М.М.КИРИЛЛОВ
ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА
Саратов 2016
Эта книга, в сущности, повторяет основные положения предыдущих моих книг. Таких, как «Красная площадь и её окрестности» (2015), «Детки и матери» (2015), «Города и веси» (2016), «Перерождение (история болезни)» (1999 - 2006). Её смысл - в доказательстве перерождения значительной части советской интеллигенции и, как следствие, предательства ею интересов государства трудящихся. Именно это «натворила» так называемая интеллигенция и её порождение - нынешняя буржуазная власть. В годы моей юности, в годы Великой Отечественной войны представление о значимости единственного в мире государства рабочих и крестьян, прежде всего, для самих трудящихся в нашей стране не требовало никакого объяснения и защиты. Оно было нужно всем нам как воздух. Сейчас защита советской власти стала необходимой: общество и власть стали другими, буржуазными. И в этом всё дело. Именно это послужило причиной написания и этой книги.
Художественно-публицистическое издание
Автор – профессор, Заслуженный врач России, писатель.
Кириллов Михаил Михайлович,
Саратов, 2016
ПРЕДИСЛОВИЕ
Прежде я был счастливым человеком. Любил свою вра¬чебную профессию и свою семью. И хотя пережил мальчиш¬кой войну, а позже — непростую жизнь военного человека, я был счастлив, как мог быть счастлив обыкновенный чело¬век, у которого было главное — РОДИНА.
Я годы не считал. Жил, как пел, и дарил эту свою ра¬дость любимым, родным, учителям, друзьям и больным, ко¬торых лечил. Быть коммунистом было для меня призванием. Таких, как я, было много, хотя, может быть, кто-то, как я теперь понимаю, таким только казался.
Я объездил почти всю страну, видел ее трудности и про¬тиворечия, о многом задумывался, и, конечно, многое, не уст¬раивало меня, но в целом биение сердца Родины совпадало с ритмом моего собственного сердца, требуя только предан¬ности.
Аритмия в жизни страны началась, наверное, уже давно, но я в своей счастливой занятости почувствовал ее систем¬ность лишь с начала 80-х годов. В обществе и партии появи¬лась какая-то духота, приостановилось движение, словно в родниковой воде появилась примесь отравы. С этого време¬ни и началась эта моя хроника, хроника прозрения. Оно про¬исходило постепенно и трудно.
Из разрозненных наблюдений, рождавших нарастающую тревогу, складывалась доказательная диагностика перерож¬дения, злокачественного процесса, поразившего страну. Я — врач. И хроника эта — в сущности - дневник истории болезни. Только пациент особый — Родина. Быть коммунистом, когда народ в массе своей живет хо¬рошо, — несложно, оставаться коммунистом, когда народ бедствует и корчится в рыночных муках, гораздо труднее. Многие за эти годы оставили свое советское прошлое без со¬жаления, погрязнув в заботе о своем кармане, многие ото¬шли, ослабли, потеряли ориентиры. Нас, коммунистов, не¬много осталось. Тем каждый нужнее.
Кому эта книга? Тем, кому больно видеть происходя¬щее, тем, кому нужно помочь разобраться, тем, кто может быть полезным в борьбе за власть трудящихся.
***
В июле 1991-го года мы с женой направлялись в санаторий Марфино – на отдых. Ехали на электричке от Савёловского вокзала до станции Лобня. Настроение было отпускное. В вагонах пассажирам какими-то людьми раздавались листовки, в которых от имени московских железнодорожников говорилось о грядущей контрреволюции в стране. «Отечество в опасности!» предупреждала листовка. Интересно получалось: ЦК КПСС молчало, а какие-то местные встревоженные рабочие уже обращались к москвичам с призывом о защите советской власти. Атмосфера в стране тогда действительно накалялась: последние полгода Ельцин и Горбачёв всё больше напоминали пауков в банке.
Прочитав листовку, я неожиданно подумал: а ведь «Горбачёв – главный предатель СССР, а Ельцин – главный мясник страны (рубщик мяса)». Именно, рубщик мяса в мясной лавке. Поделился этим соображением с женой и даже, по приезду в Марфино записал об этом в своём дневнике. (Это было 20-го июля). Я и не предполагал, что моё предвидение так скоро подтвердится. Во мне всё кипело, но жизнь вокруг, внешне, по крайней мере, продолжала оставаться удивительно спокойной. И всё-таки, наверное, и в те дни я был не первый и не единственный такой внезапно «прозревший».
В санатории нас посадили к столику, где уже располагалась пожилая пара. Познакомились. Он – генерал-лейтенант в отставке, она – работница банка на пенсии. Жили они в Москве, где-то в районе Речного вокзала. Он до выхода в отставку был крупным руководителем на Семипалатинском полигоне. После его увольнения они перебрались в Москву, получив там квартиру. Я в свою очередь поделился с ними своими впечатлениями от недавней работы в Афганистане и в пострадавшей от землетрясения Армении. Рассказал я и о листовке в электричке. Поначалу застольные беседы наши были более или менее спокойными, но вскоре выяснилось нежелание наших соседей обсуждать надвигающиеся трудности в стране. Генеральше не хотелось расстраиваться в связи с возможной утратой страной советской власти. Она, к нашему искреннему удивлению, говорила об этом откровенно и даже рассчитывала от этой утраты что-то выиграть. «Надоело нищенствовать! Пришло время перемен!» говорила она. Опасности для себя и для народа от этого она не видела и даже говорить на эту тему -отказывалась. Она хотела только отдыхать. Генерал пытался как-то сглаживать её высказывания, но делал это только из приличия. Всё это возмущало нас, становилось неприятным, и мы даже стали приходить в столовую чуть позже их, только чтобы не встречаться и не раздражать их своим тревожным настроением. К середине августа время нашего отдыха подошло к концу, и мы, слава Богу, разъехались.
А потом пришло время ГКЧП, падение уже безвластного Горбачёва и воцарение на государственном троне мясника советской власти Ельцина. Помню, возвратившись домой в Саратов и посетив в те дни парикмахерскую, я подумал про себя: «Снявши голову, по волосам не плачут». Жизнь пошла по-другому пути, и политическое зрение моё стало другим, стало зорче, а сердце тревожнее и недоверчивее. Об этом я писал тогда в книге «Перерождение. История болезни» (опубликованной в 1999 – 2006 годах в пяти выпусках).
Но на самом деле признаки перерождения ранее советских людей, пусть и не в государственном масштабе, я наблюдал и прежде. Просто в своей счастливой занятости я многие годы не придавал им серьёзного значения.
Ещё в детстве, в эвакуации, в деревне Пестово Мишкинского района Челябинской области, наша хозяйка, а было это осенью 1941-го года, ждала поражения наших войск под Москвой. Так и говорила. Это было дико даже для меня, второклассника. Я знал, что мой отец в Москве в это время руководит производством противотанковых снарядов. А к Москве уже шли танки фашиста Гудериана. Но мама объяснила мне, что в 30-е годы этих людей, видимо, по их мнению, несправедливо раскулачили, и они затаили обиду на советскую власть. В обычной жизни люди эти были неплохими, даже помогали маме с нами - тремя детьми (я был старшим), и я решил, что всё это у них действительно было от обиды. А вскоре немцев от Москвы отогнали и обидные разговоры прекратились. Но память об этом всё же сохранилась где-то в душе.
В пятидесятые годы мой отец как-то поделился со мной. Он тогда перешел по службе в Ленинград, в Военно-исторический музей артиллерии и инженерных войск на должность Ученого секретаря музея. Стал работать, был избран секретарем первичной партийной организации. Со слов отца, однажды (в 1954-м году) он побывал в райкоме партии, к которому территориально относился Музей артиллерии. Тогда вошло в правило издание Открытых писем ЦК по различным вопросам, и отец попросил у первого секретаря Петроградского райкома такое письмо для своей организации. Тот отказал, упрекнув в ненужном ажиотаже. Тогда отец, член ВКП (б) с 1928 г., возразил ему: «Я, как член партии, имею право…». Тот высокомерно ответил: «Вы – член партии, а я - ч е л о в е к партии», подчеркнув этим якобы существенную разницу между ними. Это возмутило отца. По его словам, руководство партии перерождалась. Это было во времена Хрущева. Позже отец неоднократно говорил мне о перерождении руководства партии и советской бюрократии, об их отходе от ленинских норм партийной и государственной жизни. Слышать это было обидно, но всё-таки и тогда казалось исключением из правила.
Единичные подобные наблюдения и даже открытия возникали и позже. Вспоминаю август 1972 г. Поезд «Евпатория—Москва». Отличное настрое¬ние после отдыха в Крыму. В Запорожье к нам в купе подсела женщина лет 40, ехавшая в Москву с торговыми целями от частной фирмы. Тогда такие фирмы уже появились. Непривычная для слуха откровенная ненависть к советской власти. Пропаганда предпринимательства. Возникшие между нами спо¬ры вызвали взаимное раздражение. Настроения как не бы¬вало. Дело не в спорах, все это даже тогда было гораздо серьезнее. Очевидное опрокидывание советской идеоло¬гии. Но ненависть-то почему?
Вспомнилось и другое: возвращение из Цхалтубо в Москву в 1981 г. В Краснодаре к нам в купе подсел уже немолодой крепыш из Управления строительством курортов на Кавказском по¬бережье. Откровенно поделился, что едет к министру подпи¬сать нужные бумаги и «вырвать» финансирование. Везет тяже¬ленный чемодан водки специального розлива: «На трезвую голову не подпишет, а вот в сауне «под мухой» подсунуть бу¬магу можно, проверено». Ткнув ногой чемодан, добавил: «Этот бугай выжрет много, да и впрок ему нужно оставить». Поразила проза отношений жулика с министром, проторённость подходов к нему, атмосфера привычной продаж¬ности и откровенного бахвальства. Впрочем, писал же Гри¬боедов: «Кому в Москве не зажимали рты обеды, ужины и танцы...».
Я и жена смотрели на бизнесмена как на диво, а он на нас как на наивных взрослых детей. Но иногда он замолкал, хваткость его исчезала, и он посматривал на нас украдкой неожиданно серьезно и грустно, словно зави¬дуя нашей счастливой честности, когда-то им утраченной.
Нужно сказать (теперь это стало очевидным), что жиз¬ненные наблюдения уже тогда давали пищу для горьких раздумий го¬раздо больше и раньше, чем эти раздумья у людей наконец появились.
Череда этих воспоминаний и размышлений приходила постепенно, но сложилась во что-то цельное только в 90-е годы. Тем не менее, я отношу их к ранним заметкам — их место там. Они обнажают признаки болезни общества в те времена, когда, казалось бы, страна действительно строила общество справедливости.
Тогда, в 60-х—80-х годах, страна наша казалась монолитной машиной, и роль каждого гражданина сводилась к максимальной отдаче своих сил на общее благо. Сомнений в необходимости такой монолитности не было. Это сейчас мы, анатомируя то время, справедливо находим в нем глубокие противоречия, прежде всего между номенклатурной властью и трудящимися, а тогда больших сомнений не было. Сообщения о диссидентах, о разоблачении шпионов, о невозвращенцах, о закрытых заводах и даже городах пробивались на страницы печати, но воспринимались некритично. Чувствовалось и то, что работа политорганов становилась все более формальной, сводясь к обеспечению всеобщего «одобрямс» и к ведению в лучшем случае персональных дел. Партийная номенклатура и народ жили совсем по-разному. В обществе и партии уже заметным становилось ощущение какой-то духоты, словно приостановилось движение, я уже писал об этом раньше. И, тем не менее, несмотря на все эти сомнения, положительные проявления солидарности с политикой партии по существу ее планов, провозглашавшихся с трибун съездов и на демонстрациях, доминировали в сознании трудящихся и в их отношении к собственной работе.
Было и другое. На прилавках и киосках повсюду читателю предлагалась книжка в двух томах «Неизвестный Ленин». Автор — некто Волкогонов. Писал-писал полжизни и статьи о вождях Октябрьской революции и доклады для самых первых, вернее ленинца не было, а оказался прокурором от буржуазии. Набросился Волкогонов (начальник Главпура Советской армии), откормленный рабочим классом, сначала на Сталина, потом на Ленина. Обслуживал один режим, теперь обслуживает видимо приходящий ему на смену. Смаковал даже снимки больного Ленина. Перенес их на суперобложку книги, изданной миллионным тиражом. Очень исхудавшее лицо, безумные глаза. Гуманно ли тиражировать лицо парализованного в доказательство того, что паралитик будто бы был злодеем, судя по его виду? И это о гении! Нормальному человеку это кощунство в голову бы не пришло. На него оказался способным только выкормыш ЦК КПСС. Я не захотел даже в руки брать эту книгу. А ведь интеллигенция, падкая на сенсации, мелкобуржуазная в своей сути, охотно клевала на эту пакость, вспыхивая, как хворост, в своем негодовании за «бесцельно прожитые годы» при Советской власти среди «совков с их идейным вождем». Великих людей всегда окружала свора кликуш.
А просчёты в борьбе с пьянством (на самом деле, борьба с виноградарями), а быстрое и стыдливое забвение опыта героев афганцев, а растерянность правительства в ходе событий в Чернобыле? Сомнения накапливались и уже не казались повторением случайностей.
К началу 90-х годов (события в Абхазии, Нагорном Карабахе, в Риге, вывод войск из Восточной Германии и стран Варшавского Договора, разгул теневой экономики) кризис руководства страной стал очевидным. Сторонникам защиты советской власти почувствовавшие силу лавочники говорили тогда снисходительно: «Это не ваша вина, это ваша беда». Распад страны назревал и, несмотря на Референдум 1991-го года, привёл уже в августе этого года к победе лавочников под руководством Ельцина. Всё это теперь хорошо известно.
В 1991–м году пришлось пережить трагедию смерти советского государства и коммунистической партии. К власти пришёл олигархический капитал, возникший и окрепший за счёт грабежа народного добра. Тогда, в августе 1991-го года, советские люди пережили контрреволюционный шабаш: «защиту» Белого дома, похороны «героев», попавших под танк, аресты членов ГКЧП, позорное возвращение из Фороса Горбачева, запрещение компартии, воцарение на троне «главного мясника России». Жизнь пошатнулась. В начале сентября Москва напоминала встревоженный муравейник. Дорожали продукты, пустели прилавки. Помню, купил пару банок морской капусты, поскольку ничего другого уже не было. Раньше никогда не ел ее, оказалось довольно вкусно. Не стало и молока (это в сентябре-то). Стояли в длинных очередях с бидонами.
Общая тенденция развала государства и его финиш уже хорошо про¬сматриваются. Иногда кажется, что это замед¬ленная катастрофа на гонках: беспорядочное движение, не¬управляемость, отлетают крылья, колеса, обшивка, вылезают кишки... Зрители есть, но не более.
Перерождение коснулось не только конкретных людей, а стало системным и повсеместным. На уровне власти оно достигло степени откровенной мерзости.
1 мая 1993 г. в Москве режим Ельцина показал свои волчьи зубы. Как и все, я был потрясен зрелищем блокады Октябрьской площади и разгона демонстрации москвичей. Власть создала объективные условия неотвратимости побоища. Имению она, предложившая людям встать на колени, — первый и главный преступник. Советские люди в очередях настоялись, но не на коленях же. Расчет был точным. Он был нужен тем, кому снится частная собственность. Теперь будут строить тюрьмы, чтобы упрятать подальше протест «уголовников» и позволить, наконец, свободно грабить страну.
Лавочники, казаки, жандармы и... интеллигенция, ударившаяся в бизнес, — опора режима. После Первомая 1993 г. он будет существовать в глазах честных людей только как режим. Режимной становилась и армия, откармливаемая за счет народа. Армия, в которую и за деньги никого загнать нельзя. Процесс перерождения бывших якобы коммунистов, позже якобы демократов в палачей народа исторически неизбежен. Это обычная эволюция представителей мелкобуржуазной среды. Но и протест неизбежен. Глумление над людьми труда восстановит в них память о средствах борьбы пролетариата за свое освобождение.
Уже тогда было ясно, что только подавлением людей (а на что-то большее он не способен) режиму не решить своих проблем. Сознание собственной слабости станет во все большей степени будить в нем инстинкт самосохранения и укреплять жандармскую оболочку. Блокада демонстрации в мае 1993-го года была проявлением слабости «всенародно избранного» режима.
Эта мерзость вскоре сменилась уже целой серией мерзостей. Ельцин своим Указом, нарушив Конституцию, которой присягал, распустил Верховный Совет России. Это случилось в сентябре 1993 г. и закончилось расстрелом безоружных людей у стен Останкино и расстрелом парламента из танковых орудий. Это видели и в Москве, и в Саратове. Это видел весь мир. Советская власть не сумела себя защитить, хотя угроза была не меньшей, чем в 1941 году.
Для некоторых людей, в том числе моих знакомых, происходившие изменения казались даже исторически прогрессивными, якобы обязательно ведущими нашу страну к сингапурскому экономическому совершенству. Эти люди просто дышали западными капиталистическими ценностями, восторгаясь своим «вождём» на танке, интеллигентами типа Растроповича, Вишневской, Карякина, Ахеджаковой.
В эти годы многие внутренне очень изменились, особенно так называемые интеллигенты. Рабочий человек, он разве что стал больше пить водку или чаще торчать за домино во дворе, да и то, если работы не было. А интеллигенту вдруг остро надоедало нищенствовать, или он обнаруживал в себе таланты, неопознанные при советской власти, особенно в области бизнеса, необыкновенные способности наконец-то ставшего свободным человека, ещё вчера бывшего обыкновенным совком. Он и ходить-то стал как-то иначе, как будто стал парижанином. Как сказала бы наша мама: «Пижон – коровьи ноги!»
И у нас на военно-медицинском факультете появились такие люди, освобожденные от совка. Один (старший преподаватель) публично принял православие (освободился!): проповедовал заповеди Нового Завета, сидя в офицерской столовой, и проклинал марксизм. Другой, ранее даже член парткома, в мае 1993-го года неожиданно для всех нас поддержал стражей порядка, разогнавших митинг москвичей. Уволившись из армии, он стал заведовать кафедрой общественных наук Университета (бывшей кафедрой научного коммунизма) и прославился тем, что из галереи портретов философов тут же убрал портреты Маркса и Ленина. Позже, превратившись то ли в юриста, то ли в экономиста, стал писать книги об экономике в эпоху дефицита. Съездил в США, приобрёл нужный имидж, возглавил одно из московских издательств. Появлялся в передачах по центральному телевидению: давал интервью, консультировал. Презентабельный такой, умничающий очкарик, утративший ненавистные ему признаки совка, уже вполне свободный человек мира. А ведь ещё вчера - продукт советской высшей военно-медицинской школы, сын офицера-фронтовика.
Так получилось, что однажды случайно встретил его в коридоре поезда «Саратов-Москва» и зашёл к нему в купе. Там был ещё один наш, саратовец. Бывший прапорщик. Разговорились. Зашла речь о трудностях жизни и службы наших выпускников на Дальнем Востоке, о том, сколько пота и крови стоило нашим людям отвоевать его когда-то от японцев, в том числе в Гражданскую войну. Прапорщик служил там раньше, и ему всё это было знакомо. Профессор-философ, отхлёбывая чай, молча поддакивал. Я вспомнил о подвиге Сергея Лазо, дальневосточного комсомольца, сожженного японцами в паровозной топке живьём за то, что считал Приморье – советским. Философ возбудился вдруг и уверенно сказал, что Дальний Восток и острова – давняя японская территория и что поэтому гибель Лазо вполне закономерна. То, что он был сожжен живьём, его не интересовало. «Это – детали», сказал он.
Мы оторопели. Прапорщик потерял дар речи. Знаток истории продолжал отхлёбывать чай, а я, заявив, что в отличие от него «не полуяпонец!», вышел из купе. Когда вернулся к себе, меня долго трясло. Больше я его не видел. Этот «полуяпонец», в прошлом член парткома, и сейчас, вероятно, крутится в московских издательских кругах. Элита либерального российского общества! По мне так уж лучше пить водку, если есть на что, но оставаться русским человеком.
Другой, не заметив прихода контрреволюции в стране, как занимался мелким частным бизнесом, подрабатывая, ещё при советской власти, так и занимался им, но уже в открытую. Тщательно следил за процентами в банках, выгадывая на депозитах.
В девяностые годы появился уже целый пласт людей, которых можно было назвать «новыми людьми». Вспоминается случай. Поезд «Москва-Саратов». В купе я вошёл первым. Вскоре в него с огромными тюками втиснулись ещё трое. Тюки, баулы, сумки заполнили всё, даже часть прохода и все полки. Мне пришлось вжаться в угол у окна. Первый из вошедших пассажиров, подумал я, видимо, босс, второй – кассир, третий – на подхвате, прихлебатель. Я оказался как бы в первом ряду партера – прямо перед сценой, где началась какая-то пьеса.
Босс распечатал большую бутыль «Пепси» и поставил на стол ещё 5 бутылок пива. Он налил два стакана - себе и кассиру и жадно выпил. Налил ещё. Прихлебатель тоскливо ждал, когда же нальют и ему. Кассир пил мелкими глотками, продолжая считать. Периодически переспрашивал: «Кофточек было 10 или 11 блоков?» «Колготки тот, толстый, отдал за 100 или за 110?» И, выяснив, замолкал. Наконец, дали попить и прихлебателю. Открыли пару бутылок пива. Развернули в замасленной бумаге курицу и, разорвав её на куски, стали жевать их, заедая хлебом и запивая пивом. Чавкали, утирая руками жирные губы и щёки. Осмелел и прихлебатель, взбодрённый пивом, пристроился к курице, совсем уж подвинув меня на полке. Кассир успокоился, ел курицу медленно, выкидывая косточки на стол. Босс смеялся, громко вспоминая какие-то удачные моменты их предприятия.
Кассир насытился, громко отрыгнул, вытянул ноги в грязных потных носках, упёрся в мою полку и склонился на баул. Прихлебатель, уже без помех, доедал куски курицы, обгладывал кости, допивал оставшееся пиво, икал, хихикал. Он осмелел, стал говорить громко, подравниваясь к блаженствующему боссу. Но тот вскоре цыкнул на него, приказав вынести мусор и прибрать стол. Босс полез на верхнюю полку и улёгся там среди тюков. Кассир разместился внизу, посреди баулов. Залез наверх и втиснулся посреди вещей и прихлебатель. К 10 вечера все они уже дрыхли.
А утром шустренько встали, и вновь переругиваясь, взялись на свежую голову пересчитывать товар и свою долю прибыли, договариваясь, как доложить обо всём неведомому Главному боссу. Вытащив в Саратове всё своё барахло, они заполонили им половину перрона. А символически сказать, как бы половину страны.
Всё – точно по А.Н.Островскому. Те же типы, то же неравенство и зависимость. Это наш «мелкий класс» в распоряжении «среднего класса». Класс выживающих, копящих помаленьку деньгу – опора и надежда Гайдара и таких как он, современных лавочников. Опора идеологов и практиков рыночного счастья. Портрет обывателей постсоветского времени.
В 1994-м году политик и штангист Юрий Власов писал: «Свобода домашнего животного всегда ограничивается миской, которую выставляет хозяин. Есть свобода, очень много свободы, но экономическое бесправие превращает её в ничто».
Москвичи, больше и раньше других россиян узнав о жизни в Ев¬ропе и лучше зная о перерождении верхних эшелонов власти в стране, реалистичнее смотрели на происходящие пе¬ремены. Здесь ельциноиды (появилось такое название) вообще просто одолели, поражая быстротой перемен в их сознании. Так быстро изменяют только предатели. Ещё быстрее особенно в это время разрушалась верхушка КПСС. Партия стала жить совестью только нижних своих этажей. Из орга¬низации для людей она постепенно превратилась в организа¬цию над людьми и даже — против людей.
Встретил своего давнего приятеля, грамотного инженера, ученика наших общих прекрасных советских учителей. В последнее вре¬мя ему пришлось по службе пару раз съездить за рубеж. Что-то радикально изменилось в его взглядах. Теперь воспоминания о том, как он там покупал туфли, и как культурно все это бы¬ло обставлено (доброжелательность, обходительность, преду¬предительность, возможность выбора, тишина и чистота за¬лов, совершенно индивидуальный подход, благодарность за покупку, соразмерная количеству вырученных франков...), не дают ему покоя посреди заплеванных перронов и магази¬нов нашей великой Родины. По-видимому, это радостное вос¬поминание (о туфлях) не позволяет ему одобрить храбрецов из «Слова к народу»... Очень интересовался, каковы впечат¬ления у наших офицеров, возвращающихся из ГСВГ, Поль¬ши и Чехословакии. Неужели они не несут людям правду о том, какой может быть жизнь!? По его мнению, это было бы мощным оружием в борьбе с советской дряхлостью, за про¬гресс.
Мы ехали в метро, было уже очень поздно. Напротив си¬дела, согнувшись, плохо одетая старая женщина, держа в мозолистых руках грязные сумки с каким-то барахлом. На морщинистом отрешенном лице ее бродили горестные тени, и она разговаривала сама с собой. Ей было не до нас и не до парижских супермаркетов.
Я не судья. Но я убеждён, что в ряду других причин поражения советской власти (перерождение верхушки КПСС, экономические проблемы) большая роль принадлежит предательству мелкобуржуазной интеллигенции. Я – лишь очень небезразличный свидетель этого предательства.
Те же девяностые годы. По «Маяку» было передано: в программу вступительных экзаменов в университетах уже не будут включены произведения Белинского (все), Герцена (все), Писарева (все), Чернышевского (все), Горького («Песнь о Буревестнике», «Слово о Ленине» и др.), Фадеева, Шолохова (в частности, «Поднятая целина»), Маяковского (все), Николая Островскоо (все). Даже Л.Н.Толстого («После бала»). Конечно, не будет известных статей Ленина. Чётко выраженный классовый подход, не правда ли?
Почем-то не были упомянуты Фонвизин (Митрофанушка – пра-прадедушка новых русских) и Лермонтов (а ведь этот бунтарь очень опасен для нового строя России). Зато включен весь «серебряный век». Чем не цензура? Чем не чёрная сотня с университетскими значками на лацканах? Деятели культуры государства лавочников крадут у народа не только пищу, но и душу. В идеологии нет вакуума (по Ленину), поэтому они спешат.
Какое жалкое время. Рабское. Ни один академик от литературы не защитит Чернышевского. Растлители народа. Думаю, что люди ещё вспомнят сны Веры Павловны из романа «Что делать?», сны передовой российской интеллигенции 19-го века о справедливом и светлом будущем России.
На старом саратовском кладбище похоронен Н.Г.Чернышевский, наш земляк, полжизни просидевший на царской каторге. Когда я пригласил гостившую у нас французскую делегацию посетить его могилу, руководивший нами московский академик, сделал мне замечание, что французы меня не поймут, и повели их к расположенной рядом символической могиле генетика Вавилова, расстрелянного советскими органами. Вавилов-то был действительно великий учёный, но каков был случай унизить в глазах французов жестокую советскую власть! Это и было подлинной целью академика в посещении кладбища.
Возвращаясь с заседания Конгресса пульмонологов и побывав на Красной площади, мы с профессором из Ленинграда спустились и пошли по подземным переходам под Манежной площадью. Переходы были полны людей. В одном из них, как раз перед выходом к Музею Ленина, заметили группу людей, предлагавших за столом какой-то лохотрон. Это уже стало привычным. Чего только в московских переходах не встретишь. Старший – молодой, обрюзгший мужик с угреватым лицом и бегающими глазками. Затейливая игра предполагала обязательный проигрыш, но была очень ловко организована. Были и подставные, якобы счастливые, уже «получившие» выигрыш. Недалеко невозмутимо стоял милиционер. Рядом с жуликами. Крыша? Мы посмотрели и ушли. А ведь это были ближайшие окрестности Красной площади. Кроты. Мелкие грызуны.
Профессура нашего медицинского университета менялась политически и нравственно прямо на глазах. Как-то на заседании общества терапевтов профессора всерьез и безо всякой душевной боли обсуждали перечни лекарств отдельно для бедных и для обеспеченных граждан. Пришлось протестовать. Бедность мы сами, конечно, уничтожить не могли, но нельзя же было воспринимать ее как норму.
Один из профессоров отказывался прочесть лекцию на семинаре врачам собственной больницы, заявляя, что читать лекции бесплатно - безнравственно. Он не понимал, что ни он сам, ни его лекция не стоят внимания врачей, собравшихся, чтобы его послушать. Количество таких уродов, окончивших советские вузы, заметно возросло.
Ещё один такой урод - профессор на клиническом обходе, сидя у постели, осматривая и ощупывая больного, периодически с кем-то беседовал по мобильнику, обращаясь к собеседнику примерно так: «Нинк! Юльк! Вальк!» Больному в постели, заводскому рабочему, привыкшему за годы советской власти к уважительному отношению врачей, казалось, что тот советуется с кем-то по его поводу, и ему и в голову не приходило, что телефонные звонки профессора не имели к нему никакого отношения. Таких примеров стало много.
Некоторых из нынешних главных врачей поразило стяжательство. Их не останавливало ничего. Распихивали конкурентов. Про таких продвинутых деятелей говорили словами генерала Лебедя: «Ухватившись за ляжку, дотянутся и до горла!»
Конец девяностых. Оскал власти. Зомбирование бесполезности сопротивле¬ния людей. Чем хуже живут и вымирают люди, тем лучше: стимулируется биологический закон — формирование нового человека-волка.
Я прежде некоторых недолюбливал, некоторых избегал, очень редко ненавидел. Чувство это было утомительным. Те¬перь, когда романтизма поубавилось, я полон неприязни ко многим: к молодым бездельникам и студентам, разъезжаю¬щим на собственных автомашинах, к торговцам, к «комкам», к бездарям, к хамам, к неожиданным реваншистам, к пере¬вертышам, «к мещанам во дворянстве», а особенно — к тем, кто в упор не видит страданий простого человека. Неприяз¬ненность стала настолько широка, что лишает ежедневной радо¬сти, обкрадывает, убивает. На смену вымиранию людей приходит их одичание.
31-го декабря 1999 г. Ельцин «неожиданно» уходит, оставляя свой пост мало кому известному Путину, выходцу из ФСБ. Новый общенациональный лидер? Общенациональный лидер в стране очень богатых и очень бедных?!
Коррупция – мелкая, средняя, крупная – пожирает Россию. Для бедных людей экономические перемены не кажутся заметными просто потому, что им уже не может быть хуже. Страсти бушуют и в крупном бизнесе. Саратов и не хуже, и не лучше. Частных клиник с дорогущими услугами и частных аптек стало больше, чем улиц в городе. Даже на муниципальных больницах наживаются.
Привезли как-то в клинику бомжа. Подняли на 4-й этаж и положили на койку в коридоре. Черные ступни торчат сквозь прутья койки, такой рослый детина. Бородища, ребра торчат. Тяжелая пневмония. Но вылечился. Откормили. Выписался в никуда. Есть случаи в городе, когда недолеченных больных выписывают. А те, кому некуда идти, так и живут возле приемного покоя.
Отношение к российской армии даже у военнослужащих стало негативным. Последовательно расформировываются военные училища, даже танковые и артиллерийские. Расформировываются военные академии. Ведутся разговоры о ликвидации в скором будущем военно-медицинских институтов, просуществовавших более 40 лет. Все это порождает неуверенность и у наших слушателей, и у преподавателей. Каждый подсчитывает свой будущий пенсионный статус. Все это сказывается на качестве учебного процесса.
Министром обороны в последние годы назначен некто Сердюков, в прошлом министр налоговой службы, а еще раньше - директор мебельного магазина. Он никогда не имел отношения к Армии. В народе его тут же прозвали «табуреткиным». Под флагом улучшения облика армии, при полном согласии руководства страны практически происходит ее уничтожение. Сняли, в конце концов, Сердюкова, а нужно бы его судить. Изменения в армии и в ВПК произошли только в самые последние годы. Жизнь заставила. И это, конечно, можно только приветствовать. Волна патриотизма – естественный ответ на унижение Родины, понесённое ею в девяностые - двухтысячные годы. Но только патриотизмом в буржуазном обществе жив не будешь.
Идёт 2016-й год. Уже 25 лет рыночной власти. Положительные верхушечные процессы в обществе происходят, но антисоветская сущность власти остаётся неизменной. За прошедший год, например, количество рублевых миллиардеров даже увеличилось. С чего бы это? Может быть, и остальное население стало жить лучше?
Взрыв патриотизма (временами, ура-патриотизма), вызванный воссоединением Крыма с Россией, закономерен. И исторически, и по-человечески. Мой отец, к примеру, работал в Крыму и похоронен там. Съездить туда я уже по возрасту не смогу, но справедливо, что теперь его могила - в России, на кладбище советских офицеров в городе Евпатория.
Закономерен и протест населения на Востоке Украины. Протест оформился в создание там народных республик и боеспособной армии, с которой вот уже около двух лет режим киевской хунты справиться не может. Славянск, разбитый артиллерией и авиацией, окруженный фашистами со всех сторон, лишённый гуманитарной помощи, превратился в современную Брестскую крепость, а теперь уже, после вынужденного оставления его ополченцами, в символ сопротивления фашистам. Сопротивление народа Донбасса носит антифашистский характер.
Восток Украины покинули уже миллионы беженцев. Россия впитывает в себя этот людской поток, проявляя не только братство, но и советский интернационализм. Но немало и тех среди нас, кого, несмотря на кровь Донбасса, вполне можно отнести к последователям националиста Тягнибока. Есть и такие, кто предпочёл бы жить при олигархе Ахметове, не говорить на родном русском языке, но при работающих угольных шахтах и жалкой зарплате, чем голодать и умирать в Новороссии с завоеванными правами русских людей. Гражданская война разделяет народ. Водораздел – неизбежность борьбы с фашизмом.
Нужно подчеркнуть именно советский характер происходящего и в Крыму, и в сопротивлении русских и русскоязычных на Востоке Украины. Иногда кажется, что многие руководители восставших республик и полевые командиры – дети памятных всем руководителей крупных партизанских соединений на Украине в годы Великой Отечественной войны. По-крайней мере, лучшие из них. Вместе с тем, полевые командиры сплочены недостаточно и испытывают различные влияния. Это надо учитывать. Государственность республик растёт день ото дня и требует растущего финансирования. Без России здесь не обойтись.
Эвакуация беженцев из Донбасса в Россию от киевских фашистов очень напоминает пережитую такими же, как я, эвакуацию из Москвы в 1941-м году от немецких фашистов.
Советский характер, во многом, просматривается и в действиях, и в словах российского правительства по поводу происходящего на Украине, во всяком случае, хотелось бы так думать. Мешает верить в это реальная подчиненность руководителей нашего государства крупному отечественному капиталу. Не менее 15-ти долларовых миллиардеров в нашей стране, и все они теснейшим образом сращены с существующей властью. Это их власть, даже если она и настроена патриотически. Путину трудно быть общенациональным лидером в стране одновременно и очень богатых и очень бедных граждан, как бы этого не хотелось. Да и возможно ли это? В этом классовое противоречие современных событий и у нас, и на Украине. Патриотизм может стать невыгодным власть имущим, и тогда усилия патриотов будут преданы. Власть в нашей стране не на стороне рабочего класса. В этом всё дело. Ленин в 1921-м году на съезде работников медсантруда сказал: «Если мы спасём рабочего, мы спасём всё!» Путин в посланиях федеральному собранию главной задачей определяет спасение бизнесмена, лавочника. Далеко господину Путину до товарища Ленина. Видимо, рад бы в рай, да олигархи не пускают.
В.И.Ленин писал: «Нравственно то, что служит интересам рабочего класса». То есть, трудящихся. Следовательно, безнравственно то, что служит интересам непрерывно по-крупному ворующих народное добро и предающих нашу Родину богачей - паразитов. Казалось бы, ясно?
Ситуация требует более сложного, классового, анализа. Необходима политическая, как теперь говорят, диверсификация. КПРФ пассивна, новая (ленинская) рабочая компартия (РКРП) ещё недостаточно сильна, да и развернуться ей буржуазная власть не даёт.
Нужно иметь в виду и то, что для многих остаётся только предположением, а именно активное участие США в событиях на Украине. На самом деле, агрессия киевской хунты на Донбассе – всего лишь фрагмент мировой стратегии США. Нас провоцируют. А мы не должны поддаваться. Именно этим объясняется неучастие России непосредственно в гражданской войне на Юго-Востоке Украины.
Отдельные факты якобы возвращения советских норм в общественную и экономическую жизнь страны (введение норм ГТО, деофшоризация и т.д.) можно в какой-то мере назвать процессом советизации форм жизни, но не её содержания. Некоторые люди эти понятия путают. А это как сахар и подсластитель сахара. У многих «возврат» к советскому прошлому даже вызывает протест, от страха формируется так называемая пятая колонна. Зря беспокоятся. Когда я пишу о кажущемся, якобы советском характере ряда событий последнего времени, я отлично понимаю, что по-настоящему советскими изменения в жизни государства могут стать лишь при выполнении двух обязательных условий, а именно: возвращении общенародной собственности и восстановлении власти трудящихся, то есть рабоче-крестьянской власти. А здесь без социалистической революции, хотя бы без её насильственных форм, не обойтись. Зря беспокоятся: капиталисты. Ваша власть добровольно власть народу не отдаст. Вот почему, следует различать ценности действительные и «ценности» мнимые.
Об исторической роли советской власти и ВКП (б) в нашей стране писал известный философ Александр Зиновьев. О Дне Победы над фашистской Германием он написал статью под заголовком «Выхолощено главное» (газета «Советская Россия» от 13 мая 2004 г.). «День Победы над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов признан важнейшим национальным праздником России. Я приветствую это. Но то, как фактически истолковывается эта победа, и как конкретно осуществлялось это празднование в текущем году, у меня, как у ветерана войны и как исследователя советского периода русской истории, вызывает решительный протест. Из войны и из нашей победы выхолостили самую суть – их социальную сущность. Войну вел и одержал победу не просто народ, а народ советский. Это исторический факт, игнорирование которого означает идеологически преднамеренную фальсификацию истории. Советский народ – это народ, коммунистически организованный и коммунистически воспитанный, возглавлявшийся Коммунистической партией и сталинским высшим руководством. В победе, конечно, сыграл роль комплекс исторических факторов, включая патриотизм, способность русских терпеть самые жуткие условия жизни, сочувствие и помощь западных людей и т.п. Но главным – решающим - фактором победы были советский коммунистический социальный строй, то есть реальный советский коммунизм, и возглавлявшееся Сталиным высшее руководство страны. Какими бы они ни были, какие бы недостатки им не приписывали, войну выиграли, прежде всего, советские коммунисты во главе со Сталиным. В те годы этот исторический факт был бесспорным даже для самых заклятых антикоммунистов и антисоветчиков. Игнорирование этого факта и искажение его означает превращение войны и нашей победы в ней в некое голливудообразное шоу, в грандиозную бесстыдную идеологическую ложь, в средство оглупления масс российского населения в угоду определенным силам и стремлениям Запада. Напоминаю, что эти силы сразу же после нашей победы начали новый этап войны против нашей страны, который к концу ХХ века завершился разгромом Советского Союза, советского социального строя и России». Это мнение товарища Зиновьева важно учитывать, анализируя современные события в России и на Донбассе.
Донбасс отличается не только своей русскостью, но и редкой концентрацией рабочего класса среди населения. Именно здесь вырос будущий маршал Климент Ефремович Ворошилов (г. Луганск), здесь родились стахановское движение (г. Стаханов) в 30-е годы и «Молодая гвардия» во время войны с немцами (г. Краснодон). Но сейчас закрылись почти все угольные шахты этого региона, шахтёры выброшены без зарплат и вошли в ополчение - идёт жестокая гражданская война.
Ситуация в Донбассе существенно осложнилась в результате уничтожения недалеко от Донецка малайзийского Боинга с 298-ю пассажирами на борту. Виновата киевская хунта, это доказано, но ею не признано. Донецк и Луганск сейчас всё еще в осаде. Благополучно состоялись более полусотни российских продовольственных конвоев в Луганск и в Донецк. Голодных людей временно, но накормили и напоили. Народная армия Новороссии перешла в успешное наступление на всех фронтах, неслучайно прерываемое переговорами о перемирии. Переживаю, как и все мои друзья. Живу в телевизоре, если живу. Надежды на мир невелики: киевская хунта, выживая, то нажмёт на рычаг «газ», то на рычаг «тормоз». Выгадывают на крови собственного народа.
Меня напрягает термин «социальная ответственность (озабоченность!) капитала». Это же, по Чернышевскому, «сапоги всмятку». Капитал оттого и прирастает, что он этим качеством не наделён. Разве что в интересах самосохранения? Это происходит, как говорится, «с барского плеча». От любви к народу как бы и само плечо не оторвало. Интересно, чем наши капиталисты безвозмездно помогли Крыму и миллионному отряду украинских беженцев? И всё же хотелось бы верить в подлинность официального российского патриотизма.
На просьбу ветеранов войны о переименовании Волгограда в Сталинград Путин где-то с год назад как будто отреагировал положительно. Это было бы правильно. Авторитет его, несомненно, вырос бы. Это и сейчас несомненный политический резерв власти. То же и в отношении Ленинграда. Но способна ли на это существующая в стране власть буржуазии?
Экономика страны напряжена. Помощь областям Дальнего Востока, Алтая и Урала в связи с невиданными наводнениями, затраты на сочинскую Олимпиаду, поддержка Крыма и восставшего народа на Востоке Украины, помощь Сирии и всё это на протяжении одного – двух лет, – стоят дорого. Но эти расходы неизбежны и понятны.
Однако, только патриотизмом, при всём положительном отношении к этому, жив не будешь. Патриотизмом нельзя прикрыть реальные классовые противоречия в России. Социальный климат в стране остаётся низким и вряд ли удовлетворяет людей. Если приглядеться, видно, как они плохо живут. Открылись новые производства, но всё ещё стоят многие крупные заводы. Уже более 20 лет стоят. По всей стране разлилась власть денег. Воруют и воруют, по - крупному воруют. И чем больше воруют, тем злее пинают советскую власть, которая не давала воровать. Выбрасывают на свалку целые куски народной памяти и исторической правды. Дорвавшиеся до власти лавочники готовы продать все, что только можно продать. Коррупция – родная сестра буржуазной власти и в России, и на Украине. Угасающая КПРФ не в состоянии что-либо с этим сделать. Защищая себя, она сливается с буржуазной властью.
Врачи и сами больные ходят в наручниках «экономически выгодных» стандартов, вытесняющих клиническое мышление, достижения отечественной медицинской школы. Я пишу об этом как о наболевшем потому, что я - врач советской формации, и мне это особенно близко. Больной человек со свойственной ему индивидуальностью перестает сейчас быть основой клиники. Скоро он должен будет лечить себя сам. Великие учителя – Мудров, Пирогов, Боткин, Захарьин, Бурденко, врачи- фронтовики – превращаются в бессмысленные памятники с острова Пасхи. Случайные люди занимают места главных врачей, ректоров Университетов, министров, депутатов, толпами осаждают злачные места. С возрастом все это, как через увеличительное стекло, видишь лучше.
Даже сама Красная площадь в Москве в последние годы изменилась, не столько внешне, сколько по характеру её использования властями. Не изменилось лишь отношение большинства людей к ней как к символу советской власти и истории России. Для меня Красная площадь – альфа и омега моей жизни. Ещё В.В.Маяковский писал: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такого места, как Москва».
Я понимаю, что мои утверждения и чувства разделяются не всеми. Врагов советской власти и нынешних лавочников я в расчёт не беру – с ними для меня всё ясно. Но немало и тех, кто в своё время был недоволен советской властью и обижен ею. Их претензии заслуживают внимания. Их негативный частный опыт может быть даже непререкаем, а нежелание видеть широкую историческую правду о роли рабоче-крестьянской власти вполне объяснимо пережитой ими социальной несправедливостью. С этим не поспоришь.
Много и сейчас недовольных людей, особенно на Северном Кавказе. Для этого тоже есть свои объективные причины.
Читателя может раздражать моё возвышенное отношение ко всему советскому. Помню, как во время экзамена по литературе в выпускном десятом классе в подмосковной Шереметьевской школе (это было в 1950-м году) экзаменатор как-то неожиданно для меня критически отнеслась к моей восторженности в оценке литературных героев. А как же? Ведь речь шла о Павке Корчагине, о «Матери» Горького» и о снах Веры Павловны из романа «Что делать»? Да и было мне 17 лет. Другим я быть просто не мог. И я запальчиво возразил этой учительнице-экзаменатору, сказав, что именно таким я вижу мир своих героев. Она внимательно и молча посмотрела на меня и оценку не снизила. Наверное, в чём-то она была права. Жизнь и тогда требовала большей трезвости. Разумная трезвость со временем пришла, но главного – верности советской Родине – не изменила.
Писатель Бруно Ясенский в книге «Человек меняет кожу» ещё в 30-е годы предупреждал: «Друг может предать, враг может убить. Но бойтесь безразличных!» Многие стараются сохранить «объективность» в оценке происходящего. Когда им говорят о зверствах фашистов в Одессе (поджог Дома профсоюзов и уничтожение десятков людей), они утверждают, что на самом деле 90% жителей города в это время спокойно отдыхали на одесских пляжах. А некоторые говорят даже, что погибшие сами себя подожгли. Эти люди, «пляжники», ставят себя выше реальных событий. Объективизм – политическая шизофрения, прибежище безразличных. Спокойствие на фоне окружающего народного горя – очевидный симптом шизофрении. Психиатры это хорошо знают. К сожалению, спокойных, «отдыхающих на пляже» при виде страны, которую охватил фашизм, ещё очень много. Меня же ещё в годы военного детства жизнь научила чувствовать боль других людей.
Помню, как осенью 1942 года в Петропавловске – Казахстанском, будучи учеником 3-го класса, через полгорода, в темноте, нёс домой хлеб, полученный в булочной по карточкам. Шёл, крадучись, прячась за сараями от ребят, которые могли хлеб отнять. А дома меня ждали два младших братика и больная туберкулёзом мама. Сама она уже не могла выходить из дома. И я не мог не принести хлеб, мы тогда голодали. Мне было 9 лет, а мама называла меня «старичком» и «палочкой-выручалочкой». С тех пор я чужую боль воспринимаю как свою.
При всей традиционности своих взглядов я, особенно в последние 25 лет, научился терпеливости и умению слушать людей, отличающихся инакомыслием. Научился выслушивать и даже переубеждать. Как врач я просто обречён внимательно слушать людей, тем более если они идеологически нездоровы.
Как известно, в 2015-м году в честь 70-летия Победы в Великой Отечественной войне в Москве был проведен грандиозный парад наших войск и марш потомков героев этой войны. Эта акция, имевшая всероссийский характер, получила название «Бессмертный полк». Она имеет отношение к содержанию и смыслу этой книги.
Многомиллионное молчаливое шествие российских граждан в День Победы – 9-го мая 2015-го года – по улицам и площадям страны затмило впечатления о замечательном параде наших войск на Красной площади, прошедшем в этот же день ранее, своей огромностью, отсутствием привычных политических лозунгов и принадлежности к власти, а главное – сплочённостью участников.
Фотографии родственников, погибших на фронте, а также пропавших без вести, оставшихся неизвестными и умерших уже после окончания войны, были единственным демонстрационным вооружением шедших. Если бы не звучание патриотических маршей, молчаливое движение людских колонн, было бы страшной демонстрацией самих погибших, их своеобразным явлением народу. Этого не было никогда прежде, но было поразительным и мощным проявлением народной памяти. Условно говоря, запёкшаяся кровь фотографий окрасила кровавую реку народной памяти так, что превратила погибших в борьбе с фашизмом за советскую Родину в бессмертных. И их самих и память о них. Власть готовила к акции «единую Россию», а вышла по всему своему содержанию Россия с о в е т с к а я!
Было уже казавшийся забытым народ того великого времени, не только предстал перед нынешним поколением бессмертным, такой живой оказалась память о нём, но и в о с к р е с ш и м. Не только современные молодые родственники, а именно их родные из прошлого - бойцы и командиры военных лет прошли по улицам и площадям страны. Среди них миллионы погибших тогда за Родину и советскую власть коммунистов и комсомольцев. Прошлое и современное в истории нашего народа оказалось нераздельным.
С высоты этой испытанной всеми нами молчаливой и благородной памяти народа погибшие становились для нас не только бессмертным полком, как их нарекли люди, но и полком воскресших и восставших бойцов.
Вернувшиеся с фронта не любили рассказывать о том, что они пережили на войне. Особым, государственным, почётом фронтовики тогда не пользовались. Видимо оттого, что вся страна была частью фронта и фронтовиков были миллионы. Героев, конечно, выделяли. Мы знали о подвиге Зои Космодемьянской, о героизме блокадников Ленинграда и моряков Севастополя. Мы узнали, что в Ленинграде умерли от голода наши дедушка и бабушка. И все другие Кирилловы – рабочие ленинградских оборонных заводов. Наш дядя – Кириллов Александр Иванович, похоронив дедушку и бабушку, отёкший от голода, упросил, чтобы его взяли в медсанбат санитаром (он был не годен к службе в армии) и выжил, вернувшись с фронта в 1945-м году. Двоюродный брат отца - Новоженин Павел Григорьевич погиб на Карельском фронте. Будем считать, что и они прошли в марше памяти 9 мая.
Конечно, главная тревога для всех людей тогда была связана с продолжавшейся войной. Звучали фамилии командующих Жукова, Чуйкова. В передачах «От советского информбюро» диктор Левитан зачитывал четкие и строгие приказы Верховного главнокомандующего И.В.Сталина.
Но прошли годы, и как-то примелькалось звание фронтовик, хотя именно фронтовики составляли основу социалистического государства. И мы, молодые, это знали. Я с юношеских лет невольно выделял среди них людей с орденом «Красной звезды» на лацкане пиджака. Таким был, например, директор моей школы в Шереметьевке под Москвой Павел Иванович Букринский. Незаметный внешне, спокойный, справедливый и очень полезный для школы человек. О нём говорили уважительно: «фронтовик!».
Такими были поголовно все профессора и преподаватели Военно-медицинской академии имени С.М.Кирова, в которой я учился в пятидесятые годы. И старший врач моего парашютно-десантного полка в Рязани Василий Михайлович Головин, воевавший на озере Балатон в Венгрии, был таким же. Да и старшие товарищи по работе в Саратовском военно-медицинском факультете. С ними было как-то просто и надёжно, словно они на всю жизнь пережили что-то такое, что делает человека выше и чище. Они войну пережили, советскую власть защитили и победили. С ними и сама эта власть становилась надёжнее.
Фронтовиков даже в девяностые годы было ещё очень много. В восьмидесятые-девяностые годы о них вспоминали, конечно, особенно в праздники, но всё же это поколение героев, особенно погибших и неизвестных, постепенно забывалось и становилось, как говорят, забытым полком. Могилы неизвестного солдата превращались в обязательные, но омертвевшие памятники ушедшему великому прошлому.
Но в глубине народной души, в каждой семье все эти годы сохранялась память о пролитой крови и жизни, отданной за Родину миллионами наших предшественников, наших родных. Память живая, неумирающая, священная. За последние полвека бывшие фронтовики и ветераны тыла фактически вымерли. Обширное посещаемое кладбище России, могилы с крестами, с полумесяцем, с красной звёздой на надгробьях приняли в себя с почётом или просто так тех, кто составлял в своё время единый советский народ. Сейчас остались только долгожители. Особенно безнадёжным был период 90-х годов, период буржуазного реванша. Умирали от ран, болезней, аварий, алкоголизма и социальной депрессии.
Воссоединение с Крымом, восстание на Донбассе вызвало небывалый подъём национального самосознания российского народа. Выражением в значительной мере советского патриотизма стала и акция «Бессмертный полк». Реальная, ещё до конца не понятая значимость этого проявления растущего самосознания народа значительно превысила важные проблемы достижения современной экономической самостоятельности нашей страны.
Многомиллионное шествие граждан 9-го мая в память о погибших фронтовиках и ветеранах тыла, поддержанное всем народом, оказалось событием исключительно советским. Это подчёркивал и интернационализм демонстрации памяти. Впервые за многие годы советский народ подтвердил свою идентичность и жизненность. Ни в какой стране мира такой взрыв народной памяти был бы невозможен, как в нашей, всё ещё в значительной мере советской, стране. Этому не помешали ни власть лавочников, ни либеральная оппозиция, ни обывательское неучастие потребителей.
Несмотря на трудности современной жизни, кризис и попытки изоляции нашей страны, фронтовики (пусть хоть таким образом) прошли-таки по Красной площади, мимо Мавзолея Ленина и могилы своего Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина, доказав, что связь времён не прервалась. Народ не обмануло то фанерное посмешище, которым эти великие реликвии были закрыты властью. Или Сталин – не фронтовик?! Неужели власть глупее народа, и мы увидим заколоченным фанерой мавзолей вождя и в этот праздник Победы? То, что она исторически менее значительна, чем эти великие люди, это ясно.
Забытый - было, а на самом деле бессмертный полк воскрес! Многие этого очень боятся. Воскресший полк может и восстать. Не случайно, по-видимому, после 9 и 10-го мая телевизионный показ народного шествия, затмившего даже грандиозный парад наших войск на Красной площади, ни разу за прошедшие месяцы полностью не был повторен. Даже в день скорби 22-го июня о нём лишь упоминали. Почему бы это? Кто-то ворует народную память? Уж очень советской она оказалась? Классовый анализ происшедшего это подтверждает.
Михаил Михайлович
Кириллов
Редактор -
Кириллова Л.С.
Дизайн
В.А. Ткаченко
ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА
Художественно-публицистическое издание
Подписано к печати 2016 г.
Формат 60х84 1/16 Гарнитура Times New Roman.
Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л.
Тираж 100 экз. Заказ №
Отпечатано в ООО «Фиеста – 2000»
410033, Саратов, ул. Панфилова, 1, корп. 3А