На кухню, следуя друг за другом, вошли трое. Шествие уверенно возглавлял Священник, облаченный в стандартное черное одеяние. Следом, с отставанием в пять-шесть шагов, как будто брезгая приближаться к "святому отцу" ближе некоего критического рубежа, дрейфовал симпатичный молодой Атеист, облаченный в строгий белый костюм, белые туфли и белую шляпу. Позади же всех еле-еле плелся, потерянно озираясь по сторонам, длинноволосый, небритый, сомнительного вида Агностик, как если бы не понимающий, где именно и каким именно образом он вдруг оказался, и постоянно путающийся в полах слишком длинного, явно не по размеру халата в черно-красную полоску, накинутого поверх голубоватой пижамы с плюшевыми медвежатами. Наконец, все трое сгруппировались вокруг стола, на котором стоял стакан и... больше ничего. Несколько секунд прошли в полной тишине: все трое молча разглядывали стакан, который, казалось, вот-вот лопнет под тяжестью изучающих взглядов. Первым заговорил, как это обычно и бывает, Священник:
- Этот стакан полон! - торжественно объявил он, ни секунды не колеблясь в своем суждении, - И да будет так! У кого-нибудь из присутствующих есть возражения?
Агностик, предчувствуя недоброе, боязливо втянул голову в складки халата. Атеист же, не церемонясь, взял стакан со стола и перевернул на весу. Из стакана ничего не вылилось и не упало.
- Вот, смотри, пень трухлявый, - начал он с своем фирменном хамовато-заносчивом тоне, - в стакане ничего нет!
- Ты... ты... невежда! - взвинтился Священник, - если из стакана ничего не льется, то это не значит, что в нем ничего нет!
- И что же в нем есть, кроме пустоты?
- Он, видишь ли, полон воздуха.
- Старый казуист! – воскликнул Атеист, яростно сверкнув глазами.
После недолгих последовавших пререканий эти двое решили, что рассудить их должен Агностик, уже было начавший пятиться к выходу из кухни, но застигнутый врасплох внезапно обращенными к нему раскрасневшимися лицами своих добровольных подсудимых. Однако судья из него был, прямо скажем, никуда не годный. Не говоря ничего по существу, он лишь плел туманные кружева обтекаемых недо-утверждений о том, что, дескать, всего знать человеку не дано, и такие вопросы, как вопрос о полноте или пустоте стакана, явно выходит за рамки его когнитивной юрисдикции. Когда же его товарищи, известные своей глубокой нетерпимостью к чему бы то ни было неоднозначному и неопределенному, в совершенно буквальном смысле приперли Агностика к стенке всеми четырьмя руками, то инстинкт самосохранения возобладал над врожденной неуверенностью загнанного в тупик бедолаги, и следующая фраза, оказавшаяся спасительной, сорвалась с его языка:
- Да какая разница, пустой он или наполненный воздухом, если нам все равно нечего в него налить и выпить!
Действительно, выпивки ни у кого с собой не было. И тогда, позабыв про разногласия, все трое начали искать то, что гораздо насущнее любых философских споров. Искать долго не пришлось: на кухне, помимо стола и стакана, была только плита со стоящим на ней жестяным чайником, очевидно, принадлежавшим, как и его возможное содержимое, Расселу, хозяину квартиры. Однако нашим измученным жаждой героям было уже не до старинных частнособственнических предрассудков. На чайнике и только на нем сфокусировался взгляд всех троих. Точно так же, как и в начале, последовало несколько секунд тишины, и точно так же, как в начале, Священник нарушил эту тишину первым:
- Этот чайник полон под самую завязку! - чуть ли не нараспев произнес он своим бархатным баритоном, опускаясь на колени и крестясь, - Это я вам говорю! Есть несогласные?
- Есть, - откликнулся Атеист, - ибо только круглый идиот может думать, будто в этом чайнике хоть что-нибудь есть, и сейчас я обосную тебе свою точку зрения...
И опять завязалась потасовка между Священником и Атеистом. И опять Агностик, не успевший вовремя спрятаться под столом, был приперт к стенке. Надо сказать, что нервы его были к тому моменту уже основательно расшатаны, и потому при новой эскалации конфликта он почти сразу же упал в обморок. Фразы, которые он перед этим успел промолвить, были как на подбор бессвязны, а значит не могли склонить чашу весов ни в пользу Священника, ни в пользу Атеиста, спор между которыми, соответственно, продолжился и быстро перетек в куда более ожесточенное русло. Столь же ожесточенное, сколь и энергозатратное: голосовые связки вскоре были сорваны у обоих, а чудовищный стресс, вызванный интенсивной перепалкой, привел к отключению всех систем жизнедеятельности...
Все трое мирно спали на полу, когда порог кухни переступил Будда. Вслед за ним зашел Рассел, недавно принятый Буддой в ученики.
Мудрейший из людей, переступая через распластавшиеся на полу тела, достиг отдаленного угла помещения, взял с холодной плиты жестяной чайник, подошел к столу и налил в стакан содержимое, которое на вид казалось красным вином, а на запах и вкус - божественной амброзией, исцеляющей от всех болезней и пороков. Испив до дна, Будда бросил на своего ученика взгляд, полный, как всегда, уравновешенного счастливого спокойствия, и спросил:
- Как думаешь, Рассел, в чем проблема этих троих?