Неделя прошла незаметно. Да у Антона совсем и не было времени, чтобы остановиться и хоть чуточку прийти в себя. Его постоянно вызывали то на совещания по поводу предстоящих переговоров, то просили посмотреть какое-нибудь новое здание на предмет нахождения там «невидимых» призраков. Да и все те же переговорщики не давали покоя. Они едва ли не каждый день: то вызывали его к себе, то сами являлись к нему на квартиру, и в сотый, а то и в тысячный раз повторяя, как и при каких обстоятельствах он должен был себя вести. «Если они скажут то-то и то-то, — советовали переговорщики, — то ты должен отвечать так, а если вот так поставят вопрос, то уже по-другому». Но вообще, в подавляющем большинстве случаев они советовали Антону просто молчать и покорно со всем соглашаться.
Где-то дня через три поступило от призраков и само сообщение, которое они оставили в виде простой запечатанной в конверт записки прямо у ворот пирамиды. Причем охранники недоумевали, как это им удалось так незаметно ее пронести. Записка эта была довольно странной и напечатанной на обыкновенной пишущей машинке на греческом языке. В ней значилась дата встречи Антона с призраками, после чего следовало, причем, просто от руки написанное послесловие, в котором, уже на арамейском, говорилось, что если Антон не явится на переговоры, то это будет расценено как оскорбление и в таком случае ему следовало бы отправляться куда-нибудь подальше, например на Луну. Переговорщики долго потом ломали голову над содержанием этого послания. И все в нем, в общем-то, было вполне понятно, за исключением того, почему это призраки решили, что Антон мог не прийти на переговоры, ведь это же была его инициатива, да и вообще, при чем же здесь, собственно, была Луна. Однако, делать было все равно нечего, и предварительно все было решено списать на некую художественную вольность, которая была явно присуща призрачным составителям странной записки.
И вот настал тот долгожданный день. Самый обыкновенный, ничем не примечательный день на Земле. А в Москве так еще и солнечный. Антон бодро поднялся с постели и вдруг почувствовал, что все его ужасное треволнение, которое он испытывал в последние несколько дней, куда-то бесследно исчезло. Возможно, это он уже сам так «перегорел», а быть может и просто устал наблюдать за всей этой кутерьмой, которая творилась вокруг него. Он даже Кате так прямо и сказал, когда она собирала его на встречу, что: «Надоело все. Не могу больше ни о чем думать. И так уже ото всех этих наставлений голова кругом идет, а как представишь, что чуть ли не весь мир сейчас на тебя смотрит, так совсем плохо делается». На это Катя посоветовала ему лучше вообще про все забыть, что там ему эти умники насоветовали и вести себя максимально естественно. А Люн, которая наблюдала за всем со своего этажа, расслышав последние слова девушки, тоже одобрительно покачала головой.
Наконец все было готово и Антон, подбадриваемый всевозможными напутствиями, отправился на переговоры. Местом для них был выбран небольшой плоский выступ чуть повыше середины холма, находившегося совсем недалеко от пирамиды. И это было воспринято всеми как добрый знак. И тем не менее Антон вовсе не обольщался по поводу того, что сейчас ему предстояло. Он знал, что никто из этих переговорщиков не слышал, каким тоном разговаривали с ним призраки, да и про ту женщину, еще у него дома в поселке, которая хотела его убить, тоже вдруг отчего-то вспомнил. Он вышел из пирамиды и направился прямиком к светящемуся туману. Идти там было совсем недалеко, минут десять: лишь через обширный заросший кустарником парк, который они использовали с Люн как стартовую площадку для полетов, да потом по склону холма немного спуститься.
И вот наконец он вышел на ту площадку. А еще через несколько минут из светящегося тумана вышли и призраки. Было их двое, парень и девушка, причем оба совсем молодые, лет по шестнадцать. Были они явно в приподнятом настроении, это было заметно по тому как они шутили друг с другом, а иногда даже смеялись. Антон поздоровался первым. Призраки также сдержанно кивнули в ответ, после чего и заговорили:
— Мы идем вам на встречу, — были первые их слова, вполне обнадеживающие, — и только лишь потому, что не хотим быть такими как вы. Однако, — обратился теперь уже один только парень к Антону, — вы не можете не понимать, сколько обиды, горя и страданий причинили нам. И пусть среди нас очень много слабых да и просто болезненных людей, отчего общество их и затоптало, но встречаются и сильные, которые просто не подошли под ваши социальные стандарты. Да взять вот хотя бы меня и Лору, — парень указал на девушку. — Ну, скажите, кому помешала наша любовь? Нам все говорили, что: «Вы еще молодые, да и просто не пара». Однако мы-то знали лучше. Ну да, мы были молодыми и глупыми, а поэтому просто не смогли жить друг без друга, отчего и умерли. Вот и все.
«Прямо как Ромео и Джульета», — подумал про себя Антон, грустно усмехнувшись, но вслух не сказал.
— А еще я знаю девушку…
— Дину, — вступила в разговор его призрачная подруга.
— Да, ее. Так вот, ее просто забили камнями и только лишь за то, что она была не слишком сдержана в своих любовных отношениях. — Ну скажите мне, кому от этого было плохо? А ведь она так прекрасно рисовала и у нее был настоящий талант. Или вот, напротив, старик, которого не пустили к его внукам по той лишь причине, что он не был партийным. Ну, как это-то понимать? И теперь его душа находится там, — парень указал на светящийся туман, — и страдает неприкаянная. А когда вы убивали людей просто из-за того, что они не верили в бога или вам так казалось. А когда приносили их в жертву, чтобы своих воображаемых богов умилостивить. А еще миллионами душили в газовых камерах и обрекали на смерть в лагерях. Да еще и утверждали при этом, что, мол, они сами во всем виноваты, а вы только исполняете свой долг. Как с этим-то быть?
— Но ведь камеры и лагеря, — робко вступил в разговор Антон, — это совсем другое. Общество их не одобряло.
— Нет, — твердо ответил призрак, — это то же самое. Там тоже все делалось по закону и по секретным, но вполне законным инструкциям. Вы всегда давили и убивали тех, кто был вам не угоден, кто мешал или просто не нравился. Целые общности или даже народы истреблялись лишь для того, чтобы другие могли пользоваться их богатствами. А иногда и просто так, ради забавы. Неужели же вы думали, что все те беспредельные ненависть и жестокость, которые вы проявляли друг по отношению к другу, вот так просто канут в лету, пройдут без следа? Ведь как легко осудить человека на основании того или иного закона. «Нет человека — нет проблемы», — так, кажется, говорили вы? Так вот нет же, — нет человека, а проблема есть. Вон она теперь где, — призрак указал на светящийся туман. — И те, которые говорили, что они такие хорошие и очищают общество от чуждых ему элементов, сами предопределили будущее вашего общества. Они говорили, что боролись с ведьмами, колдунами, евреями, врагами народа. Так вот, — они и были вашими главными врагами, ненавидели вас. А вы их поддерживали. Ведь как вы кричали в исступлении, когда на площади сжигали очередную «ведьму», как рукоплескали палачам, зачитывающим смертные приговоры, как плевали на осужденных и бросали в них камни. Но хоть кто-нибудь из вас знает, что значит умереть, не сделав в своей жизни ничего из того, что хотел или должен был? Кто из вас знает, что значит никогда не увидеть близкого и любимого человека? Кто из вас знает, как закрывается железная дверь и клацают засовы? Кто из вас знает, как орут охранники и пытают людей? Да, — вы ничего этого не знаете. И не хотите знать. Вы всегда предпочитали не видеть полную картину мира, который сами и создали, а только любоваться на вершину айсберга, где все так хорошо и прекрасно. Так вот поглядите же теперь на весь айсберг. На то, что было под водой.
Антон на самом деле уже почти не мог выслушивать все эти обвинения. Да, — они все, все были виноваты. И когда совершали преступления и когда жестоко карали преступников. Но что же теперь делать? Ведь все равно теперь ничего изменить было уже нельзя. Отчего он опустил глаза и тихо произнес:
— Простите нас, пожалуйста. Ведь кто же знал, что все так обернется. Ведь если бы люди знали, что все закончится таким кошмаром, то сразу остановились бы. И потом, не все же виноваты в произошедшем. Вот я, например, — простой программист. То есть я был им когда-то. И в чем я виноват? Да и много других людей там, — он теперь уже сам махнул рукой, указывая на пирамиду, — которые тоже ни в чем не виновны. Ну за что их-то убивать? А ведь они сидят там взаперти и ждут своей участи. И среди них есть маленькие дети, и много детей, которые вообще ничего в своей жизни еще не сделали, ни хорошего, ни плохого. Простите нас и не будьте такими жестокими, как мы. Простите.
— Вы знаете, — на этот раз проговорила уже девушка-призрак, — ваши извинения, это, конечно, хорошо, но вряд ли теперь достаточно. Вот, например, у нас с Пабло, — она указала на своего спутника, — тоже могли быть дети. И эти дети просто даже не появились на свет из-за того, что мы умерли. И они не пожили на этом свете вообще ни дня. А ваши дети, — да чьи же они, скажите мне на милость. Не тех ли палачей, которые отправляли нас на смерть. И в добавок ко всему, вот вы сами сейчас говорите о смерти, а вы хотя бы знаете, что это такое?
— Нет, откуда мне? — совсем уже хмуро ответил Антон, чувствуя, что разговор пошел совсем не в том направлении.
— А мы знаем, — продолжила девушка-призрак, как-то криво и очень не по-доброму улыбнувшись. — И это всегда очень больно и страшно. А кроме того, когда после смерти ты оказываешься в таком вот пекле, — она указала на оболочку Арона, — то и совсем становится не по себе. Поэтому извинений недостаточно.
— Но что же нам делать? — теперь уже повысив голос, едва не взмолился Антон. — Ведь вы же сказали, что идете нам навстречу?
— Все так, — улыбнувшись произнес Пабло, подмигнув своей спутнице, — и поэтому мы убьем вас быстро. Вы будете лишены всех тех бесчисленных пыток и издевательств, которые перенесло большинство из нас. И в этом как раз и состоит наше милосердие.
— Но все-таки, — попытался еще хоть как-то спасти ситуацию Антон, — может мы потом снова встретимся и продолжим…
Но призраки не дали ему договорить.
— Нет, — произнесли они одновременно, но при этом твердо, — переговоры окончены.
После чего развернулись и, все так же весело посмеиваясь, пошли по направлению к световому туману. И страшным было это «нет», несмотря даже на то, что произнесено оно было почти шутливым тоном. Таким, что Антону вдруг самому показалось, что это ему лично только что вынесли смертный приговор, а затем и заперли в камере. Да и могло ли быть иначе? Ведь миллионы, если не сотни миллионов таких же холодно зачитанных приговоров сошлись тогда в этом слове. Миллионы, если не сотни миллионов криков несчастных и замученных. Миллиарды никому не нужных запретов, наказаний, правил и условностей, в которых так путались сперва, а затем и гибли люди. Бесчисленное множество преступлений, обмана, насилия. И все это было теперь сконцентрировано всего лишь в одном коротком слове, которое, как тяжелый громовой раскат отдалось вдруг в голове у Антона. Отчего он, будто и вправду сраженный молнией, медленно опустился на колени и заплакал.
К нему подошла Люн. Она, как и намеревалась, сидела здесь совсем неподалеку, притаившись за пригорком, и тоже все хорошо слышала. Она попыталась было успокоить Антона, но конечно же не смогла. Безудержные рыдания, буквально вырывались из него. Он плакал и не мог остановиться, бился руками и головой о землю. Он просто не мог себе представить: как, ну как же теперь? Ведь это что же, конец? И теперь все эти несчастные: мужчины, женщины и дети погибнут, все до единого, — а защититься у них не было никаких шансов, и это Антон понимал. У него теперь перед глазами, ну просто-таки стояли все эти толпы ожидавших и надеявшихся на чудо людей, которые еще не знали, что скоро умрут.
— Перестань, кротик, — Люн села рядом, — ты ничего не мог поделать. И все это не твоя вина. Да тебя никто и не станет упрекать, что так вышло.
— Но что же делать? — Антон оторвал свое заплаканное лицо от земли, — что нам теперь делать? — он вновь опустил голову.
— Драться, — спокойно ответила Люн, сунув травинку себе в рот, — драться и умереть достойно. Поскольку ничего иного достойного человечество на этой планете сделать больше уже не сможет.
Потом они поднялись и пошли, — причем Люн даже поддерживала Антона, — к пирамиде. Там их встретили охранники, которые уже обо всем знали. Как оказалось, этот разговор дистанционно прослушивался. Но они, конечно, не стали упрекать Антона, что он сделал что-то не так. Они сами все прекрасно слышали, а оттого и понимали, что сделать тут ничего было нельзя.
Потом Антон с Люн поднялись наверх в его квартиру, где Антон и рассказал обо всем Кате. После чего строго-настрого запретил ей впредь выходить на улицу.
— Да знаю я, — спокойно ответила та. — Ведь после того как пропал твой Дружок, я и так отсюда почти не выхожу.
— Вот и молодец, — похвалил ее Антон. — Ты знаешь, скоро, наверное, будет страшная битва, но ты не бойся, призраки не смогут мне повредить, да и ты здесь за стеклянными дверями в полной безопасности.
После чего слегка перекусил хлебом с молоком и также спокойно направился вниз в командный пункт. А там, как это ни странно, царило вполне себе рабочее и даже бодрое оживление. Чиновники, военные, консультанты да и вообще все вокруг, так же как и он сам, словно бы выдохнули теперь и, отбросив гнетущее напряжение последних дней, занялись привычной и самой конкретной работой. Все было просто и ясно — война так война. Кто-то перепроверял связь, кто-то вел переговоры, согласовывая нюансы будущей и уже оборонительной операции, а кто и просто сидел на месте, сосредоточенно что-то там высчитывая. Антон посмотрел на весь этот упорядоченный муравейник и пристроился на стуле в углу. Он все еще никак не мог понять, отчего же это они все такие спокойные, ведь численный перевес был явно на стороне призраков, да еще какой. Один к десяти, да и то, если считать всех живых людей, в том числе детей, стариков и женщин. А значит шансов на благополучный исход, — Антон вздохнул, — не было почти никаких. «И все же, пусть мы скоро все и погибнем, — повторил он про себя эту последнюю фразу Люн, — но сделаем мы это достойно, ведь ничего иного достойного человечество на этой планете сделать больше уже не сможет».