Горячие следы тихой жертвы пахли тёплыми сгустками крови. Она была хоть и спекшаяся уже немного, но всё равно словно парная, и ещё пульсирующая в глубоких резаных и рваных ранах, забитой почти насмерть девочки-подростка.
Не зря наречённая Марией, горькая* от самого рождения и рождённая в жуткий чёрный ливень, словно оплакивающий и знаменующий начало её пути, она - мытарочка Божия, уже от первых дней своего существования приняла мудрой и милосердной душою весь груз и отработку грехов рода своего.
Во время кесарения скончалась матушка её, прямо на операционном столе. Душа её отходя, лишь единожды успела взглянуть да и то, уже из под купола казённых потолков серой больницы на крохотный комочек будущих бедок.
Дождь слёзно омывал тусклые стёкла убогой больницы, плача навзрыд вместе со всеми голосящими и сетующими родственниками. Будущую мытницу взяли себе престарелые родители отошедшей, так как об отце никто и не слыхивал ранее от сердешной, в подоле непутёвая принесла.
Затхлое провинциальное болотце консервативной Азии с неодобрением относилось к нагулышам, так именовались все приобретённые вне брачных уз дети нечистых гяуров*.
Машенька произрастала в среде желтолицых азиатов прекрасным полевым цветочком, словно нечаянно занесённым с далёкой среднерусской равнины каким-то злым роковым ветром в сухие азиатские степи. Выделявшаяся необыкновенной внешностью для данной местности, её мраморная кожа и огромные озёра печально-тихих зелёных глаз неискусительно пленяли. Она привлекала одним своим видом столько внимания и злых языков, что даже её одежда, более походившая на несуразную мешковину нищенского рубища, вместо хорошего и добротного платья, не спасала её от избыточного интереса сотен наблюдающих глаз.
Мечтая хотя бы в школе слиться и обезличиться в серой массе толпы, она и здесь настолько бросалась в глаза и раздражала этой чистой красотою и кротким голубиным нравом, что даже своим смиренным молчанием сумела нажить себе целую армию завистников и врагов.
Школа стала для неё не вторым домом, как значительно позиционировалась её роль на всех показательных мероприятиях, а скорее территорией вне закона самых ожесточённых рвачей и вскормленных понятиями девяностых, осатанелых в дурдоме безнаказанности волчат. Попустительство и "легализованный" беспредел во взрослой среде давало свои обильные ростки и всходы в постоянно неуравновешенной и нестабильной подростковой среде.
Живая и тёплая свежая кровь влекла хищников неустанно, провоцируя инстинктивно на зверские выбросы адреналина в травле преследования и охоты. Пульсирующие прожилки пугливой и трепетной лани Марии тревожили и пробуждали в стае бесенеющих волчат и мелких гиен криминогенной подростковой среды самые мощные и неадекватно-жестокие импульсы и паттерны хищнических инстинктов.
Спусковым крючком стал даже не вечно-источаемый её плотью и подсознанием глубинный страх жертвы, но скорее та роковая красота, которая порождала отнюдь не всегда агрессивные чувства в дикой стае. Волки кружили вокруг, но не трогали пока, до поры, слишком уж приятна для глаз подрастающего мужского населения была эта добыча. Они, словно и не сговариваясь, решили оставить это свежее, ещё только наливающееся прекрасными жизненными соками нежное мясо, как разменную монету, на потом, для более интересной охоты.
Женская часть в большинстве своём была пассивна, но лишь оттого, что вечно проседала под мощным гнётом сурового карательного костяка небольшой стайки страшно озлобленных на всех и вся желтолицых капканомордых гиен. Компания молодых хищниц держала в страхе и ежовых рукавицах всех покорных и ранее непокорных, но со временем затравленных и сломленных молодых самок.
Машенька не сопротивлялась никогда ни их насмешкам, ни вечным издевательствам и глумлениям в свой адрес, лишь оттого, что с недетской мудростью своею рано приобщилась к сокровенной духовной жизни, благодаря благостным влияниям старенького, совсем обветшалого от времени храма на окраине, куда она так часто ходила, стараясь никому не показывать и даже не отрывать от пола своих вечно зарёванных глаз. Молилась она истово и упорно не только по церковному научению, но и так, как голос внутренний рёк и молчанно изливался в её тайных сокровищницах скорби.
Но, казалось, само Небо давно уже готово было принять птичку Божию легкокрылую в свои обители, быть может, пока чиста была она и настолько невинна не только в плоти своей, но и во всех чувствах и устремлениях. Вечерами порою вместо подготовки к урокам читала она старенькие затёртые, и потрёпанные Евангелия и Псалтыри из рук храмовых прислужниц, которые искренне и горячо жалели и сопереживали ей нищей мытарочке, за глаза да про меж собою клича её богородичной росою, так тонко подмечая чистоту её и красоту истинной кротости.
Вечер накануне беды выдался тёмный, раскосые тучи заволокли всё небо, скрывая луну и звёзды, не только в бездонной выси, но и на минарете городской мечети. Машенька всё не могла отойти ко сну и долго ещё сидела на лавочке возле дома, тихо перелистывая старые и давно замасленные листы подаренной ей недавно в храме Библии. Книжица была старенькая, но с гравюрами. Особый трепет и взрыв чувств и эмоций её вызвали сцены на крестного хода и распятия Христа. Казнь Его породила дикий ужас и горький град слёз из надорванных увиденным глаз.
Поутру молитва ещё более истово струилась и всепроникала в каждую клеточку её сознания. Она словно очутилась в молниеносном потоке ещё более горькой правды и вселенского характера осознания боли...
Дорога в школу была заплаканной и рыхлой, смердяще-грязной от вчерашнего слёзного потопа со скорбящих небес. Маша шла всё быстрее, боясь опоздать к началу занятий, и решив сократить путь, свернула на футбольное поле на заднем дворе школы, где собиралась, как правило, вся блатная школьная кодла для решения денежных вопросов по отморозке телефонов и прочих ценностей, денежных поборов у зарекомендовавших себя лохами в этой волчьей среде. Маша никогда не представляла для таких серьёзного интереса, так как была беднее церковных мышей. Но провожающие её взгляды малолетних хулиганов, спровоцировали уже в который раз всплеск ревности в стае толкущихся рядом злобствующих гиен - девочек-подростков, более дерзких и агрессивных в школьной среде, неприемлющих и затравливающих всех, пришедшихся им не по вкусу.
Иудино семя, шестерящая поблизости однокашница и вечно списывающая соседка по парте Марии, тут же почуяв запах жареного, достаточно стратегичная по натуре, лизоблюдчески вызвалась подозвать слишком приборзевшую красавицу на важный разговор и объяснения по понятиям о том по чьей территории ступает её нога.
Разъярённые жалкой завистью и мелочной ревностью бешеные рвачихи накинулись тут же, практически без диалога, начав морально грузить, жёстко тромбовать и прессовать пассивную жертву. Подростковая жестокость девочек ужаснула бы в этот момент и реальных убивцев, видавших виды. Вмешаться в процесс подавления и травли беззащитной Марии не решилась даже группа пацанов, достаточно весовых в школьной среде. Зная бешеные нравы жёстких азиаток, даже они лишний раз не хотели лезть в женские склоки. Докурив, они исчезли с площадки, решив, что дело обойдётся обычным унижением, тасканием за патлы или подписыванием на копейки мелкой.
Груды мышц замкнули щупленькое тельцо в сдавливающее, как удавка кольцо и безбожно-зверски долгое время пинали и потыкивали резными ножами-бабочками практически не сопротивляющийся, лишь ещё отчасти прикрывающийся в минуты возвращения в сознание, окровавленный балласт тела Марии. Кастеты - мрачные атрибуты неформальной власти и лидерства школьной борзоты, пошли в дело не сразу, лишь войдя во вкус и ощущая полную свою безнаказанность и безропотность, перед совсем уже обмякшей жертвой, они просто довершали грязное дело и жуткую работу, дробя и размалывая в кашу носовые перегородки фарфоровой девочки.
Зверская экзекуция интенсивно длилась около часа... На следующий день тело Марии нашли местные собачники, выгуливающие своих питомцев в окрестностях школьных спортплощадок. Видимо пытавшуюся ползти в сторону школы за помощью, но застывшую в болевых конвульсиях. Окровавленное месиво по-тихому свезли в больницу, а после также тихо, практически по-мышиному, похоронили Марию в закрытом гробу, дабы избежать излишней огласки и пристального внимания со стороны Министерства образования и правоохранительных органов. Поставленный диагноз и причина смерти были совершенно нелепы, но никого не смутил и этот факт. Жить в своём тихом и крайнехатном спокойствии хотелось здесь, как и везде, всем и каждому. Благополучия ради была проведена серьёзная воспитательная работа и десятки психологических тестирований. Выражены соболезнования безутешным инвалидам - бабушке и дедушке скончавшейся.
Солнце закатно уходило за горизонт, окончен был вечерний намаз и местный муэдзин вглядывался в сумеречное небо, внутренне взывая к Аллаху о вразумлении всех правоверных мусульман... и этих безумных хищниц. Вдалеке виднелись купола старенького храмика, где шло отпевании рабы Божией Марии, под полумесяцем минарета ныне разгорался спор между суфийским имамом и местными мусульманами радикального толка, выступающими в защиту карательниц. Но мудрый муэдзин, словно неустанно ведя диалог с самим Аллахом, хранил молчание, перебирая медленно чётки и устремляя взгляд в самую гущу туч предгрозового неба, которое чернильно начинало взрываться и выливаться безутешными потоками скорби о светлой душе невинноубиенной девочки. Впервые прозревая в Небе светлые очертания Ангелов, он знал, что между куполом и минаретом, между крестом и полумесяцем - Бог един... и оттого всё более погружался во внутрение убежища скорбящего молчания.
Небо рыдало навзрыд, гроза предтечами возмездия гремела громом-караем и сверкала ослепляющими молниями. Отпевание закончилось, священник уходил молча, оглохнувший и онемевший от душевной боли сопереживания, муэдзин застыл под минаретом, прозревая грядущее и превращаясь во всевидящий, но навечно замолкнувший камень. Имам во имя мира и дипломатического регулирования и без того духовно-социального дисбаланса, смирился и вынужден был закрыть глаза на многое и многих. Душа мытарочки поднималась всё выше, всепрощая и побеждая любовью и всепрощением всё... и всех...
Могильный холмик горькой мытарочки скромно приютился на самой окраине "льготных мест", для всех отошедших из категории лиц эконом варианта.
Лишь на Небесах, словно сам Господь озаботился для своей мытарочки, ждали её душу отстрадавшую самые чистые и светлые небесные перинки - облачка белоснежные... Да вечерами, тихохонько с луною вместе заглядывала в крохотные оконца стариков какая-то одинокая звёздочка с синих полотен Божьего покрывала. Мытарочка светила ярче солнышка для своих, столь рано осиротевших стариков. Порою с пречистыми Ангелами захаживала в их одинокие бессонные ночи вместе с бесприютными степными ветрами иссушая горькие слёзные потоки, утешая сирые и обездоленные сердца.
* Мария - с древнееврейского переводится, как горькая или печальная.
* Гяур - религиозн., пренебрежительное в отношении любого неисповедующего Ислам, любой иноверец для мусульман.
21.04.16 - 2.05.23