- Ну что… асфальт дробить умеем?
Честно отвечаю:
- Нет.
- Это хорошо, что честно сказал… а то прискачет такой орел, я и то могу, и это могу, а как до работы пойдет, так и хвост поджимает…
Молчу.
- Чего скис-то… научим, не впервой.
Догадываюсь:
- Это отбойным молотком стучать?
- Им самым, дыр-дыр-дыр, дыр-дыр-дыр…
- Голова заболит…
- А ты как хотел, на работе всегда голова болит… голова не болела бы, так не платили бы столько.
Наконец, спрашиваю:
- Сколько?
Дядька называет сумму.
- Вау…
- А ты чего хотел, хозяин у нас щедрый, не чета некоторым… Ну пошли…
Идем в рассветный туман, где-то пробивается сонное чириканье, гулкое мм-у-у-у-у, где-то шуршат шины.
- Ну что… вот здесь долбить будем.
Дядька идет к полотну шоссе, ставит знак дорожных работ.
- Ну давай… вот так молоток держишь… теперь долби… давай… потихонечку… да чего ты боишься его, не сожрет он тебя, чего ты в самом деле?
Хочу отшутиться, а вдруг сожрет, не отшучиваюсь.
Голову пронзает грохот молотка, спрашиваю себя, почему у дятла голова не болит…
Палит солнце.
Клубится пыль по дороге.
- Устал?
- Есть маленько.
- А то давай отдохнём. Время есть еще.
- Сколько?
- Да вся жизнь.
- Я серьезно.
- И я серьезно. Куда торопиться-то…
Вечереет.
Смотрю на дорогу, вернее, на то, что от неё осталось, глубокий поперечный провал делит дорогу надвое.
- Это зачем? Трубу будем прокладывать?
- Увидишь… отдыхай пока…
Отдыхаю пока. Смотрю на вереницу машин, которые так и стоят, так и ждут незнамо чего. Не нравится мне, как они на меня смотрят, не нравится, отворачиваюсь, ухожу к холмам, с вершин которых видны окрестности, хоть посмотрю, где мы находимся, пока туман не выпал…
Оглядываюсь.
Не верю себе, с ума я сошел, что ли…
Очень похоже.
Нет, не сошел с ума, всё так и есть, длинное шоссе, замкнутое в кольцо, вереница машин, насколько хватает глаз, и вдоль дороги – города, города, города, сходу и не поймешь, то ли это разные города, то ли один и тот же город. Нет, вроде один и тот же, начинается на самом горизонте, поднимается из пепла, растет – и снова падает, разрушенный войной.
- Любуешься?
- Это чего?
- Кольцевая, чего… замкнулась, вишь…
- Вижу.
- Вот так и крутятся… Свергнут кого, потом опять поставят, только-только города отстроят, и опять по новой бомбы на город бросать…
Молчу. Не верю. Не понимаю.
- Отдохнул?
- Вроде да.
- Вот и молодца, давай дальше работать.
Спрашиваю еще раз:
- Трубу прокладывать будем?
- Да нет, тут не трубу, тут другое…
Спускаемся с холма, уже почти темнеет, светлой остается только дорога в сиянии фар.
Ждут автомобили.
Ждут люди за рулем.
Ждут.
- Ну, давай… хватайся с той стороны.
Дядька хватается за край шоссе. Хватаюсь за асфальт, не понимаю, что мы будем делать.
- Тяни… потихонечку.
Тяну – дорога поддается удивительно легко, несу её, как легкую скатерть, сам пугаюсь этой легкости.
- Ты тише там, не урони… выпустишь, не поймаешь потом…
- Держу, держу.
- Все вы так говорите, а потом как отпустит, потом ищи-свищи…
Не отпускаю. Тяну полотно шоссе дальше и дальше в темноту ночи.
Чуть погодя понимаю, что дорога кажется легкой только сначала, - чем дальше, тем труднее волочить, останавливаюсь, перевожу дух, дядька терпеливо ждет меня, приговаривает что-то, что легче бы без остановок дойти…
Хочу спросить, до чего дойти, тут же вижу, отрезок дороги далеко впереди, шоссе уходит вдаль, к парящим в небе мегаполисам на горизонте, к чему-то легкому, полупрозрачному, космическому…
- Вот туда и тащим… это продолжение дороги нашей, - кивает дядька.
- Понял… а… а кто нашу дорогу замкнул?
- А черт его знает…
- Может, сама?
- Может… ну давай… присоединяй осторожно…
- Пришить, может? Или еще чем скрепить?
- Не боись, сама прирастет… вот так…
Прикладываю дорогу, смотрю, как она притягивается к полотну будущего.
- Ну, вот теперь…
Дядька не договаривает, слышу оглушительный вой сирен, как кажется – со всех сторон.
- Началось, - шепчет дядька, добавляет несколько слов, которые говорить нельзя.
- Что началось?
- Да что, известно что… - дядька отчаянно машет рукой все еще неподвижным машинам, - э-э-эй, сюда давайте! Живо! Путь открыт, м-м-мать вашу!
Кто-то замечает дорогу, кто-то давит на газ, две, три, четыре машины едут вперед…
Надрывается сирена.
Дядька орет:
- Живее!
Добавляет еще пару словечек, которые говорить нельзя.
Что-то происходит, что-то опускается с неба, какие-то тени, какие-то всполохи, не двигаться, вы окружены, всем оставаться на местах… Кто-то хватает меня, сбивает с ног, катимся с кем-то по склону холма…
- Вы… вы чего?
- Чего-чего, сейчас бы арестовали нас на хрен…
- К-кто бы арестовал?
- Кто, эти, кто… дорогу-то мы им раскурочили, вот они и злые как черти…
- А что, нельзя было раскура… раскурочивать?
- Нельзя, конечно… они дорогу замыкали-замыкали, мы тут напортили все…
- А нам чего теперь будет?
- Ничего не будет, не боись, не увидят нас… Ох, забегали-забегали, замаются сейчас петлю-то снова запетливать…
- З-зачем… запетливать?
- Зачем-зачем, чтобы в будущее не пустить, что непонятно-то…
- А зачем в будущее не пустить?
- А это ты у них спроси… чш, куда поперся-то, так и бошку с тебя снимут…
Прячусь в кустах, смотрю, как эти сверху снова разрывают дорогу, снова тащат шоссе назад, замыкают в петлю.
Успеваю заметить и еще кое-что.
А дядька заметить не успевает, сжимает мое плечо:
- Сколько их было? А?
- Десять… не, вру. Двенадцать.
- Отлично. Проскочили.
Говорю зачем-то, сам не знаю, зачем:
- Трое на машине, трое на велике ехали, один пешком…
Ладно, ладно, неважно… ехали медведи… на велосипеде…
Смотрю туда, где только что было продолжение трассы – дорога тает в тумане, исчезает.
- Черт…
- Ничего… всегда так бывает… человек десять перейдет, и хорош…
Дядька разливает чай.
Смотрю на календарь на стене, не понимаю.
- Чего-то с календарем у вас…
- А чего?
- Две тыщи двадцать восьмой.
- Ну, что ты хочешь, сколько лет прошло…
Молчу. Здесь нужно что-то сказать, только я не знаю, что.
- Ничего… Счас, передохнем, успокоятся они, мы дальше пойдем долбить…
Хочу спросить, кто они.
Не спрашиваю.
- Да черт их знает, кто они…
Вздрагиваю.
- Я же не вслух сказал.
- Да все одно и то же спрашивают.
- А что… до меня другие были?
- Были, конечно.
- И…
- Что И… подстрелили их всех… эти там…
- Да вы чего?
- Чего-чего, думал, нас тут пор головке гладят? А вот фиг тебе… Чего побледнел, боишься, домой иди… Я серьезно, здесь выжить, это мужество какое надо…
- Ничего… выдержу…
- Ну, смотри…
- А это… А мы сами туда не пойдем?
Показываю в ту сторону, где продолжается шоссе.
- Не-е, парень… мы тут нужнее…
Киваю, нужнее так нужнее.
- Ничего… как-нибудь потихоньку… переведем людей… сколько сможем… спать ложись давай, завтра продолжим…
Осторожно спрашиваю:
- А… а завтра мы к какому времени дорогу снова соединим?
- Ишь ты, шустрый какой… может, вообще не соединим, если непогода какая будет…
- А если не будет?
- Ну… часикам к шести…
- Ага, ясно…
Ухожу в комнатенку, которую мне выделили, чтобы спать, осторожно проскальзываю в комнату, которую дядька мне отвел для ночлега.
Прислушиваюсь.
Открываю окно, бесшумно выбираюсь на улицу, в холодок ночи, достаю телефон.
Вызваниваю хозяина.
Длинные гудки.
Жду.
- Ну что вы там, нашли урода этого, который дорогу режет?
Это начальник. Вот так, ни тебе здрассьте, ни тебе до свидания, это на нашего шефа похоже…
- Не… не нашел.
- А чем вы занимались вообще, позвольте узнать?
- Чем… искал его.
- Пока вы его искали, он еще раз дорогу разрезал, тринадцать человек сбежали!
Ёкает сердце, значит, тринадцать.
- Ищите хорошенько…
- Ищу.
- А то, может, подкрепление прислать?
- Да что подкрепление, я что, с одним человеком не разберусь?
- Ну, смотрите у меня…
Хочу ответить – буду смотреть, не успеваю.
Короткие гудки.
Набираю другой номер.
Жду.
- Алло.
- Завтра… часам к шести к шоссе подходите.
- Мне одному подходить?
- Чего одному, все подходите… кто хочет…
- Да мало желающих что-то… добрая половина только храбрятся, а как до дела дойдет, так в кусты.
- Ну, хоть сколько-то, уже хорошо… Ну, давай.
- Давай.
Короткие гудки.
Осторожно пробираюсь обратно в окно, вытягиваюсь на постели.
Светится шоссе на горизонте в лучах фонарей.