Офицер социальной полиции, Антону Ивановичу, показался человеком милым и добродушным.Неуловимыми жестами, приятным голосом и бог его знает чем еще, он сумел расположить к себе собеседника, создав атмосферу комфорта и спокойствия. А как могло быть иначе, наш суетный мир давно подчинен единственной цели – удобству проживания человека. Комфорт, спокойствие и порядок – те самые краеугольные камни, которые на протяжении двух последних веков составляют основы человеческого общества. Каждый член общества достоин любви, тепла и надежды. Каждый член общества строит мир комфорта, понимания и участия. А вместе мы создаем Океан Жизни, наполненный миллиардами любящих душ.
Антон Иванович ждал этот день с нескрываемым внутренним возбуждением. Чем ближе подходил срок, тем сильнее билось сердце, отстукивая свой шаманский ритм. Ту-дун, ту-дун, ту-дун! Шутка ли, именно сегодня Антону Ивановичу исполнилось пятьдесят. День Выдоха. Праздник для каждого полезного члена общества и горе для человека, чья жизнь не принесла этому миру ничего. Антон Иванович трезво оценивал свою жизнь и особенно не беспокоился, лишь иногда мысль о собственной бесполезности ядовитой змеей кусало его в живот, наполняя внутренности скользким ощущением неуверенности, но тотчас отпускало. Антон Иванович, безусловно, был полезен обществу и все свои годы он отдал исключительно ему во благо. И сейчас, удобно устроившись в кресле и слушая сладкие речи социального офицера, Антон Иванович все дальше уплывал на лодке своих мечтаний. Он все больше погружался в собственную раздумья, практически ощущая свежесть солнечного утра в собственном доме, предоставленном «Конституцией и Правом» для всех полезных членов общества после Дня Выдоха. В смелых мечтах этот домик скрывался на берегу моря, под тенью платанов или в изгибах пальм, но Антон Иванович понимал, его полезность не настолько велика, чтобы государство выделило ему подобные апартаменты. Но почему бы и не помечтать, тем более жизнь – это великая радость. И все же, его мысли были более приземлёнными, он размышлял о том, как будет рыбачить на тихой реке, представлял, как к нему будут приезжать внуки и его красавица жена станет угощать их пирожками и домашним вареньем. Мечты эти, с каждым днем, приобретали все большую осязаемость и уже готовы были вырваться наружу, стать реальностью. Их можно было ощутить кожей, вдохнуть ноздрями, попробовать на вкус. Остался один шаг и этот шаг он пройдет именно сегодня. Пройдет, сидя в кабинете у офицера социальной полиции.
Чем дольше слушал Антон Иванович офицера, тем больше успокаивался. Процедуру он знал, она повторялась каждые десять лет. Каждые десять лет совершалось подведение жизненных итогов. Офицер проводил анализ всех достижений человека, отображая его успехи и конечно неудачи. На основании такого анализа составлялась карта полезности человека. Простые цифры, за которыми спрятано так много. По результатам предыдущих встреч Антон Иванович знал, что количество успехов, правильных решений, законченных проектов, доминировало над количеством постигших неудач, а коэффициент полезности давно и прочно занял положение "плюс". Поэтому, на последней встрече беспокоиться было не о чем. Нужно лишь дождаться формальностей и получить свой домик, свою пенсию и свое право на медицинское обслуживание.
В какой-то момент Антон Иванович совсем расслабился, слушая монотонную и доброжелательную речь сотрудника социальной полиции, и не сразу обратил внимание на прозвучавшие слова:
- В дальнейшем социальном обеспечении гражданину Петрову Антону Ивановичу отказать.
Офицер участливо улыбнулся и добавил:
- Мне очень жаль.
Антон Иванович улыбнулся в ответ, все еще не понимая сказанных слов и лишь через секунду, изменившись в лице и проглотив выразительность и четкость букв, бесцветным голосом спросил:
- Простите, что значит - отказать?
Офицер полиции улыбнулся еще раз и произнес:
- Понимаете, вам отказано в дальнейшем социальном обеспечении, а по закону работать вы уже не можете, следовательно и обеспечивать себя тоже. Мне очень жаль.
- Но позвольте, я же всю жизнь… Я же был полезным членом, у меня есть документы, в конце-концов.
Антон Иванович дрожащей рукой пытался вытащить паспорт-планшет из кармана. Вытащив, тотчас уронил его на пол, извинившись и обозвав себя растяпой, он поднял и поспешно протянул паспорт офицеру.
- Вот, посмотрите. Здесь все указано.
Работник полиции окинул взглядом посетителя и не обратив внимание на документ, бесцветным голосом произнес:
- Мне известен весь ваш жизненный путь, я в курсе всех ваших успехов, государство и общество ценит ваш вклад в создание мира Комфорта и Любви, но таков вердикт Коллегии Высоких Арбитров, он окончателен и обжалованию не подлежит. Мне даны все полномочия и инструкции для назначения даты вашей аннигиляции. Ваша супруга и сын уже оповещены и они будут на связи в ближайший час. Я советую вам достойно принять данное решение коллегии и смириться с ним. Однако, как вам известно, ваш сын может изменить решение, если он подпишет соглашение об опекунстве не полезного члена общества. В таком случае, все бремя по вашему дальнейшему обеспечению ляжет на его плечи, но по закон аннигиляция не может быть приведена к исполнению.
- Но позвольте, ведь я всегда справлялся со своей работой, я приносил пользу, я не нарушал закон, я воспитал сына, наконец.
Антон Иванович судорожно цеплялся за ускользающее будущее. Цеплялся и не верил тому, что говорит офицер. Это не может быть правдой. С кем угодно, только не с ним:
-Уважаемый офицер, продолжал он - ну пожалуйста, поймите меня, я всю жизнь, я ведь на благо…
Офицер социальной полиции, посмотрел в глаза Антону Ивановичу. Это был уже совсем другой взгляд, твердый, холодный, чужой. Его словно выкопали в вечной мерзлоте или привезли с северного полюса. Взгляд, как абсолютный нуль. Под этим взглядом Антон Иванович съежился, превратился в молекулу, в ничтожество, распался на атомы, растворился в кресле.
-Что ж, вы хотите знать причины? Извольте. Давайте рассмотрим коэффициент вашего интеллекта. По шкале Риддинга он составляет 20,8 единиц, что, как вы понимаете, весьма высокий результат. С таким коэффициентом вы вполне могли заниматься научной работой, а не прозябать на должности менеджера по подбору персонала.
-Но ведь…
- Прошу вас, не перебивайте. Итак, не смотря на столь высокий коэффициент интеллекта, ваша работа и образ жизни соответствовал коэффициенту полезности Риддинга - 16,7. Согласитесь, между 20 и 16 большая пропасть. В течении жизни Вы имели возможность принести пользы обществу на 4 единицы больше. Но не смогли. Или не захотели. Вот здесь есть все выкладки, в следствии каких причин вам этого сделать не удалось. Не удалось проявить себя, отдать себя обществу целиком. Так почему вы считаете, что общество обязано обеспечивать вашу старость? По какой такой причине вы полагаете, что достойны безбедной жизни в собственном доме? Какие основания есть у вас так считать? Может быть, на то есть объективные причины?
Офицер залпом осушил стакан воды и продолжил:
- Если посмотреть вашу картотеку, то эти причины не обнаруживаются, их просто нет. Не было тяжелых болезней, нет кучи малолетних детей. Вы не являетесь опекуном, вы вели достаточно спокойную жизнь, но при этом, вы не занимались самообразованием и не пытались двигаться по карьерной лестнице. Если бы ваш коэффициент интеллекта равнялся 17, а не 20 вы бы сейчас получали ключи от дома и с радостью думали о той бутылке пива, которую вы откроете сидя у себя в беседке и наблюдая за тем, как по небу плывут облака.
- Но позвольте, выбор по коэффициенту недостаточен. Не сдавался Антон Иванович.
- Вы правы. Наши мудрые законы не полагаются только на коэффициент полезности. Ведь вы могли воспитать полезных членов общества. Ваши дети стали бы для вас спасением. Но, увы, у вас один ребенок и по итогам последней десятилетки его коэффициент полезности хромает и следовательно не может браться в расчет. Так что и здесь у вас нет вариантов для изменения решения. Кстати, а вот и ваш сын на связи, можете поговорить с ним и узнать его решение об опекунстве.
Антон Иванович взглянул на экран. Его сын со скорбными и озадаченным лицом смотрел прямо на него.
-Привет, пап!
- Егор, здравствуй.
Антон Иванович горько усмехнулся. И продолжил словно извиняясь:
- Я тут у социального офицера, сегодня же День Выдоха, мне тут рассказали..
- Пап, я знаю, я все понимаю. Мне позвонили и рассказали обо всем. Мне очень жаль, правда. Я тебя очень люблю. Но ты пойми.. У меня сейчас сложная ситуация…
- Да, да я все понимаю, не нужно объяснять у тебя своя жизнь и она еще впереди. Перебил его Антон Иванович, избавляя от необходимости оправдываться.
- Пап, но может это какая-то ошибка, ты бы записался на прием к Посвященному, Возможно кто-то предоставил неверные сведения, так бывает. Ну, то есть, я уверен, что это ошибка и если ты обратишься, то недоразумение исправят и мы с тобой еще съездим на рыбалку.
Повисла неловкая пауза, словно натянутая нить, красноречивая, звенящая. Сын ерзал по ту сторону экрана, было видно, что ему неловко. Он прятал глаза и пытался найти повод для окончания разговора. Антону Ивановичу хотелось смотреть на сына еще, хотелось говорить, спрашивать об успехах, но все слова застряли в районе диафрагмы. Грудь сдавило, к глазам подкатило что-то влажное и горячее. Он должен был первым закончить разговор, но не мог. Не мог проститься с человеком, в жилах которого текла его кровь. Он продолжал сверлить взглядом сына, словно пытаясь насмотреться впрок.
По ту сторону экрана зазвонил спасительный телефон. Егор поднял трубку и тотчас обратился к отцу.
-Ой, пап, мне нужно бежать, ты извини, дела, но к Посвященному обязательно обратись, пообещай мне, давай старик, до встречи.
-Да, я так и сделаю, обязательно. Спасибо тебе.
На Антона Ивановича смотрел погасший экран и скорее всего последней его фразы сын уже не услышал. Действительно, у него своя жизнь, зачем ему старый дряхлый старик без средств к существованию? А если честно, Антона Ивановича кольнуло, кольнуло сильно прямо в сердце. Он, конечно, не рассчитывал, да и признаться не хотел, чтобы сын оформил опекунство. Но этот последний разговор, он словно с чужим человеком поговорил. Словно и не сын это, а приятель по вечерней игре в покер и провожает он его не на вечный покой, а до следующей игры. Ведь сын не мог не понимать, что никакой Посвященный не будет отменять вердикт, равно как и должен был понимать, что его отец обречен. Или все же не понимал. Антон Иванович ухватился за эту мысль, оправдывая поведения сына. Ухватился, но так и не смог удержать.
Антон Иванович, вдруг, со всей мрачной реальностью увидел, как крушится его домик из белого кирпича, как догорают деревья в саду, как один за одним без вести пропадают внуки. Он почувствовал, как его личность стирается из памяти людей, как в нем перестают нуждаться друзья, знакомые, собственный сын. Остаётся жена, долго ли она будет скучать по нему? Пройдет ли успешно День Выдоха? А если пройдет, то с кем встретит старость? Антон Иванович вдруг остро почувствовал весь тот обман, которым была пропитана его жизнь, все его напыщенное человеколюбием и полезностью существование. Существование в пятиметровой коробке без окон, шестидневная рабочая неделя, четыре поездки в течении жизни за территорию Города, после 15 обращений в министерство туризма. Обязательные субботние встречи с женой. Искусственная еда и вода, кондиционированный воздух городских помещений. Постоянное напряжение из-за возможности что-то сделать не так и в конце не получить свой дом и свою пенсию. Он всю жизнь старался делать все «так». И это было ошибкой. Он не жил, а пытался строить будущее, а в результате сколотил себе деревянный ящик. Гребаная система полезности и человеколюбия, сделало пресным его прошлое и уничтожило будущее. Жить мечтой сложно, но можно, особенно когда ты знаешь, что эта мечта обязательно воплотится. Но сегодня эта мечта сдохла, оставив после себя лишь точку не возврата. Антон Иванович вдруг подумал о миллионах людей, живущих мечтой о будущем, в котором все будет так, как они хотят. Если, конечно, они переживут День Выдоха. Он подумал о своем сыне, который через много лет предстанет перед социальным офицером и будет жестоко обманут. Что-то вмиг искривилось в душе, проросло ненавистью, обуглилось и выплеснулось наружу. Антон Иванович схватил со стола шариковую ручку и со всей силы вонзил ее в шею социального офицера. Он кромсал шею работника со всей своей накопившейся свирепостью и злостью, словно именно офицер был виноват во всей неудавшейся жизни Антона Ивановича. Словно это офицер лишил его мечты с домиком у моря. Обезумев от ярости, Антон Иванович жаждал крови, но она так и не появилась. Из шеи офицера торчали провода и какие-то композитные трубки. Глаза офицера были широко открыты в них читалось изумление, офицер не мог понять все безумство, охватившее человека. Ведь в мире, в котором правят машины – это сделать совершенно невозможно!