Дошколенком я любил, устроившись рядом с бабушкой, которая что-то шила или вязала, заводить с ней следующий разговор.
– Бабушка, а ты кого больше всего на свете любишь?
– Конечно, тебя, Сашенька!
– А после меня кого?
– После тебя твою маму и папу.
– А после них?
– Дедушку.
– А после него?
– После него своих сестер – Ольгу, Марию, Эльзу, братьев – Эдуарда и Евгения.
– А после сестер и братьев?
– Ну, наверно, Галю, дочку Марии, и ее сына Гену – твоего троюродного братика.
– А потом?
– Не знаю, Сашенька, родных, да и вообще людей хороших очень много! – обнимала меня бабушка в надежде прервать нескончаемые вопросы. – Но тебя, мое солнышко – больше всех люблю!
Я не случайно донимал бабушку вопросами – все ждал, что она назовет человека, которого, по моему слабому разумению, должна была обязательно любить. Мощная пропагандистская машина с детского сада вдалбливала в головы людей, что руководители советского государства только и думают, как бы облагоденствовать народ в целом, отдельные социально-возрастные категории в частности и каждого гражданина, по возможности, персонально. Особенно воспевали Хрущева. Ну, прямо отец родной – обо всех печется, всем помогает! Ходил даже такой анекдот. Корреспонденты спрашивают тогдашнего президента академии наук Келдыша:
– Скажите, пожалуйста, сможет ли Валентина Терешкова забеременеть и родить ребенка после полета в космос?
Келдыш отвечает:
– Полагаю, сможет. Но если возникнут какие-либо трудности, то Политбюро ЦК КПСС и лично Никита Сергеевич Хрущев помогут ей в этом вопросе!..
– Бабушка, а ты Хрущева любишь? – спросил однажды я в конце нашего традиционного разговора.
– Хрущева? – переспросила бабушка. – А за что его любить?
– Как же! – удивился я. – Он хороший! По радио говорят, за мир борется, целину поднимает, на новый год в Москве самую большую елку детям устраивает.
– Да, конечно, – согласилась бабушка, – но это его работа. Кто свою работу выполняет честно и добросовестно, тот достоин уважения. А любовь – совсем другое дело.
– Но ведь Хрущев любит всех нас, заботится! – настаивал я.
– Если бы любил, – вздохнула бабушка, – то не запрещал бы подсобное хозяйство людям вести. Вон тетя Шура корову собралась резать – говорит, невыгодно держать. И налог не вводил бы на швейные машинки – доказывай теперь инспектору, что себе шьешь, а не на сторону…
Так я, шестилетний несмышленыш, невольно получил первую прививку от политико-идеологического промывания мозгов и интуитивно почувствовал, что неведомая пропагандистская машина пробуксовывает, работает вхолостую. У народа своя правда жизни, отличная от передовиц центральных газет. Ну как мог любить Хрущев свой народ, засевая, например, полстраны кукурузой и ставя страну на грань голода или устраивая Карибский кризис, чуть было не приведший к третьей мировой войне. Воистину прав Грибоедов – Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!