На днях все российские телеканалы только и жужжали, что о разводе БЮТа с «Регионами», передавали заявление Юлии Тимошенко о намерении баллотироваться на пост президента Украины. Сообщали ещё, что президентские выборы состоятся либо в конце этого, либо в начале будущего года. Назван довольно расплывчатый срок, но так или иначе это уже будет зима. Зима новых тревог, надежд и разочарований украинцев, зима очередной политической «ажитации», как говорили в позапрошлом веке.
События в жизни часто «рифмуются» (по замечанию писателя Андрея Битова), и мне в эти самые дни пришлось еще раз вспомнить о политической зиме – только другой, 1991 года. В ту пору я была одним из лидеров Социал-демократической ассоциации в нашем городе. Наши шумные собрания проходили в подвальчике одного из городских видеосалонов. (Ну, вы помните – тогда был бум пиратского видео с корявым переводом, переводчик будто бы с прищепкой на носу и всё такое). Владелец видеосалона Анатолий состоял, само собой, в Партии свободного труда, которую организовали тогдашние предприниматели. Вечерами в подвальчике теснились и гомонили также социал-демократы, казаки, «зеленые», радикалы, просто демократически настроенные, но до конца не определившиеся личности…
Все мы ещё были в подготовительной группе демократического «детсада». Говорили много, с жаром, чаще всего путано и косноязычно. В общем, учились свободе, свободно мыслить вслух. «Обменивались», как говаривал тогда Горбачёв. Анатолий это поощрял, замечая, что «политика вся рождается из слов» и «где идеология, там и говорение». Еще устраивали в городе митинги протеста против засилья КПСС, писали воззвания и печатали прокламации.
Я работала тогда в рекламе на телевидении. 19 августа пришла на телецентр в прекрасном настроении: телевизор утром не включала и понятия не имела о ГКЧП. Однако сослуживица, старший экономист, неожиданно хмуро кивнула на мое дружелюбное приветствие и, не поднимая глаз, многозначительно пробормотала что-то о «важных событиях» в Москве, после чего юркнула за дверь. Я кинулась к телефону звонить своим соратникам.
Другие мои коллеги по телецентру, добрейшие полнотелые тетки, с которыми в обеденный перерыв мы привычно играли в лото по маленькой, внезапно словно бы одичали; собравшись в соседнем кабинете, они шушукались и смотрели на меня как на зачумленную. Вот это было уже по-настоящему страшно. Я вдруг поняла, что они если не сдали, то сдадут меня, и фамилии, как говорится, не спросят. Чем не оруэлловские доброхоты-осведомители?..
Полдня за мною по пятам ходил по телецентру неизвестный человек в штатском, даже в женский туалет заглядывал. (Позднее выяснилось, что гэкачеписты внесли меня в список на депортацию, а точнее – на вывоз в степь и выстрел в затылок).
К обеду хозяин видеосалона Анатолий прислал за мной машину, и я, не спросясь у начальства, уехала в наш штаб.
Там было как никогда многолюдно. От одного из крупных местных чиновников-оппозиционеров удалось получить совершенно секретные планы местного ГКЧП. По милицейской линии там значилось «взять в разработку такие-то фирмы»; впервые я услышала подобную формулировку – на взгляд рутинную, а на деле весьма зловещую. Подъезжали встревоженные бизнесмены, предлагали в пикеты у здания обкома кто триста, кто пятьсот рабочих с производства. Знакомый кооператор-немец дал нам свой «Камаз», чтобы ездить и рассылать телеграммы – Назарбаеву в Алма-Ату, Горбачёву в Кремль…
Все вспоминали, что ведь еще в прошедшем декабре министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе сумбурно заявил на 1У съезде народных депутатов СССР об угрозе диктатуры и о своей отставке. А совсем недавно, 2 июля, Александр Яковлев вместе с Аркадием Вольским, Гавриилом Поповым, Анатолием Собчаком, Александром Руцким и другими подписал обращение о создании Движения демократических реформ (ДДР). Мы тоже захотели немедленно вступить в это Движение. Но как связаться с его отцами-основателями? Звонили в Москву то одному, то другому, ответ из приемных аналогичный: «В отъезде»…
К счастью, уже 20 августа можно было вздохнуть с облегчением – путч не прошел. Мои сослуживицы всячески старались загладить свою вину, я не обижалась, но всё же вскоре ушла с телецентра - в независимую газету.
Забавный эпизод: один местный депутат в дни путча оказался в турпоездке по Китаю и все дивился, почему китайцы без конца спрашивают, кто такой Янаев. «Я им говорю - ну, это какой-то бывший комсомольский деятель, а сам думаю: с ума сошли, чего им так дался этот Янаев?!. И только когда вернулся в Союз, узнал что к чему. Друзья надо мной потом потешались: мол, просвистел, гуляя, ГКЧП по Китаю!».
Меж тем в Москве нашу Ассоциацию запомнили и предложили выдвинуть троих делегатов на учредительный съезд ДДР в декабре. Пообещали оплатить дорогу в оба конца, что было очень кстати: жилось тогда трудно и голодно. Да что там! У меня только и было, что черная искусственная шуба, старый пуховый платок на голову, а у дешевых китайских сапог все время отлетала подошва. Перед самым отъездом знакомый привез с тракторного завода полоску какого-то материала: его надо было растворить в ацетоне, и получался будто бы чудодейственный клей. Увы, и его хватило всего дня на три, и в ресторане знаменитой гостиницы «Россия» я отплясывала со вновь - и безнадежно - отставшей, хлопающей подошвой.
В Москву полетели втроем: эсдек Леонид, «широкий демократ» Дамир и я. Количество делегатов было гомерическое, концертный зал «России» заполнился до отказа. Накануне нас, руководителей делегаций, повели в здание ЦК КПСС на Старой площади. Со смутным чувством смотрела я на это толстое, осанистое строение с вооруженной охраной у входа. Да уж, много чего повидали эти стены…
С трибуны небольшого зала внутри не кто-нибудь, а сам Эдуард Шеварднадзе зачитал и растолковал нам распорядок работы съезда. Говорил усыпляюще-монотонно, с сильным грузинским акцентом, и в таком же тоне закончил неожиданным: «А в заключительной части съезда будет дан концерт силами членов Политсовета». Мы даже не сразу поняли, что пристала пора от души расхохотаться.
Обратно шли пешком с каким-то пареньком, который, как сомнамбула, замирающим голосом бубнил всё и бубнил, перечисляя названия разных московских партий и кто из перебежчиков и куда переметнулся. «Совсем заигрался парень в политику», - заключил мудрый Леонид, когда мы остались одни.
Была встреча с легендарным Александром Николаевичем Яковлевым, которого тогда именовали не иначе, как «архитектор перестройки». Заметно по-волжски окая, он тезисно представлял свой завтрашний доклад на съезде. Чувствовалось, что Яковлев искренне гордится своим идеологическим открытием насчет девяти (а может, десяти, точно не помню) «де» - департизация, демонополизация, денационализация, деидеологизация и так далее. Александр Николаевич было заторопился, говоря, что его доклад ещё не до конца готов, придется сидеть ночью; я уговаривала его отправляться немедленно домой, хоть немного отдохнуть, и, видимо, от волнения безотчетно все время держала его за пуговицу пиджака. Впрочем, тут возникли телевизионщики, и Яковлев перед камерами снова заговорил о своих «де»…
В день открытия съезда 14 декабря в президиум явился весь ареопаг: Шеварднадзе, Яковлев, Гавриил Попов, Собчак… Главный политдоклад делал Александр Руцкой, и он нас, по правде, очень разочаровал. Основное впечатление – мутный, половинчатый доклад, с разными околичностями и реверансами в сторону «старого прижима».
От желающих выступить в прениях не было отбоя; председательствующий Аркадий Вольский без работы не сидел. Один особо настырный, бледный, сутулый, длинноволосый юнец все-таки ухватился за трибуну, но Вольский, со словами - «Что это вы, как тень отца Гамлета, прокрались сюда!» - безжалостно изгнал невежу.
Делегаты – практически из всех республик Союза СССР – надсаживаясь, кричали о наболевшем: ругали центральную власть, разложившуюся КПСС, тупых чиновников, зажравшийся военно-промышленный комплекс, стенали о развале экономики, экологических бедах, обнищании советского народа, тяготах национальных меньшинств… Помню, как зал восхищенно затих, когда на трибуну поднялась очень красивая, вся в белом, с гладко зачесанными волосами стройная азербайджанка и произнесла речь, поразившую всех философской глубиной и истинно восточной мудростью.
Возмутителем же спокойствия стал… всегда такой уравновешенный, по-лекторски бесстрастный Анатолий Собчак. (Кажется, это было во второй день съезда, 15 декабря, то есть уже после беловежского сговора). На сей раз Собчак не скрывал тревоги и волнения – прежде всего за судьбу русскоязычных людей в расползающихся республиках. Говорил убедительно, страстно, как настоящий трибун.
Что тут поднялось! На сцену полезли возмущенные казахи, еще какие-то люди азиатской наружности, что-то кричали, угрожающе надвигались на Собчака: мол, как он смел заподозрить их, пламенных демократов, в оголтелом национализме, в намерениях теснить, дискриминировать русских братьев – да нет же, никогда этому не бывать!
Тут же выяснилось, что Гавриил Попов уходит в Московское ДДР, а другие соучредители, стараясь сохранить самообладание, заявили о том, что, дескать, ничего страшного не произошло, просто теперь, в отсутствие СССР, придется создать Международное движение демреформ…
Несколько попутных летучих впечатлений. В одном номере «России» со мной жила некая Вера, лидер Женской партии из Ленинграда. Мои спутники, едва познакомившись, тут же с ней жестоко разругались, пеняя ей на идиотский, по их мнению, раскол демократического сообщества по половому признаку. Сама же Вера целыми вечерами говорила по телефону со своим партийным замом, который, однако, был не женщиной, как следовало ожидать, а напротив - мужчиной.
Оргкомитет обманул: лететь обратно пришлось за свои деньги. С ними, как я уже говорила, было плохо, и Леонид по дороге в аэропорт предложил таксисту в уплату за поездку захваченную из дому копченую колбасу; избалованный московский таксист с негодованием отказался от подобного бартера. Билетов в кассе решительно не было, и мы попросились на любой рейс «в сторону Казахстана». Нам дали билеты в Новосибирск. Город встретил нас безлюдьем и дикими наледями на окнах многоквартирных домов. Стояла декабрьская стужа, а в домах все еще не включили отопление.
К счастью, у Леонида в Новосибирске жил племянник – настоящий красавец-сибиряк, косая сажень в плечах. В момент наметал на стол горячей картошки, маринованных грибочков, ну, и конечно, бутылку – со встречей-то. Оказалось, встал пораньше, чтобы успеть на заседание деповского стачкома – наш товарищ, наш!
Леонид, приободренный встречей с племянником, вскоре снова впал в глубокую грустную задумчивость и до самого дома молчал. Он оказался прозорливее нас с Дамиром, всем сердцем прочувствовав катастрофу распада Союза. Недаром, услышав о беловежских соглашениях, он побледнел и сразу осунулся с лица. После съезда он едва прожил два года – инфаркт.
Действительность потом превзошла самые мрачные декабрьские пророчества Собчака. Только из нашего небольшого города уехало сто тысяч русскоязычных, а из Казахстана в целом – миллион! Нас с Дамиром тоже вытеснили братья-казахи. Дамиру еще повезло – он неплохо устроился в Москве; я же, продав квартиру, еле наскребла денег на дорогу до мамы. Дамир, судя по нашим последним разговорам, стал циничным, изверился вконец.
Вспоминая нашу бурную политическую деятельность в начале девяностых, я иногда вынимаю из ящика мандат Учредительного съезда ДДР с автографами Шеварднадзе, Собчака, Попова, Вольского, и тогда на ум приходит одно только слово – «использовали». Разумеется, нас использовали как романтиков, а точнее – как пушечное мясо псевдодемократического, на деле же – компрадорского переворота. В определенной степени использовали и тех высокопоставленных особ, которых я назвала. Кто использовал? Те самые - повсеместно захватившие власть и неслыханные общественные богатства.
Нелегко жить, понимая, что тебя банально поимели; как подвернувшийся под руку булыжник или болванку, выбросили, не оглянувшись, в канаву, а потом вытерли руки, смахнули пыль с лакированных штиблет и пошли по своим делам…
Что ж, я, как Дамир и Леонид, на мартовском референдуме 91-го тоже проголосовала против сохранения Советского Союза. Мы все думали: зачем насильно держать в союзных цепях народы республик, если они рвутся на свободу? Как говорится, на здоровье и в добрый путь! Мы снисходительно посмеивались над надрывным обращением в «Советской России» Юрия Бондарева, Валентина Варенникова, Бориса Громова, Людмилы Зыкиной, Александра Проханова и других в защиту «великой державы».
А сейчас я скорее сочувственно читаю, к примеру, такие слова из этого обращения: «Как случилось, что мы на своих оглушающих митингах, в своем раздражении и нетерпении, истосковавшись по переменам, желая для страны процветания, допустили к власти нелюбящих эту страну, раболепствующих перед заморскими покровителями, там, за морем, ищущих совета и благословения?»
Нет, я не тоскую по Союзу ССР. Не думаю, что задалась бы жизнь бывших советских республик, избери они более мягкое конфедеративное устройство. Как мы сейчас видим, и опыт Евросоюза, который приводил в восторг покойного Чингиза Айтматова, тоже ведь небезоблачен. Надо считаться с политическими реалиями. Дано: суверенные республики. Задача, очевидно, в том, чтобы внутри них никоим образом не допускать к власти «нелюбящих эту страну, раболепствующих перед заморскими покровителями». Сию трудную задачу народу Украины предстоит решить уже ближайшей зимой…
2009 г.