Круг чтения может рассказать о человеке, больше, чем это принято считать.
В нашем обществе, или, точней, в наше время стало вполне легальным убеждение, что читать вовсе не обязательно. Уже есть индивидуумы, которые кичатся тем, что никогда не брали в руки книгу.
Отвлекусь на пример от обратного. Я знаю одного молодого человека (ему двадцать пять лет), который… никогда не ходил в школу.
Три старших его брата в этом отношении нормальные люди, они по десять были школьниками, вовремя начали читать и исправно, а может, и не очень, посещали уроки литературы. Правда, читать они не любят.
Молодость их пришлась на девяностые, примерным поведением они не отличались и все трое знают, что такое лишение свободы. Что касается младшего, то отец, который со всей семьёй лет двадцать назад перебрался жить на отдалённый километр, организовав крестьянское хозяйство глубоко в тайге, счёл по отношению к младшему сыну всеобщее образование не обязательным даже в самом усечённом виде. Ромка рос очень живым и сообразительным мальчишкой, но до десяти лет он знал ни одной буквы, а арифметику без всяких учебников освоил только в тех пределах, которые сводятся к умению считать, скажем так, карманные деньги.
Он мог выбрать в жизни любую дорогу, и были даже предпосылки для того, чтобы он повторил судьбу братьев. Но именно их пример и остановил его на интуитивном уровне, тем более что братья и сами с возрастом понемногу остепенились.
К грамоте он потянулся сам, к пятнадцати годам стал шустро и в больших количествах читать. Именно тогда я узнал его, около года регулярно бывая на их ферме, и мне было любопытно следить за его чтением и развитием вообще. Итак, круг чтения. Интересно: как он определился у парня?
Главным чтением для него поначалу стала научно-популярная литература. Не каждый так точно поймёт или угадает, что начинать действительно лучше с познания природы вещей. Немного заумно назову это телесной основой духовного мира пацана. Он просто узнавал многообразие мира по описываемым фактам и по дидактическим выводам, которые на этой почве делали авторы. Структура мира постигалась Ромкой по этим книгам, поскольку телевидения в лесу не было. Кто-то не без резона подумал сейчас, что парню просто повезло с источниками информации об окружающем мире.
Для Ромки не существовало детективов. Преступления и их раскрытие, логика сыщиков не увлекали его, были для него чем-то обычным, как лесная жизнь, ведь чтение следов являлось для него заурядным делом. Не читал он и липкие женские романы, которые в неимоверном количестве поглощала мать семейства Валентина Ивановна, слегка не от мира сего. Детской литературы он просто не встречал, хотя её лучшие образцы были бы нелишними для его развития.
Невероятно, но он сразу «запал» на настоящую литературу. Первой его художественной книгой стали «Записки охотника». Ромка читал её долго; оно и понятно, ведь он ещё не научился плавно скользить по строчкам, и каждое слово было для него и препятствием, и волшебной находкой.
Это мы с вами прошли такую же пору ощупывания каждого слова и внесения его в свой индивидуальный вокабулярий очень давно, в раннем детстве (скажем, мой младший сын Иван знал все буквы и схему построения из них слогов, когда ему был год и десять месяцев, а читать начал, не дождавшись трёх лет), и у нас просто не осталось никаких воспоминаний о встрече с чудом. Для Ромки же лишь теперь слова оказались выпуклыми и объёмными, он всё не мог привыкнуть к тому, как из этих наборов букв сам собой складывается паззл воображаемого, но такого реального мира. Сам он к тому времени прекрасно знал тайгу и охоту и при этом был простым мальчишкой, ровесником ребят из «Бежина луга», только, увы, был лишён в лесу общества сверстников.
Книги заменили ему недостающий мир. При этом он повторил судьбу огромного слоя людей, сто лет назад постигавших грамоту в школах ликбеза. Вся наша страна тогда жадно набросилась на чтение. Ромка повторял её путь в одиночку. Видели бы вы, как возмущался Ромка поведением Фомы Фомича из «Села Степанчикова и его обитателей»!
Я подарил ему три книги. Случайный, но хороший набор – «Два капитана», «Три товарища» и «Граф Монте-Кристо» – мне не надо было думать о его «плавном» вхождении в мир литературы…
Этот затянувшийся пример, по-моему, вполне наглядно показывает предрасположенность человеческой природы к книге. И тот, кто хвалится, что он никогда ничего не читает, сам того не замечая, выводит себя за рамки нормы, причём не в лучшую сторону.
Чтение никогда не бывает несвоевременным. Мама ругала меня, когда я в десять лет взялся за «Дон Кихота», и была, конечно же, права; зато этот маленький подвиг помог мне ещё через десять лет ощутить дополнительный аромат книги Сервантеса, тем более что первое чтение заодно подарило мне встречу с великолепными гравюрами Доре. Да и что такое несвоевременность? Это лучше, чем опоздать с прочтением чего-либо.
Но и опоздания не страшны. Читать, как и учиться, никогда не поздно. Всё равно на встречу с Пушкиным не опоздаешь. А коль с диалогами Платона я припозднился, то, уверяю вас, и на исходе седьмого десятка целое лето был в приятном столбняке от этих встреч через толщу двух с половиной тысяч лет… А есть и более длинные дистанции. От первых табличек эпоса о Гильгамеше нас отделяет сорок пять веков (Библия чуть ли не на треть моложе), а читается он с наслаждением, и я всегда помню удивительный рефрен, заканчивающийся словами «…Перед солнцем вырыли колодец».
У меня дома большая библиотека. Я был бы жалким лгунишкой, если б стал утверждать, что всю её я прочёл. Но когда я пытаюсь в уме выстроить на какой-то виртуальной полке все книги, которые я прочитал, – библиотека получается даже больше. Это целое море книг, и можно было бы как-то успокоиться и загордиться – однако море это всё равно лишь какое-то Аральское, а вокруг ещё столько больших морей. Не надо забывать, что в мире есть ещё и океаны.
Меня умиляют проводимые время от времени тут и там различные опросы на тему: «Что вы сейчас читаете?» Видно, как в ответах иной респондент пытается лукавить, говоря что-нибудь вроде: «Да вот, решил Хайдеггера перечитать, освежить в памяти». Но большинство отвечает честно, и тут картина непременно абстрактная, напоминающая окрошку. Отбросим вещи специальные, те, которые должны читаться как справочники или СНиПы. Отбросим модные не более чем на месяц мемуары того или иного прыща. Отбросим становящиеся внезапно страшно популярными старые отличные книги, попавшие под прожектор свежей экранизации. Не так давно, например, во всех ответах фигурировали Джей Гэтсби с Дорианом Греем – и это было так приятно наблюдать. Пусть под подобным нажимом, но люди всё же прочитали эти замечательные вещи.
Я помню, как сам познакомился с Гэтсби в 75-м году. Меня послали на какие-то курсы, и я не смогу сказать о них ничего, кроме того, что это было в Хабаровске, и что я прочитал тогда ещё Гантенбайна Макса Фриша и небольшой, но плотный косячок книжек латиноамериканцев. Ну, а двухтомник Оскара Уайльда сопровождает меня с момента покупки в 1961 году. А в 90-х я читал в самолёте Москва – Владивосток его тюремную исповедь De Profundis. Питая презрение и отвращение к мужеложству, я не мог не восхищаться автором и не переживать за него.
Но завершу пассаж об опросах. Ответы на вопросы в них всегда случайны, но при этом всё равно математически точно отражают те или иные тенденции. После того как мы отбросим указанные выше категории ответов, в осадке остаются детективы, женские романы и – Мастер и Маргарита. Последняя книга стала для множества наших людей мерилом начитанности и интеллигентности. О, как легко решить, что это так, выучить два-три аккорда – и успокоиться.
Кстати, на днях на том пространстве в Фейсбуке, где обитаю я, коротким замыканием проискрила небольшая дискуссия по поводу этого романа Булгакова. Как отправной тезис, так и реплики оппонентов и критиков были по-своему интересными, но заранее предполагали (так и оказалось) достаточно бессодержательный спор людей, освоивших несколько расхожих штампов и дежурных парадоксов, связанных с этим романом.
Круг чтения тем и хорош, что он бесконечен, как Вселенная. При этом он именно круг, потому что как бы мы ни пытались представить бесконечность Вселенной, она видится нам в виде безразмерного круглого образования.
Как очертить этот круг? Какие названия включить в индекс обязательных книг, по каким признакам выстраивать их по ранжиру и ставить в шеренги? Я могу назвать свои предпочтения, но мои божества могут оказаться для кого-то просто чужими языческими идолами. И даже у одного человека в разное время бывают разные списки лучших книг. Правда, это самообман – все эти списки врастают в тебя и друг в друга, тоже становятся бесконечными. Я мог бы написать это эссе двумя днями раньше, и все примеры в нём были бы другими. Я разрываюсь между пристрастиями. Ни одну из великих литератур не могу я поставить на первое место, даже русскую.
Был в шестидесятых один расхожий вопрос, глупый и интересный одновременно: «Какие три (пять, десять) книги ты взял бы с собой в космос, в полёт на Марс?» Люди тогда не ведали о нынешних флэшках, на любую из которых может вместиться целая библиотека, и боялись перегрузить корабль. Вопрос завораживал их, возникали дискуссии, градус коих иногда приводил к рукоприкладству. А готовы ли вы ответить на этот вопрос? Я не готов.
Нет, у меня, конечно, наличествует своя тройка любимых книг поистине библейского масштаба. Но как только я назову их, десятки и сотни других замечательных, удивительных книг постучатся в моё сердце и справедливо укорят его. Тем не менее, я назову свои три книги. Это «Отверженные» Гюго, третий и четвёртый тома «Войны и мира» и «Братья Карамазовы». Всё! – началось, в сердце моё уже стучатся сотни моих любимцев – от вавилонского памятника «О всё видавшем» (эпос о Гильгамеше) до «Пирамиды» Леонида Леонова и рассказов Пелевина.
Помню, как сдавал я на третьем курсе экзамен по зарубежной литературе XIX века. Принимала его заведующая соответствующей кафедрой Савина (имя, увы, запамятовал). И попался мне Диккенс, мой любимый Диккенс, которого я знал почти наизусть – от ранних «Очерков Боза» до незаконченной и чарующей своей загадочностью «Тайны Эдвина Друда». Не буду живописать, как я отвечал и как она слушала… В общем, после этого и до самого окончания университета я не сумел поздороваться с Савиной… первым.
Больше никогда в жизни я не получал столь высокой награды. И столь незаслуженной. Если бы мне выпал билет с моим любимым Бальзаком, я, скорей всего, получил бы тройку. А если бы повезло – четвёрку.