Мефистофель

               


М-да, не повезло мне .  В Ленинград я сорвалась по  приглашению Александра Дольского, барда, махнув рукой на распределение в институте и все привилегии, гарантированные моим дипломом с отличием. Дольский сказал, что у меня талант и редкостное умение писать стихи на готовую музыку, а у него друг был, молодой и талантливый композитор.
 Не знаю, помнил ли он сам об этом приглашении, много тогда было им песен спето на концерте, по случаю открытия нового Дома культуры, ну и бокалов вина было пригублено немало, не без того. Молдавия все же… Я  же слова знаменитого барда под сомнение не ставила и настроена была решительно.

  Увы, в театре «Сатиры и комедии» мне сказали, что Дольский - в Средней Азии. На гастролях, заменяет заболевшего артиста. Я упрямо решила дождаться его возвращения.

 Денег у меня было мало –  погоревав , папа дал мне 200 рублей и купил билет – в один конец , мол, не станешь знаменитой – не возвращайся.

  Вот и бродила я по улицам вечного города, звонкая и голодная, как сказала бы моя мама, «искала приключений на свою задницу». Ну да я не унывала. Очень мне было интересно – все, город, выставки, но особенно люди. Что ни ленинградец, то – типаж. Это вот, как Печерин – со светлыми волосами и темными усами, идет и руками почти не размахивает. Породистый, значит, и со скрытным характером, если верить Лермонтову. Хотя, кто их знает, в жизни всякие отклонения бывают. А этот вот ,о, этот человек,шедший впереди меня, очень даже интересен! Красивый такой, прямо Врубелевский « Демон сидящий», особенно в профиль. Только с бородкой и немного сутулый. Зрелый совсем, скорее уж, наверное, Мефистофель. И взгляд у него такой же, обреченный, но гордый.
 Обут он был в коричневые сандалии, неприметную одежду, а в руке  держал авоську – с продуктами.
 
  Я шла за ним - на порядочном расстоянии – вниз по Невскому, стараясь не потерять из виду. Он зашел в антикварный магазин, я тоже потолкалась у прилавка, разглядывая малахитовые браслеты. Потом он  вышел, и я за ним. Недалеко от Дворцовой площади он свернул в какой-то переулок и остановился на автобусной остановке. Я спряталась за телефонную будку. Пропустив два автобуса,он сел в третий, и мы поехали. И ехали  долго, я все боялась, что он выйдет, а я не успею - он был на передней площадке, а я - на задней . Хорошо хоть росту он был высокого, выделялся.
 Тут автовус остановился, и он вышел. Я отчаянно стала пробираться к задней двери, а когда, наконец, злая и растрепанная, выпрыгнула на асфальт, он стоял передо мной и протягивал руку:
 - Кирилл Остовцев.
 Так мы познакомились. Он был художник, и мастерская его была здесь, неподалеку от Крюкова канала. Он спросил, не желаю ли я  разделить его скудный холостяцкий ужин, и я подумала – почему бы и нет. Уже одно то, что он художник, вызывало у меня симпатию и доверие – у меня было много знакомых художников, там, дома. Все – очень хорошие люди.
  Кирилл достал ключ из почтового ящика и открыл дверь ужасно захламленной квартиры в полуподвале.
 Он широким жестом  пригласил меня присесть на одно из причудливых кресел в стиле не то барокко, не то Рококо, с налетом пыли на продавленных сиденьях. Быстренько пододвинул столик и еще одно кресло, обмахнув  их  заляпанным красками полотенцем, включил торшер без абажура, и сказал мне:

 - Ты пока открой консервы и порежь хлеб и колбасу, а я сейчас вернусь.

 Он ушел, а я, сделав все, что надо,села в кресло и осмотрелась. В углу комнаты стояло подобие тахты, с одной стороны занавешенной гобеленом со странной кубической женщиной на нем – кто-то сработал её под Пикассо, тяжеловесную, как гирю, и с квадратными грудями. Почему-то фиолетового цвета. С середины потолка свешивалась стеклянная картина с мозаичной птицей, радужной и красивой. Синяя птица, « Птица счастья завтрашнего дня», промурлыкала я что-то из  «Самоцветов».
   
 Всюду валялись грязные стаканы, палитры, тюбики с красками. На всем -  печать веков и, как говорится… Но тут вернулся Кирилл, оказывается, он бегал за вином, и сейчас же воодрузил бутылку посередине стола, гае вместо скатерти была постелена газета. « Айгашет»,- прочла я название- армянское вино.
 Мы выпили. Вино полилось в мой пустой желудок, согрело его, и он забурчал. Я смутилась, Кирилл засмеялся и пододвинул ко мне колбасу:   
 -  Давай, ешь.

 Я ела, можно было и не предлагать.

 -  Ты что, тоже художник, что ли? – Спросил он.
 -  Не, я – поэт, - сказала я, добирая хлебом масло из-под сардин.
 -  И о чем ты пишешь?
 -  Обо всем.
 -  Про меня тоже напишешь?
 -  Тоже.

 Мне было хорошо и уютно. Кирилл включил приемник, музыка была печальная и чистая. Приемник был старый, ламповый, без корпуса. Я такие видела у военных, когда жила на Севере.

 -  Хороший приемник, - сказал Кирилл, « Голос Америки» только так ловит. И посмотрел на меня.
 -  Я не из КГБ. – Сказала я, сыто улыбаясь.
 - А я подумал сперва, что тебя мне на хвост посадили.

 Я не слушала, что он говорит. Выпили еще вина, и Кирилл поплыл куда-то вбок, я засмеялась.
 Он быстро нагнулся, подхватил меня на руки и понес на тахту.  В животе екнуло, но сопротивляться не давала навалившаяся сонливость. Он меня раздел и попытался что-то сделать. Квадратная баба смотрела на нас с гобелена – простуженно и равнодушно. Птица-счастье качалась под потолком, стеклянно позванивая. Кирилл еще повозился, я ему не помогала и ничего у него не вышло. Он спросил меня горячим шепотом:
 - Ты что, девочка, что-ли?
 - Угу, - соврала я сонно.
 - Тьфу, связался с малолеткоЙ, - в сердцах выругался Кирилл, и обиженно повернулся ко мне спиной. Мне было все равно. Я еще немного посмотрела на стеклянную птицу и уснула.

   Проснулась я от шума воды на кухне – Кирилл чистил зубы и грел воду для чая.
 
 - Привет, - сказал он.

 Мы позавтракали, чем осталось. Он оделся, я тоже, и мы пошли.
 Набережная Крюкова канала была вся облита солнцем. Вода в канале была такая чистая и холодная, что ломило зубы при взгляде на неё. Кирилл показал рукой на другую сторону :
 -  А вон там, видишь, - Никольский собор. – Зайди, если время будет, там очень красиво. Я сейчас занимаюсь реставрацией одного собора, только в Суздали, так что не знаю, когда еще Бог даст свидеться.  – И добавил:
 - Да, ты вот что, с людьми будь поосторожнее, разные они бывают.
  На трамвайной остановке он объяснил, как доехать до Невского, наклонился, поцеловал меня в лоб и сказал:

 -  Ну, будь.  Мне пора. - И пошел по делам.

  Я тоже пошла. А в голове у меня складывались строчки:

«Айгашет», армянское вино,
На дворе почти полутемно.
И глядит с улыбкою кота
Из углов седая пустота.
Все равно, Кирилл ли ты –
Мефодий?
Все смешалось,
Все нелепо вроде.
А кругом обшарпанные стены,
а на них – немые гобелены.