Светлой памяти моей мамы
Свидло Веры Ефимовны
Идея описать часть своей жизни явилась не так уж внезапно, не с бухты- барахты. Думала над этим очень долго и днями , и ночами, и сейчас попробую объяснить, зачем мне это надо.
Каждый человек-это мир и всё, что происходит с ним с момента его рождения и до самого конца- это и есть жизнь, мир им воспринимаемый, его существующий мир, который очень короток во времени. Всё субъективно, поэтому и моё восприятие мира, конечно, субъективно. Но дело не во мне, не в той исключительности моей жизни, которую я прожила. У каждого из нас она , т.е. жизнь, такая же исключительная с его субъективной точки зрения.
Я решила написать обо всём и обо всех, кого я знала, о ком слышала, чтобы сын мой и внуки мои знали хоть что-то об истории своей преджизни, о том и о тех людях, которые жили до них и от кого они , мои внуки, понесут гены, т.е. наследие своё биологическое и историческое. Жаль только, что сама я слишком мало знаю. Но таково было моё время, история своей семьи была не в моде. Заранее предупреждаю, что хоть и буду придерживаться хронологической последовательности, но отступления неизбежны. Краткости тоже не обещаю, да и нужна ли она? Что важно, а что не важно судить не мне....
Бердянск - это не просто город-курорт в теперешней, отделившейся Украине, это не просто населённый пункт с многотысячным населением , не просто порт на берегу Азовского моря, это не просто место откуда родом моя мама и где до сих пор живут, остающиеся ещё в живых, и, надеюсь, помнящие меня, мои давнишние родственники. Бердянск- это просто моя душа, там всё самое дорогое, самое родное, такое бесконечно далёкое и такое бесконечно близкое...
У каждого человека в жизни есть какой-то особый период, который оставил неизгладимый след, след чего-то светлого, праздничного. У одного этот период - месяц, у другого -год, а у третьего -несколько лет. Чем больше, тем лучше! Однако, обычно, под конец жизни или уже тогда, когда до конца вроде бы ещё далековато, но «перевал» уже пройден и конец ощущается, как что-то реальное - то , «что не за горами», именно тогда, самым светлым и праздничным вспоминается период именуемый детством. Так вот и у меня. Детство осталось, как самое солнечное и яркое впечатление жизни. И не просто детство, а та его составляющая, которую можно назвать одним словом - Бердянск.
Бердянск - это радость, это - счастье, это - солнце, это - море, это - время, когда все ещё живы, и мама и папа , и их сёстры и братья, то есть мои тёти и дяди, и все двоюродные тёти, дяди, бабушки, дедушки- целый, огромный мир, окружающий тебя любовью, вниманием, волнением. Это мир, в котором ты составляешь маленькую, но главную частицу, и впереди у тебя такая длинная, бесконечно длинная, счастливая жизнь, в которой нет ничего невозможного. А ты ещё и предположить не можешь в своей детской наивной головке, что постепенно этот самый твой родной, самый дорогой для тебя мир начнёт незаметно, очень медленно сужаться, отдаляться, исчезать, и как он безвозвратно рассеется, и однажды ты обнаружишь, что кроме твоей памяти нет ничего, совсем ничего из этого огромного мира. А вокруг уже совсем другой, чей-то такой же восторженный, тревожный, счастливый мир, только он уже не твой и никогда твоим не будет, и ты лишний в этом другом, счастливом теперь уже для кого-то другого, мире... Да, детство- это самое весёлое и беспечное время моей жизни.
Глава 1. Дорога к морю.
Бердянск небольшой город на юге Украины, вернее сказать, Новороссии. Город на берегу Азовского моря. Моря, которое просто и не считают морем, а так, залив, придаток Чёрного моря. Только ведь, когда стоишь на берегу, то совсем не ощущаешь величину этого моря: океан ли это, залив ли ,это- просто Море. Бескрайнее, прекрасное, ласковое, искрящееся под лучами ослепительного южного солнца; молочно- белое на закате, бездонно-чёрное ночью, сине-голубое, зелёное,
тёмно фиолетовое, серо-стальное, лазурное -днём, смотря по тому, какая выдалась погода. А погода в Бердянске всегда чудесная, всегда ясная, всегда солнечная. «Всегда» - это потому что, в Бердянске всегда лето и всегда август. Именно в это время года я его и помню, и таким он и остался в моей памяти, мой Бердянск.
С приближением лета или вернее ещё раньше, где-то в середине весны, когда в воздухе только начинало «пахнуть» летом, возникали внезапные разговоры о предстоящей поездке. Обычно это случалось, когда в кино или по телевизору (это позже, в 60-х годах) на экране показывали море, или мы гуляем по берегу Люблинского пруда и остро пахнёт вдруг свежестью, запахом близкой воды. И тогда мама обязательно скажет: "Ой, не могу, как пахнет морем!, как хочется в Бердянск!" И мы, я и сестра Света, тоже начинаем принюхиваться к запаху свежести, сырости маленького пруда, присматриваемся к кадрам, где плескалось и пенилось какое-то море, а в мечтах возникает образ именно нашего, Азовского. Его запах солёной воды, его завораживающие краски, его пенящиеся волны.
Море, море, море... И тут же в памяти возникали маленькие улицы Бердянска, не асфальтированные, как в Москве, а грунтовые, с мелким ракушечником, который всегда набивался в туфли, сандалии или босоножки, как бы аккуратно мы не старались идти. По обоим краям улиц вдоль заборов каждый хозяин высаживал длинные дорожки - клумбы цветов: белых и лиловых петуний, душистого табака, малиновой царской бородки, дурманящих своим ароматом сиреневых метеол , то есть ночной фиалки. Всё это так чётко представлялось, что желание, что бы лето поскорее настало и можно было бы попасть в этот рай, становилось навязчивой идеей уже для всех. Наконец, лето наступает, и мы собираемся в Бердянск. Других вариантов отдыха в нашей семье не было и быть не могло. Бердянск, Ногайск (там родилась мама), Дмитровка - это же настоящая родина, мы оттуда родом, а Москва- мы просто тут живём, потому, что папа здесь служит. Мой папа, Константин Алексеевич Амплеев-подводник, капитан Первого ранга, его перевели в Москву в1949 году из Севастополя, где родилась моя старшая сестра и я. Мы все морские души, и с этим ничего нельзя поделать. У моих подружек были родственники в деревне или их отправляли в Пионерский лагерь, а мы собирались только в Бердянск, потому что там жили мамины родственники, там была мамина родина (а стало быть и наша), а ещё, к огромному счастью, там было море.
Мама просто бредила Бердянском. У неё, наверное, тоже были самые чудесные воспоминания об этом удивительном крае, где только степь, море и солнце. Она очень много рассказывала о днях своего детства, о своём доме, вспоминала всякие интересные случаи, порой забавные и смешные, порой печальные, но всегда необычные и чуть-чуть сказочные. И мы слушали её, открыв рот, по десятому, по двадцатому, по сотому разу, и никогда - никогда нам эти рассказы не надоедали. Мы словно окунались в то далёкое время и оно становилось ближе.
Отъезд обычно намечался на конец июля или начало августа. Теперь я понимаю почему: во-первых, уже поспевали все овощи и фрукты, а , во-вторых, солнце было не такое жаркое как в июле, а море ещё очень тёплое, теплее, чем в июне. То есть, август как раз то, что надо. Но тогда, в детстве, ужасно долгим было это ожидание: лето же наступило, все разъехались, а мы только собираемся, собираемся... Ну вот, наконец, даже куплены билеты. Особенно хорошо, когда мы едем все вместе, т.е. папа, мама, моя старшая сестра Света и я. Тогда у нас отдельное купе, мы едем своей семьёй, и дорога превращается в настоящее чудесное путешествие: у нас своё купе, своя маленькая площадь, куда мы не пускаем никого, никто нам не мешает, никого чужого целых два дня ( после коммунальной квартиры это просто роскошь!).
Дорога длится долго. Долго потому, что хотя от Москвы до Бердянска ехать по железной дороге всего 23-24 часа, но на станции Синельниково, узловой станции, наши московские вагоны отцепляют от одного поезда и прицепляют к другому поезду, к запорожскому, а процедура эта занимает аж целых 17 часов.
Самое главное, это доехать до Синельниково, так как эта часть дороги самая длинная и почти совсем не интересная, за окном ничего не видно из-за посадок около железнодорожного пути. Всё деревья и деревья, леса и леса, кое-где промелькнёт какая-нибудь построечка на полустанке, обычно из красного кирпича с окантованными белой краской окошками, и это уже разнообразие.
.
Правда, есть одно интересное событие в этот период нашего путешествия - это Харьков. В Харькове живёт мамина двоюродная сестра, тётя Женя. И каждый раз она непременно встречает нас на перроне, иногда одна, иногда со своим сыном Сашей. Поезд в Харькове стоит 20 минут. Обычно это происходит в 10-11 часов вечера. И мы, уже подъезжая к Харькову, всё ждём, думаем и гадаем, придёт ли на этот раз тётя Женя или нет? И если придёт, то одна или с Сашей? И вот, когда поезд начинает тормозить, когда показывается начало перрона, когда из окон уже виден весь освещённый харьковский вокзал, мы со Светой, прильнув расплющенными носами к оконному стеклу, внимательно всматриваемся в фигурки уже показавшихся встречающих, провожающих, снующих с тележками носильщиков. Больше всех, конечно же, волнуется и ждёт встречи мама. И какая непомерная радость у всех, если тётя Женя пришла да ещё с Сашей!
Это случается два раза в год, то есть, когда мы едем туда - в Бердянск, и обратно - в Москву. Так мы и наблюдаем, как растёт Саша. Он старше меня, но младше Светы, необыкновенно способный мальчик, чёрные , аккуратно причёсанные волосы, весь чистенький и вежливый. Тётя Женя очень гордится своим сыном потому, что он отлично учится и «подаёт большие надежды». Правда потом, его красота и неординарность доставила ей немало хлопот. Всю Cашину юность и молодость тётя Женя не спала ни одной ночи, впоследствии Саша таки окончил университет, остепенился, женился, сделал приличную карьеру, ничем особенно не удивив мир...Но тогда этого ещё никто не знал, и я смотрела на Сашу восторженными детскими глазами, как на «вундеркинда из Харькова»...
Итак , Харьков- позади, впереди -Синельниково.
Украина утром встречает нас многочисленными привокзальными базарчиками, где можно купить абсолютно всё, и всё очень вкусное и дешёвое. Тут и горячая картошка, и малосольные огурчики, и груши, яблоки, вишня, слива, абрикосы. И, что самое главное, всё это вёдрами, вёдрами. Украина - это богатая страна и самая шумная на свете! Поезд в Синельниково всегда прибывает во время обеда.
Мы подъезжаем, а на перроне перед зданием вокзала уже накрыты столы, они заставлены тарелками с красным, горячим, аппетитным украинским борщом, да ещё в каждой тарелке расползается доброе пятно сметаны, а аромат этого борща доносится аж к нам в купе. В Синельниково мы стоим долго, очень долго. И так хорошо , что можно пообедать прямо не отходя от поезда, с комфортом, на воздухе! Борщи в Синельниково - это особое событие, это особая церемония, это особая традиция, это особый ритуал, это пик нашего путешествия. И вот мы все, пассажиры едущие отдыхать в Бердянск, высыпаем на перрон, садимся за столы и обедаем, нам очень приятно, нам очень вкусно, вкусно необыкновенно, но дело не только в этом. Дело в том, что нас «ждали», для нас специально накрыли столы, о нас побеспокоились. И я тогда думала, что это такое чудо только для нас. И как это так получается, что как только мы приезжаем, то всё уже приготовлено, накрыто, и даже борщ горячий- от него идёт пар?!!
Много позже, когда я так же вот возила своего маленького сына в Бердянск, поезда шли уже без такой длительной стоянки в Синельниково, и это было и хорошо и обидно. Мы ехали 23 часа до места. Это, бесспорно, замечательно, что так быстро, но пропала вся прелесть Синельниково, и само слово «Синельниково» потеряло свою магическую силу.
Правда, однажды, когда мы возвращались из Бердянска уже в конце сентября и курортный сезон закончился, поезда опять стали ходить с этой долгой стоянкой в Синельниково. И вот мы с мамой и Костей попали на такой же «перронный» обед с борщом. Но он окончился для нас всех очень печально: мы все трое отравились, намучились бегать «за вагончики», так как туалеты в поезде, естественно, закрыли, а сам поезд стоял далеко от станции в тупике.
И это, конечно, очень меня расстроило, потому что все воспоминания и рассказы о Синельниково из моих уст для сына потеряли всякий смысл. Но для меня этот конфузный случай всё равно не смог затмить того Синельниково, которое осталось в моём детстве.
После обеда начинались бесконечные скитания по перрону, гулянье. Подходили к каждой бабке, которая что-то продавала, к каждому ларьку. Московских детей 50-х годов нельзя было бы назвать очень сытыми или избалованными, но наша семья жила довольно благополучно, и в Москве мы пробовали, и шоколадные конфеты «Мишка», «Грильяж», «Белочка», и печенье «Курабье», и «Московские хлебцы». Но всё же в затрапезном привокзальном ларьке по дороге к морю во время путешествия всё было необыкновенным и желанным: сухое печенье пахнущее мышами, какие-нибудь местные карамельки и неизменно тёплый лимонад. Родители сильно сопротивлялись, покупая нам эту подозрительную продукцию. Такая же участь постигла и меня, когда мой маленький сын на этих же самых перронах просил купить те же самые пряники и воду, которые казалось, как завезли в эти ларьки после ( а может и раньше) войны, так там и лежали. Но я его понимала и скрепя сердце всё же покупала эту гадость.
Итак, дело близится к ночи, а поезд в Синельниково всё стоит и не думает двигаться с места!
Укладываемся спать и кажется, что уже никогда и никуда мы дальше не поедем, всё надоело, скучно и нудно. Но вот посреди ночи нас будит резкий толчок, поезд тяжело двинулся в одну, потом в другую сторону, и мы, наконец, опять едем. А иногда и не замечаем этого, а просто утром просыпаешься и оказывается, что мы едем снова. Едем... но почему-то в обратную сторону. И сколько не объясняли мне, что это просто вагон прицепили с другой стороны, к другому поезду, и едем мы всё так же в Бердянск, всё равно казалось, что мы возвращаемся обратно в Москву.
Утром настроение у всех приподнятое, ведь пройдена уже большая половина пути и скоро ,совсем скоро будет и конечная остановка-цель нашей поездки, мечта всего предыдущего года - Бердянск!
А пока мы не приехали, я расскажу ещё об одном непременном условии нашей поездки, наших приготовлений и сборов.
Несмотря на то, что вроде бы каждый год так и должно было случиться, что летом мы обязательно поедем к морю, тем не менее, всякие конкретные сборы и приготовления откладывались на самые последние дни и даже часы. Дело в том, что моя мама была достаточно суеверным человеком и никогда заранее ничего не предпринимала. И только тогда, когда уже были куплены билеты (а в те времена это не более чем за 10 дней до отъезда), «вдруг оказывалось», что надо срочно что-то сшить и Свете, и мне, и маме. Ехать не в чем! Сшить надо было и летние сарафаны, и халаты, и купальные трусики, и купальники, и т.д. и т.п., в общем, как раз всё для жаркого юга, то, что в Москве летом обычно не носят. Проблем не было только с головными уборами. Защитой от солнца служили белые чехлы с папиных фуражек. Чехлы были из плотной хлопчато- бумажной ткани и выдавались папе каждый год к летней форме одежды. На голове они выглядели как береты , сносу им не было. По этим белым «беретам» всегда безошибочно можно было узнать детей моряков.
И вот мама садилась за швейную машинку «Зингер» и шила, шила, шила с утра до вечера. А мы с сестрой радовались, так как это означало, что поездка всё же состоится. Но поскольку времени оставалось мало, и дни до отъезда начинали бежать со страшной скоростью, а машинка «Зингер» была ручной и шила медленно, то мама, конечно, не успевала всё окончить в срок. То есть она успевала сшить всё намеченное для нас, но неизменно, из года в год, она никак не успевала дошить себе халат. Почему именно халат? Да потому, что она его оставляла под самый конец, и это стало уже доброй традицией. И вот на пути от Тулы ( именно, от Тулы, никак не раньше и не позже, то есть через 4 часа после отхода поезда (Тула была первой остановкой, и мы её тоже ритуально отмечали: торжественно и почему-то всегда с каким-то не то удивлением, не то недоумением мама восклицала: «Ну вот, уже Тула!» И каждый раз одни и те же слова, одна и та же интонация. И мне ужасно нравилась эта мамина констатация факта проезда Тулы), так вот , на пути от Тулы до Харькова мама всегда дошивала свой новый халат (обычно это было пришивание пуговиц или подшивка подола, но чаще всего были всё же пуговицы, и я неизменно удивлялась, что мама предусмотрительно брала с собой и иголку , и нитки, а главное пуговицы. А «до Харькова»-- потому что в Харькове нас встретит тётя Женя с Сашей, и мама должна выйти на перрон в новом халате, ведь она москвичка, да ещё жена капитана 1 ранга, а это всё обязывало появиться в новом...штапельном халате.
А за окнами поезда уже Украина, мама выходит из купе, стоит всё время в коридоре, окна опущены, жарко нестерпимо. Мама стоит у окна, блаженно закрыв глаза, и дышит, дышит степным воздухом, который весь пропитан запахом трав, солнца, пыли и даже, ещё совсем далёкого, моря. Запах украинских степей (других я не знаю) это особый запах, его невозможно описать, его нужно чувствовать каждой клеточкой. И прожив уже много лет, я всегда вспоминаю эту картину, как мама стоит у окна и на глазах у неё наворачиваются слёзы, слёзы умиления, наслаждения, слёзы воспоминаний о чём-то очень дорогом, родном, ушедшем безвозвратно, слёзы огромной радости потому, что скоро, совсем скоро это дорогое, родное хоть на один месяц в году будет опять в её жизни...
Это память детства, детства моей мамы , моего детства, детства моего сына. И потом, много лет спустя, вот так же подъезжая к Бердянску, я тоже стояла у окна . Мамы уже не было на свете, я ехала первый раз без неё. И у меня так же захватывало дух от аромата степи, и так же наворачивались на глаза слёзы, но это были не только слёзы радости и слёзы умиления, слёзы приближающегося счастья, это были и слёзы грусти, что мамы нет рядом, а значит, нет и детства…
Наш поезд мчится по бескрайним украинским степям. За окном до самого горизонта степь, сухая, жёлтая, пахучая. Кое-где попадаются белые мазаные хаты, около них серебристые пирамидальные тополя или целые аллеи этих тополей - защитные полосы, разделяющие кукурузные поля, поля скошенной ржи или пшеницы, поля огромных жёлтых подсолнухов, которые уже не могут сами держать свои спелые, чёрные, тяжёлые головы и не поворачивают их навстречу солнцу, а клонят во все стороны. И надо всем этим огромное голубое чистое небо без единого облачка. Проезжаем станции с необычными и таинственными названиями «Старый Гай», «Гуляй Поле», «Трояны», «Пологи»... Это места, где в Гражданскую войну обитали банды Махно, Петлюры.
Всё интересно, всё загадочно и, кажется, что вот - вот с гиканьем и улюлюканьем, размахивая шашками , в барашковых шапках помчатся на лошадях за поездом всадники, красные, белые , бандиты - не важно. Всё из кинофильмов, из рассказов, из прочитанного. Хочется приключений и здесь им самое место.
Вдруг кто-то первый воскликнул: «Море!». И все пассажиры, кто находится в коридоре, ещё более плотно припадают к оконным стёклам, некоторые высовывают головы в открытые окна и всматриваются, всматриваются вдаль. И мы тоже смотрим до боли в глазах в направлении непонятно каком, крутим головами, прилипаем носами к стеклу и… не видим никакого моря. До самого горизонта простирается степь желто-серая и почти белая в том месте, где она сливается с небом, и небо тоже белое, дневное, и нет никакой границы между ним и степью. А мы смотрим, смотрим... Может быть, мы ослышались, и моря никакого ещё нет, и просто это у кого-то от долгого ожидания уже перед глазами возник мираж? Ну вот, кто-то ещё сказал «море», ещё кто-то в другом конце вагона показывает пальцем своим детям куда-то вдаль. Мы смотрим куда показали и, оказывается, что надо совсем не туда смотреть, а смотреть совсем в другую сторону, мы смотрим вперёд по ходу поезда и ждём море там, а оно тоненькой ленточкой между степью и небом вырисовывается прямо по горизонту параллельно железнодорожному пути прямо перед нашим носом! Море тоже белое и его почти не видно, но тому, кто этого очень ждёт и хочет его увидеть, море являет свою красоту. Вернее, сейчас ещё никакой красоты и нет, но в этой тоненькой, едва заметной по оттенку, ленточке, всё равно чувствуется какое-то магическое величие. Величие чего-то огромного, спокойного, утверждающего власть природы на земле, власть этой прекрасной водной стихии в этой благословенной Богом стране.
Но как всё великое , море не баловало нас своим долгим явлением, поблестело, поманило, дало о себе знать и скрылось. Тут очень равнинная местность, горизонт очень далеко, и поэтому малейшая возвышенность кажется целой горой. Перед Бердянском есть такая гора, она так и зовётся «Гора». Гора заслоняет собой наше долгожданное видение и это означает, что мы въезжаем в Бердянск. И вот уже совсем другие мысли заполняют наши головы и сердца, мы ждём и обсуждаем кто - же на этот раз придёт нас встречать? Кто из очень многочисленных родственников сможет и захочет прийти в такую ужасную жару пешком , да ещё ждать нашего прибытия на перроне в солнцепёк?
А Московский поезд обычно прибывал днём.
Опять мы жадно припали к окнам и ждём, ждём, ждём. Вот за окнами мелькают маленькие деревянные халупы (сделанные чуть ли не из какой-то картонной тары), мазанки, обшарпанные сарайчики, прилепленные почти вертикально к Горе и сбегающие по её склону почти до самого железнодорожного полотна. Удивительно, как люди могут жить прямо на склоне, и дышать целыми днями копотью и пылью. Это самый бедный район Бердянска. Но вот за окнами показываются вокзальные постройки, чистенькие, ухоженные садики, скамеечки и перрон. Перрон заполнен встречающими, все ждут наш поезд из Москвы. Для такого города , как Бердянск-это событие. Поезд , вернее несколько вагонов из столицы, прицепленные к Запорожскому , прибывает один раз в двое суток. Едут курортники, родственники, меньше командировочные. Мы родственники и курортники одновременно, мы приехали отдыхать к своим близким, очень родным людям. Целый город, село Дмитровка, городок Ногайск - это всё мамина родина, это всё наше, и встречи с нами ждёт с нетерпением, с таким же нетерпением, как и мы.
Наконец-то, мама увидела встречающих нас. На платформе стоит молодая стройная темноволосая женщина с маленькой белокурой девочкой - это Вика, мамина троюродная сестра с дочкой Валечкой. Ага, значит всё -таки пришли встречать! Дальше в сторонке, около здания вокзала, в тенёчке полная пожилая женщина , рядом красивая девушка - это мамина тётя Маруся с младшей дочерью Жанной ( Викины мать и сестра). «И Маруся дотелепалась!» - говорит мама, и глаза её уже на мокром месте. Ой, ещё дальше - высокая черноволосая, тоже полная, строгого вида женщина с девочкой, коротко подстриженные чёрные волосы, чёлка почти закрывает глаза -это другая мамина тётка- Наца со своей младшей дочкой Раечкой: Цивкины. Мы рады, очень рады, что всё хорошо, мы доехали, все живы - здоровы, нас ждали, о нас помнили. Так начинается наш замечательный отдых. Всё здорово, всё очень здорово!
Радости, поцелуям, объятиям, расспросам нет конца. Чувства сбывшегося ожидания, волнения, радости переполняют и взрослых, и детей, они захлёстывают, на глазах у всех слёзы, мы так соскучились, мы так всех любим, и все любят нас. У нас самые замечательные в мире родственники! Но о каждом из них надо обязательно рассказать подробно, это целый мир, мир особенный, необыкновенный, порой сложный, порой грустный, порой забавный. Здесь столько историй и столько всего интересного, что каждый заслуживает самого особого внимания.
P.S. Эти мои воспоминания я написала пятнадцать лет назад, и как хорошо, что именно тогда возникло такое желание и я его осуществила.
Сегодня , в 2019 году, вряд ли получилось бы с таким восторгом вспоминать о потерянной Украине.
Моё отношение к прошлому , безусловно, не может измениться, но горечь сегодняшних событий могла бы помешать мне вообще взяться за перо...