История, которая произошла на самом деле

               
                Глава 1. Лето

Начну издалека, с того самого времени, когда деревья были большими, все детские огорчения маленькими, а лето таким долгим, что мы даже успевали соскучиться по школе.
История, о которой я хочу вам рассказать, началась в далекие семидесятые в городе Киеве, на Чоколовке. Так назывался наш микрорайон, весь утопавший в зелени фруктовых садов. Впрочем, он и сейчас так называется, но от тогдашней Чоколовки сейчас мало что осталось.
«Сталинки», а затем и «Хрущевки» строились на месте сносимых частных домов, однако деревья строители старались сохранить по максимуму. То ли совести у них было больше, чем у теперешних, то ли такой была политика партии, но факт остается фактом – вокруг наших домов росли вишни, яблони, груши, сливы, абрикосы, и я не припомню, чтобы моя мама, закатывая компоты, покупала фрукты на рынке.
У нас, у чоколовских пацанов, все деревья в округе были на учете, и мы точно знали, где какой сорт растет, что и когда поспевает, а уж вскарабкаться на любое дерево и нарвать там каких-нибудь фруктов так и вовсе было делом абсолютно плевым.
И я не знаю, кого благодарить за наше счастливое детство, может быть, товарища Сталина, а может быть, и Никиту Сергеевича вместе с «дорогим» Леонидом Ильичом, но, во всяком случае, мои детские годы были действительно счастливыми. Думаю, что и у моих друзей-ровесников тоже.
В чем же оно состояло это счастье? А состояло оно, как мне кажется, в ощущении полной свободы, которую ограничивали лишь мелкие поручения в виде похода в магазин и кое-какой помощи по дому. Но зато потом, исполнив все, что полагалось, мы целиком и полностью принадлежали сами себе! И не было у тогдашней детворы времени скучать и маяться от безделья, так как заняты все были чрезвычайно, с раннего утра и до позднего вечера, причем вне зависимости от времени года.
Бесчисленное количество игр на любой вкус, которые сменяли одна другую. Мальчишки играли в войну, девчонки прыгали в резинки, затем все объединялись и начинались жмурки. Ну, кто же из нас не помнит: «Тра – та – та – за себя!»
Когда же надоедали прятки, у мальчишек тотчас появлялся мяч, и начинался футбол, до самого темна, без всякого перерыва, в один сплошной тайм.
Ну а девочки выносили своих кукол и мгновенно превращались в строгих и заботливых мам. Они кормили, поили, воспитывали и, конечно же, наказывали своих непослушных «деток», но, правда, не слишком сильно, потому что были мамами добрыми и очень любили своих игрушечных чад.
С приходом темноты наступало время печь картошку, и пока одни собирали дрова и разжигали костер, другие разбегались по домам за этой самой картошкой, и не принести ее было никак нельзя, потому что все было по-честному и по справедливости. Ведь если сегодня ты ешь чью-то картошку, то завтра просто обязан принести свою. И эта очередность соблюдалась нами неукоснительно!
Когда же все приготовления были завершены, мы рассаживались вокруг костра, смотрели на огонь, на отлетающие от него искры и негромко рассказывали разные небылицы и страшилки: про черного-черного человека, про волшебников и ведьм, и окружающий нас мир в одночасье становился каким-то загадочно-таинственным, и не было в тот миг людей счастливее нас, потому что горел потрескивая костер, в котором сгорали накопленные за день обиды, рядом были верные друзья, пеклась картошка, и на душе от этого было очень радостно и светло!
Затем, поев испекшейся картошки с солькой, частенько полусырой, но все равно невероятно вкусной, мы расходились по домам: с черными руками и с такими же черными от золы физиономиями, в надежде на то, что ночь пролетит стремительно и завтрашний день будет не менее интересным, чем день сегодняшний, и доиграем мы все игры, в которые не доиграли, и доделаем все дела, которые не успели доделать.
А дома как всегда ворчала мама, мол: «Где тебя черти носили, посмотри, на кого ты похож!» Но все это ворчание было уже привычным ритуалом, с обязательным киванием в ответ и обещанием никогда так больше не делать.
Умывшись и почистив зубы, мы валились на кровать, каждый раз засыпая гораздо раньше, чем голова касалась подушки, и уже спящих нас укрывали и нежно целовали мамы, желая своим любимым сорванцам спокойной ночи и приятных сновидений!

                Глава 2. Война с бабульками

Вы, конечно же, можете меня спросить: «А к чему, собственно говоря, все эти детские воспоминания про игры, сады, костры и картошку? Зачем было начинать так издалека?» Может быть, и незачем, но, во-первых, это моя история, и я рассказываю ее так, как считаю нужным, а во-вторых, уж очень приятно окунуться в то далекое время под названием «ДЕТСТВО» и перенестись в своих воспоминаниях в наш чистенький, подметенный и политый уже к шести утра дворик, с цветущими палисадниками, орущей детворой, доминошниками под раскидистой ивой и всевидящими и всезнающими старушенциями, чинно восседающими на лавочке, в самом удобном для наблюдения месте. Прошмыгнуть незамеченным мимо которых было практически невозможно.
Казалось бы, сидят себе эти Кирилловны и Ивановны, мирно чешут себе языками, перемывая косточки соседям, и не бегают гурьбой в «квача» или «нашу румбу», не совершают набеги на окрестные сады и не играют вместе с нами в «Фантомаса», но вечером пришедшие с работы родители получали от них подробный отчет обо всех наших «подвигах» и проделках, со всеми вытекавшими отсюда последствиями. И если какая-то из них по причине преклонного возраста переселялась в мир иной, ее тут же заменяла другая, не менее бдительная бабулька.
Мы, конечно же, вели с ними борьбу.
И однажды даже бросили во двор наполненный водой презерватив, который специально подняли на крышу в тазике. И был он удивительно похож на геодезический зонд, только летел не в небо, а, наоборот, к земле. В результате удара этой гидробомбы об асфальт два дома в абсолютно ясный день стали совершенно мокрыми, как после хорошего ливня! Мокрыми насквозь, естественно, оказались и старушки, но пост свой не покинули, а лишь удивленно взглянули на безоблачное небо и как ни в чем не бывало продолжили вести свое наблюдение! А так как стояла жара, то все быстро подсохло: и дома и бабульки, – и никакого вреда наша бомбардировка им не причинила.
Неоднократно мы пытались уносить и прятать скамейку в укромном месте, но все тщетно. Бабули применяли все свое влияние (а оно было немалым, старость тогда еще уважали!), и все возвращалось на круги своя.
И вот как-то раз на дворовом совете было принято решение применить к ним химическое оружие. Как бы бесчеловечно это ни звучало.
Надо знать, что дом, возле которого стояла эта злосчастная скамейка, был наполовину жилым, а во второй половине располагалось управление связи, в подвале которого находилась светокопия, небольшой такой себе цех для копирования на кальке различных чертежей и документов. Этому процессу требовался жидкий аммиак, бочка с которым постоянно стояла возле входа в подвал. И вот его-то мы и решили использовать. Но легко сказать, труднее сделать! Кто знает, что такое жидкий аммиак, тот понимает, что нашатырный спирт в сравнении с ним – это Chanel №°5, и если учесть, что рабочие набирали его в противогазах, а нам предстояло добыть эту адскую жидкость без всяких средств защиты, то можете себе представить всю сложность поставленной задачи. И, тем не менее, мы сделали это!
Рано утром в выходной день, намотав на палку ветошь, два добровольца, крепко зажмурившись и затаив дыхание, наощупь отвинтили пробку, окунули тряпку в жидкость и, подбросив ее вместе с палкой под скамейку, стремительно дали деру, потому что находиться рядом с лавочкой, из-под которой исходили аммиачные пары, просто не представлялось возможным.
И каково же было наше удивление, когда, спустя некоторое время, мы увидели бабулек, как ни в чем не бывало сидевших на своем привычном месте. И тогда поняв, что победить этих пожилых женщин, которые пережили голод, холод, репрессии, войну, оккупацию и несколько денежных реформ, нам не удастся никогда, мы прекратили борьбу. Убрать их с насиженного места были способны только затяжные осенние дожди и морозная зима.
Но совершенно не за это мы любили и ждали летом зиму. Весна и осень были любимы нами не меньше, но зима – это коньки, лыжи, санки, «царь горы», снежки и, конечно же, Новый Год.
Однако до него было еще далеко, а у нас начиналась школа.

                Глава 3. Школа

Заканчивалось очередное лето, а вместе с ним заканчивалась и наша вольная жизнь. Конец августа, как обычно, пролетал в хлопотах по подготовке к предстоящему учебному году. Покупалось все: форма, новая обувь, тетради, ручки, карандаши, – одним словом, все необходимое для учебного процесса. И, как всегда, самой напряженной была последняя неделя каникул – время всеобщего ОЖИДАНИЯ!
Родители считали дни, когда же, наконец, закончится этот подготовительный «дурдом»; пахнувшая свежей краской школа ждала своих хозяев, то есть нас, а мы с нетерпением ожидали встречи со своими одноклассниками и учителями, с которыми не виделись долгих три месяца.
И наконец-то вот оно – утро первого сентября!
Первоклашки с набитыми ранцами и огромными букетами, радостные мамаши и папаши, дедушки и бабушки, музыка, море цветов, белые банты, октябрятские и комсомольские значки, пионерские галстуки, проверка микрофона, торжественная линейка, речь директора школы, напутствие от представителей «Районо» и шефских организаций, символический первый звонок, первый урок…
И новый учебный год начался.
Конечно же, мы очень расстраивались, узнавая, что кого-то из прежних одноклассников с нами уже не будет. Одни перевелись в другую школу, сменив место жительства, другие уехали из города, ну а кто-то и вовсе из страны. Да и мало ли какие могли быть на это причины.
Впрочем, долго грустить мы тогда еще не умели, да и незачем было долго грустить, так как оставались старенькие и появлялись новенькие, с которыми нужно было как можно быстрее раззнакомиться и выяснить, что это за личности. Пацану сразу же следовало показать, кто тут главный, а на девчонку, тем более симпатичную, мгновенно требовалось произвести впечатление, и способов на это имелось великое множество. От самых безобидных, до граничащих с полнейшим идиотизмом.
На переменах, мальчишки вели обстоятельные беседы о прошедшем лете и тайком посматривали на своих, как-то вдруг повзрослевших одноклассниц, и вы, конечно, понимаете, что я имею в виду под словом «повзрослевших», а те, сбившись в стайку и очень похожие в своей школьной форме на ласточек, громко щебетали между собой, обсуждая какие-то свои девчоночьи секреты, не забывая при этом постреливать глазками на ребят из старших классов, которые в свою очередь не обращали на них ни малейшего внимания.
А на большой перемене все мчались в школьную столовую подкрепиться.
В буфете было все: соки, воды, лимонные и заварные пирожные, слойки и звездочки, пирожки с мясом, капустой и, конечно же, с повидлом, которое, как живое, лезло из пирожка в разные стороны, норовя при этом измазать собой и лицо, и руки, и одежду.
Но самой вкусной едой было так называемое «второе», то есть обыкновенная школьная котлета с картофельным пюре, которое размазывалось по тарелке мелкими волнами и сверху поливалось растопленным сливочным маслом. Вкусной эта котлета была неимоверно, но только если была горячей, а так как остывать она не успевала, то и вкусной была практически всегда.
Подкрепившись, мы опять бежали в класс, где нас ожидала учеба с хорошими и не очень хорошими, и даже с очень нехорошими отметками, впрочем, все зависело только от нас и от нашего желания учиться. И только лишь сейчас, по прошествии стольких лет, в полной мере осознаешь, какие у нас были прекрасные учителя, и как они старались нас, оболтусов, хоть чему-то научить, и сколько крови мы им попортили.
Но постепенно все входило в свою привычную колею, и хотя за окном еще стояли теплые осенние деньки, времени на улице проводилось уже гораздо меньше, потому что начались занятия в школе, а вместе с ними: уроки, спортивные секции, кружки, ну и все такое.
А тем временем природа, как в театре, каждый день меняла свои декорации. Дни становились короче, ночи длиннее, деревья сбрасывали надоевшие им за лето листья, дождило, и все вокруг готовилось к зиме.

                Глава 4. Зима

Буйное осеннее разноцветье постепенно увядало, и окружающий нас мир становился серым и унылым, словно какой-то невидимый художник без всякого сожаления смывал с холста все яркие краски, решив написать на месте прежнего пейзажа совершенно иную картину в исключительно белых тонах.
Наступившую распутицу сменяли ночные заморозки, по утрам на поблекшей траве и на ветках деревьев красиво серебрился иней, и все уже с нетерпением ждали первого снега: и люди и сама земля.
И вот однажды какой-то внутренний голос вдруг шептал нам, еще сладко спавшим: «Эй, сони! Уже пора вставать!» И, повинуясь этому голосу, мы вскакивали с кровати, выглядывали в окно и видели – чудо! Все вокруг было уже абсолютно белым. И наш вчера еще совершенно обыкновенный дворик как по мановению волшебной палочки превращался в сказочную страну, где жили: Дед Мороз и Снегурочка, Морозко и Двенадцать Месяцев, серый волк и лисичка-сестричка.
Было еще совсем темно, и ослепительно-белый снег волшебно искрился, кружась в ярком свете уличных фонарей, а чьи-то ранние следы уже тянулись одиноким пунктиром от подъезда через весь двор в сторону дороги, и почему-то очень хотелось верить в то, что эти следы оставил мальчик Кай, которому в глаз угодил осколок льдинки, и он, позабыв обо всем на свете, уходил от своей Герды к Снежной Королеве, ожидавшей его в роскошных санях прямо на нашей улице.
Однако время шло, потихоньку светало, следов на снегу становилось все больше, а затем появлялся дворник, и своей широченной лопатой очень быстро превращал эту волшебную сказку в самые обыкновенные дорожки.
В этот же день на свет божий извлекалось все, без чего зима не была бы зимой: санки, лыжи, коньки и клюшки.
А в школе, едва досидев до конца занятий, мальчишки стремглав мчались в раздевалку, быстренько одевались, первыми выбегали на улицу и лепили снежки, для того чтобы забросать ими девчонок, но те об этом знали и сразу выходить не торопились, выжидали некоторое время; но не сидеть же им, в конце концов, до вечера в раздевалке, и самые бойкие все-таки решались выйти, прикрывшись портфелем. И вот тут начиналось настоящее веселье. Мальчишки бросали в девчонок снежки, девчонки визжали и обзывали хохочущих мальчишек дураками, причем дураками набитыми, а вот почему набитыми, и, самое интересное, чем, для меня остается загадкой до сих пор. Короче говоря, они визжали, обзывались и грозили пожаловаться на нас всем на свете: и маме, и папе, и самому директору школы. Ну что с них взять, девчонки они и есть девчонки!
Это «безобразие» продолжалось еще какое-то время, а затем постепенно все затихало, и довольные собой мы разбегались по домам.
А дома, наскоро пообедав и выучив уроки, или, наоборот, оставив их на потом, все шли кататься с горки. Кто-то брал санки, кто-то лыжи, но это не имело никакого значения, потому что шел постоянный обмен, а того, кто меняться не хотел, больше в компанию не брали, и ходил он отдельно и катался сам, пока не становился наконец нормальным человеком.
Возвратившись во двор после катания с горы, пацаны сразу же начинали играть в хоккей. Шайбу гоняли прямо по дороге, так как машин тогда было мало и на нашей улице, что служила нам ледовой ареной, они появлялись крайне редко, а если какая-то и появлялась, то деревянные ящики, которые служили нам воротами, просто отодвигались в сторону, машина проезжала, и игра продолжалась вновь, до самого поздна, при свете уличных фонарей.
И возвращение домой после такого насыщенного дня было делом очень непростым. Вся одежда была в снежно-ледяных катышах и не гнулась ни в руках, ни в ногах. Приходилось некоторое время провести в подъезде возле горячей батареи, а затем еще крепко потрудиться веником. Но эта процедура была делом привычным и повторялась изо дня в день всю зиму, до самой весны.
С первым снегом в наши дворы снова возвращались игры и веселье, затихшие было на осенне-дождливый период. Дни пробегали быстро, начинались долгожданные зимние каникулы, и конец декабря, как всегда, привносил в нашу жизнь приятную праздничную суету и предвкушение праздника!
Предстояло купить на елочном базаре елку, установить ее в ведро, с обязательно влажным, плотно утрамбованным песком, затем красиво украсить ее новогодними игрушками, применив при этом определенные дизайнерские навыки; и когда наступал Новый Год, то к его приходу все уже было готово. Красиво накрытый стол, салат оливье, лимонад, утка с яблоками, торт «Сметанник», бой курантов, откупоренное шампанское, звон бокалов, крики «ура», бенгальские огни, хлопушки, разноцветный серпантин и, конечно же, пожелания счастливых перемен в предстоящем году!
А еще на зимних каникулах детвору ожидали традиционные новогодние представления, где обязательно были Дед Мороз и Снегурочка, Баба-Яга, а также всякие отвратительные персонажи, которым непременно хотелось помешать приходу к нам Нового Года. Но были и те, кто с ними боролся, и все сидевшие в зрительном зале им активно в этом помогали,  подсказывая, где прячутся и что задумали эти противные вражины. В конце концов, «Добро» побеждало «Зло», все весело кричали «Елочка зажгись!» Дед Мороз стучал по сцене своим волшебным посохом, елочка загоралась, и, получив свои честно заработанные новогодние подарки, с конфетами и обязательной мандаринкой внутри, довольные и счастливые, мы спешили домой! А дома каждое утро по телевизору показывали «Четыре танкиста и собаку». Улицы в это время пустели, так как все, все сидели у голубых экранов и помогали воевать отважным танкистам: трем полякам, грузину и немецкой овчарке по кличке Шарик. Мы громили с ними фашистов на протяжении всего фильма, и последняя серия этой героической киноэпопеи означала, что зимние каникулы подошли к концу и пришла пора идти в школу.
Каждый день, с утра и до позднего вечера, мы проводили время со своими друзьями. Ссорились, мирились, ходили друг к другу в гости, хранили их тайны, дрались с теми, кто пытался наших друзей обидеть, и не представляли себе, как можно жить на свете без тех, кого мы считали своими друзьями.
Вот об этом и пойдет разговор в следующей главе.

               Глава 5. Друзья детства, сон и наши компашки

«Друг детства», в моем понимании, – это не просто словосочетание, а особый статус, который сохраняется на все времена, пока человек живет на этом свете. Только «друзья детства», будучи уже людьми немолодыми, когда вспоминают своих друзей, мысленно видят их такими же юными и красивыми, как и прежде. Только «друзья детства» при встрече могут без обид отзываться на прозвища, которые получили в школьные годы.
Кстати, обидных прозвищ друзьям не давали. В большинстве случаев это были сокращенные фамилии, гораздо реже прозвищем служили какие-то индивидуальные особенности, но бывало и так, что некоторые сами себе присваивали прозвище на всю оставшуюся жизнь. Вот подписал, например, человек в пятом классе тетрадь, где вместо «ученика 5-А класса, Якусенко Василия» было написано «ученика 5-А класса, Якусенко Васиси», – и все, с этой минуты Василий, или попросту Вася, стал для всех «Васисей» и остается «Васисей» до сих пор.
Но среди «друзей детства», которых могло быть много, были такие, кого мы считали не просто друзьями, а друзьями «закадычными», и, по моему глубокому убеждению, что так же, как между людьми родными по крови, так и между очень близкими друзьями, существует некая тонкая эмоциональная связь, и в доказательство этого утверждения приведу один случай.
Был у меня лучший друг Сережа Вакулко, а если проще – «Вакула». Сидели мы с ним за одной партой, все свободное время проводили вместе и, как говорится, были не разлей вода. Однажды, где-то в классе восьмом, приснился мне ночью очень нехороший сон, в котором будто бы я, Сергей и все наши ребята-одноклассники шли по совершенно безлюдной улице и о чем-то мирно между собой беседовали. Я нес в руках свою видавшую виды гитару и, поравнявшись с девятиэтажной «гостинкой», мы не сговариваясь, все как один, вошли в ее подъезд. А затем поднялись по лестнице на последний этаж. Лифт почему-то отсутствовал, и вместо него была лишь темная пустота. Подойдя к лифтовой шахте и повернувшись к ней спиной, я стал на самый ее край и, раскачиваясь, начал играть на гитаре. И вдруг Серега сказал мне, что может запросто сделать то же самое, взял у меня из рук гитару, встал на мое место, ударил пальцами по струнам, резко качнулся назад и, вскрикнув, полетел в пустоту. После чего последовал глухой удар, звук рвущихся струн, и, похолодев от ужаса, я вместе со всеми помчался вниз. Там, на кафельном полу, кроме разбитой вдребезги гитары и большой лужи крови, уже никого не было. В это же самое время на улице включилась сирена «Скорой помощи», и, выскочив наружу, мы увидели, как «Скорая» исчезла за поворотом. Сон был цветной, четкий, все происходило как наяву, и, несмотря на то что с тех пор прошло столько лет, в памяти моей сохранилось все, вплоть до мельчайших подробностей.
Утром, испытывая какое-то смутное беспокойство, я пришел в школу пораньше и обнаружил, что Сергея на месте нет. Уже начались занятия, а его все не было. А некоторое время спустя в класс вошла Анастасия Михайловна, наша директриса, и сказала, обратившись ко мне: «Саша, срочно сходи к Вакулко домой, там у них случилось какое-то несчастье». Думаю, излишне объяснять, что я чувствовал, пока бежал к нему домой. И уже во дворе знакомые соседи рассказали мне, что этой ночью был убит Серегин старший брат!
Вот тогда-то, пожалуй, впервые в жизни, я задумался о том, что не все так просто в окружающем нас мире, что есть на свете вещи, о природе которых мы даже не догадываемся, но больше всего меня волновала мысль: а почему же именно мне приснился этот сон?
Конечно, по причине юных лет я так ничего и не смог себе тогда объяснить, зато сейчас почти уверен в том, что между нами, Сергеем и мной, как раз и существовала та самая тонкая эмоциональная связь, о которой я говорил выше и постараюсь рассказать в дальнейшем.
Но годы наши были молодые, и эта беда вскоре отошла на второй план. Жизнь продолжалась, была прекрасна и удивительна, полна открытий и соблазнов. И вряд ли я открою вам большой секрет, если честно признаюсь, что в классе девятом, а то и раньше, начали мы уже потихоньку покуривать, а затем и выпивать. И вовсе не потому, что так уж сильно мы в этом нуждались, а больше для понту и выпендрежа. Просто очень хотелось поскорее стать взрослыми и выглядеть настоящими мужчинами. А употребив с «корешами» по бутылочке «Портвена Приморского» и закурив при этом сигарету, мы сразу ощущали себя такими «крутыми перцами», что море нам было по колено, а если в компании присутствовали представительницы прекрасной половины человечества, то к алкоголю и никотину добавлялась еще изрядная доза тестостерона, и вполне естественно, что мы начинали искать себе на одно место приключений, и, что характерно, почти всегда нам удавалось эти приключения найти! Ночных клубов тогда еще не существовало, а компании собирались немаленькие, порою по несколько десятков человек, и поэтому «тусоваться» приходилось в основном на улице. О мобильных телефонах и разных там гаджетах никто тогда и не мечтал, и, чтобы найти «группу товарищей», приходилось, как говорится, пробежаться по точкам.
Чем же мы занимались, собираясь вместе по вечерам? Да, собственно говоря, ничем особенным. Разговаривали, обсуждали фильмы, шутили, смеялись, играли на гитарах, пели песни, курили, пили портвейн, правда, не все, и не каждый день. Ведь многие занимались спортом и не пили вообще, но были и те, кто посвятили этому занятию всю свою жизнь и вследствие чего эту жизнь себе сильно укоротили.
В собиравшейся компании постоянно происходила смена состава, что-то вроде «Броуновского движения». Одни приходили, другие уходили. И поодиночке, и отдельными компашками, однако было некое ядро, вокруг которого все и кучковались. Ядро это состояло из личностей, которых уважали, побаивались, и это о них говорили: «А ты такого-то знаешь?» И вот именно они определяли, где собираться, куда идти и что делать, а также, с кем дружить и с кем быть в контрах.
В те времена враждовать могли дворы и даже микрорайоны, а бывали случаи, когда и целые районы выясняли между собой отношения, устраивая массовые потасовки! Но, справедливости ради, нужно сказать, что такое случалось крайне редко, да и не об этом, собственно говоря, разговор. В основном-то мы жили обычной, нормальной жизнью. Ходили в кино, ездили на ночевки, разгружали на овощной базе вагоны, чтобы заработать деньги и на кино, и на ту же самую ночевку. Влюблялись, назначали свидания, встречались, слушали «Битлов», «Ролингов», играли в футбол, пели под гитару и даже пробовали сами писать песни. Но кто-то из нас только пробовал сочинять, а вот мой «закадычный друг» Саша Яременко, в миру «Ярема», уже вововсю эти песни писал, и надо сказать – отличные песни!

                Глава 6. Религия, песня и мореходка

Те, кому довелось жить в Советском Союзе, прекрасно помнят, что религия тогда была под неофициальным запретом, то есть ходить в церковь как бы никто не запрещал, но в это же время у тех, кто был замечен в посещении храма, могли возникнуть определенные проблемы! Беспартийные инженерно- технические работники (ИТР) рисковали карьерным ростом, а рядовые члены КПСС, офицерский состав и тем более партийные функционеры сразу же расставались с партбилетом! А в Советском Союзе вылететь человеку из партии было все равно что получить «волчий билет».
Но, как известно, веру невозможно запретить, она внутри человека, в его душе, а отношение к чувствам верующих в «стране советов» иначе как государственным идиотизмом назвать было трудно. Все равно детей тайком крестили, яйца на Пасху красили, крестики носили, и каждый знал, что нужно сделать, когда внезапно грянет гром.
И вот как-то раз, во время очередных посиделок с гитарой и портвейном, неожиданно для всех «Ярема» взял и спел недавно написанную им песню, и не про любовь, охи-вздохи, а именно на религиозную тему, что в то безбожное время было довольно-таки странно! Мелодию я, конечно, передать не смогу, но слова в этой песне были такие:
Когда на землю спустится
Боже наш праведный
И грешники все встанут
На колени перед ним,
И Господь Бог укажет
Каждому путь праведный –
Братьям и сестрам своим.
Что сподвигло шестнадцатилетнего юношу написать такие строки, не знаю, впрочем, он и сам, по-моему, этого не знает. Написал себе и написал, хотя ничего случайного в нашей жизни не бывает. Значит, так было надо.
В общем, песня была спета, народ ее прослушал, похвалил, но особого впечатления она на компанию не произвела, и больше, по-моему, не исполнялась. Потом было множество других песен, хороших и даже очень хороших, но эту я почему-то запомнил с первого раза и на всю жизнь.
Однако время шло. Саня после школы поступил в институт, но писать стихи и музыку не перестал, а через год и я, закончив нашу легендарную СШ № 69, уехал из Киева, решив поступать в Херсонское Мореходное Училище Рыбной Промышленности, сокращенно ХМУРП. Почему именно туда, да потому что моряк-рыбак вдвойне моряк! И как бы банально ни звучала фраза «море – это мечта детства», я еще в очень юном возрасте действительно хотел стать моряком. Разве можно было оставаться равнодушным и не мечтать о море, читая «Остров сокровищ», «Одиссею капитана Блада» и множество других замечательных книг, где описывались дальние страны, неизведанные земли, бригантины и каравеллы, несметные сокровища и пираты.
Открыв книгу и погрузившись в чтение, я невольно становился непосредственным участником всех тех событий, о которых читал. Поднимал паруса на «Испаньоле» и отправлялся в плавание за кладом капитана Флинта, брал на абордаж испанские галеоны, с набитыми золотом трюмами, и спасал от людоедов Пятницу, открывал новые острова и даже целые континенты. А когда совсем подрос, то понял, что единственный путь, позволяющий мне повидать свет, лежит только через мореходку, в которую, после сдачи экзаменов, я и был зачислен.
Херсон в 70-е годы – это тихий, уютный городишко, который имел статус областного центра и триста тысяч населения, а также несколько крупных заводов, хлопчато-бумажный комбинат и самый крупный речной порт на Днепре. Центр города был очень похож на старую Одессу: такая же архитектура, пыльные платаны и стены из желтоватого ракушняка.
Мореходок в Херсоне было две. Одна имени лейтенанта Шмидта, готовившая специалистов для торгового флота, которую называли «Централка», и наше ХМУРП, а на сленге просто «Тюлька». «Централовские» дразнили нас «тюлькинфлотом», ну а мы их «торгашами», что, впрочем, не мешало и тем и другим быть отличными мореходами.
День первого сентября 1976 года для нас, уже курсантов, начался совсем не так, как в других учебных заведениях. Вместо аудиторий, мы погрузились в автобусы и отправились в подшефный совхоз собирать помидоры – на целых полтора месяца! Время пребывания в совхозе требует отдельного описания, рассказать об этом в двух словах не получится, поэтому этот период пока придется опустить. Отбывая трудовую повинность на помидорном фронте, мы все перезнакомились и пригляделись друг к другу, и, спустя некоторое время, уже примерно представляли себе, кто чего стоит! Ведь ничто так не проявляет человеческую натуру, как коллективный труд, совместное проживание, отношение к еде и поведение человека в экстремальной ситуации. Все эти компоненты как раз и присутствовали в нашей совхозной жизни.
И вот, обеспечив страну помидорами и даже заработав некоторую сумму денег, мы в середине октября наконец-то прибыли в училище, расположились в роте, получили форму, учебники и начались суровые курсантские будни, с постоянным «равняйсь, смирно», самоподготовкой и строевыми занятиями.

                Глава 7. Форма новая и жизнь курсантская

Просто сказать «Мы получили форму» – это ничего не сказать! Форму-то нам выдали, но если к «робе», то есть повседневному рабочему комплекту, у нас претензий в общем-то не было, то все, что касалось парадной формы, так называемой «парадки», не выдерживало никакой критики. Это была не форма, а форменное издевательство. Черные суконные брюки, абсолютно ровные по всей длине, без малейшего намека на клеш. Темно-синяя фланелевая рубаха, или «фланка», была неприлично широка в боках, имела огромные пузыри возле манжет и больше подходила беременной женщине, чем уважающему себя курсанту. Форменная фуражка – «мица», с «дубовым» пластмассовым козырьком, тоже никуда не годилась. Короче, все было не то и не так. Носить это даже по территории училища, не говоря уже о том, чтобы выйти в город, не представлялось возможным. Выход подсказали старшекурсники, для которых это форменное безобразие было уже в далеком прошлом. Они-то нам и поведали, где можно пошить настоящие брюки-клеш, красавицу-«мицу» и ушить уродливую «фланку». Тот, кто не хотел тратиться на новые брюки, тот вставлял себе клинья из такого же сукна, а некоторые делали еще проще: они натягивали свои ровные штанины на фанерный треугольник, предварительно их намочив, и за ночь из брючин внизу получалось что-то больше напоминавшее колокол, чем морской клеш, и при ходьбе выглядело ну очень забавно. А тот, кто все-таки решился пройти через всех этих портных и фуражечных дел мастеров, а также понести соответствующие материальные затраты, в результате приобретал надлежащий внешний вид, возможность без душевных мук появляться в приличном обществе и сосредоточиться на том, ради чего, собственно говоря, и поступил в мореходное училище! На учебе! С утренней командой «Подъем!» наша славная 3-я рота судоводительского факультета в один миг превращалась в сердито гудящий потревоженный пчелиный улей! Все, как один, в одинаковых черно-белых тельняшках и черных трусах, еще не совсем проснувшиеся, с полотенцами на шее, курсанты выбегали из кубрика в коридор, а кубриков, то есть жилых комнат, в роте было три, но зато по тридцать человек в каждом.
За очень короткий отрезок времени все должны были успеть отметиться в туалете, по-нашему – гальюне, умыться, одеться по форме и вовремя выйти на общее построение. А за всей этой утренней сутолокой очень внимательно наблюдал наш ротный старшина – Юра Щукин. Он уже отслужил в армии, был, как говорится, суров, но справедлив и пользовался у нас непререкаемым авторитетом! Любое разгильдяйство им пресекалось мгновенно! Провинившиеся получали наряд вне очереди, а особо «отличившиеся» могли даже нарваться на физическое замечание, причем всегда исключительно за дело. Ведь жили мы на казарменном положении, время обучения нам засчитывалось как служба на флоте, а значит, и порядок во всем нужен был – флотский. Правда, справедливости ради должен отметить, что все так строго было только на первом году обучения, до первой плавпрактики. Курсантская же наша жизнь текла по строго заведенному расписанию. Подъем, зарядка, завтрак и учеба. В новом, недавно построенном учебном корпусе, в просторных светлых классах нас ожидали преподаватели, в большинстве своем настоящие «морские волки», избороздившие все моря и океаны, все испытавшие и много повидавшие на своем жизненном пути. О каждом из них можно написать отдельный рассказ, и не один. Люди-легенды! У каждого было свое прозвище, передававшееся из поколения в поколение. «Бич», «Тушкан», «Биф», «Медный лоб», «Матвей Грыгорыч – Портвейн Кагорыч» и многие другие. Сами в прошлом такие же курсанты, как и мы, они, как никто другой, очень хорошо знали, что понадобится нам в будущей профессии, и, как могли, старались поделиться своим богатейшим опытом и знаниями! Навигация и лоция, Морское дело, Астрономия, МКД (магнитно-компасное дело), ГАП (гидро-аккустические приборы), ЭНП, РНП и множество других мудреных наук предстояло нам еще освоить, а затем и применить в непосредственной работе на рыболовецких траулерах. И если поначалу мы были для наших преподавателей просто солобонами, то после возвращения из первой практики отношение к нам резко менялось. Мы уже побывали в море и стали моряками, практически коллегами, хоть и совсем еще зелеными. Но учеба, как говорится, учебой, служба службой, а ведь было же у нас и личное время. Мы ходили в увольнение, в кино и на танцы, благо в Херсоне было где и с кем потанцевать! Популярные в городе танцплощадки: «Юность», «Ромашка», «Клетка» – никогда не пустовали.
На танцах, конечно же, танцевали, а еще встречались с приятелями, знакомились, да и просто общались. Некоторые, подвыпив, приходили туда за приключениями и находили то, что искали! За пределами танцплощадки тоже кипела жизнь, и общение было очень даже живое. В те годы встретиться было проще, чем дозвониться. Компьютеров тогда еще не было, а значит, не было и всевозможных форумов, чатов и социальных сетей, хоть и социальных, но все же сетей, в которых миллиарды современных людей барахтаются, как мухи в сиропе, не имея сил освободиться, и променявшие настоящее, живое общение на виртуальную пустышку. А ведь что может быть ценнее времени, проведенного в кругу друзей, где цель собравшихся – вовсе не пьянка, а просто веселое застолье с хорошей песней под гитару. Впрочем, что-то я отвлекся. Так вот, ходить-то мы в увольнение ходили, но все-таки большую часть времени приходилось проводить в расположении роты.
На досуге мы смотрели телевизор, если было что смотреть, слушали пластинки, читали, гладили форму, и, кстати, уже точно и не припомню когда, но совершенно определенно, что именно в гладилке я однажды играл на гитаре и пел. Почему именно в гладилке, да потому что, во-первых, там была хорошая акустика, а во-вторых, можно было закрыть дверь и петь, никому при этом не мешая. Исполнив весь свой репертуар и осознав, что петь больше нечего, я вдруг вспомнил ту самую песню, которую когда-то в Киеве нам спел «Ярема»:
Когда на землю спустится
Боже наш праведный
И грешники все встанут
На колени перед ним...

                Глава 8. Связь времен

… И Господь Бог укажет
Каждому путь праведный –
Братьям и сестрам своим…
– зазвучало вдруг внутри меня, и я, словно повинуясь чьей-то воле, спел эту песню, даже не особо вникая в текст и совершенно не задумываясь о том, почему это мелодия и слова, услышанные мною всего лишь однажды, так прочно засели в моей памяти и отчего вспомнились именно сейчас?
У вас, естественно, может возникнуть вопрос: «Что же в этом особенного? Подумаешь, большое дело! Ну, вспомнилась ему случайно какая-то там песня. Ну, взял он и спел ее в кругу друзей. Тоже мне событие!» Но, как оказалось впоследствии, ничего случайного в нашей жизни не бывает. Случайные встречи совсем не случайны, и мимолетное знакомство в прошлом может перевернуть всю нашу жизнь в будущем. Причем как в хорошую, так и в плохую сторону. Добрый, бескорыстный поступок, который человек совершил в молодости, может в старости вернуться к нему многократно приумноженным добром, равно как и подлость, совершенная однажды, со временем заставит расплатиться за содеянное, причем с лихвой! И примеров тому есть великое множество. Еще раз повторю, что абсолютно уверен в том, что ничего случайного в нашей жизни не бывает! Вот и среди тех, кто слушал тогда мой импровизированный концерт, был один человек, который, как и я, навсегда запомнил эту песню, но в тот момент даже не догадывался об этом!
Время шло, мы постепенно втягивались в курсантскую жизнь и, как говорится, стали «понимать службу». Кто знает, что это такое, тому и говорить нечего, ну а тем, кто не в курсе, придется вкратце пояснить. Мы научились быть дневальными и дежурными по роте, драить палубу и филонить при малейшей возможности, ходить в самоволку и добывать освобождение от занятий в санчасти, в одно мгновение наматывать на руку ремень, стоять друг за друга и не бросать своих в беде, а также еще много чего такого, что входит в само понятие «понять службу»!
И пока осваивались премудрости нелегкого морского ремесла, совершенно незаметно подошел конец учебного года. Успешно выдержав все экзамены, мы отбыли на первую в нашей жизни плавпрактику. Визы были открыты, и те, кто имел за плечами полные восемнадцать лет, направлялись матросами 2-го класса на суда Министерства рыбного хозяйства, а тем, кто был младше, посчастливилось попасть на легендарный барк «Крузенштерн» и походить под парусами!
Отработав трехмесячную практику и прикупив за границей всякого «колониального товара», мы вернулись в Херсон уже совсем другими людьми.
Во-первых, как говорится, «похавали» моря и стали моряками, а во-вторых, воочию увидели то, что ожидает нас в будущем, да и в училищной иерархии наша рота поднялась на одну ступеньку выше.
Возмужавшие и приодетые в недоступные тогда большинству населения джинсы, жующие жевательную резинку и курящие «Мальборо», мы ощущали себя настоящими «морскими волками». Рассказы о пережитом были пересыпаны словами «штивало», «фальшборт», «штормяга», «комингс», «швартовка», «кэп», «штурвал», «мостик», «песеты» и «Лас-Пальмас». И ведь, действительно, было что рассказать и даже показать. У многих имелись при себе фотографии, сделанные в море и загранпортах. Ну и, конечно, плюсом ко всему были заработанные в море деньги, потому что на девять рублей курсантской стипендии не сильно и пошикуешь.
О том прекрасном отрезке времени, когда я учился в мореходке, о друзьях-однокурсниках, о наших преподавателях и командирах можно и даже нужно написать не один десяток рассказов, но, как говорят умные люди: «Хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах». Поэтому о планах ни слова, а пока следует закончить историю, которую начал.
Впереди у нас было еще два курса, две практики, большая и штурманская, распределение, ГОСы, военная стажировка и выпуск. Все это, в конце концов, так и случилось, и как ни грустно нам было расставаться с училищем, с нашим славным ХМУРП, ставшим таким родным для нас за эти курсантские годы, но, ничего не поделаешь, отгуляв выпускной и получив подъемные, разлетелись мы по всей нашей необъятной Родине. А по причине отсутствия инета связь друг с другом была потеряна на долгие, долгие годы.
Но научно-технический прогресс, как известно, на месте не стоит. Сначала появились компьютеры, а затем и всемирная паутина, которая через социальные сети позволила нам отыскать друзей-мореманов и узнать, кто, где и кем. И вот как-то раз позвонил мне мой старинный друг, с которым мы вместе учились в мореходке, в нашей непромокаемой 3-й роте, и с которым не виделись более тридцати лет. Фамилию я называть не буду, да и зачем вам фамилия, а зовут его, как и меня, – Саша. Тогда-то и рассказал он мне этот случай, который произошел с ним в середине 90-х, в так называемую «эпоху развитого бандитизма».
Времена тогда были лихие. Группировки из «крутых пацанов» крышевали бизнес, держали «точки», решали вопросы, «доили» проституток и наркодилеров. Но у пацанов, при наличии накаченных мышц, напрочь отсутствовали мозги. И по причине отсутствия этого серого вещества считали они себя хозяевами жизни, которым позволено все! Взывать к их совести, и тем более делать замечания было абсолютно бесполезно, а самое главное, – небезопасно. Однажды вечером, проходя мимо кафе, где выясняли отношения эти «пацаны» и местные наркоманы, мой друг имел неосторожность им это замечание сделать. В результате он получил удар ножом в грудь, проникающее ранение в область сердца и потерю сознания. А затем была бригада «Скорой помощи», вой сирены, дорога в больницу и реанимационное отделение. Это, конечно же, все очень печально, но именно с этого момента и начинается самое интересное в Санином рассказе.
В то время, когда все, кто был рядом, видели его в бессознательном состоянии, сам он, по его утверждению, пребывал в сознании, но в сознании не совсем обычном. Саша не воспринимал окружающий его мир, не наблюдал себя со стороны, не видел, как врачи колдуют над его телом и не летал по больнице, проникая сквозь стены, как это описано в книге Раймонда Моуди «Жизнь после жизни». Он просто находился в каком-то белесом мареве, без каких-либо звуков, боли и переживаний. Как вдруг, словно из какой-то совершенно невообразимой дали, в это полное спокойствие и тишину начали проникать звуки. Поначалу они были едва слышны, но с каждым мгновением это звучание становилось все громче и яснее, постепенно оформляясь в очень знакомую и что-то смутно напоминающую мелодию. Одновременно с появлением звучания в том же туманном далеке возник некий силуэт, который становился тем ближе и отчетливее, чем громче звучала музыка. Вот уже совсем близко, и вдруг Саня сначала узнал мой голос, а затем в этом силуэте и меня самого! Я был такой же, как и тогда, когда пел в ротной «гладилке». Молодой, в майке-тельняшке, с гитарой в руках, и звучала та же самая песня:
Когда на землю спустится
Боже наш праведный
И грешники все станут
На колени перед ним…
А еще через некоторое время Шура увидел себя, стоящего на коленях перед кем-то великими одетым во все белое. Со слезами на глазах просил он у него прощения за грехи свои и прощен был, но с непременным условием, что с этого момента пересмотрит он свое отношение к жизни. В сознание Саня пришел только через двое суток. Врачи сказали, что родился он в рубашке и что фактически вернулся с того света!
Рассказывать о том, что с ним было, Шура никому не стал, быстро пошел на поправку, а там и вовсе выписался из больницы. Жизнь свою, вернее свое отношение к ней, пересмотрел, хотя и не в один день. Ведь был он, как вы сами понимаете, совсем не пай-мальчик. Любил в компании выпить, покуролесить и даже побуянить, но как-то очень быстро ко всему этому у него пропал интерес: Саша увлекся фотографией, начал ходить на службу в Храм и стал примерным православным христианином.
Вот такая история. В которой, как мне кажется, очень явно просматривается связь времен. Песня, написанная много лет назад одним Сашей, которую затем спел другой Саша, спасла жизнь, в чем он сам абсолютно уверен, третьему Саше, причем не только спасла, но и в корне ее изменила.
Почему я решил все это рассказать? Не знаю, наверное, возникла какая-то внутренняя потребность, а может быть, просто захотелось заново пережить некоторые моменты из своей жизни, но точно знаю одно: если кто-то будет вас уверять, что «машины времени» не существует в природе, не верьте ему. «Машина времени» есть! Правда, она не такая, какой ее представляют писатели-фантасты, и в нее нельзя забраться, как в автомобиль, да и переносить она нас может только в прошлое. Но эта «машина времени» в нас самих, и это – наша память.
Думаю, что каждый, кто читал мои отдельные рассказики, и те, которые прочли всю историю целиком, хоть на время, но побывали в своем детстве, заново пошли в школу, мысленно поиграли в свои детские игры и ощутили во рту вкус печеной картошки, а кто-то просто вспомнил молодость, и сам чуть-чуть помолодел.
И это здорово!
Ну вот, пожалуй, и все. Вот такая история произошла на самом деле, а вы хотите верьте, хотите нет.