекрасных вечеров, когда они с Мариной решили просто отпраздновать вечер и две бутылки шампанского под жареные креветки и груши утекли легко, под песни караоке и даже танцы, Алик вдруг решил заклеить входные замки телерадиокомпании суперклеем.
     Этот эксперимент в его глазах был равносилен любопытству ребенка, укладывающего жука в стеклянную банку, и рассматривающему его действия.
     Алик был человеком запасливым. Кладовка у него была богатая на инструменты и запчасти, там оказался и тюбик клея. Он уложил Марину спать, а сам уже в первом часу ночи пошел прогуляться, а заодно проверить насколько хорошо клеит этот суперклей. Погода, что называется – шептала и все стихами. От выпитого, правда, слегка покачивало, но Алик вполне сносно добрался до телерадиокомпании.
     Операцию он провел быстро, выплеснул порции суперклея в замочные скважины, не обращая внимания даже на то, что над ним горела лампочка, а рядом возле магазина «Мушка» шли какие-то люди и в его сторону.
     «Пусть идут, - подумал он. - Может, я с ключом мучаюсь. Все ж работаю здесь».
     Он заклеил замки и от передней и от задней двери и ушел домой, где еще долго сидел на балконе, на своем любимом раскладном стуле и смотрел в темное небо из которого, словно из небытия появлялись снежинки.
     Эта операция была произведена в ночь перед выборами депутатов государственной Думы Ямала, которые телевидение маленького нефтяного города должно было снимать...
     После выходных на двери телерадиокомпании маленького нефтяного города появилась надпись:
     «Внимание, вас снимает камера»
     - А что случилось? - спросил Алик у Василия.
     - Жора решил установить веб-камеры, на выходных работал, - ответил Василий…
     И только одна Эльвира сказала правду:
     - Все на телевидении уверены, что это вы заклеили замки.
     - Сейчас на меня можно все вешать, - отмахнулся Алик.
***
     Узды, одетые на человека моралью, религией, этикой, призваны спасти человека от его звериной природы. Но некоторые, съев ягоды власти, сбросили их и встали над людьми. Алик иногда преступал закон и совершал плохие поступки, но и в отношении его велась нечестная игра. Вся беда его состояла в том, что беды и удары судьбы превращали его в еще большего ребенка, чем он был. Вместо того, чтобы отвечать сопернику достойно своего истинного положения, он превращался шкодливого или растерявшегося мальчишку.

СВЯТАЯ ПРОХОДКА
«Костюм – не очеловечивает, ряса – не освящает»

     Они, одетые в рясы, своенравно и единственноценно шагали по направлению к церкви маленького нефтяного города. И каждый из этих церковных чиновников олицетворял отстраненную дробину великого учения.
     Они обладали постом, возносившим их прочь от суетного человека.
     Они обладали постом, приносившим блага, независимые от суетного человека.
     Они  обладали постом, возводившим их в сонм власти с привилегиями, недоступными суетному человеку.
     Поэтому ни одного узнающего взгляда, ни одного приветствия встречному не происходило от них, как от летящей пули. От них не исходило ничего кроме собственной значимости, которую, судя по суете их ног и по трепету скрывающего ноги церковного одеяния, они стремились быстрее донести от собственных мирских квартир с этажей пятиэтажек маленького нефтяного города до церкви.
      Не зная другого поведения, которым должен обладать представитель высшей власти, шли они, показательно не замечая ничего вокруг, как самые обычные чиновники, обладающие пожизненным доходным местом. Точно так, как крыса бежит из норы к продуктовому амбару.

НЕРВЫ
«Коли не можешь проломить стену, так хоть намочить»

      Возможно ли человеческое без человеческого? Манекен, идол, бог - не суть ли одно понятие в разных предназначениях? Только бревно, плывущее по течению, не реагирует на человеческое к нему отношение. И не только бревно, а все мертвое. Умертвляя свои человеческие эмоции приближаешься к трупу уже при жизни. Зачем? Все живое должно волноваться. В этом его красота. Разве бесконечно спокойное море с плоской фигурой, от которого не дождешься ни звука плеска волн, ни бури, могло бы доставлять удовольствие? Но этот маленький нефтяной город и есть это плоское море.
***
     Сидя возле входа в телерадиокомпанию Алик, выслушивал оскорбительные реплики бывших подчиненных и понимал, что в него и плюнули бы, но остатки цивилизованности, а может и страх, сдерживали..., но сам Алик не сдержался…
***
     Он быстро съездил домой, наполнил первую попавшуюся баночку своей мочой, взял вместительный шприц, из тех, что остались от внутривенных сердечных инъекций, и сразу наполнил мочой и его. Все мочевые емкости удачно разместились в портфеле, и вскоре Алик был на работе.
      Ярость его была спокойной и безобидной, как неродившееся цунами. Это была игра, куда прозаичнее, чем игры, в которые играли его коллеги, осмелевшие от поддержки Хамовского.
      Счастье порой достигается такими средствами, что становится стыдно за их применение. Счастье подчас летит на крыльях запретных приемов. Но, с другой стороны - даже самый высокий полет - следствие приземленных средств.
      «А может, я слишком увлекаюсь ответами и спускаюсь помойную яму? - спросил он сам себя, впрыскивая очередной шприц с собственной мочой в сиденье стула очередного сотрудника телевидения маленького нефтяного города. - Как это мелко, но как это приятно. Пусть сидят на моей моче».
      Алик поднялся на второй этаж, где сотрудники телевидения, теперь уже не боясь его, собирались выпить и закусить. На столе стояла бутылка шампанского. За столом сидела угрюмая Букова в наушниках.
     - Татьяна, можно немного шампанского? Угостите? - весело крикнул Алик.
     - Это не мое, - нехотя ответила Букова, продемонстрировав яркое нежелание разговаривать.
     - Тогда я сам открою, - сказал Алик, открыл шампанское и, загородив бутылку спиной, вылил в нее еще один шприц с мочой…
     Алик по пути опять искал мысли и сам же их оспаривал: Аромат исчезает раньше его источника - размыто...»
     Эта мысль пришла ему в голову, когда он окропил из шприца цветы, подаренные Публяшниковой - и розу, и мимозы. Эти цветы принесли Публяшниковой начальник пожарной части Понченко и его заместитель - новый ее муж. Алику было приятно, что Публяшникова унесет цветы домой, те будут благоухать в ее логове. Пусть будет так.
     Он вспомнил о светлом пуховике Публяшниковой и выпустил в него не меньше четырех шприцев со своей естестственной жидкостью, причем самый главный укол он сделал в наиболее близкое к лицу место воротника, чтобы Публяшникова всегда помнила его аромат. Остатки мочи он вылил прямо из баночки под ее стол.   
     Примерно так же он поступил и на следующий день…
     Так началась война запахов.
     На мелконарезанный чеснок Алика корреспондентки телерадиокомпании ответили ванилью, и вскоре в корреспондентской воцарился невообразимый коктейль из запаха разлагающейся мочи, чеснока и ванили. Иногда Алик подумывал о том, что неплохо бы обработать все помещения телерадиокомпании кошачьей мочой, но на счастье телерадиокомпании кошки, словно заколдованные, покинули его подъезд.
     «Не грех вспоминать студенческие проделки в любом возрасте, - размышлял он о своих шалостях. - Грех взрослеть, когда еще можно побыть ребенком».
***
     Узды, надетые на человека моралью, религией, этикой призваны спасти человека от его звериной природы. Но некоторые, съев ягоды власти, сбросили узды и встали над людьми. Алик иногда преступал закон и совершал плохие поступки, но и в отношении его велась нечестная игра. Вся беда его состояла в том, что удары судьбы превращали его в еще большего ребенка, чем он был. Вместо того, чтобы отвечать сопернику достойно своему истинному положению, он превращался в шкодливого или растерявшегося мальчишку.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
«Некоторые финалы сродни заключению под стражу»

    Хочется, как в молодости, сидеть вместе, рядом, наслаждаясь теплом, исходящим от любимого. Но не получается. Не старится только голос. Стоит взглянуть внимательно друг на друга, как хочется плакать. Поэтому разговоры остаются самым приятным воспоминанием о молодости.
    Человек обзаводится постоянным окружением, а потом несет свою Систему. Некоторые части Системы отмирают, другие - арестантскими гирями повисают на ногах и лишь главные – дают силы.