В НАУЧНОМ ЗАКУЛИСЬЕ
фантастическая повесть
1
Был четверг. В актовом зале института НИИПЭГ на третьем этаже главного корпуса второй час длилась защита докторской диссертации. В правой части зала на возвышении располагались в креслах члены ученого совета и оппоненты. Там же находились председатель совета директор института Сташевский и секретарь совета Мартынов.
В противоположной части зала размещалась публика - сослуживцы, коллеги, друзья соискателя и просто зашедшие в зал от нечего делать.
А в центре зала с указкой в руке стоял соискатель - тридцатилетний Геннадий Турчак, заместитель директора института. На передвижных рамах красовались иллюстративные материалы со сложными математическими формулами, украшенными двойными и тройными интегралами, яркие графики с пересекающимися и расходящимися кривыми и фотографии лабораторной аппаратуры.
Тянулась процедура ответа на вопросы. Сташевский время от времени что-то записывал, Мартынов клевал носом и таращил слипающиеся глаза.
Время близилось к шести, и в окнах, усеянных косыми струями дождя, уже серели вечерние осенние сумерки. В зале стемнело, и Сташевский кивком головы приказал дежурному электрику включить свет. Тот метнулся в коридор, и под потолком с легким жужжанием ослепительно вспыхнули лампы дневного света.
Сташевский был доволен. Докторский совет сегодня оказался в полном составе, никто не заболел, никуда не уехал и не отказался. Вчера, накануне защиты, он пригласил в кабинет членов совета - старых докторов Карпенко, Шермана, Сомова и Мартынова - и мягко, но вполне определенно дал им понять, что будущее их пребывание в институте, а не на пенсии, в большой степени будет зависеть от результатов завтрашнего голосования. Он знал, что никто не рискнет ослушаться: старики понимали, что в институте их держат не из-за ставших историей былых научных заслуг, а ради голосов в специализированном совете, который без их участия не мог быть утвержден ВАКом. Не был приглашен лишь недавно работающий в институте доктор Белкин. Отношения с ним у Сташевского были натянутыми, даже враждебными. Причиной было то, что приглашая Белкина в институт, Сташевский предполагал сделать его своим заместителем, на что Белкин надеялся. Но Сташевскому делать это отсоветовали. И он на это место поставил Геннадия Турчака. Поэтому давать Белкину козырь против себя столь откровенным инструктажем членов совета Сташевский не хотел. Не откликнулся на приглашение и Гладуш, член-корреспондент Академии наук, оберегающий свою независимость. Он был стар и нездоров, но на защиту приехал. И сейчас сидел не в кресле среди членов совета, а на стуле вблизи плакатов Турчака. Поставив на пол черную папку, он вынул из кармана маленький театральный бинокль и принялся пристально рассматривать плакаты, время от времени вскидывая брови или удивленно качая головой.
Защита катилась гладко, по стандартной процедуре. На вопросы из зала Турчак отвечал легко и свободно. Всё шло по его плану. Часть вопросов он сам заранее сформулировал и распределил среди приятелей в публике. Для этого в докладе кое-что он умышленно осветил очень бегло, чтобы отвечая на вопрос, можно было блеснуть глубиной проработки и эрудицией.
Прошло еще десять минут, и пора было переходить к дальнейшей процедуре. Сташевский поднялся, и в этот момент поднял руку сидящий среди публики незнакомый мужчина. «Разрешите задать вопрос»,- сказал он. Сташевский глянул на часы. Процедура затягивалась. «Представьтесь», - недовольно сказал он. Мужчина кивнул. «Моя фамилия Гордон, - сказал он. - Я доктор наук, работаю в Москве, в ЦНИИТЭ. Года три назад у нас на конференции выступал с докладом ваш сотрудник, фамилию я запамятовал, но работу помню. У меня вопрос: почему в вашем докладе, господин Турчак, нет ссылок на те работы, хотя они очень близки к вашим?»
От неожиданности Турчак слегка растерялся. Сотрудник института, о котором говорил Гордон, доктор наук Фабер несколько лет назад эмигрировал в США и теперь трудился в IT-компании «Apple» Стива Джобса в Силиконовой долине. В НИИПЭГе о его старых работах почти никто не помнил, а новые были опубликованы в США в специальном журнале. Турчак, пошарив в интернете, их обнаружил, кое-что заимствовал и включил в диссертацию, понимая, что обнаружить это будет некому. Из осторожности он кое-что изменил: по данным таблиц построил кривые, описав их красивыми уравнениями с интегралами и логарифмическими функциями, а кривые, наоборот, заменил таблицами.
Прошла минута. Турчак собрался с мыслями. «Конечно, господин Гордон, - сказал он уверенным тоном.- Да, некоторые разделы моей диссертации лежат в русле работ, которые на конференции были доложены доктором Фабером. В этом нет ничего странного. Его доклад обобщал результаты исследований сотрудников института, в том числе, моих. Доктор Фабер выступал от имени института, а не лично от себя. Я ответил на ваш вопрос?» Гордон помолчал. «Почти, - неопределенно сказал он. - Если позволите, я позже выступлю в обсуждении».
Гладуш иронически громко хмыкнул. Сташевский насторожился. Что-то здесь было не то. У него была хорошая интуиция, но выяснять было поздно. «Хорошо, - сказал он. - Больше вопросов нет? Тогда слово предоставляется консультанту соискателя, профессору Шерману.
Шерман поднялся и надел очки. У него сильно дрожали руки, он был нездоров. Утром он успел лишь бегло просмотреть переданный Турчаком текст, из которого помнил, что замечаний не было. «Представляется, - сказал он - Представляется, что диссертация кандидата технических наук Турчака соответствует…ммм…извините, я плохо вижу… - он закашлялся. - Извините, я болен, горло…Вот мой отзыв, в нём всё подробно сказано. - Он протянул листки Мартынову. - Пожалуйста, Алексей Алексеевич, прочитайте». Сташевский нахмурился. «Зачитайте, - сказал он Мартынову - И сразу заслушаем отзывы на автореферат».
Мартынов поднялся. «Диссертант характеризуется положительно, - сказал он. - А отзывов на автореферат шестнадцать. Все положительные. Есть замечания…» И он принялся монотонно перечислять названия организаций, замечания и подписи. Турчак кивал и записывал в блокнот. Всё это он знал, и ответы подготовил заранее.
Прошло еще полчаса. «Всё, - облегченно сказал Мартынов, обращаясь к Турчаку. - Отвечать на замечания будете сейчас?» - «Потом,- сказал Турчак. - После выступлений оппонентов». Сташевский кивнул. «Хорошо. Прошу, профессор Щербак».
Щербак поднялся и медленно тяжело вышел к плакатам. Это был грузный семидесятилетний мужчина с одутловатым лицом и седыми усами. После перенесенного инфаркта он нигде не работал, но приятель профессор Карпенко привлек его на роль оппонента. Найти оппонентов нужного профиля было непросто, и на эту роль Щербак подходил, хотя решаемых в диссертации задач, как и современных методов исследований, он не знал. И даже не вполне понимал. Для него всё это было новым - все эти компьютерные модели, программы для ЭВМ, современная лабораторная техника. В прошлой его научной деятельности ничего подобного не было. Но с помощью Карпенко и архивных материалов отзыв он написал, облек в требуемую форму и сейчас просто читал. Турчак записывал, а Гладуш, приставив к уху ладонь, иронически ухмылялся. Вывод был положительный. Дочитав, Щербак облегченно вернулся на место. Его сменил второй оппонент.
Это был приглашенный из ВУЗа доктор Воронов, мужчина с лошадиным лицом и внимательными быстрыми глазками. В отличие от Щербака вопрос он знал, но умышленно ограничился подробным пересказом глав диссертации с одобрительными или критическими замечаниями. Замечания были краткие и не очень конкретные, в виде констатаций и пожеланий на будущее, не требующие обсуждений или дискуссии. Слабые места в диссертации Воронов видел, но заострять на них внимание не хотел. Для этого у него были соображения: весной ему предстояло участвовать в конкурсе на замещение должности заведующего кафедрой, и он рассчитывал на помощь Сташевского, который был приятелем ректора ВУЗа, в котором Воронов трудился.
И последним, третьим, оппонентом был сорокалетний доктор наук Белкин. В этот город он переехал недавно. Он мог устроиться в каком-нибудь второстепенном ВУЗе или небольшом НИИ, но не захотел. Он выбрал этот НИИПЭГ, некогда филиал крупного всесоюзного НИИ, где ему вскользь было обещано место заместителя директора по научной работе. Но Сташевский обещания не выполнил. И на вчерашнее совещание его даже не пригласил. Белкин был задет. Он догадывался, что это связано с защитой Турчака. И сегодня у него есть возможность ущемить Сташевского. Он сидел среди членов совета в первом ряду, маленький, худой, щуплый, похожий на постаревшего подростка. Весь облик его выражал нетерпение. В отличие от спокойно-равнодушных институтских ветеранов он ёрзал в кресле, пожимал плечами или недоуменно вскидывал брови при некоторых ответах Турчака. Получив слово, он резво сбежал к плакатам, выхватил из рук Турчака указку и тут же возбужденно заговорил. Его пронзительный фальцет, взвиваясь порой до визга, звенел на весь зал. Диссертацию Турчака он проработал внимательно. Для этого он покопался в архиве, нашел старые отчеты Фабера, сравнил их с текстом диссертации Турчака и, перебегая от плаката к плакату, останавливался на отдельных моментах. Вопрос из зала, заданный Гордоном из Москвы, пришелся ему кстати. Это была зацепка, которую можно было обыгрывать и перейти к невыгодному для Турчака сравнению его диссертации с работами Фабера. Излагая всё это, он видел недовольное лицо Сташевского и удивленное Гладуша. Это его подстегивало. Свои соображения он повторял дважды и назидательным тоном, что создавало общий негативный фон, хотя и вступало в противоречие с положительным итоговым резюме по диссертации. И могло привести к неблагоприятному для Турчаку голосованию. Завершив выступление, Белкин удовлетворенно вернулся на место, красный, вспотевший и взъерошенный, как большой рассерженный воробей. В зале стоял глухой гул голосов, и Сташевский призвал к тишине.
Турчак перешел к ответам на замечания. Делал это он осторожно. Обходя острые углы, он оперировал обтекаемыми формулировками, из которых не всегда можно было понять, согласен он с замечанием или нет. Прошло полчаса. Сташевский объявил переход к дискуссии. Обернувшись к старикам, он тихо что-то сказал, и тут же поднялся старый Карпенко. Так было договорено. Карпенко осторожно спустился к плакатам. Для своих восьмидесяти шести он выглядел довольно бодро, хотя сшитый в далёкие советские времена костюм был ему уже велик, и брюки мятой гармошкой лежали на ботинках. Ровным голосом он перечислил научные достижения соискателя, сказав, что работа оригинальна, является вкладом и вполне соответствует. Он вернулся на место. Его бледное лицо розовело пятнами склеротического румянца и на нем лежало удовлетворенное выражение успешно выполненного долга. За Карпенко выступили еще трое. Это тоже были сотрудники института, заранее проинструктированные. Всё двигалось спокойно, желающих выступать больше не было, и Сташевский решил заключительным словом завершить дискуссию. Он поднялся. Турчак, розовый от возбуждения, с указкой в руке стоял у плакатов.
2
И в эту минуту поднялся Гордон. Сташевский нахмурился. Шестым чувством он уже ощутил исходившую от него неприятность. Гордон вышел к плакатам. «На защите я оказался случайно, - сказал он. - И диссертацию, признаюсь, не читал. Возможно, поэтому кое-что мне не совсем понятно. Например, несоответствие экспериментальных данных этой аппаратуре, - он указал на фотографии приборов. - Дело в том, что я приборист и знаю, что эта аппаратура используется для других исследований. По-видимому, здесь какое-то недоразумение. Или что-то мне неизвестно. Поэтому хотелось бы услышать, как были получены эти цифры». Он вернулся на свое место, а по залу прокатился глухой рокот голосов. Гладуш иронически ухмыльнулся.
Турчак обмер. Это было то, о чем в диссертации он умолчал. На плакате были приведены данные Фабера, полученные им несколько лет назад на опытном стенде. И еще некоторые, заимствованные из американского журнала. Конечно, никто из оппонентов и членов совета знать этого не мог.
В зале стало очень тихо. Сташевский напрягся. Турчак в роли послушного заместителя его устраивал. Провал того на защите был некстати. Весной будущего года он собирался выставить свою кандидатуру на выборах в члены-корреспонденты Академии наук, и скандал на защите его заместителя мог повредить. Лично его это не затрагивало, но были недоброжелатели, конкуренты, которые ждали любой промашки, ошибки, чтобы раздуть до уровня скандала. Он посмотрел на побледневшего Турчака. Турчак кивнул.
«Дело в том, - сказал он. Голос его слегка охрип. - Дело в том, что эти цифры были получены на другой аппаратуре. В докладе я это упустил. - Он откашлялся. - Получены они были на испытательном стенде вместе с доктором Фабером»
Гладуш встрепенулся. «Ишь ты! - пробормотал он. - Вместе!» Турчак растерянно взглянул на него. Сташевский побагровел. Он понял, что Турчак к ответу не готов. Значит, нужно вмешаться, снять складывающийся негативный фон защиты. На стариков надежды не было - кроме растерянностилица их ничего не выражали. Это была не их область.
Зал притих. Сташевский поднялся. «Кто еще желает выступить? Коллеги, прошу. Вы работали с Геннадием Павловичем и можете дополнить его доклад».
Зал молчал. Стало ясно, что назревает что-то неожиданное. И в этот миг поднялся Гладуш. Он поднял с полу папку и вынул толстый журнал. «Скажу я, - сказал он и приблизился к одному из плакатов. - Смотрите сюда: это расчетные, а это экспериментальные кривые. Всем видно? - Он развернул журнал и поднял над головой. - А это американский журнал со статьей доктора Фабера. Так вот, - Гладуш приблизился к плакату и ткнул в него пальцем. - Эти данные списаны из этой статьи. Пока вы тут обсуждали, я успел сравнить.- Он нашел глазами Мартынова. - Журнал передаю вам. Члены совета тоже пусть ознакомятся».
В зале поднялся шум. Турчак, бледный и растерянный, стоял у плакатов. И в этот момент поднялся Сташевский. Он уже всё понял. Это был провал. В зале наступила мертвая тишина. Сташевский обвел взглядом притихший зал. «Господа, - сказал он. - Господа, я думаю, что прежде следует…»
Внезапно под потолком раздался громкий шипящий треск, грохнул оглушительный, похожий на выстрел, хлопок, ослепительно блеснуло, в зал брызнул огромный сноп белых искр и тут же погас свет. Раздался общий выдох «ах!» и в полумраке проступили синеющие перекрестья оконных переплетов. Сидящий у входа дежурный электрик метнулся из зала. Кто-то уже щелкал зажигалкой, слышались выкрики, шарканье и громкий шум голосов. Еще через минуту с фонариком в руке в зал вбежал электрик. Приблизившись к Сташевскому, он что-то прошептал. Сташевский поднялся. «Господа! - крикнул он, перекрывая шум в зале. - Тихо, господа! Прошу внимания! Произошла авария, света нет на всём этаже. На ремонт потребуется вся ночь. Защита продолжится утром. Прошу членов совета и оппонентов завтра в десять тридцать быть в зале. - Он наклонился к Мартынову. - А вы возьмите диссертацию Турчака и журнал Гладуша домой и тщательно всё сверьте. Английский текст осилите? Поможет внучка? Хорошо. Тогда завтра в девять ноль ноль я жду вас в кабинете».
3
Зал опустел. Сташевский опустился на второй этаж. Здесь свет был. Ожидавшую секретаршу он отправил домой, вошел в кабинет, включил настольную лампу и тяжело погрузился в кресло. Закурив сигарету, он принялся размышлять. Да, скандал не разразился, авария его предотвратила. Точнее, приостановила. Завтра утром продолжение. Нужно продумать правильные ходы. А есть ли они, эти ходы при наличии американского журнала и вопросов Гордона? Конечно, можно пустить все на самотёк и сразу перейти к голосованию. Он хмыкнул. Если оценить состав ученого совета, то положительное решение получить вполне реально. Конечно, протоколы потом придется слегка подчистить, кое-что убрать, смягчить остроту вопросов, округлить редакцию ответов, придать уклончивость формулировкам…М-да…Так-то оно так, но избежать огласки вряд ли удастся. Пойдут письма. И, скорее всего, это сделает Белкин. Он обозлен и будет писать. Вот тогда разразится скандал. Начнутся разборки, разные комиссии, затянется это надолго. А тут как-раз подоспеют выборы в Академию… И всё выйдет, как в известной притче - то ли он шубу украл, то ли шубу у него украли, но что-то такое было. И тень скандала упадет на него. Мда... этот Гордон сразу задал фон сомнения защите. От его вопросов Турчак, возможно, отбился бы, но тут возник журнал Гладуша. Всё плохо.
Прошло полчаса. Сташевский выкурил еще одну сигарету и вдруг понял. Да ведь всё просто! Завтра на совете он должен поддержать Гладуша. Не Турчака. Именно так! Будет провал? Что ж, вполне возможно. Но провал провалу рознь. Одно дело, когда работа слабая, это выявляется в ходе защиты и голосования. Неприятно, но бывает. И совсем другое, если обнаруживается подлог, подтасовка, тем более, плагиат. Тут уже тень скандала падает не только на соискателя, но и на оппонентов, на весь ученый совет. И в первую очередь на председателя. Особенно, если это каснептся ается его заместителя. Ну а если он поддержит Гладуша? Что тогда? Тогда репутация его, Сташевского, от провала Турчака никак не пострадает. Пожалуй, даже укрепится. Подтвердит научную принципиальность. А это значит, что мотивов для поддержки Турчака нет. После выборов в Академию наук, будем надеяться удачных, он отсюда вообще уйдет.
Он повеселел, поднялся, размял затекшие плечи, выключил настольную лампу, надел пальто и направился во двор к ожидавшей машине.
4
Турчак выждал, пока зал опустеет и уйдет Сташевский. Было темно. Он вышел в безмолвный темный коридор. На оконных стеклах, освещенных неверным желтым светом уличных фонарей, метались под ветром черные тени деревьев. На лестничной площадке, стоя на стремянке с фонариком в руке, возились у распределительного электрощита трое электриков. Внизу в пролете лестничной клетки горел свет и оттуда доносились голоса уходящих. Затем несколько раз хлопнула входная дверь и всё стихло.
Турчак спустился на второй этаж и направился в свой кабинет. Не включая света, он сел в кресло. Итак, Геннадий, сказал он себе, что мы имеем? Давай-ка подытожим. Гордон - это раз, Гладуш - два. Ладно, а теперь подробнее. Гордону можно будет доказать, что он не прав, это не так сложно. Вникнуть в фактический объём моих исследований он не может, к тому же он в Москве, в другом государстве, глубоко вмешиваться в наши дела ему ни к чему. А у оппонентов по этому вопросу замечаний нет. Но Гладуш… Где он откопал этот чёртов журнал, ведь в библиотеках его нет? Разве что прислал ему сам Фабер. Это вполне возможно. Но Гладуш тоже ничего не докажет. Это требует времени, его заявление лишь слова. Так что завтра, пожалуй, я отобьюсь. Правда, еще экспертиза…Но эксперты тоже люди, вряд ли станут копаться, анализировать, сравнивать цифры….Он поднялся и подошел к окну. Внизу зашумел мотор автомобиля, желтые лучи фар скользнули по мокрым стеклам, пробежали по потолку. Стало темно, мелькнули удаляющиеся красные тормозные огни. Машина Сташевского. Значит, он уехал домой. С ним нужно поговорить. Пусть отдохнет, а через часок позвоню. Посоветуемся. Но вообще…Его не поймешь, что-то в нем скрытное, эти всегда поджатые губы, быстрый взгляд из-под бровей, непререкаемость в суждениях…Как тогда всё вышло? Ведь на должность замдиректора он, Турчак, не рассчитывал. Как раз тогда появился этот Белкин с докторским дипломом, всё, казалось, было решено. А его, Турчака, докторская зависла, ученого совета в институте не было, с зарплатой было плохо, многие уволились. Да и ему было не до диссертации, перебивались на случайных работах, лишь бы выжить. В общем, институт погибал. Вот тогда он и появился, этот Сташевский. Вначале ничего не менял, куда-то ездил, с кем-то вел переговоры. Присматривался. А затем вызвал к себе его, Геннадия и предложил эту должность. Предложил жестко, как хозяин, да еще в такой форме, что отказаться никак. «А как же Белкин?» - осторожно спросил он. Сташевский скривился. «Не ваша забота. А с докторской вам поможем». Он согласился. И вот сейчас…
Прошло около часа. Волнуясь, Турчак набрал номер домашнего телефона Сташевского. Трубку сняли. «Пожалуйста, попросите Льва Романовича. Это из института, я Турчак». - «Одну минуту». В трубке послышался шорох. «У телефона» - «Лев Романович, это я, Турчак. - Он замялся. - Лев Романович, я хотел бы узнать ваше мнение… Мне кажется, что ситуация…» Сташевский резко его оборвал. «Вот что, - жестко сказал он. - Ситуация ни к чёрту. Завтра будем разбираться. Если Гладуш прав, то дела ваши плохи. И еще мне не очень понятно насчет аппаратуры. В общем, утром увидим. Извините, я устал». В трубке пошли гудки отбоя. Турчак растерянно откинулся на спинку стула. Сердце его колотилось. «Ясно, подумал он, значит, завтра меня сдадут. Ха! Увидим. Так просто я не сдамся».
5
Вышедшие из здания, переговариваясь и крича, направились к троллейбусной остановке. Там горели фонари и было людно. Белкину тоже нужно было туда, но он решил прогуляться и всё тщательно обдумать. Дождь утих. Свет редких фонарей отражался в черных лужах, в воздухе висела холодная морось, окна домов размыто светились в тумане. Белкин неторопливо шагал, размышляя. При поступлении в этот институт ему был сделан намек на должность заместителя директора института. Правда, вскользь, но он понадеялся. Но Сташевский передумал и отдал должность Турчаку. Завтра утром продолжение совета. Конечно, под давлением Сташевского совет проголосует положительно, можно не сомневаться. Протоколы подчистят, ВАК утвердит, и он, Белкин, останется в дураках. Он хмыкнул. Нет уж, извините! Он примет меры. Сообщит, куда надо, в министерство, в президиум Академии наук, в прокуратуру, наконец, на телевидение. Там заинтересуются, те ребята падки на скандалы и слухи. Вот тогда пусть приходят комиссии, начнутся проверки, скандал. Он посмотрел на часы. Пора домой.
Он повернулся и бодро зашагал обратно, к троллейбусной остановке. Снова начался дождь, и он открыл зонт.
6
Было девять утра, когда Мартынов вошел в кабинет Сташевского. Он сел у стола и положил толстый фолиант. Это была диссертация Турчака с торчащими бумажными закладками. Рядом он положил американский журнал. Сташевский с вопросом посмотрел на Мартынова. «Ну?» Мартынов развел руками. «Всё, к сожалению, точно, Гладуш прав. Совпадение полное». - «А ссылки есть?»- «Нет, ссылок нет». Сташевский поджал губы и нахмурился. «Та-ак, - медленно сказал он. - А ну-ка, покажите и мне». Мартынов, неловко суетясь, развернул диссертацию и раскрыл журнал. Его худые руки в коричневой старческой гречке тряслись. Тугие глянцевые страницы журнала пружинили и скользили. Сташевский придавил ладонью страницу. «Где?» Мартынов ткнул пальцем. «Вот, - сказал он.- Вот они, кривые Турчака. А вот таблицы Фабера. Всё совпадает - максимумы, минимумы… Но тут еще одно…» - «Что еще?» Мартынов растерянно покачал головой. «Дело в том, что у Турчака в диссертации кривых девять, а у Фабера данных только на семь. Откуда Турчак взял данные для еще двух, ума не приложу». Сташевский зло усмехнулся. «Вот как. Очень любопытно. А в тексте об этом что-то есть?»- «Нет. Общие слова, дескать, получены опытным путем. Как и где - ни слова. Разве что просто нарисовал?…»
7
Утреннее заседание специализированного совета Сташевский открыл в десять тридцать. Лица старых членов совета были серыми и равнодушно-сонными. Произошедшее вчера их утомило и испугало. Вникать в суть события ни сил, ни желания у них не было. Их делом было проголосовать - к этому они были готовы. Но вчера на защите что-то пошло не так. И сейчас им важно было понять, как следует правильно поступить. Не было лишь Гладуша: он позвонил и сообщил, что болен. Не было и Гордона, тот уехал еще вчера. Озабоченными выглядели лица оппонентов. Перед каждым из них лежал автореферат диссертации, в котором они делали пометки. Конечно, того, что заметил московский Гордон, никто из них не знал. Это была не их область, вся эта лабораторная техника, современные электронные приборы и испытательная аппаратура. И то, что цифры в диссертации Турчака не могли быть получены на указанной им аппаратуре, они не знали. Это было очень неприятно, так как, оппонируя, знать диссертацию им полагалось. Не могли они знать и об американской статье Фабера.
Оппонент Воронов был встревожен и не мог решить, следует ли ему оправдываться или лучше промолчать. Обдумав, он решил выждать, а если понадобится, то выступить - в зависимости от складывающейся ситуации, притом так, чтобы подыграть Сташевскому.
Оппонент Щербак решил сосредоточиться только на статье Фабера в американском журнале, о которой знать он никак не мог, а вопроса об аппаратуре вообще не касаться. Его жизни пенсионера вся эта неприятная история ничем не угрожала, и он был спокоен.
Но третьего оппонента Белкина волновало всё. И он лихорадочно искал и обдумывал аргументы в свою защиту, хотя возможный провал Турчака его радовал и в душе он торжествовал.
В другой, дальней части зала, где сидели слушатели, сегодня не пустовало ни одного места. Оттуда доносился нетерпеливый гул голосов, и было ясно, что слух о вчерашнем скандале уже облетел институт. И все с нетерпением ждут продолжения заседания.
Как и вчера, в центре зала с указкой в руке стоял Турчак. Он был бледен, под глазами лежали тени, и было видно, что в минувшую ночь он не сомкнул глаз. Но по сжатым губам можно было понять, что он полон решимости защищаться.
Сташевский окинул взглядом членов совета. Да, сегодня главные лица, породившие скандал, отсутствовали. Понятно, что Турчак рад. Как видно у него появилась надежда на благополучный исход. И он ждет поддержки. Но ему, Сташевскому, это не нужно. Теперь роль главного оппонента падала на него. То, чего он ждал от Гладуша - зачина спора и острой дискуссии, отпадало. Конечно, он мог повернуть ход защиты в пользу Турчака и обеспечить хорошее голосование. Но это было бы очень недальновидно. Он оглядел притихший зал. «Коллеги, - поднявшись, сказал он. - Продолжаем работу совета. Я начну с вчерашнего заявления академика Гладуша. Всё проверено. Опытные данные, приведенные в диссертации, заимствованы из чужой работы без ссылок. - Сташевский помолчал. - Есть вопросы и в отношении испытательного оборудования. Всё это подлежит дополнительной проверке. - Он всмотрелся в зал.- Поэтому я не считаю возможным продолжить работу совета. Если наши сомнения не подтвердятся, защита будет повторена. Но сегодня она отменяется. Заседание совета я объявляю закрытым».
Он сел. Зал тревожно зашумел. Геннадий, бледный и растерянный, стоял в центре зала с указкой в руке. Такого финала он не ждал. Тут же к нему приблизились несколько человек, они что-то утешающее ему говорили, он рассеянно кивал. Еще через минуту зал опустел. Последними его покинули молчаливые и испуганные члены совета. Они шли гуськом и молча. За ними, не глядя по сторонам, быстрым деловым шагом вышел Сташевский.
8
В понедельник с утра Сташевского в институте не было. Накануне вечером он созвонился с Гладушем и сейчас находился у него. Они сидели в креслах у электрокамина, обмениваясь общими фразами и зная, что главный разговор впереди. Гладуш был болен, в квартире было сыро и прохладно, в теплом узбекском халате с укутанными пледом ногами он был похож на какого-то восточного шейха. Рядом дремал рыже-белый колли Султан.
Собеседники обсудили качества и недостатки собачьих пород колли и московской сторожевой, которая круглый год живет у Сташевского на даче, посетовали по поводу недостатков в подготовке молодых инженеров и отсутствия у них интереса к научной работе. И тут Гладуш сказал: «Вот, Лев Романович, думаю, мы и добрались до сути нашей встречи. - Он иронически хмыкнул. - Вас, полагаю, интересует, как я докопался до того, что случилось в четверг. Дело в том, что автореферат своей диссертации Турчак мне не прислал. Якобы случайно. - Он рассмеялся.- Прислал бы – ей-богу, я глянул бы и не углублялся. Но то, что не прислал, меня удивило и насторожило. Ведь я его очень хорошо знаю! И понял, что это отнюдь не случайно. И решил проверить». Сташевский внимательно слушал. Гладуш продолжил. «Понимаете, - сказал он. - Турчак типичный экземпляр современного приспособленца, классический прохиндей нашего времени, без твердых моральных устоев. Но прохиндей в общем, талантливый, ловкий и очень сообразительный. Этакий Остап Бендер, у которого свои понятия о порядочности и который свято чтит уголовный кодекс. Бендер современный, в обличье ученого. - Гладуш помолчал. - Но трудиться и ждать будущих благ жизни ему неохота, ему бы всё поскорее, любым способом, и сразу. Вот отсюда берут начало его, так сказать, художеств».
Сташевский глянул на часы. «Спасибо за характеристику Турчака. Для меня это важно. Это я решил помочь ему с защитой, но такого фиаско не ожидал». Гладуш развел руками.
В машине Сташевский задумался. Для выхода из ситуации у него возник план. Кое-какие шаги - на ощупь, на всякий случай, - он предпринял, еще в пятницу. Но для его реализации нужен Турчак. По словам Гладуша он умен и хитёр, значит, с ним можно договориться. Этот план устроит их обоих.
Было десять утра, когда он приехал в институт. Коротко бросил секретарше - «Турчака ко мне. И ни для кого меня нет», он скрылся в кабинете.
Прошло пять минут. Турчак вошел. За минувшие дни он побледнел и осунулся. Не поднимая глаз, он сел у стола. Сташевский с любопытством его разглядывал. До сих пор он по настоящему его так и не рассмотрел, всё было наспех, на бегу. «Ну-с, - с усмешкой сказал он. - Так что будем делать дальше?» Турчак поднял глаза. «Я принес », - сказал он и положил на стол Сташевского белый листок. Сташевский удивленно поднял брови. «Что это?» - «Заявление. По собственному желанию». Сташевский иронически хмыкнул. «Значит, вы так решили. Обиделись. Ну-ну. Пока что спрячьте. Есть и другой путь.- Он помолчал. - Вы в шахматы играете? Да? Это хорошо. Тогда давайте разыграем шахматную задачку. Согласны? - Турчак недоуменно молчал. Сташевский усмехнулся. - Сейчас поймете. Это будет двухходовка, шах и мат. Многое будет зависеть от вас. И благодарите Бога, что в четверг произошла авария с электричеством и до голосования не дошло. Именно из этого факта будет последует наш ход. Мы оформим протоколы так, будто в прошлый четверг состоялась обычная предзащита. Да, были неприятные вопросы случайного приезжего, что-то похожее оказалось в американском журнале. И всё. И пусть пройдет время, скажем, год-полтора. Всё забудется. Вот тогда вы представите диссертацию к защите. Но в другом городе. Конечно, кое-что придется подправить, сомнительное убрать, что-то добавить. И подыскать новых оппонентов. - Он помолчал. - Но это будет ход второй. А вначале нужно сделать ход первый, без которого второй лишен смысла. Этот первый ход станет защитой от огласки того, что на самом деле произошло в четверг. Догадываетесь? Нет? Тогда вспомните Белкина. Он будет писать во все инстанции, будет мстить. - Сташевский помолчал. - Ведь вначале я собирался дать ему должность зама, но позже от этой мысли отказался. Так что можете не сомневаться - он примет меры, доведет ситуацию до шумного скандала, существенно снизит мои шансы пройти на выборах в Академию наук, а вам не даст возможности повторно защититься. Отсюда вывод: Белкина нужно нейтрализовать. Или, грубо говоря, заткнуть ему рот».
Сташевский умолк. Геннадий напряженно соображал.Сердце его тревожно стучало. Ничего подобного он не предполагал. Он уже настроился на уход из института, но сейчас забрежил какой-то выход. Какой - он еще не понимал. Сташевский продолжил. «Тогда слушайте дальше. Белкин в нашем городе совсем недавно. Здесь у него вторая молодая жена - бывшая его аспирантка, жуткая стерва, у которой вроде бы от него двухлетняя больная девочка, олигофрен. Был скандал. Белкин из своего города бежал и перебрался сюда, к ней. В браке они не состоят, так как он не разведен с первой женой. Живут они в двухкомнатной «хрущевке», там скандалы, а первая жена пишет жалобы во все инстанции и требует денег. Там у него и сынок, балбес, который благодаря папе с трудом окончил институт и теперь –слушайте внимательно! – теперь решил поступить в очную аспирантуру. Куда? Конечно же к нам. Поближе к папе. Парень не простой, уже были в его жизни и милиция, и уличные драки, и якобы даже мелкие кражи. Апирантура ему нужна, чтобы скосить от армии, хотя бы на время учебы, а там будет видно. И жить он предполагает - где? Конечно же, у отца. - Сташевский вынул из ящика и положил на стол папку. - В пятницу я его вызвал, побеседовал и помог правильно сформулировать текст заявления. Так, как это нужно нам. В аспирантуру мы его примем в любом случае, даже если он полный кретин. Понятно? Но жить-то ему где? Общежития у нас нет, снять синочку комнату Белкину не по карману, а взять к себе… - Сташевский хмыкнул. - Уже догадываетесь? Вот из этого факта и последует наш ход первый. Мы Белкина прижмем, заставим замолчать. - Он протянул Турчаку папку. - Передаю документы вам. Как ими рас порядиться, вы сообразите сами».
Турчак молчал. Он уже догадался. Это была комбинация с верным козырем – жильем для сына Белкина. И безвыходная для него ситуация. Конечно, комбинация в первую очередь обезопасит самого Сташевского. Но и его, Геннадия, она тоже устроит. «Я понял», - сказал он. Сташевский усмехнулся. «Вот и отлично. Только не тяните. Не дайте ему нас опередить. - Он посмотрел на часы. - Надеюсь, віы меня поняли? Тогда за дело!».
10
Утром следующего дня Турчак, войдя в кабинет, вызвал Белкина. «У меня совещание, - удивленно сказал Белкин. - Нельзя ли через час?» - «Нет, - сухо сказал Геннадий. - И прошу поторопиться, меня ждет машина».
Белкин удивился. Турчак никогда его не вызывал и не разговаривал в таком тоне. Он наскоро свернул совещание и направился к Турчаку. Тот стоял у окна, вид у него был озабоченный. «Дело тут такое, - обернувшись, сказал он. - Я уезжаю, но до тех пор нам нужно уточнить. Приближаются вступительные экзамены в аспирантуру».
Белкин с недоумением взглянул на Турчака. «И что? Я к этому не имею никакого отношения». Турчак нахмурился. «Не совсем. Речь идет о вашем сыне. Ведь он собирается поступать к нам. Верно?». Лицо Белкина вытянулось и глаза зло блеснули. Он уже ощутил какой-то подвох. «Да. - осторожно сказал он. - И что?» Турчак пожал плечами. «Ничего серьезного, вопрос бытовой. Ведь общежития,как вы знаете, у нас нет, все иногородние с жильем устраиваться должны сами. Не только на время экзаменов, но и на всё время обучения. - Он положил на стол папку с документами сына Белкина. - Ваш сын в заявлении указывает, что жильем обеспечен, поскольку будет жить у отца. То есть у вас. Именно это необходимо уточнить». Лицо у Белкина вытянулось, он побледнел. «Что? - хрипло сказал он. - Он что, так сказал?» - «Нет, написал в заявлении, - Турчак протянул папку. - Перед приказом о допущении к экзаменам мне нужно узнать ваше мнение».
Белкин пробежал глазами заявление сына. «Не понимаю, - растерянно сказал он. - Об этом разговора у нас не было…Мои домашние условия…больная дочка…Просто не знаю…»
Геннадий в душе возликовал. План Сташевского работал. Но торопиться не следовало. «Как быть?- сказал он.- Надеюсь, до завтра вы определитесь». Белкин растерянно молчал. Турчак поднялся. «Извините, я тороплюсь. В общем, обдумайте, утром разговор завершим». Белкин поднялся. Вид у него был побитый.Он побрёл к двери. Сейчас он уже ничем не напоминал того взъерошенного и агрессивного воробья, каким выглядел в минувший четверг. Он взялся за дверную ручку, и в этот момент Турчак его окликнул. «Еще одну минуту. Мне показалось, что вы в затруднении. Или я ошибаюсь? Нет? Тогда присядьте. Вы наш ценный сотрудник, и я хотел бы вам помочь. Но это строго между нами. То, что вы хорошо оценили мою диссертацию, я помню и ценю. А у меня есть возможности уладить вопрос с жильем для вашего сына. Если вы, конечно, не против».
Лицо Белкина посветлело. Он торопливо вернулся к столу. «Конечно, я не против, наоборот, буду очень благодарен…Но что вы имееете в виду?» Турчак усмехнулся. Это была сиюминутная импровизация. Сейчас он и сам не знал, как решит эту задачу. Но он был спокоен. Что-нибудь он придумает. А через год защитится. До той поры Белкин будет нейтрализован, Сташевский уедет…Ладно, тогда увидим. Он посмотрел на ожившего Белкина. «Это моя забота, - сказал он.- Только давайте договоримся: пока я сижу на этом месте, о жилье для сына беспокоиться вам не придется. Это вас устраивает? Хорошо. Тогда еще раз повторяю - это сугубо между нами. Даже Сташевский не должен об этом знать. И еще: о событиях пришлого четверга вы распространяться не будете. Это была предзащита. И будете жестко пресекать всякие разговоры и комментарии на эту тему. Согласны?» Белкин облегченно вздохнул. «Это само собою».
Ф И Н И Ш
Был четверг. Заседание специализированного совета НИИПЭГ завершалось. В актовом зале на третьем этаже главного корпуса шла защита кандидатской диссертации. Время близилось к шести, и в окнах, густо усеянных дождевыми струями, серел вечерний осенний свет. В правой части актового зала в креслах располагались члены совета. В центре сидел председатель ученого совета - директор института, доктор наук и профессор Геннадий Петрович Турчак. Вблизи расположились члены совета и оппоненты.
В противоположной части зала находилась публика - сослуживцы, друзья диссертанта и просто зрители, зашедшие в зал из любопытства.
А в центральной части зала с указкой в руке у плакатов стоял соискатель - Максим Белкин, сын заместителя директора института Белкина, аспирант профессора Турчака. Вид у него был серьезный и уверенный. На нем был джинсовый костюм и новенькие кроссовки на толстой платформе.