ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Из прохладной квартиры они молча вышли на прохладную лестницу и только в вестибюле услышали, как осторожно прихлопнулась-закрылась дверь на третьем этаже.
- Счастью своему не верит, - прокомментировал звук Некрасов. - Все дожидался - ушли мы или нет.
- У него счастье. А у нас что? – довольно спокойно спросил Тютчев.
Он решил сдерживаться в своем недоуменном возмущении по поводу действий начальника, пока не сядут в машину.
- Самое приятное в нашем деле - людей в тюрьму не сажать, - сказал Некрасов, удовлетворенно потягиваясь после долгого нахождения в закрытом помещении. Он будто и не слышал реплики напарника.
- У нас-то что, говорю? – повторил Тютчев. Все еще сдерживаясь.
- А что? Его в СИЗО надо?- неожиданно спросил майор.
Они уже вышли на улицу и стояли под домом в узкой полоске его тени. Оба одновременно закурили. Чтобы не портить дымом кондиционированный и прохладный воздух в «мерсе».
- Ну, СИЗО - не СИЗО, это сейчас значения не имеет. Другое мне интересно. Почему ушли? - уклончиво высказался Тютчев.
Он не хотел разборки на улице. Они уже и так мешали прохожим на узком тротуаре.
- Почему ты просто взял и ушел? Чуть ли не извинился, - гнул обвинительную линию Тютчев.- Что это значит?! - Федор забыл о своей установке не гнать волну. - Ты обьяснись, майор! Я ведь не в денщиках у тебя состою!
- Раз требуешь, скажу, – спокойно ответил майор. И спросил:
– А виноват-то он в чем?
Он спросил так, словно был адвокатом, а не офицером милиции.
Тютчев гневно, с вызовом, молчал.
Поэтому Некрасов продолжил свою непонятную логическую цепочку:
- Виноват в том, что хотел картинку купить задешево? - сказал майор и вытащил мокрый платок. Стал опять промокать свою лысую голову.
Против алчности фигуранта Тютчев не возражал.
- А кто сейчас не хочет на фу-фу денег сделать?- продолжил Некрасов.- Все знают о прибавочной стоимости. А надо бы о прибавочной… ценности помнить, – произнес майор, словно в «Капитал» Маркса эпиграф пристроил. - Саратовский в это «фу-фу» и захотел сыграть. Но обжегся мужчина. Без опыта-то. Наш приход для него покруче инфаркта будет. И никто ему валокардинчику сейчас не накапает. Вот и все его наказание, – вынес уже свой вердикт майор Некрасов.
- А кто тебе сказал, что не убивал он этого Самвела? – проверочно спросил Тютчев.
Он хотел услышать от напарника, как тот пришел к такому же выводу, что и он сам. Причем, все-таки сообразил раньше начальника.
- Сам посуди, – миролюбиво сказал майор. - Мог он так заточку воткнуть?
- Как воткнуть?- изумился вопросу Тютчев. Даже руками всплеснул.
- А, черт! Извини! - Некрасов заметно смутился. Словно Федор уличил его в наглом обмане. Даже лысина перестала блистать.- Ты же, действительно, не слышал, как Дедуля во дворе сказал, что раневой канал строго горизонтальный. А заключения-то у нас до сих пор нет. Всё на словах. Вот я и забыл, дырявая башка! - майор сокрушенно похлопал себя по взмокшему загривку.- Прости. Я не специально.
Федор понял, в чем винился Некрасов. Будь заключение медэксперта у них на руках, они без сомнения обсудили бы особенность нанесенного удара. И на пороге квартиры Федор, конечно, соотнес бы рост Саратовского и угол входа заточки.
К выводу, что Саратовский – не убийца напарники пришли единодушно. Хотя и разными путями. Но по роли заказчика их мнения расходились. И серьезно.
- По пивку? - предложил Тютчев.
Как знак преодоления случайного недоразумения с заточкой. Но, по сути, это был психологический прием. Вроде заячьей петли. За пивом в расслабляющем салоне «Мерседеса», в спокойной обстановке, Федор хотел услышать от майора очень и очень веские причины его отказа от возбуждения уголовного дела против Саратовского. Не было, в самом деле, такой должности в штатном расписании РУВД – денщик майора Некрасова. Который все должен принимать на веру и выполнять все приказания хозяина.
Федор, конечно, не подозревал Некрасова во взятке. Разговор в квартире он слышал полностью. Мало того, адрес-то он нашел сам. Не было у майора и минуты, чтобы сговориться с Саратовским.
Но тогда как всё это понимать? Пожалел? Морок случился? Контузия сказывается? Висяком больше, висяком меньше? В чем причина такого решения, граничащего с должностным преступлением?
Тютчев никак не мог врубиться в эту странную и дурно попахивающую ситуацию.
- Ну, так как? По пивасику? – как можно дружелюбнее повторил приглашение Федор. Тютчевский "мерс" стоял в двух шагах. В нем был холодильник. А в холодильнике пиво.
- Я от коньяка отказался, а ты мне пиво предлагаешь?- спросил Некрасов.
- Что? - дружелюбие Федора кончилось. Была поднявшая голос интонация.- Ты бы стал пить коньяк с этим недоделанным артистом? С этим хмырем?
Некрасов с любопытством посмотрел на напарника:
- А почему он для тебя хмырь?
- Будто сам не понимаешь? – вопросом на вопрос ответил Федор.
Он решил, черт с ним, этим пивом! Разговор надо доводить до логического конца сейчас и здесь.
- А вот и не понимаю. Ты его, если я правильно помню, скоренько в заказчики определил, - сказал майор. - Про это ты хотел услышать?
- А вот здесь в точку, товарищ майор, - сказал Федор. – Про это! Я хочу! Услышать!
- А ты картины видел? Я ведь просил тебя смотреть, - напомнил Некрасов. - На половине картин у него родственники изображены. Уж не знаю, ценные это портреты или нет, но не продает он их. Ни одного светлого пятна на обоях я не углядел. А ремонт был лет двадцать назад.
Тютчев этот сентиментально-ремонтный довод не принял:
- В цене не сошелся! Жадный он. Алчный и хитрый, - добавил он.- И сейчас радуется, что …. нас обыграл.
Этим «нас» Федор оставлял для майора возможность признать свою ошибку. Мол, ты, Федор, прав. Тебя-то он не обманул, пойдем повяжем хозяина.
- Я тебе так скажу, брат Тютчев, - Некрасов остановился, посмотрел на напарника снизу вверх. Достал серыми глазами. - Там одни рамы не доллар стоит. А он не продал! Мебель не продал. Блюдечко хранит, которое он тебе, как пепельницу предложил. Ты молодец, что не стал пачкать.
- И что? – сказал Тютчев. - Ростовская финифть стала доказательством невиновности заказчика убийства? Если я в нее пепел не стряхивал.
- Да! Ты стопроцентно прав, - легко согласился Некрасов. - Да, можно из него заказчика сделать! Запросто. Как в учебнике. На месте был? Был! Значит, исполнение проверял. Картинка у него? У него. Что еще нужно, чтобы в СИЗО отправить? Посидит месячишко, сам во всем признается, – майор был убийственно логичен.
У Федора даже мелькнула мысль, что сейчас майор наконец-то признает свою ошибку, и они вернутся в квартиру.
- А если у тебя такие мысли, чего ты их за версию не берешь?- спросил он с ехидством.
- Ты думаешь из-за того, что у нас исполнителя убийства нет? Нет, брат Тютчев. Не беру я потому, что портреты видел!
- И что? - просил Тютчев. - Это алиби, по-твоему?
- Ты тупой или притворяешься?
В первый раз Федор услышал в словах Некрасова явное раздражение.
- Просто не понимаю, - ответил Федор. – Обьясни понятнее, – попросил он Некрасова. И добавил с вызовом: - Если у тебя получится, конечно.
-Хорошо. Вот ответь мне. -Некрасов осмотрелся по сторонам. Подождал, пока мимо прошел прохожий. -Скажи! Твой дед или отец… По их портретам можно будет утверждать, что внук окажется каким – нибудь… хмырем? – неожиданно спросил Некрасов. – Или все-таки наооборт?
-Ты что? - вскинулся Тютчев. - С дуба рухнул, Борис Иванович?
-Рухнул не рухнул, а теперь, думаю, ты должен понять. Ты же любишь всё на себя примеривать, – без традиционной подколки сказал Некрасов.
И продолжил:
-Я не знаю сейчас, что у тебя в голове, но все-таки скажу.
Некрасов замолчал. Достал последнюю сигарету. Попал смятой пачкой в урну у подьезда. Тютчев ждал продолжения. Он чувствовал, что майор скажет сейчас самое важное по делу Саратовского. Обьяснится, в конце концов, по этой непонятке.
- Я заметил, что ты к людям не обращаешься "уважаемый", – неожиданно продолжил Некрасов.- И правильно делаешь. Поганое это словечко. По нему от человека за версту ментом разит. Сразу учуешь. «Товарищ» как бы неловко. А «господин» – язык не поворачивается.
…Некрасов верно подметил эту особенность в общении Федора с фигурантами и коллегами. Тютчев никому никогда не говорил «уважаемый». Отец один раз сделал замечание, чтобы «всуе уважение кому попадя не разбрасывать». Федор запомнил.
-По характеру своему ты – не мент, - продолжал свою странную речь майор. -И я не хочу, чтобы ты им стал. Я хочу уважать тебя и себя за звание офицеров. Милиции, полиции – не важно.
Некрасов глубоко затянулся. Даже на ярком солнце было видно, как за серым пеплом пополз по сигарете красный столбик.
- Мы людям «уважаемый», а они о нас – «менты». Хороша связочка? Заметил? мы теперь человеку даже «гражданин» не говорим. «Уважаемый, пройдемте». Вот как теперь мы говорим! Как будто и в самом деле уважаем. А людям не надо такого… уважения! - Некрасов скривился на последнем слове.- Людей понимать надо! Со всеми подробностями человека надо чувствовать. А не сажать в СИЗО. пока мы, не спеша и на свободе, в своем уважении к нему будем разбираться. Вот такие у меня резоны, старший лейтенант, что не при делах этот гуру. Хочешь, можешь рапорт подать. Если не согласен, - закончил Некрасов.
И выбросил окурок в урну. Попал.
- А еще мента по папочке можно узнать, – неожиданно для себя сказал Тютчев. – Я заметил, что если мент даже в гражданке, но с этой папочкой, то у него и походка другая.
(Кстати, Федор носил бланки разных протоколов в сумке, похожей на офицерскую планшетку -длинной, узкой, из модного материала. Не любил, чтобы хотя бы одна рука была занята.)
- Ты чего-нибудь понял, что я сказал? – перебил его Некрасов.
- Всё понял, – ответил Федор.
- Ну, вот и славненько, - вяло сказал майор.- Вот как-то так, собрат Тютчев. Извини, нашло что-то. Из-за жары этой, наверное. Я на обед схожу. Встретимся в шестнадцать ноль-ноль, - майорским тоном произнес майор. И пошел по Большой Морской в сторону Исаакиевской площади.
Тютчев кивнул. Не стал подыгрывать, как обычно, когда Некрасов говорил с майорской интонацией.
- Давай подвезу! - крикнул Тютчев в спину напарника.
Некрасов услышал. Но шага не убавил. Только устало махнул левой рукой. Не оборачиваясь.
Тютчева резанул этот жест. Словно половину креста на нем поставил Борис Иванович.
продолжение тут -http://www.proza.ru/2016/04/24/74