Художники-академисты – удивительные выразители прекрасного. Их картины - замечательное украшение жилищ, музеев, присутственных мест, ведь недаром академическую живопись называют "салонным искусством".
Для работ академистов характерны возвышенная тематика, строгое соблюдение академических канонов в построении композиции и высочайшее мастерство живописной техники. Красивость изображения у художников-академистов была на первом месте и зачастую преобладала над сюжетом.
Одним из крупнейших представителей академизма конца 19 века был Генрих Ипполитович Семирадский (1843-1902). Его живописные работы на библейские и исторические темы заметно выделяются своей удивительной красивостью, облагороженностью, гладкостью, яркостью, ну, чистая "услада глаз".
Ещё во время обучения в Академии художеств Генрих Семирадский стремился подняться до уровня мастерства великих живописцев. В одном из писем родителям он жаловался: "…Я один из первых в Академии, но когда я сравниваю свои работы с работами великих мастеров <…> они мне кажутся никчёмными… Какой-то голос шепчет мне ядовито: "Ты так сделать не сумеешь".
И это при том, что во время обучения в Академии Семирадский не раз награждался золотыми медалями: за конкурсную картину "Диоген разбивает свою чашу" ему была присуждена малая золотая медаль, за другую конкурсную картину "Доверие Александра Македонского к его врачу, Филиппу" Семирадский получил большую золотую медаль и звание художника 1 степени. За картину "Светочи христианства" Семирадскому присуждена Большая золотая медаль и звание Профессора.
И хоть имя Генриха Семирадского, несмотря на награды и признание, не вошло в число имён художников мирового значения (даже одно время было забыто), его творчество стало гордостью и славой российской Академии художеств и оставило заметный след в академической живописи.
Генрих Семирадский был подданным Российской империи, родился в Харьковской губернии, получил образование сначала на физико-матическом факультете в Харьковском университете, затем обучался живописи в Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге. Он жил, в-основном, в Риме и считал себя скорее польским художником, нежели русским. Его картины разошлись по музеям разных стран (среди них Польша, Украина, Россия) и частным коллекциям.
Самая значительная картина Г.И. Семирадского "Светочи христианства. Факелы Нерона" - она находится в Национальном музее Кракова (в филиале Сукиницы).
Замысел картины оформился у художника к концу 1873 года, когда он, будучи пенсионером Академии художеств, проживал в Риме. Картина была закончена в 1876-м и являет собой колоссальное полотно по массе изображённых персонажей и по размерам - 3,85 ; 7,04 м. (для сравнения: размер "Явления Христа народу" А.А.Иванова - 540 ; 750 см).
Законченную работу художник выставил в начале мая 1876 года в помещении Академии Святого Луки в Риме. Картина была восторженно встречена итальянцами (ну а как же, история Рима!) и была осыпана такими же почестями, как когда-то там же "Последний день Помпеи" Карла Брюллова (1833г.)
В 1878 году картина "Светочи христианства" выставлялась на Всемирной выставке в Париже и получила Гран-при, а французское правительство наградило Семирадского орденом Почётного легиона.
Художник оценил свою картину в 50 тысяч золотых рублей, сумма по тем временам огромная, потом уменьшил до сорока тысяч. Александр III любил творчество Генриха Семирадского, но даже российский императорский двор медлил, затягивая переговоры о покупке, и П.М.Третьяков, имеющий средства для приобретения картин, также считал сумму непомерно высокой (для сравнения, картина А.А.Иванова "Явление Христа народу" была куплена за 15 тысяч).
П.П.Чистяков в письме к П.М.Третьякову писал:
"Картина Г.Семирадского не продана. Дорого просит — 40 000 р. За то, что человек ловок, смел и талантлив, 40 000 нельзя платить. Нужно ценить честность в деле, умение и выдержку, а таланты Бог дает! Ведь после смелости и ловкости в живописи идет бессовестность и способность репку срывать. В искусстве высоком это низко. Религия и искусство неразлучны, религия присуща духу человеческому... ну да что и говорить, хорошо, а не высоко!.."
Скидывать цену Семирадский не собирался, и картину так никто и не купил. В 1879 году художник (видимо, помня о своих польских корнях) подарил её Кракову, и картина стала основой фонда краковского музея за инвентарным номером 1.
Узнав о широком жесте художника, Павел Михайлович Третьяков рассердился: "Семирадский свою лучшую картину подарил городу Кракову. Значит, он считает себя у нас иностранцем. Как же я буду держать его в русской галерее?"
После этого картины Семирадского Третьяков не покупал и Совету галереи завещал не покупать их. В 1920 году был расформирован фонд Румянцевского музея (Пашков дом), и в фонд Третьяковской галерее поступило собрание живописных полотен русских художников, среди них была коллекция К.Т. Солдатенкова с картинами Семирадского. Таким образом распоряжение Павла Михайловича Третьякова всё же было нарушено.
Я вспомнила о картине Г.И.Семирадского "Светочи христианства" или "Факелы Нерона" после того, как перечитала роман Генрика Сенкевича "Куда идёшь". Роман в оригинале имеет латинское название "Quo vadis", а по-церковно-славянски - "Камо грядеши". Смысл старославянского названия понятен и без перевода и, думаю, переводить "Камо грядеши" на русский вообще бы не стоило. В церковно славянском вопрошении присутствует магическая красота и многозначительная тайна, которая улетучилась в переводе на русский. "Камо грядеши" неизмеримо лучше звучит и полно глубокого смысла, а прямолинейное "Куда идёшь" – глупо и бессмысленно.
Но это к слову. Роман не случайно назван "Камо грядеши". В его текст вплетена историческая притча о том, как апостол Пётр, поддавшись уговорам уцелевших в гонениях христиан, покидает Рим во имя собственного спасения. Бредя из Рима по пустынной ночной дороге, Пётр встречает идущего навстречу Христа и изумлённо вопрошает: "Куда идёшь, Господи?". В ответ слышит ласковый, грустный голос: "Раз ты оставляешь народ мой, то я иду в Рим, на новое распятие." Потрясённый Пётр возвращается в Рим, где был схвачен и распят в 67 году во время правления императора Нерона. Пётр погиб мученической смертью, как и его Господь, только головой вниз.
"Камо грядеши" - единственный роман Генрика Сенкевича, не посвящённый Польше. Это исторический роман, в котором показана жизнь первых христиан в Риме и первые гонения на них. Роман сильный, увлекательно написанный, всякий раз читаю его с интересом, словно в первый раз. Все персонажи – исторически существовавшие лица, кроме вымышленных главных героев - Марка Виниция и Лигии. Их любовь, препятствия, преодоления, опасности на фоне исторических событий настолько интересны, что роман можно отнести к историко-приключенческому жанру.
Генрих Семирадский взял для сюжета своей картины предание о том, как по велению (и для увеселения) императора Нерона были живьём сожжены на столбах тысячи христиан, обвинённых в поджоге Рима.
Известно, что в ночь с 18 на 19 июля 64 года в Риме начался страшный пожар, который бушевал сначала шесть дней, а потом ещё три дня и уничтожил большую часть города. Преторианцы отгоняли плачущих жителей от их горящих домов, не разрешая не только спасать дома от огня, но и вытаскивать из них какое-либо имущество.
(Кстати, Лагерквист в романе "Варавва" пишет, что Варавву схватили, как поджигателя, как раз во время этого пожара, когда он бегал по Риму в поисках христиан.)
Некоторые историки тех лет считают, что инициатором пожара был сам Нерон, ему, мол, захотелось полюбоваться с башни Эсквилинского дворца на зарево пылающего города, поэтому он не только велел поджечь город, но во время пожара от избытка чувств даже переоделся в театральный костюм и, играя на лире, декламировал собственную поэму о гибели Трои.
Но эта занимательная версия не доказана. Вполне вероятно, что современники приписали "авторство" пожара Нерону из ненависти к нему. Слухи быстро распространились по городу, и, чтобы их пресечь, а заодно остановить угрозу распространения новой религии, Нерон объявил поджигателями христиан, и на них началась повальная охота.
Цитата из "Анналов" Тацита: "И вот, чтобы прекратить слухи, Нерон подыскал виновных и подверг тягчайшим мукам людей, ненавидимых за их мерзости, которых чернь называла христианами."
Император решил на потеху себе и для устрашения римлян устроить поджигателям показательную казнь, для чего повелел в собственных садах установить тысячи столбов; к каждому столбу привязывали схваченного христианина, одетого в "тунику скорби" - пропитанный смолой мешок. Ловили и привязывали к столбам всех - стариков, мужчин, женщин, детей. Из романа Сенкевича: "Их число превзошло все ожидания. Можно было подумать, что здесь взяли да привязали к столбам целый народ на потеху Риму и императору."
Чтобы понять изображение картины Семирадского "Светочи христианства", надо прочитать объяснение самого художника, изложенное им в письме к конференц-секретарю Академии художеств Петру Исееву:
"Сюжет картины взят из первого гонения христиан при Нероне; в великолепном саду «Золотого дворца» Нерона произведены изготовления для пышного ночного праздника; на полянке перед дворцовой террасой собралось общество, нетерпеливо ожидающее начала великолепного зрелища – живые факелы, христиане, привязанные к высоким шестам, обвязанные соломой и облепленные смолой, расставлены в равных промежутках; факелы еще не зажжены, но император уже прибыл, несомый на золотых носилках и окруженный свитой наемных льстецов, женщин и музыкантов, сигнал уже подан и рабы готовятся зажечь факелы, свет которых осветит самую безобразную оргию; но эти же самые светочи разогнали тьму языческого мира и, сгорая в страшных мучениях, распространили свет нового учения Христа. Поэтому картину мою я и думаю озаглавить "Христианские светочи" или "Светочи христианства".
Без объяснения трудно понять почему художник назвал картину "Светочи христианства". На полотне изображено настолько многофигурное зрелище, что не сразу заметен и сам Нерон, а светочи христианства (в честь которых название) вообще замечаются в последнюю очередь..
В романе Генрика Сенкевича вот так описан приезд Нерона к началу грандиозного сожжения:
"За ним двигались повозки с придворными в роскошных нарядах, с сенаторами, жрецами и обнаженными вакханками в венках и с кувшинами вина в руках, уже частью пьяными и издававшими дикие крики. С вакханками ехали музыканты, наряженные фавнами и сатирами, игравшие на кифарах, формингах, дудевшие в свирели и рога. На других повозках восседали римские матроны и девицы, также пьяные и полуобнаженные. Рядом с квадригами прыгали плясуны, потрясая тирсами в лентах, другие били в бубны, третьи рассыпали цветы."
Участников нероновского окружения Семирадский изобразил с присущим ему высочайшим мастерством. Подсчитано, что на картине изображено около сотни человек, но что интересно, при рассматривании взгляд не задерживается долго ни на одной фигуре, это потому, что в ней нет центрального персонажа (как, например, Иоанн Креститель в "Явлении Христа народу"). И сами светочи христианства (будущие горящие факелы) замечаются не сразу. Они справа - на высоких столбах, мужчины, женщины, дети ... , одетые в "туники скорби". И только по истечении времени, затраченного на рассматривание всего изображения, можно догадаться об главной идее картины - противостояние между языческим, отживающим "нероновским" миром и рождающимся новым христианским миром.
Некоторые искусствоведы полагают, что изображённые на столбах христиане – это символы христова апостольства, те первые двенадцать человек, которых Христос отобрал для распространения своего Учения. Трудно с этим согласиться, ведь просчитываются от силы первые шесть-семь, а не все двенадцать. Думаю, для художника было важнее изобразить многообразие персонажей нероновской свиты, нежели уныло-бесформенные фигуры будущих факелов.
Художники-академисты не приветствуют прозу жизни, даже в исторической трагедии им нужно показать великолепие вычурных поз, красиво драпирующихся одежд, блеск оружия, блики мраморных колонн, позолоту мебели и прочую красоту ... у христиан ничего этого нет - они не украшение картины, хоть и дали ей название.
Эта картина не волнует. Она не будит никаких чувств: ни сострадания, ни печали, ни тревоги. Сердце не сжимается от мысли, что через минуту-другую живые люди запылают яркими факелами, их как будто нет, а есть только разноцветная толпа сытых и довольных жизнью красиво нарисованных людей ... ими даже любоваться совестно, потому что сбоку на столбах жертвы. Этой картине можно смело дать другое название, например, "Прогулка Нерона" или "Остановка в пути" ...
Когда Генрих Семирадский заказывал для картины раму, то попросил мастера-рамочника написать на ней латинское изречение из Библии "Lux in tenebris lucet, et tenebrae eam non comprehenderunt", что в переводе означает "И свет во тьме светит, и тьма не объяла его". Кого художник имел в виду? Нерона со сверкающей свитой или кучку мучеников на столбах?
У Сенкевича в романе этот момент описан так реалистично, что мурашки по коже: по всем садам шёл вой, плач детей, крики взрослых, громкие молитвы во славу Христа и гневные слова о Нероне ...
Разумеется, красками трудно изобразить слова и голоса, но отношение людей к происходящему можно изобразить движениями, как, например, показано движение (страх, отчаяние, ужас) в картине другого академиста – Карла Брюллова в "Последнем дне Помпеи" ...
У Семирадского в движении только рабы, украшающие столбы гирляндами. А главные действующие лица христиане (давшие название картине) изображены статично, словно не знают, что всего через несколько минут станут светочами в буквальном смысле. Всё это рождает вопросы. Какую главную мысль хотел донести до зрителя художник своей картиной? Почему именно так построил композицию?
Напрашивается крамольная мысль о том, что картина Семирадского посвящена вовсе не первым христианам, а это своеобразный портрет императора Нерона. А "светочи христианства", "факелы Нерона" всего лишь для отвлечения внимания, то есть фон, оттеняющий великолепие римского императорского двора.
Нерон Клавдий Цезарь Август Германик (при рождении Луций Домиций Агенобарб) был настолько чудовищным императором Рима I века, что народная память увековечила его имя в "числе зверя". Число из трёх шестёрок на языке цифр означает имя Нерона и стало символом обозначения этого человека-зверя, жестокого, самовлюблённого, развратного, отмороженного на всю голову убийцы матери и жены!
Всеволод Михайлович Гаршин в своей статье о картине Семирадского писал: "Когда вы входите в зал, где стоит картина, почти неприятное чувство овладевает вами: вы видите перед собою какую-то яркую, пеструю путаницу мраморов и человеческих фигур, путаницу с резкими пятнами, огненными, черными, перламутровыми, золотыми."
Верно, большую часть картины занимает пёстрая толпа знати, а не истинные светочи христианства? Хочется понять замысел художника и оправдать тему и композицию картины: "А может быть, художник хотел показать тщетность борьбы христиан против "власть держащих", а мы об этом не догадываемся?"
У Сенкевича в романе: "Толпы зрителей останавливались перед некоторыми столбами, где их любопытство привлечено было фигурой или полом жертвы, разглядывали лица, венки, гирлянды плюща, после чего шли дальше, задаваясь недоуменным вопросом: "Неужто могло быть столько виновных? И как могли поджигать Рим дети, которые едва умеют ходить?" Недоумение это мало-помалу превращалось в какое-то тревожное чувство."
Картина Семирадского привлекает своей пафосной избыточностью, но именно этим и утомляет. Первое восхищение красотой проходит, и взгляд уже равнодушно продолжает скользить по изображению, в который раз отмечая блеск, складки, завитушки, драпировки, и это - не подводит к осознанию того, что через совсем короткое время на столбах будут гореть живые люди. Почему художник не донёс эту мысль до зрителя, почему задерживает наше внимание на деталях и отвлекает от главного? Почему не говорит о предстоящей трагедии?
Сенкевич в своём романе описывает сцену сожжения:
"Прикрытая цветами и облитая смолою солома занялась ярким пламенем, который, разгораясь с каждой минутой, пожирал гирлянды, устремлялся вверх и охватывал ноги жертв. Народ притих, и сады огласились страшным, оглушительным воплем, криками боли. <... > Но даже самые черствые сердца объял ужас, когда от более коротких столбов понеслись душераздирающие детские голоса. "Мама! Мама!" - кричали дети, и дрожь пробрала даже пьяных при виде этих головок и невинных детских лиц, искаженных болью, задыхающихся в дыму".
Почему, почему ... А потому что картина "Светочи христианства" создана в соответствии со всеми канонами академизма и классицизма. Поэтому она - всего лишь большая, красивая, но поверхностная иллюстрация одного из эпизодов жизни императора Нерона. Можно восхищаться техническим мастерством художника и любоваться виртуозно выполненными им деталями изображения и так далее, но всё это ничто, если нет смысла. В картине прославляются лишь чувственные радости и умалчивается величие христианских ценностей. В этом слабость картины Семирадского при всём её внешнем великолепии!
Я рада, что не одинока в своём мнении. Увидев картину Семирадского, известный критик Владимир Стасов сказал: "Все признали у г. Семирадского много блеска и виртуозности в исполнении, особливо в изображении мрамора, бронзы и других второстепенных подробностей. Но что касается до типов и выражений, общей концепции и настроения, все в один голос находят всё это у г. Семирадского неудовлетворительным и слабоватым".
Русский писатель Всеволод Гаршин (с его лица Репин писал сына Ивана Грозного), описывая достоинства картины, указал на её художественные просчёты: "отсутствие воздушной перспективы в левом углу картины, и весьма слабо написана правая часть, где помещены сами мученики".
В этом отношении мне даже больше нравится первоначальный вариант картины, в ней главными являются сожжённые христиане, даже ощущается последний дым, указывающий на вершение великой трагедии, есть далёкий прозрачный фон, вселяющий веру в то, что христианство, как религию Любви, не остановить.
Старший научный сотрудник Третьяковской галереи Татьяна Агапова в своей работе "Пленники красоты" пишет: "С точки зрения "высокого" искусства картины Семирадского чересчур пестры и легковесны. С точки зрения их "вещной" ценности — они безупречны."
Да, безупречны. Но помимо безупречности изображения и услады для взора, нужны ещё и ощущения: чувство единения и сопереживания. Но тогда .... это будут уже не академисты - "приглаживатели" трагедийных страниц истории, а другие, например, передвижники.