В нашей семье произошла одна, крайне примечательная антикварная история, связанная с картиной известного русского художника – Алексея Саврасова. События, о которых я собираюсь рассказать, случились несколько лет назад, но завязка истории относится к позапрошлому веку. Любопытные подробности минувшей жизни стали известны благодаря бабушке, родившейся еще до революции. А непосредственным участником финальных событий оказался ваш покорный слуга. Последовательность в рассказе вряд ли поможет мне докопаться до сути, но все равно начну сначала.
Бабушка Мария была дочерью нижегородского купца – владельца небольшой кондитерской фабрики и магазина, где продавались пряники собственного производства, пирожки, куличи на пасху и различные сладости. Долгое время она вместе с родителями жила в двухэтажном деревянном доме, построенном в конце позапрошлого столетия. Биография моей бабушки играет здесь второстепенную роль, но именно от отца, не самого бедного человека, ей досталась картина, о которой пойдет речь.
Кто-то из близких родственников бабушки Марии, давно оставившей этот свет, был большим поклонником Саврасова и состоял с ним в личном знакомстве. Не секрет, что художник несколько раз посещал Нижний Новгород и даже подолгу жил здесь вместе с семьей. Сейчас не представляется возможным узнать, кто именно – сам отец или его двоюродный брат близко общался с живописцем. Но известно, что родственник при каждом удобном случае молил Саврасова написать картину специально для него – так сильно хотел иметь полотно, созданное известным мастером. Вот только художнику что-то постоянно мешало откликнуться на просьбу. Тогда фанатичный предок, сам немного рисовавший, пошел на откровенную хитрость или даже обман: попросил Саврасова за небольшое материальное вознаграждение расписаться на картине, созданной неумелой рукой поклонника. Им двигало довольно странное желание: мол, я буду смотреть на пейзаж с оригинальной подписью и думать, что это «настоящий Саврасов». Насколько я сейчас понимаю, любивший выпить русский живописец запросто подмахнул картину, написанную его почитателем. Так мой дальний родственник наконец-то стал владельцем «заветного полотна». Правда, существует и другая версия появления на свет довольно странной картины: не исключено, что ее все-таки нарисовал сам Саврасов, но опять же в состоянии сильного опьянения. Из-за этого она и получилась такой «непрофессиональной». Вариант с использованием чужой подписи больше похож на правду, но долгое время о нем знала только бабушка – непосредственная свидетельница событий.
Картина долгое время висела в старом деревянном доме, но в тех интерьерах я ее даже не помню – мне было около шести. А при переезде в новостройку холст вместе с аляповатой рамой зачем-то отдали родной сестре отца. Возможно, растерялись в суматохе и не нашли картине другого применения – точно не знаю. Но впервые я увидел антикварную вещь именно у тети, которая в последствие хвастала, что нарисовал ее знаменитый Саврасов.
Сейчас я не в состоянии воспроизвести эту историю с точной хронологической последовательностью. Но однажды – по-моему, это было на дне рождения кого-то из родственников – бабушка с лукавой улыбкой на лице заявила, что автор полотна отнюдь не Саврасов, а наш предок, бывший страстным поклонником известного художника. Саврасову принадлежит только подпись. Собравшиеся были удивлены и даже огорчены неприятным известием. Разгорелся нешуточный спор – могло ли вообще произойти такое на самом деле. С годами слова бабушки растворились в памяти родственников, а она сама, прожив долгие девяносто лет, умерла. История сомнительного происхождения картины выветрилась и из моей памяти, но не навсегда. Она получила самое неожиданное развитие, когда я решил продать антикварную вещь. К тому времени мне было около сорока.
Идея избавиться от сомнительной реликвии возникла у меня, когда я устроился на работу в Москве. Особой причины для этого не было, но родная тетка, бывшая владелица «работы Саврасова», тоже ушла из жизни, картина осталась невостребованной. Большой ценности, по мнению ближайших родственников, она не имела, я предложил выручить хоть какие-то деньги и встретил единодушное одобрение.
Наконец скажу пару слов о самой картине. По жанру она представляла собой деревенский пейзаж. На полотне была изображена парочка почерневших деревянных домов, река, облетевшая липа или тополь и лодка с плывущим в ней человеком. Картина была выполнена в очень темных тонах и навевала откровенную скуку. Фигура мужчины еле угадывалась в сумерках, тем более что расположен он был спиной к зрителю – виднелись только очертания. Я ровным счетом ничего не понимал и не понимаю в русской живописи того периода, как, впрочем, и всех остальных периодов вместе взятых. И поэтому даже не предполагал – имеет художественную ценность наша картина или нет. Родственникам она была ни к чему, и я предложил отнести «раритет» в московский антикварный салон.
Удача выпала мне не сразу. Но именно с попытки продать картину началась ее вторая и, может быть, настоящая жизнь. Я побывал в нескольких антикварных лавках, расположенных в разных концах Москвы, но только месяца через два мне удалось выставить ее на продажу. В одном месте оценщик сразу заявил, что картину нарисовал никакой не Саврасов, а подпись поддельная – за ее реализацию вряд ли кто возьмется. В другом салоне предложили провести художественную экспертизу, то есть выяснить у специалистов – кому принадлежит авторство. Экспертиза стоила довольно дорого, а ее положительного результата гарантировать никто не мог. Поэтому я снова стал ездить по антикварным магазинам, пока в одном из них мне не сообщили довольно любопытную вещь. Подпись Саврасова признали подлинной, она стопроцентно совпала с образцом, имевшимся в специализированных книгах по русской живописи. Но вот нанесена она была на уже высохшее полотно, что наводило знатоков на определенные мысли. Поясню: профессиональные художники того времени ставили подпись на еще не высохший холст, то есть практически сразу после окончания работы над ним. Про мою же картину сказали однозначно: подписана она была поверх давно высохшей краски. К тому же манера письма, по словам специалистов, принадлежала явно не Саврасову. В итоге мне предложили выставить пейзаж на аукцион с любопытным комментарием: «по подписи – Саврасов». Если честно, на большее я и не претендовал. Но именно в тот момент я вспомнил слова собственной бабушки, произнесенные ею более двадцати лет назад. То есть историю о том, как Саврасов подписал картину, нарисованную самодеятельным нижегородским художником – моим предком. Конечно, было бы лучше, если бы картина принадлежала перу самого живописца, но выбирать не приходилось – мне досталась в наследство только его автограф, за который я собирался выручить хоть какие-то деньги.
Итогов аукциона пришлось ждать около месяца. И замечу, они меня не разочаровали. Картина была успешно продана за тысячу долларов – на эту сумму я даже не рассчитывал. Дело в том, что художественное полотно сохранилось не самым лучшим образом: при переезде на новую квартиру его неосторожно проткнули – образовалась дырка, сантиметра три. А еще в одном месте от холста отвалился кусочек краски. Моя находчивая тетка, получившая картину в собственность, пыталась самолично подкрасить ее – чтобы было незаметно. Одним словом, это «рваное старье», по мнению родственников, оставалось только выбросить.
Но покупатели все-таки нашлись. Чем привлекла их странная картина? Позднее я узнал от специалистов, что сейчас довольно много умельцев, подделывающих полотна русских живописцев XIX века. Товар этот в ходу, как никогда. Говорят, под русскую живопись «перекрашивают» даже картины, нарисованные современными западными художниками и купленные за бесценок за границей. Настолько модной оказалась (в самой же России) русская старина. А мой деревенский пейзаж и «перекрашивать» не нужно было. Полотно однозначно принадлежало XIX веку, да и подпись на нем стояла самая выгодная – Саврасов. Нужно было только придать картине надлежащий вид и выдать за оригинальное произведение искусства. Такое развитие событий я мог только предполагать, но дело в том, что через некоторое время семейная реликвия сама напомнила мне о себе, причем довольно громким образом.
В центральных газетах часто публикуются новости о проданных через западные аукционы предметах русской старины. Я никогда не проявлял к этим материалам большого интереса, но всегда бегло прочитывал, обращая внимание лишь на то, каких денег стоило приобретение очередного раритета его новому владельцу. Сами предметы антиквариата меня мало волновали. Но однажды, раскрыв столичный еженедельник, я увидел в ней фотоснимок известной с детства картины, доставшейся кому-то почти бесплатно. Я не поверил собственным глазам, но анонимный лодочник и покосившиеся темные домишки накрепко засели в моем мозгу. Неужели картина добралась до западных аукционов, и теперь о ней пишут как о бесценном произведении искусства? В заметке говорилось сразу о нескольких предметах старины, ушедших «с молотка», о деревенском пейзаже с подписью Саврасова – в том числе. Короткая статья напоминала беглостью заученную скороговорку: «В очередной раз на аукционе был проявлен высокий интерес к русскому искусству... Среди удачно проданных раритетов оказалась и малоизвестная картина Саврасова… Она стала своеобразным подарком для почитателей русской живописи… Картина долгое время хранилась в одной из частных западных коллекций…»
Сидевшего спиной к зрителю одинокого лодочника продали за полтора миллиона долларов, чему я был искренне рад. Вот подфартило кому-то! И как не повезло автору этих строк. Впрочем, что я мог предпринять, чтобы продать картину дороже? Почти ничего. Для этого были нужны профессиональные агенты, способные оценить произведение искусства, возможность надолго выехать заграницу. Да и средства на реставрацию картины требовались немаленькие: с дырой и тетиным подмалевком она вряд ли кого заинтересовала. С другой стороны, у меня возник вопрос, на который я не мог получить прямого ответа: неужели картина оказалась подлинным творением Саврасова? Как ни крути, за нее выложили огромные деньги. А что если постараться найти человека, купившего ее в московском художественном салоне, и попытаться узнать о дальнейшей судьбе антикварной вещи? Я решил не отступать от этой идеи, пока хоть что-то не выясню.
На что я рассчитывал – сам не знаю. Но порой в жизни происходят вещи, которые невозможно спрогнозировать. Примерно через год после первого визита в антикварный салон я снова приехал по уже знакомому адресу и… спокойно узнал телефон человека, некогда заполучившего мою картину в собственность. Этого не должно было случиться, так как ни в одном подобном заведении никогда не раскрыли бы имя покупателя. Но к моему счастью в тот субботний день в салоне работала молодая девушка, наверное, еще не усвоившая четко своих обязанностей. Она с легкостью заглянула в монитор, пару раз щелкнула мышкой и выдала мне заветный номер со словами: «Это наш постоянный клиент». Наверное, доверчивой девушке потом здорово влетело, но это меня уже мало заботило.
Позвонив незнакомому человеку, я сразу поставил его перед фактом, не дав опомниться: «Купленная вами картина Саврасова была продана за границей за бешеные деньги – вы слышали об этом?». Ни один коллекционер или просто скупщик не пропустил бы мимо ушей подобную информацию, тем более человек, напрямую связанный с моей картиной. Мы договорились о встрече, хотя он и сам мог найти статью в газете, о которой я упомянул.
Встреча произошла в тот же день, недалеко от дома любителя антиквариата. Я представился в качестве бывшего владельца картины, а затем протянул мужчине газету с заметкой о прошедшем за границей аукционе. Сначала он внимательно прочитал статью, а затем посвятил меня в некоторые подробности:
– Я купил ее баловства ради, – озадачил ответом любитель живописи. – Большого интереса картина, на мой взгляд, не представляла, да и покупателей у нее почти не было. Решил сделать оригинальный подарок давнему знакомому, тоже коллекционеру – в виде шутки что ли. Саврасов не мог написать такой пейзаж, для него это слишком грубая работа.
В тот момент я надеялся услышать от коллекционера что-то важное для себя, но выяснилось, что он так и не успел подарить картину приятелю.
– Она хранилась на даче, за городом, так как в московской квартире я держу более ценные экспонаты, места у меня маловато. Так вот, на даче кто-то побывал, иначе говоря, меня обокрали, и я лишился вашей странной картины.
По словам коллекционера, в дом забрались обычные бомжи и вынесли все, что попалось под руку. Ничего стоящего там не было, а несколько старых картин они прихватили за отсутствием других ценностей.
Новость с европейского аукциона и появление фотоснимка в газете сильно удивили ценителя старины, но ему больше нечего было мне сказать. Мы расстались, так и не получив ответа на вопрос: что представляла собой моя бывшая картина?
Вернувшись домой, я долго не мог расстаться с мыслью о деревенском пейзаже, подписанном известным русским живописцем. Не часто в обыденную жизнь вторгаются такие интригующие истории, связанные с наследием прошлого. Любопытства ради я решил зайти на сайт зарубежного аукциона и еще раз рассмотреть работу Саврасова или то, что за нее успешно выдали. Фотоснимок в газете оказался довольно мелким, низкого качества и не давал такой возможности. Тем более картина сама была темной, и многие значимые детали пропали. В считанные минуты я нашел нужный сайт и сориентировался по дням проведения аукционов, в каком разделе архива находилось нужное фотоизображение – в его наличии я не сомневался. Все-таки это был довольно представительный аукцион.
Снимок саврасовского пейзажа нашелся довольно быстро, крупный и качественный. И как только я увеличил его до максимального размера, мне стало не по себе. Безусловно, это была картина, некогда принадлежавшая родственникам – как будто я снова держал ее в руках. Полное соответствие в деталях и цветовой гамме: темные покосившиеся домишки, облетевшие деревья, река и лодка, плывущая по ней. Знакомое ощущение тоски и неподвижности сгустившихся сумерек. Соответствие угадывалось во всем… кроме лодочника. На моей картине фигура человека была изображена спиной к зрителю, я уже не раз писал об этом. А на полотне, проданном с аукциона, человек сидел в лодке так, что было видно его лицо. Картина была темной – подчеркиваю еще раз – черты лица еле угадывались, но одна деталь не могла ускользнуть от меня. Человек, находившийся в лодке, улыбался – в этом не могло быть сомнений.
До сих пор теряюсь в догадках по поводу непредсказуемых изменений в облике картины. Возможно, художники-реставраторы, работавшие над восстановлением полотна, решили «развернуть лодочника», чтобы придать художественному произведению нужный им смысл. Или это была совершенно другая картина, «списанная» с моей, что маловероятно. Но главное не в этом. Главное было в улыбке на лице человека, державшегося руками за весла и куда-то плывущего по темной реке. Улыбка? Нет, это была ехидная ухмылка, предназначенная мне одному.