У горы Пикет Глава четырнадцатая

Мария Панина Кавминводы
                Мамина школа

   Толик переписывал домашнее задание по математике из черновика в тетрадь. Маша заканчивала вышивать скатерть.

   - Сегодня, между прочим, двенадцать дней с тех пор, как уехала мама, - грустно сказал мальчик. Взгляд его был потухшим. Машу это всерьёз обеспокоило. Уж лучше бы спорил, препирался с ней, лучше бы в шутку наскакивал, будто хотел померяться силой, только не констатировал так тихо и обречённо известный им факт, который невозможно было оспорить.
- Ты, гляжу в арифметике поднаторел пока мамы нет, а к её приезду и совсем отличником станешь, - попыталась настроить братишку на оптимистичную волну.

   Обычно он старался поддержать её, но в этот раз лицо его жалостно скривилось и на глаза навернулись слёзы, которые он, опустив глаза, постарался спрятать.

- Ладно, не до твоих сантиментов, - нарочито недовольно отмахнулась сестра. - Лучше помоги швейную машинку на стол поставить, а то она неподъёмная, одной не осилить. Краешек скатёрки обработать надо, смотри, лохмы вытрепаны со всех сторон.

   Ребёнок не стал спорить. Вдвоём они сняли машинку с тумбочки и поставили на кухонный стол. Маша обрезала лишние нитки, наметала края скатерти и ровно прострочила. Мама уже года два доверяла ей машинку и, хотя она однажды её смазала вместо машинного масла солидолом, и папе после пришлось долго очищать внутренний механизм, чтобы машинка работала, прямые швы девочка давно делала аккуратней некоторых мастериц.

   Потом она прогладила скатёрку горячим утюгом и, разложив на кровати, ахнула: "Какая красота!" Ей самой не верилось, что крупные разноцветные ромашки, вышитые гладью по краям скатерти и, весёленько окантованные по контуру простыми швами, были делом её рук. Правда, чтобы управиться к сроку, она вышивала гладью не в одну, как учила мама, а в две нити, но посчитала, что для скатерти это вполне допустимо.

   Жареную картошку Толик есть не стал и на уговоры сестры не поддался.

   - Каждый день одно и то же: суп, яичница, рисовая каша да картошка. Надоело. Налей мне чаю, буду с мягким хлебом.

Пусть бы ел хоть что-нибудь из имевшегося в доме. Уезжая на три дня, мама денег им не оставила. А, может, у неё лишних и не было. Приходилось питаться тем, что нашлось в подвале и кладовке. Консервированные овощи и варенье мальчик не любил. Мог в кои века попробовать разок и потом опять долго не притрагивался. Предпочтение отдавал маминой кухне и вкусной свежеприготовленной пище. Витёк на днях предложил, говоря его словами, стырить у матери творог или же трёхлитровую банку молока, однако Машу возмутила сама мысль воспользоваться краденым.

   Однажды она уже украла. Одну из пяти крохотных пластмассовых рыбок, которыми они играли с подружкой Таней. Ей исполнилось шесть лет, вещь была копеечная, но позора хватило на всю жизнь. Танина мама пришла тогда к её маме и рассказала о пропаже. Машина мама потребовала вывернуть карман платья. Толик стоял рядом, во все глаза смотрел на свою проворовавшуюся сестрёнку и, не совсем внятно, громко повторял: "Ыбка, ыбка!!!" Но до чего же понятно и позорно было свидетельство малыша для самой  малолетней преступницы! Ни за какие блага она не пожелала бы повторения ситуации в каком бы то ни было варианте.

   Перед сном, чтобы поднять дух, Маша попыталась развлечь Толика смешными историями из их общего детства. Братишка не сразу, но откликнулся. Они вспоминали смешные случаи не только связанное с ними лично, но и со всей уличной компанией. В конце концов перешли, что было вполне логично и ожидаемо, от друзей к  родителям. Братишка рассказал, как они весной ездили на озёро с папой рыбачить. Было уже тепло и змей было так много, что они свисали даже с голых веток деревьев. Одна выбралась из воды к ним на край надувной резиновой лодки, отдохнула какое-то время, а потом снова сползла в озеро. И вскоре они увидели её, извивавшейся в воде, и плывущей в отдалении.

   - Ты представляешь, папа змей не боится, совсем как Вася! Только за пазухой их не носит, - восторженно закончил Толик свой рассказ и у Маши полегчало на душе - ещё один день без мамы благополучно завершился.

   Братишка давно уснул, а к Маше сон никак не приходил. Бегая по двору, сердито лаял Полкан, - теперь они его с цепи на ночь отпускали. К нему присоединялись соседские собаки. Некоторые так рвались, что казалось - хотели разорвать предполагаемого недруга на части. Им не спалось, они отрабатывали свой кусок хлеба. Не могла уснуть и она, а ведь завтра предстоял ранний подъём.

   Жалость к себе и братику наполняла её сердечко, но больше всех она всё же жалела маму. Будучи старшей дочерью в многодетной семье, её мама ещё ребёнком приняла столько недетских забот на свои плечи, что с трудом верилось в возможности ребёнка с ними справиться. И позже испытания сыпались на её голову, будто сама судьба постоянно проверяла на прочность.

   Первое яркое воспоминание Маши из детства, связанное с родителями, могло бы показаться неправдоподобным, если бы его не подтверждали бабушка с мамой. В зимний солнечный день, девчушка, напялив на себя дедов полушубок и чьи-то огромные валенки, вышла из дома в сенцы и прямо из двери увидела, что папа с мамой спали во дворе на кровати, прикрытой поверх спинок досками и толью. Голова мамы была закутана в бабушкину шерстяную шаль, а папа нырнул с головой под одеяло. Снег выпал по колено, стоял сильный мороз. Это было, когда семья только переехала из Северной Осетии в станицу. Народа, от пожилых до малолетних, в доме было так много, что даже двоих разместить оказалось негде - первую зиму папа с мамой ночевали во дворе. И в тридцатиградусные морозы тоже. В особо холодные ночи бабушка выходила из дома и укрывала спящих дочь с зятем поверх одеяла ещё и парой мужских полушубков.

   Следом припомнился страшный ураган. Папа был на работе. Родители уже построили времянку, но не успели её накрыть непромокаемой толью. Продавалась она в рулонах. Прибежала к маме тётя Пелагея и сообщила - надвигается ураган, им вдвоём нужно поскорей накрыть крышу. Мама по лестнице поднялась наверх, прибивать гвоздями к длинным доскам толь, а тётка Пелагея подавала ей рулоны, помогала их раскручивать и настилать. Оставалось не так уж много до завершения работы, как небо почернело, поднялся жуткий ветер и порывом его унесло маму прямо на листе толи в соседний огород. Беременную маму швырнуло на спину. Приехала скорая помощь, суетились люди, лил сильный дождь, маму надолго увезли в больницу, а Машу отвели к бабушке.

   Тогда папа был с мамой рядом и во всём её поддерживал. Накрыл до конца верх, поставил во времянку входную дверь, носил ей в больницу всё необходимое. Но в его отсутствие имел место случай, который для мамы и Маши с Толиком стал настоящим жизненным испытанием. Именно тогда они особенно остро поняли, насколько тяжело жить без папы.

   На полях проводилась обработка культур сельхоз авиацией. Возле лесополос, с двух сторон поля, стояли женщины с флажками, указывающими какой участок следовало опылять. В тот раз сельхозугодья протравливали от вредителей дустом или ДДТ, страшным ядом, запрещённым позже  для обработки пищевой продукции. Женщины присели пообедать, а один из молодых лётчиков, видать большой шутник, решил пролететь предельно низко над их головами, помахать крыльями или же напугать, кто знает? Но случилось непредвиденное. Люк с отравой самопроизвольно или по недосмотру авиатора раскрылся и дуст пыльным столбом накрыл молодых женщин.

   Кто успел, прикрылись кофточками, другие охватили головы и пригнулись так низко, как могли. Но надышались жуткой отравы и получили ожоги, особенно оголённых частей тела и прежде всего ни чем не защищённых ног. Происшествие признали несчастным случаем, а женщины с высокой температурой, водянистыми вздутыми  пузырями и ожогами кожи попали в районную больницу.

   Папа был уже в командировке. Мама решила его не беспокоить. Да к тому же рассчитывала, что пока дойдёт до него письмо, она выпишется из больницы. Ожоги оказались глубокими, а лечение долгим. Помогала тогда им с братом бабушкина семья. Но осадок от непредвиденных нелёгких испытаний не проходил долго. Дети прочувствовали - жить без папы во всех отношениях худо. Маше очень хотелось, чтобы родители вернулись домой вместе.

   В станице они были на виду. Папа, завзятый баянист и гармонист, а мама голосистая певунья - всегда дорогие гости на свадьбах и сельских гуляньях. К тому же папина родная сестра тётя Лиза жила в Москве, работала в конструкторском бюро крупного завода инженером и ежегодно приезжала на отдых в санатории Пятигорска и Кисловодска. Всякий раз она гостила у них и привозила маме модные московские наряды, а к ним кожаную обувь на высоких каблуках. Благо её сноха никогда не выходила из сорок шестого размера и не теряла девичьей стати.

- Какая красивая пара ваши папа с мамой! - многократно с гордостью слышали Толик с Машей похвалу от станичников в адрес своих весёлых и компанейских родителей.

   Странное дело, столько приятных и радостных событий происходило у них в семье, столько было праздников, интересных встреч и добрых, светлых дней, а припоминались почему-то времена непростые и драматичные. Наверное потому что таким было внутреннее состояние, которое невозможно было изменить принудительно или по доброй воле, просто по желанию.

   За то время, пока они были одни, у девочки не нашлось времени не то что почитать, а хотя бы открыть не имевшую прямого отношения к учёбе, книгу. Каждая минута суток была просчитана и распределена, свободного времени практически не оставалось ни на какие увлечения. Хорошо же ей было за маминой спиной, за её умелыми руками и трудовыми буднями считаться одарённой и разносторонней, а когда коснулось отвечать за всё самой, оказалось делать это очень даже нелегко и непросто.

   На следующий день они с Толиком впервые дружно проспали. Маше не нравилось настроение братишки, она решила остаться на весь день с ним и тоже не идти в школу. Они вместе занимались домашними делами, вместе ходили по воду, вместе пекли блинчики. Потом вышли на улицу погулять.

   День выдался солнечный, снег почти весь растаял. Маша стояла возле Кизилки; воды в ней не было. Девочка размышляла, чем ей поить свиней и кур. Кашу можно было и не варить. Обойдутся несколько дней сухим кормом, то есть, кукурузой. А без воды любая скотинка и птица угорит. Нужно было ещё раз идти к колодцу или же жёстко экономить, урезав расход воды. Девочка горько усмехнулась: "Так и умываться скоро перестанем."

   В задумчивости она не услышала, как подошла её классный руководитель Анна Гавриловна. 
- Вот и попалась прогульщица! Признавайся, почему сегодня не была в школе? Да, вроде, и братик твой тоже? - Выражение лица учительницы было серьёзным, а глаза цвета спелой вишни лучились теплом и участием.
- Мы с Толиком утром проспали.
- Но тебе-то в школу после обеда. В обед тоже спали?
- Не хотела его одного оставлять.
- А с кем он оставался раньше?
- Оставался один, но тогда мама была дома.
- Где же она теперь? - спросила Анна Гавриловна с недоумением.
- У папы в Арзгире.
- И как давно?
- Завтра будет две недели.
- А почему я об этом ничего не знаю?
- И чем бы вы смогли нам помочь?
- Но в известность классного руководителя поставить можно? Полмесяца дети одни и никто не в курсе? На необитаемом острове живёте? Настоящие партизаны! И братик молчун, и подруги тебе под стать - ни слова лишнего.
- Как-то в голову не пришло. К нам бабушка два раза приходила. Может и соседи знают.
- Продукты у вас есть? Чем вы питаетесь?
- Всё нормально, Анна Гавриловна. Мы с Толиком не голодные.
- Машенька, давай договоримся так, если мама завтра не приедет, а завтра у нас будет восьмое марта, то мы попробуем связаться с папиной конторой, а через неё и с папой. Ну ты кремень!

   Анна Гавриловна привлекла девочку к себе, ласково погладила по плечам и Маше вдруг стало так легко, будто добрый ангел заботливо и нежно окутал лёгкими крылами.